Проклятый спутник

Сырое мясо съел быстро и с аппетитом. Я чувствую, как загудело в животе, как разгорячилось сердце, словно в топку бросили уголь. Горячо, жадно, ещё голоднее, чем было до этого. Главное — не потерять сознание от накатившей агонии в животе. Бедное моё поломанное пищеварение: оно было не готово от слова «совсем». Живот загудел, проурчал и начал толкать пищу обратно наружу. Не хотел ударить в грязь лицом, держал в себе, надеялся, что всё как-то уляжется. Но рвотный рефлекс оказался сильнее. Он скрутил кишки в комок, и всё, что было съедено, вышло обратно. Мерзкая масса прыснула на некогда чистый пол. Стало легче. Противно, конечно, но в животе стало спокойно. — Прошу прощения, — это всё, что удалось прохрипеть. Лицо Акико не выразило брезгливости. Она наблюдала с настороженностью: видимо, ожидала изменений в поведении. — Это всё? — строго спросила Ёсано. — Да, — ответил со вздохом. Мы ждали ещё минуты две. Нужно убедиться, что эффект кончился. — Соберите образцы и отнесите в холод. Завтра начну анализ, — приказала Акико. Помощники в белых одеждах, перчатках и масках подошли к тому, что я выблевал. Не стал рассматривать, какие там непереваренные куски они взяли в пробирку, и так чувствовал себя самым противным существом в комнате. Важно то, что всё закончилось. Пищеварение немного оклемалось, живот перестал гудеть и старый добрый голод вернулся, хоть и в подавленном состоянии. — На сегодня всё. Завтра продолжим эксперименты, — после её слов все поспешили покинуть помещение. — Постойте, — прошу из последних сил. — Разрешите перебраться в больничное крыло. Акико бросила понимающий взгляд на меня и обстановку вокруг. — Фукудзава-сан дал тебе статус пациента. Так что ты можешь расположиться в одной из палат. Хочется выть от тоски по горячему душу и мягкой подушке. Наконец-то хорошая новость. — Спасибо большое. Следуя за ней, с каждым шагом я был ближе к желаемым благам. Когда вход в тюрьму остался позади, холодный ветер обдул лицо — я наконец почувствовал свободу. Как же хорошо снова оказаться на улице, среди людей, под знакомым лунным светом. Не отставая от Акико, я приближался к знакомому мне корпусу. — Веди себя тихо: все уже спят. — Хорошо, доброй ночи! Я рванул к душевой сразу, забыв обо всём, что тревожило. Горячая вода согрела после холодной улицы, душистое мыло помогло очиститься от слоя тюремной грязи. Какое же это блаженство — ощущать свежесть всем телом. Запах хлорки, влаги и шампуня контрастировали с «ароматами» тюрьмы кардинально. Наконец-то можно вдохнуть полной грудью и не чувствовать ужаса от запаха! Нежное сухое полотенце и свежая больничная одёжка радовали уставшую кожу. Побродив по полкам на складе, удалось отыскать принадлежности для чистки зубов. Железное послевкусие во рту сменилось на приторно сладкое и фруктовое. После умывания ощущал себя бодро и мысленно уже боготворил доктора Ёсано за предоставленные условия. Свою грязную одежду с горем пополам, но отстирал: нашёл в углу какой-то пыльный тазик и долго-долго тёр в мыльной воде. Хорошенько отжав, пошёл развешивать на улицу сушиться. Как же тут тихо. Слышу некоторые голоса тех совсем немногих людей, что в такой час не спят, и плавное сопение всех остальных обитателей штаба. Раз пока что я никому не нужен, то могу делать всё, чего душе угодно. Никто меня не ищет, не лезет ко мне, не интересуется моим местом положения. Всё наконец-то отстали! Хотя бы на пару часов, но сделали это! Природа встречала меня шелестом листьев. Здравствуй, долгожданное спокойствие. Даже голод меня не терзал, не кошмарил. Он есть, он уселся внутри и, как язва, периодически даёт о себе знать. Но, кажется, мне чуть-чуть стало лучше. Удивительно. Точно, у меня были небольшие проблемы с изменением тела. Так, нужно проверить, присутствуют ли у меня они ещё. Напрягаю руку, направляю по ней силу… Не выходит. Даже шёрстка не показывается. Ладно, попробую сконцентрироваться получше. Я сел на траву в позу лотоса, вдохнул поглубже и начал ждать. Это ещё медитацией называют, но я понятия не имею, как на самом деле это должно помочь. Мне нужно просто сесть и начать чинить себя изнутри. Лапы не появляются, как бы я ни старался, ни напрягал мышцы. Словно стоит какой-то затор, мешающий моему искусству демонической крови свободно распространяться по телу. Организму сейчас и так нелегко: клетки устроили перестройку, кишки в агонии, а нервы потрёпаны местным уровнем обслуживания. Но, может быть, за эту ночь мне удастся добиться хоть какого-то эффекта? В кота-то я могу превратиться. Тогда и отдельную конечность обратить должен уметь. Но, сколько бы я ни пытался, ничего не выходило. Я словно бьюсь головой об стену — тупо и безрезультатно. Мне только предстоит разобраться со всем этим. И, когда рассвет был уже совсем рядом, пришлось возвращаться внутрь. Своё пристанище смог найти в кладовке больничного корпуса. Тут лежали швабры, щётки, сменные покрывала и одежды. Куда-то сюда, в ящик с мягкими тканями, я и полез. Надеюсь только, что меня в образе кота никто не станет выгонять. (От лица Рюноске) Спал на удивление крепко, как младенец. И глаза разлепил с большим трудом. Дазай уже встал, принял минимальные водные процедуры, какие только можно осуществить у маленького краника в общественном туалете на борту поезда. Сейчас же он суетливо собирал вещи в свой верный чемоданчик. Прибытие на станцию через полчаса. Пора бы и мне уже взбодриться. Приготовления заняли пару минут, и всё оставшееся время мы молча дождались конца поездки в своём вагоне. Чувствую себя потным, вонючим и помятым. Не хватает нормальной домашней ванны. Надеюсь, Гин моей неопрятности не заметит. Судя по лицу Дазая, он думал о похожем. Гудок поезда обозначил долгожданное прибытие, поток пассажиров хлынул из вагонов, а вместе с ним поезд покинули и мы. Станция здесь просто огромная, столичная всё-таки. Большие башни главного здания, покрытые ровной плиткой платформы, но самое главное — люди. Все одеты по моде, выглядят элегантно, но всё ещё по-городскому просто и пахнут хорошим достатком. Дазай шёл уверенно через толпу народа, мне оставалось только успевать проскочить, прячась за его спиной. Похоже, он твёрдо знал, куда идти, и ожидал от меня того же. Совсем скотина: не допускает мысли, что я могу отстать. Незаметно для меня мы вышли в город. Я ожидал, что Гин нас встретит, но, похоже, всё идёт чётко по плану Дазая. Ибо он, похоже, увидеть её и не надеялся. Добирались мы на штуке, которая обитает только в самых богатых и хорошо организованных городах, — автомобиле. За проезд в этой чёрной коробочке Дазай отдал немало, по моим меркам, денег. И спустя ещё полчаса мы наконец стояли у дома Гин. Как же я рад видеть знакомое сёдзи. Дом Гин снаружи ничуть не поменялся за год. Дазай постучал. Цокнул замок, и в щёлке дверей показался настороженный взгляд. — Это мы, — радостно ответил Дазай. Гин отворила двери широко, отойдя в сторону, приглашая зайти. Всё также молода, свежа, только волнение омрачает мягкое лицо. Дазай сразу зашёл, пошёл ставить чемодан в комнату, бродить по дому. — Привет, — Гин улыбнулась мне. — Как добрались? — Неплохо. Дазай уже где-то взял полотенце и сменную одежду. — Я иду в ванну первым! — и, не принимая возражений, закрыл за собой дверь и включил воду. Он там надолго. — Мы даже почти не ругались, — уточнил для Гин. — Об этом-то я и беспокоюсь. Мы перешли на кухню, где меня уже ждал кипящий чайник. — Сегодня я переночую в доме его мамы, — я сразу понял, что речь о женихе. — Родственницы будут помогать готовиться к свадьбе. А вы двое переночуете тут, — она налила две чашки ароматного чёрного чая и поставила на стол. Сладкий и чуть горьковатый напиток должен помочь взбодриться с утра. — Понимаю. И постараюсь сделать всё, чтобы тебе не пришлось о нас переживать. Гин благодарно кивнула головой. — Как там Ацуши? — Ужасно… Я пересказал вкратце всё, что случилось с нами за последнее время. С каждой новой подробностью её лицо меняло своё выражение. Оно то хмурилось, то окрашивалось грустным сочувствием, изредка сияло на хороших моментах. — Мне жаль, что я не могла быть в трудные моменты рядом, — честно призналась Гин. — Тебе и не нужно было, правда. Мы справимся. А ты не думай об этом: у тебя свадьба на носу. Дверь ванной комнаты раскрылась, повалил пар. Дазай вышел чистый, в свежем сером кимоно. Он тут же бодрым шагом направился к нам, взял чашку и чайник, приготовил себе чай. Моя очередь: надо бы тоже переодеться в сухую одежду. В шкафу меня, верно, ждали старые вещи, несколько из них взял себе. Водные процедуры привели меня в чувство. После долгой дороги вода кажется наивысшим благом, облегчающий все неприятные чувства от поездки. Домашнее кимоно и широкие штаны пахли стиральным порошком и приятно льнули к телу. Когда я вышел в коридор, меня привлёк запах пряного: на кухне уже завтракали. Ароматный карри, что заботливо приготовила Гин к нашему приезду. Пустой желудок потребовал присоединиться. Я наложил в тарелку еды и присел за стол к остальным. Странно: вся семья в сборе, а чувства радости от совместного завтрака нет совсем. — А много вещей Рюноске у тебя сохранилось? — обратился он к Гин. — Совсем чуть-чуть. — Придётся сегодня идти за покупками. — За какими? — я решил уточнить. — Одежду красивую нужно выбрать. Не в домашней же ты на церемонию пойдёшь. — У меня не так много средств. Я решил не уточнять, что денег нет вообще. — Зато много средств у меня. Что-то он зачастил с моим содержанием. Сначала на поезде прокатил, теперь решил одеть подобающе. Что дальше, интересно? После завтрака мы отправились в торговые районы. У меня никогда не было особого интереса к моде, редко приходилось заморачиваться с выбором одежды. А вот Гин, напротив, порхала, как пташка, из одного магазина в другой. Дазай, похоже, отдал нам всю свободу выбора, так как просто таскался за нами хвостом, но ничего не смотрел и не высказывал своё мнение. Только в примерочных он мог позволить себе либо одобрительный кивок, либо краткий комментарий. Все те несколько образов, что подготовила сестра, хорошо смотрелись и сидели на мне. Я выбрал простой комплект из серых кимоно, хакама и чёрного хаори. Дазай, как и обещал, расплатился с продавцом, затем мы пошли домой. Оставшуюся часть дня мы провели дома, стараясь поменьше раздражать или вообще видеть друг друга. Под вечер Гин уехала к будущей свекрови. Мы остались с Дазаем одни, но это мало что поменяло: всё так же сидели в разных углах дома, каждый занятый своим делом. Я прилёг в спальне, а Дазай устроился на кухне. Когда на улице стало совсем темно, пришлось начинать готовиться ко сну. Я расстелил футон, повесил аккуратно вещи на завтра. Дазай заглянул в комнату, немного неуверенно спросил: — Найдётся местечко для второго футона? Вопрос риторический. Комната большая, суть не в размерах. Он спрашивает о том, переживу ли я его присутствие ещё одну ночь. — Найдётся. Не на кухне же ему валяться. Дазай расстелил рядом второй футон и развалился на мягком месте. Я заметил, что он уже снял повязки с рук и головы. В детстве мне редко приходилось видеть его без них. Под вечер он всегда сдирал, стирал и развешивал сушить эти белые ленты ткани. Под ними он прятал отсутствующий глаз и шрамы от порезов. И если с первым мне всё было понятно — в бою люди теряют и конечности, и разные другие части тела, — то со вторым было труднее. Мои шрамы на руках — это следствие необходимости Ацуши в пище. У наставника не могло быть демона в напарниках. Так откуда эти белые засечки? Дазай перевернулся на бок, лицом ко мне, и весело заулыбался. — Как дела, Рюноске? — Хорошо. — Готов к завтрашнему дню? — Думаю, да. Парад ужасно банальных вопросов закончился, стоило Дазаю замолчать на секунду и сменить свой тон на более спокойный. — Знаешь, будь мы обычной семьёй, я бы посоветовал завтра приглядеться к родственницам жениха, присмотреть среди них сверсницу и обратить на избранную особое внимание, — Дазай зевнул и почесал живот. — Но мы с тобой люди вечной войны, так что вся эта романтика нам точно не поможет. Даже не знаю, что ответить. Я никому не говорил об особенностях наших с Ацуши отношений. И болтать о них с Дазаем тем более не хотелось. — Говоришь по собственному опыту? Я готов врезать себе по лицу за эту тупую, необдуманную фразу. Может, это не переваренная обида внутри меня, а может, ещё какое-нибудь гнилое чувство, но мне больше не хочется ворошить это осиное гнездо. — Не знаю. А сам как считаешь? — На счёт романтики или… — Да, на счёт неё. Фух, разговор снова возвращается в привычное русло. Даже полегчало. — Мне кажется, что любой человек сможет найти себе избранного. Не важно, военный он или простой обыватель. — Говоришь по собственному опыту? — Дазай отвечает мне той же монетой. — Может быть. Дазай издал лукавый смешок. — Хорошо. Спокойной ночи. — Спокойной. Он погасил свет в комнате. Совсем скоро я уснул крепко, погружённый в мысли о предстоящем торжестве. (От лица Ацуши) — Тот опыт дал первые результаты. И это хорошо, — Ёсано что-то быстро писала в своих заметках. — Сегодня проведём ещё один, с новой дозой. На сей раз запирать меня в тюрьме не стали, а отвели в спортивный зал. Ночью тут уже никого нет, пространства много — сплошные удобные условия. Команда помощников вновь окружила меня для подстраховки, готовая вырубить, остановить или даже вырезать пару органов. Сегодня у меня на ужин всего лишь двести грамм свиного мяса. Акико пояснила, что часть плоти мой желудок всё-таки переварил, а значит, счёл приемлемым для питания. Но главный сюрприз ждал меня в большой стеклянной колбе, которую мне подали вместе с главным блюдом. Это была насыщенная, питательная, наивкуснейшая кровь маречи. Сосуд наполнен ей наполовину, но всего пара миллилитров красного вещества кишит таким богатством, коим не обладает ни одна другая жидкость. — Я полагаю, что части маречи улучшат твоё пищеварение. Но мне было неоткуда их брать. — Нашёлся тот, кто согласился дать мне немного… — Ты наверняка понял, чья кровь. Верно, нюх мой всё такой же острый. Но отблагодарить этого человека мне ещё предстоит. Сырое мясо запиваю вкуснейшей кровушкой. На вкус великолепно, очень нежно и прямо тает во рту. Но живот опять скрутило, он злобно заурчал, но удивительно быстро прекратил. Всё, тишина. Чувство голода всё ещё есть, но всё остальное в норме, словно без изменений. В организме демонов все процессы идут быстро, так что уже спустя две минуты все результаты получены, записаны, а Акико, довольная своей работой, отметила эту дозировку как наиболее сбалансированную. Со временем и её будут уменьшать, убирать из неё полностью мясо, заменять кровь маречи на обычную. Процесс растянется надолго, но он должен вернуть мой привычный рацион. Точно, я же хотел поблагодарить своего тайного благодетеля. Время не позднее — он ещё не спал, стоял на улице у пруда и курил из кисеру, задумчиво глядя на рыб у края воды. Отыскать его не было проблемой. — Добрый вечер, Накахара-сан, — с поклоном поприветствовал старшего. Из-под шляпы на меня взглянула пара голубых уставших глаз. — И тебе того же. — Спасибо вам большое. — За что? — За подарок, — его помощь именно так и воспринимаю. — Сильно не подсаживайся, — он вдохнул немного едкого горького дыма и выпустил мощным потоком по ветру. — Это тебе за Кое. — Только из-за неё помогаете? — Да, в знак благодарности. И, возможно, ещё назло Дазаю. По-самурайски вернул долг, да? Надеюсь, он продолжит отливать мне крови до конца моего лечения. — Приходили новые весточки от госпожи Кое? — Сегодня уже чувствует себя лучше. — Рад слышать. Она прекрасный руководитель и сильный воин. Её утрата стала бы трагедией для всех. Наконец-то он улыбнулся. Приятные мысли смягчили его взгляд, и уголки губ слегка приподнялись. — Она, и вправду, мастер своего дела, — Чуя хотел вдохнуть ещё, но всё же решил отставить трубку от лица. — Мне не спится. Не хочешь зайти на чай или… Ничего более крепкого предложить не могу. — А мне большего и не нужно. Так я стал гостем в поместье пламени. Тут всё дышало богатством, достатком. Стены украшали старинные фрески и какие-то древние мечи. На полках стояли античные штуковины, ценность которых бесспорно велика, но я понятия не имел, что они вообще из себя представляют. Мебель вся резная, с узорами и завитушками. Потолки высокие, метра два, наверное. Судя по шуму сверху, в этом здании два этажа. Боюсь даже представить, какая красота спрятана наверху. За Накахарой-саном бегает пара личных помощников, уже несущих ему чайный сервиз. Мы присели вместе за столик. Главный знак расположения Чуи — он не выразил ни толики раздражения, когда я сел по привычке, раскинув колени. Совсем забыл про существование манер, но Накахара, похоже, давно меня за это простил. — Как дела в поместье бабочки? — Всё как и всегда. Работники доктора Ёсано вертятся, как белки в колесе. Со мной они особо внимательны. — И как ты сейчас себя чувствуешь после… всего? — этот вопрос дал мне понять, что он в курсе абсолютно всех событий, что произошли при битве с Рембо. — Гораздо лучше, — я сел поудобнее, подперев щёку рукой, сразу же почувствовав на своей коже шёрстку. Напоминание о ней подпортило настроение. Я всё ещё выгляжу не очень приятно. А Чуя даже бровью не повёл при встрече. — И с лицом тоже? — он заметил моё сомнение. — Не знаю. Давно себя в зеркало не видел. Накахара понимающие кивнул и вынул меч из ножен. Меня на секунду одолел страх, ведь только это чувство у меня вызывает подобный жест от столпов. Но Чуя и не думал вредить. Он аккуратно протянул мне оружие, чтобы я смог увидеть в блеске клинка кусочек своего отражения. Боже мой, я выгляжу гораздо лучше. Ухо уже больше походит на человеческое, и шерсти стало меньше. Клык справа уменьшился, глаз поравнялся с соседним. Чудеса какие-то. Я, правда, поправляюсь! — Ого, да я почти прежний! — моему восторгу нет предела. — Хе-хе, — Чую позабавила моя реакция. — Акутагава был бы доволен. Мы проболтали целый час о всяких пустяках. Накахара-сан в подробностях рассказывал о недавних заданиях, быте. Даже просветил меня насчёт всех тех старинных артефактов, которыми была напичкана гостиная. А это ведь не основная резиденция его семьи — где-то хранятся ещё более древние сокровища пламенной династии! Мы попрощались на мягкой ноте; через полчаса в поместье Накахары потух свет. Мне остаётся только продолжать бродить по штабу в гордом одиночестве, пока лучи солнца вновь не загонят меня в угол. (От лица Рюноске) — Подъём! — крикнул Дазай. Я подскочил, как по команде, наученный годами тренировок реагировать по первому зову. — У тебя полчаса на сборы! — продолжал он. — Задрал орать! — день только начался, а уже действует на нервы. — Какие полчаса? Я же поесть не успею. — На свадьбе поешь. Подготовка проходила в лёгкой спешке: душ, умывание, возня с одеждой. В чашке горячего чая я всё-таки отказать себе не смог. В ноге прошла боль и храмота, так что я решил оставить трость дома. Дазай оделся в торжественную одежду. В ней меня привлекло тёмно-синее хаори, специально купленное к празднику. Осаму потом пару минут стоял перед зеркалом, любуясь собой и своим нарядом. Когда наступило назначенное время, мы уже были на месте. Церемония должна пройти в храме Хикава — старом величественном святилище на горной возвышенности, спрятанном в бамбуковом лесу. Дазай сразу же поспешил поздороваться со всей многочисленной роднёй будущего жениха. Я последовал его примеру, хоть и не с таким энтузиазмом. Родители показались мне приятными людьми. Они были уже морщинистыми низенькими стариками с застывшим спокойствием в глазах. Мать носила зелёное кимоно с квадратным узором, волосы убраны в простой пучок тонкой заколкой. Одета красиво, но просто, без излишеств, как и отец, облачённый в свой старый официальный наряд. Женщина держала за руку старшего сына, брата Тачизары. Он имел приятные черты, был одет в парадную тёмную форму военного училища. И был ещё десяток лиц, весёлых и скучающих, мягких и угловатых, женских и мужских. Стоял шум от разговоров. Я осмотрелся. Храм окружал высокий серый забор, на его территории разбит чудесный каменный сад с мелкими дорожками, прудиками и зелёными кустами. Пышные кроны посаженных на отдельных участках дубов создавали тень и укрывали от жары. К главному зданию храма вела дорожка, вымощенная горным камнем. Наконец-то у ворот показались виновники торжества. Гин предстала в белоснежном длинном кимоно, расписанным волнистыми узорами, вышивками в виде журавлей. Юное лицо пряталось за краями ватабоси. Когда сестра окинула приветственным взглядом гостей, то стали видны яркие губы и бледная, припудренная кожа. Наконец-то могу увидеть её избранника. Тачихара выглядел простоватым и бесхитростным. Не было в нём чего-то явно отталкивающего, напротив, многие сочли бы его приятным парнем. Жених, нарядившийся в монтсуки-хаори хакама серых и чёрных тонов, выглядел очень счастливым и очень встревоженным. Гин же старалась сохранять спокойствие, ведя своего суженого под руку. Она указала ему на меня и ласково произнесла: — Это мой брат Рюноске, я много про него рассказывала, — потом перевела внимание на него. — Это Тачихара, жених мой. — Очень приятно! — он отвесил приветственный поклон. — Мне тоже. Он хотел поболтать ещё, но к нам уже подошли работники храма. Пора начинать церемонию. Трое служителей в синих одеяниях задули в свои дудки, и под их пение мы двинулись к храму. Мелодия не казалась особо приятной, но она является неотъемлемой традицией. И под её звуки мы вошли в павильон святилища. Всех гостей от жениха рассадили с правой стороны по мягким подушкам, за низкими столиками. Мы с Дазаем устроились с левой стороны, где для нас приготовлено всего два места. Пахло благовониями, цветами — от ароматов немного кружится голова. В центре комнаты располагается столик, перед которым и предстали будущие молодожёны. За ним стояли две девушки-служительницы храма в красных и белых одеждах, которые и проведут церемонию. Дазай жадно всматривался туда, наблюдал за Гин, за растерянным взглядом Тачихары. Все сейчас направили свои взоры на них. Жениху в руки даётся алая чашка для саке. Служительница наливает алкоголь из золотого кувшина и делает это не сразу, а лишь слегка покачивая носик сосуда первые два раза, наполнив полностью только на третий. Сначала пьёт Тачихара, потом так же доливают ещё, передают Гин. По преданиям, первая выпитая чаша выражает признательность нашим предкам. Затем она заменяется на более крупную, наполняется и вновь опустошается молодыми. Второй чашей пара даёт обещание беречь друг друга и заботиться, пока они оба будут живы. Самая крупная чаша, третья, должна принести плодородие новой семье. Следующий ритуал уникален, так как проводится только в храме Хикава. Выносят деревянный изящный гребень для волос, заматывают в белые ткани и передают невесте. Тонкие пальцы Гин обнимают свёрток, прижимают к груди. Она начала шептать молитву, совсем тихо, слышно только Тачихаре. Он улыбается, глядя на неё, смотрит влюбленным взглядом. Это мило, я очень за них рад. Когда я гляжу на всё это великолепие, на счастливые лица и убранство храма, становится немного завидно. Нам с Ацуши такую не сыграть. По многим причинам. Пусть тогда Гин насладится этим днём за нас обоих. Они вместе кладут свёрток на стол. Это подарок Богам за их доброту. Начинается последняя часть — чтение клятвы. Жених озвучивает подготовленный святилищем текст, невеста стоит рядом, пробегаясь по нему взглядом. Там говорится о благодарности храму за тёплый приём, о вечной любви и верности. Тачихара очень нервничает, из-за чего моментами запинается и тараторит. На этом ритуал подходит к концу: гости радостно встают и выходят из зала вслед за молодыми. Выказав служителям всё соответствующее уважение, мы покинули храм. Следующая остановка — ресторан, где все, наконец, сядут за общим столом и поедят. Пора бы уже: я с прошлого дня ничего не ел. И добираться до него было недалеко. Всё продумано так, чтобы не утруждать гостей долгими переходами, — нужное заведение располагалось на той же улице. Внутри всё красиво оформлено в красно-чёрных цветах, в императорском стиле. Всё выглядело достаточно дорого: мягкая обивка диванов, столики из красного дерева, украшенные икебанами. Всё изящно, красиво, с намёком на роскошь. Несколько столов было сдвинуто вместе, чтобы все могли сесть рядом. Подали напитки и первые закуски. Пахнет чем-то мясным и очень вкусным. В углу томно играли музыканты на струнных и духовых инструментах, пели всем известные песни. Дазай первым делом схватился за бутылку саке, налив немного себе и сидящим сбоку от него. — Ради всего святого, не переборщи, — шепчу ему на ухо. — Отстань, это же свадьба. Тут принято пить много! После этих слов мне стало всё равно: пусть хоть вырубится прямо здесь от опьянения. А алкоголя тут и впрямь много, и даже самого разного. Я предпочёл его не употреблять — вместо этого решил набить рот разной едой, которой постепенно становилось на столе всё больше. Нам подали и суши, и жареную рыбу, и тушёное в кисло-сладком соусе мясо, и нарезку из овощей. Было много всего на любой вкус. Глава семьи Мичизу выступил с тостом. — Хочу пожелать нашим юным сердцам счастья, долгой семейной жизни, — он называл ещё кучу бонусов, которые отец приписывал их паре. Моё внимание вернулось, когда он заговорил об Осаму. — Хочу поблагодарить господина Дазая за его помощь в организации праздника. Ура! Все одновременно потянулись к своим чашам и бокалам. Боже, сколько у Дазая денег, чтобы вложиться во всё это? Видать, пенсия истребителя бывает достойной. Сам же Осаму в ответ на тёплые слова улыбнулся хмельной улыбкой и потянулся за очередным кусочком рыбы. Голод утолил достаточно быстро и решительно не понимал, что делать дальше. Я абсолютно не привык наслаждаться праздниками жизни. Все вокруг пьют, веселятся, уже спешат танцевать, заводя музыкантов. Гин и Тачихара о чём-то неустанно говорят со стариками. Мне хорошо тут, спокойно. Нет видимой угрозы, куча еды, все счастливы. Но в то же время я словно выбиваюсь своим ровным настроением из общего потока. Рад, что иного от меня и не требовали: желающих затянуть меня на танцпол не оказалось, была только пара тёть, ищущих во мне интересного собеседника. В таком шуме прошла первая половина дня, все уже были достаточно уставшими, сытыми и слегка пьяными. Продолжение торжества было уже необязательным. Предлагалось пойти домой к отцу и матери, посидеть там у них в гостях за чашкой чая. Одна часть людей уже хотела уходить, другая приняла приглашение. Я начал искать Дазая, но нигде не мог отыскать знакомого высокого силуэта. И, пока во всю обсуждался дальнейший план действий, я нервно ждал этого идиота. В итоге не выдержал: встал и начал ходить по ресторану в его поисках. Нашёл его, застывшим над раковиной перед зеркалом в туалете. Ему то ли плохо, то ли хорошо. Взгляд совсем туманный, тело покачивается, как кораблик на море. — Всё нормально? Вопрос успешно проходит мимо. Дазай хватается за края столешницы, чтобы не упасть от собственных пошатываний. Понятно, пьян в стельку. Я подбегаю к Гин, докладываю ей о сложившейся ситуации. Прошу не волноваться, так как беру заботу о Дазае на себя. Пусть беззаботно отдыхает и дальше. На свадьбе были те, кто тоже много пил, но они держатся бодро, не роняя достоинства. Этот же несчастный еле-еле стоял на ногах и с трудом отвечал. Когда все вышли из ресторана, я перекинул его руку через плечо, придержал за спину и таким образом начал потихоньку вести его к выходу. Благодаря такси, мы вернулись домой быстро. Я боялся, что в машине Дазаю поплохеет и весь алкоголь выйдет наружу, но, к счастью, поездка прошла успешно. Войдя в дом, я сразу потащил Дазая в спальню. У него всегда была определённая тяга к алкоголю. Как же я рад, что в детстве мне никогда не приходилось видеть его пьяным, уж тем более заботиться. Я положил полуживое тело на пол, отошёл в поиске подушки и покрывала. — Рю-Рюноске? — дрожащим голосом позвал он. — Иду. Я подстелил ему под голову подушку и укрыл тонким одеялом. Но Дазай, хоть и выглядел не особо активным, спать не хотел. — Рюноске, ты видел Гин? — он вдруг начинает смеяться, резко и как-то пугающие искренне. — Такая красивая, такая счастливая сегодня. Ты рад за неё? — Да, успокойся только. — Но я-я та-так за них счастлив. — Угу. — И гордость за вас берёт. Такие вы уже большие, — и руки тянет ко мне, словно хочет обнять, но я успеваю отойти подальше. Он начинает чесать обо всём, что чувствует. Удивительный момент. Алкоголь жёстко вдарил по мозгам, заставляя выкладывать всё, как на духу. Грех не воспользоваться. — Почему ты не сдал меня? Ещё тогда, зимой. Ты мог бы, я знаю. Но ты предпочёл ждать. — С-сдал? — Почему? — П-почему? — с тупым выражением лица повторил Дазай и словно попытался задуматься. — Ой, м-мне так жаль… — пьяная игривость сменилась на печальные заикания. Что он бормочет? В голове у него полная каша. Я схватил его за ворот одежды и встряхнул, чтобы мысли в кучу собрались. — Почему не сдал меня? — повторяю вопрос. — Я-я не мог. Прости, Рюноске, я не-не мог. Всё ты мог, хрен старый. Давай, скажи что-нибудь вменяемое, пока я не лопнул от злобы. Меня эта возня начинает раздражать. — Мне так жаль, — повторяет невнятно. — Я такой идиот. — А не доложил-то почему? — снова встряхиваю эту пустую бошку. — Я-я бы умер от горя, если бы они тебя ка… каз… — Казнили? — Да… Чушь собачья. Ты желал мне всего наихудшего, ты выбросил меня на мороз, ты хотел меня подставить перед главой! Да как ты можешь сейчас утверждать, что тебе есть до меня дело? Достаточно цирка на сегодня. Я отпустил его, накинул небрежно одеяло и вышел из комнаты, хлопнув от злости дверью. Пёс с ним, а мне нужно успокоиться. Я взял с полки книгу и устроился на кухне ждать протрезвления горе-алкоголика.