Overexposed

Хванун скорее почувствовал на себе взгляд, чем заметил его. Сначала он подумал, что все дело в воображении. Съемки заканчивались, сотрудники собирали вещи. Большинство из них переговаривались между собой, но никто не искал его внимания — все были слишком заняты своими задачами. Если кто и засматривался на кого-нибудь, то этого удостаивались только модели. Редко кто обращал внимание на фотографа, тем более — на его ассистента. И все же он не мог избавиться от ощущения, что за ним наблюдают. — Хванун, — произнес его имя незнакомый голос. Он поднял глаза и встретил удивительно прямой взгляд. Он застыл. На какое-то короткое мгновение Хванун почувствовал себя жертвой; он расправил плечи, прогоняя это чувство. Он никогда не был застенчивым, и точно не собирался начинать с этого дня. — А, Ёнджо. Отлично поработали сегодня. Сложно сохранять видимость уверенности, когда приходится поднимать голову просто для того, чтобы установить зрительный контакт. Он, правда, все же справился. На лице старшего отобразилось довольство, и Хванун вполне понимал, почему. Если бы на его месте был кто-нибудь другой, он отпустил бы язвительный комментарий, но в иерархии Ким Ёнджо был намного выше его по служебной лестнице. Он продолжил протирать линзы, но модель осталась рядом, ожидая, пока он закончит. С каждой проходящей секундой Хванун чувствовал себя все неудобнее и неудобнее, награжденный его пристальным взглядом. Он едва сдержал вздох облечения, вставляя последнюю линзу на место. — Ну, вот и все. Увидимся завтра. — Тогда пока, Хванун. С нетерпением буду ждать того, какими вышли снимки. На его губах появилась легкая улыбка, окрашенная какой-то непонятной эмоцией — кажется, это уже стало частью его имиджа. Загадочное выражение, оставляющее тебя в догадках: это был фирменный образ Ёнджо. Кивнув в последний раз, Хванун повернулся, чтобы выйти из комнаты, как ощущение, что кто-то наблюдает за ним, появилось снова. Он повернулся обратно, но Ёнджо просто улыбнулся и помахал ему, прежде чем уйти в сторону раздевалки. Хванун так и не мог точно определить, что не так было во всем его обрывочном общении с Ёнджо. Только когда он сел на поезд домой, то осознал, что никогда не представлялся Ёнджо. Ёнджо ухмыльнулся своему стилисту и ближайшему другу по совместительству, нахмурившемуся сразу же, как он зашел. Они с Сохо дружили уже несколько лет, оба начинали с самых низов, и теперь пользовались всеми привилегиями, что дала им уважаемая профессия. Ёнджо закрыл за собой дверь, чтобы дать им немного личного пространства. — Почему так долго? Эти шмотки не твои, мне еще нужно их вернуть. Сохо развалился на единственном диване в гардеробной, без особых усилий выглядя так же высококлассно, как и модели. Единственное, что выдавало в нем десятичасовой рабочий день — раздражительный характер и пластыри на пальцах. Когда быстро нужно что-то перешивать или перекраивать, без уколов иглами не обойдешься. — Мы оба знаем, что их отдадут мне, как только съемки кончатся. Тем не менее, он подчинился, спокойно раздеваясь и принимая вещи, которые Сохо кинул в его направлении. Как только он оделся, Сохо продолжил его допрашивать. — Обычно ты стараешься сбежать со съемки как можно быстрее. Что случилось? Когда Ёнджо не ответил, он даже привстал с дивана в любопытстве. Ёнджо не был экстравертом, но все же никогда ничего от него не скрывал. А потом в голове Сохо будто что-то щелкнуло. — Это же тот фотограф-коротышка, да? — Молчание модели было всем, что ему нужно. — Ты пялился на него, пока думал, что тебя никто не видит. Ёнджо перестал снимать макияж, глядя на него с опаской. Сохо отмахнулся, жестом показывая ему продолжать. Будут проблемы похуже краша Ёнджо, если его кожа перестанет быть идеальной. — Не волнуйся, я единственный, кто мог догадаться. Мы так давно знакомы, что тебе нужно постараться, чтобы что-нибудь от меня скрыть. Он повесил одежду на вешалку, пока говорил, ожидая ответа Ёнджо. Тот сидел на стуле у зеркала, усталость отражалась в мягких тенях, залегших под его глазами. Их легко можно было скрыть макияжем, но без него сразу было понятно, насколько он вымотан. — Он милый. Простое объяснение, но появившаяся на его лице легкая улыбка говорила, что за этим скрывается более серьезная история. Он быстро принял нейтральное выражение лица, но Сохо все уже заметил. Тем не менее, времени на расспросы у него уже не осталось — Ёнджо уже взял свою сумку в руку и повернул дверную ручку. — Хванун-а, сюда. Хванун быстро подошел к партнеру по работе. Ну, «партнер» было слишком громким словом: Гонхак стоял выше по навыкам и опыту, но все равно настаивал на том, чтобы к нему относились как к равному. Хвануну понадобился почти год, чтобы привыкнуть, но он все же справился. Он поднял вопросительный взгляд. Гонхак посмотрел на него изучающе, а потом кивнул, как будто понял что-то для себя. Следующие слова потрясли его так же сильно, как и взволновали. — Сегодня съемка на тебе. — Правда? Я возьмусь, но почему так неожиданно? — Опыт? Неплохой материал для твоего портфолио. — Гонхак пожал плечами, облокачиваясь о стену. — Кроме того, сложно облажаться, когда модель делает большую часть работы за тебя. Хванун не мог не согласиться. Вчерашняя съемка была результативной, почти не требуя вмешательств со стороны стаффа. В немалой степени это произошло благодаря способностям модели. — Тогда я сделаю это. — Как будто у тебя был выбор. У меня есть другие дела. Я ухожу, но позже должен прийти Донджу, чтобы помочь. С этими словами Гонхак перекинул сумку с камерой через плечо и ушел. Следующая пара часов пролетела, как одно мгновение, пока Хванун подготавливал декорации к съемкам. В студии было тихо, когда он только пришёл, но теперь она была наполнена шумом стаффа, спешившего выполнить свои задачи к сроку. В какой-то момент прибыл Ким Ёнджо; он понял это, даже не видя его. Хванун почувствовал, как будто воздух вокруг него замер, пока люди отрывались от своих дел, чтобы проводить его взглядом. Хванун сосредоточился на рассеивателе света, стараясь ни на кого не отвлекаться, пока поправлял его. Когда начались съемки, фокус резко пришлось сменить. Ёнджо, на которого он пытался не смотреть, стал единственным, кого он видел. Даже в видоискателе интенсивность взгляда модели ни на йоту не ослабевала, как будто он смотрел сквозь линзы прямо на него. Хванун понимал, что он просто смотрит в камеру, но были и моменты, когда их глаза встречались после того, как он делал снимок. Было что-то интимное в том, как Ёнджо смотрел на него. Это заставляло его горло пересыхать сразу после того, как он пил, заставляло его руки дрожать, когда опыт уже научил их, как сохранять устойчивость. Он не был слепым. Большинство людей Ёнджо привлекал, и очевидно, Хванун не стал исключением. Он не раз ловил себя на том, что думал, как завоевать его внимание — это случалось чаще, чем он хотел бы признать. Если не обращать внимание на его внешность, то яркость его взгляда все равно заставляла фотографа в нем желать запечатлеть его в кадре. Эта съемка была испытанием его возможностей, а он ничего не любил больше, чем принимать вызовы. И вот он здесь, получил этот шанс, но так отвлечен этим взглядом. Он посмотрел на модель, сидящую под светом осветителей. Несмотря на жару, тот выглядел безупречно. Единственным признаком дискомфорта была капля пота, стекающая по виску Ёнджо, которую персонал тут же утёр. Хванун поднял камеру, фокусируясь на его профиле, и сделал снимок. Даже не глядя на результат, он уже знал, что фото будет одним из лучших в сегодняшнем фотосете. На этот раз, когда Ёнджо снова подошел к фотографу, у него был план — вчера он только прощупывал почву. Для него было неожиданностью, что Хванун вел сегодняшнюю съемку, но все сложилось в его пользу. Сохо уже ушел, напоследок посоветовав ему держать член в штанах. Он на это только насмешливо фыркнул — интересное заявление от того, кто собирался переехать к своему бойфренду. Со своей удобной позиции в дверном проеме он мог видеть фотографа, сидящего на полу с ноутбуком на коленях. Его лицо освещал только свет монитора, его брови чуть хмурились от того, как сосредоточенно он смотрел на экран. — Хванун. Прямо как вчера, он только поднял глаза в ответ. Как только их взгляды встретились, глаза Хвануна расширились в удивлении, и он едва не уронил ноутбук, поймав его прямо перед тем, как он соскользнул на деревянный пол. Ёнджо улыбнулся и протянул ему руку. Хванун поколебался несколько мгновений, но все же принял его руку — очевидно, он сделал это только из вежливости. — Ох, Ёнджо. Я не знал, что ты все еще здесь. Несмотря на явный дискомфорт, Хванун старался поддерживать зрительный контакт. Ёнджо это оценил. — Я удивлен не меньше твоего. Все уже ушли, оказывается. Тот осмотрел пустую комнату, в глазах его горело недоверие. Честно говоря, Ёнджо даже не удивился — во время съемок Хванун обычно погружался в непоколебимую сосредоточенность, не обращая внимание ни на что вокруг. — Тогда почему ты не ушел? Ёнджо пронаблюдал за тем, как он потянулся к сумке, лежащей под столом, и положил ноутбук внутрь. Он не спешил с ответом, ища убедительное оправдание. Он знал, что долгое молчание заставит его казаться подозрительным, но готов был поспорить, что Хванун слишком вежлив, чтобы указать на это. Он решил сказать почти всю правду. — Не слишком хотелось идти домой, — пожал он плечами. — Ты уже поел? И опять в его глазах повис невысказанный вопрос. Хванун не озвучил его и на этот раз. Он часто делал такое выражение лица за те два дня, что они успели поработать вместе. Ёнджо обнаружил, что задается вопросом, делает ли он это по привычке, или ему просто недостаточно комфортно рядом с ним. Скорее всего, и то, и другое. Хванун покачал головой, светлые пряди его волос двинулись в такт. — Тогда составишь мне компанию? — Ёнджо увидел отказ в глазах Хвануна еще прежде чем он успел что-то сказать. Это было очевидно по внезапно возросшей дистанции между ними и тем, как он отвел глаза. Ёнджо выбрал менее прямую тактику. — Я редко ем с кем-то, потому что живу один. Мне бывает немного одиноко. — А почему ты не пригласишь… Сохо? Он же твой друг, так? Я думаю, он был бы лучшей компанией, чем незнакомец. Хоть и отказ, но слабенький. — Он уже ушел и вроде как планировал поужинать со своим партнером. Если они не расстанутся в ближайшие десять минут или я не сорву их свидание, я буду сам по себе. Хванун сдержал смех. Они снова встретились глазами; хороший знак. — Давай. Я угощаю. — Это вызвало у него смех, и Ёнджо усмехнулся в ответ. — Отлично, тогда я пойду. И не жалуйся потом, если я ударю по твоему бюджету. — Не волнуйся. Если твои фотографии вышли хорошими, это должно все покрыть. Хванун снова рассмеялся. — Договорились. Пойдем. Выбор Ёнджо нисколько не удивил Хвануна. Это был тихий высококлассный бар; атмосфера была интимной, клиентура — ограниченной. Когда Хванун спросил его об этом, это обрело смысл. Конфиденциальность здесь стояла главным принципом, и для такой известной модели это было очень важным качеством. — К тому же, еда тут хорошая. Так оно и оказалось. Несмотря на первоначальный дискомфорт, вкусная еда и разговор о работе позволили ему расслабиться. Ёнджо нечасто заговаривал со стаффом, но, как оказалось, он умел держать разговор. Он позволял партнеру чувствовать себя непринужденно и знал, когда увести беседу от определенных тем. Кроме того, обращала на себя внимание его подача. Голос Ёнджо отличался контрастом: одни слова он произносил глухо, а другие проговаривал кристально ясно. В его голосе было тепло, но присутствовала и пронзительность, которая говорила о том, что его слова могут так же легко резать, как и успокаивать. Хванун мог легко представить, как он зарабатывает на жизнь диджеем на радио, окутывая своих слушателей голосом, который так красноречиво говорил о его личности. Не раз он замечал, как Ёнджо смотрит на него. Как всегда, его выражение оставалось нечитаемым — он явно не давал другим знать больше, чем хотел. Это было бы хорошо, если бы Хванун не наслаждался его вниманием так сильно — поэтому ему только сильнее хотелось знать, почему Ёнджо так на него смотрит. Его любопытство разгорелось только сильнее после вчерашней ночи, когда Ёнджо лишь проследил за ним взглядом. Теперь он был уверен, что чувствовал на себе взгляд именно Ёнджо — сложно было спутать его с чьим-то еще после целого дня, проведенного под его пристальным вниманием. Тем не менее, гляделки были не односторонними. Всякий раз, когда внимание Ёнджо было на чем-то другом, Хванун использовал шанс изучить его. Он мог оправдать это тем, что изучал его черты, как фотограф — этим можно было легко обмануть себя. Но опять же — он не любил лгать ни себе, ни другим. Сегодняшний ужин просто добавил индивидуальности хорошенькому лицу, на которое он смотрел весь день. И то, и другое, ему действительно понравилось. Когда и разговор, и ужин подходили к концу, он почувствовал, что хочет растянуть время. Такая большая разница с тем, как он чувствовал себя в начале, отчаянно пытаясь найти себе оправдание и уйти. Ёнджо, словно почувствовав это, пригласил его выпить после, и искушение было на самом деле сильным. Хванун все же отказался, ссылаясь на завтрашнюю работу. Они распрощались после того, как Ёнджо каким-то образом заполучил его номер (он даже не понял, как — он вроде сопротивлялся, но в итоге добавил личный номер модели в контакты). Хванун думал, это будет на один раз, первый и последний ужин, который они разделят вместе. Он не ожидал, что на самом деле сохранит контакт после того, как их совместная работа будет завершена. Это все еще не остановило разочарование, которое закралось к нему, когда он ложился спать без новых уведомлений о сообщении, или то, как его сердце забилось, когда он увидел, что получил сообщение от Ёнджо утром. Это было еще одно приглашение пообедать, и на этот раз Хванун даже не раздумывая ответил утвердительно. То был их четвертый (пятый, если считать перерыв на кофе, когда им выпало работать в одном месте) совместный обед. Съемка, на которой они встретились, была давно закончена, но они продолжали общаться. Хванун думал, что перестанет так волноваться каждый раз, что он просто под впечатлением от его звездной ауры или вроде того. Как бы то ни было, его волнение росло с каждым кусочком пазла, который он получал о личности Ким Ёнджо. Отчасти это было связано с тем, как сильно ему начинал нравиться этот мужчина. За лицом, украшавшим рекламу и журналы, стоял проницательный человек, предпочитающий общаться больше жестами, чем словами. Тем не менее, он по-прежнему хорошо вел разговор, с легкой грацией мог привлекать и отвлекать внимание. Хванун понял, что у него острое и сухое чувство юмора; подача была частью этого: он шутил так небрежно, что нужно было немного подумать, прежде чем понять. Он догадывался, что и оскорбления у него подаются в таком же духе. Но самой большой проблемой был сам Ёнджо. Когда им стало более комфортно друг с другом, Хванун узнал, что он тактильный. Он часто тянулся, чтобы коснуться его руки, поправить его волосы или даже покормить его с тарелки — он делал это так естественно, что Хванун даже не думал протестовать. К тому времени, когда он осознавал, что происходит, Ёнджо уже отстранялся. Его сердце билось быстрее, мысли обращались в кашу; его ответы были до неприличия медленными и неестественными. Он ел меньше, чем обычно, и если Ёнджо заметил, то не стал это комментировать. Может быть, поэтому во время сегодняшнего ужина Хванун сказал алкоголю «да» — весь ужин он был таким себе собеседником. Они переместились от столика к барной стойке, сев плечом к плечу. Хванун ощущал присутствие Ёнджо по свой правый бок крайне резко, едва не опрокинув заказанный напиток. Он быстро опустошил его, чтобы снять напряжение, и сразу же заказал еще один. Расправляться с этим он не спешил. — Всегда так делаешь? — спросил Ёнджо с легкой улыбкой на губах. Хванун почувствовал, что его внимание задерживается на его губах слишком долго, но сумел заставить себя встретиться с ним взглядом. — На самом деле, нет. Я просто немного нервничаю, — пожал Хванун плечами, делая маленький глоток. — Почему? — Из-за тебя. Он не планировал говорить правду. Он проклял себя из прошлого за то, что копался в еде вместо того, чтобы есть ее. Вместо того, чтобы ответить, Ёнджо усмехнулся и позволил напряжению рассеяться, когда в углу зала начала играть приглашенная группа. Мягкий джаз, алкогольная дымка и случайные комментарии Ёнджо позволили ему расслабиться. Когда тот потянулся за салфеткой около Хвануна, тот инстинктивно потянулся к нему. Ёнджо не оттолкнул его, скорее, наоборот — придвинул свой стул ближе, позволив Хвануну прислониться к нему. Он не знал, как долго они оставались в таком положении. Он не был уверен, ушли бы они до закрытия, если бы не сообщение от его соседа по комнате с вопросом, где он был. Их шаги эхом разносились в пустом тускло освещенном коридоре, ведущем к лестничной клетке. Атмосфера между ними сгустилась, но никто не сказал ни слова. Честно говоря, говорить было не о чем. Хвануну казалось, что он сойдет с ума если не предпримет хоть что-то. Поэтому он резко остановился, да так, что Ёнджо врезался в его спину. — Что-то не так? — спросил Ёнджо с очевидной тревогой. Хванун не ответил. Вместо этого он просто развернулся, встал на цыпочки и потянул его вниз на себя, заставив их губы встретиться. Ёнджо застыл — и Хванун почувствовал укол страха от того, что неправильно истолковал атмосферу, — но внезапно чужой язык коснулся его губ, а теплые руки прошлись легкими касаниями по его телу. Он разомкнул губы, и оказался прижат к стене, когда язык Ёнджо встретился с его языком. Если бы кто-то прошел мимо или что-нибудь неожиданное произошло, Хванун наверняка бы этого не заметил. Его мир сократился до их смешивающегося дыхания, до того, как Ёнджо покусывал его губы, сразу же зализывая укусы. Он с трудом открыл глаза, когда они наконец отстранились друг от друга, сразу же скучая по теплу его объятий. Он почувствовал какую-то гордость за то, что обычно безупречный образ модели пострадал — лицо разрозовелось, волосы были в беспорядке, созданном его руками. Они смотрели друг на друга, не решаясь сказать ни слова, как если бы боялись, что один неверный звук может стать причиной конца. Первым нарушил молчание Ёнджо. — Встретимся снова завтра? — Что-то в его лице наверняка говорило о том, что он чувствует, потому что тот рассмеялся, прежде чем чмокнуть его в губы. — Милашка. Но ты пьян, а у меня с утра работа. — Он проверил часы. — Или, фактически, уже сегодня. Тревога сумела пробиться через сонливость. — Тогда почему ты… — Хотел увидеться с тобой. — Ёнджо, тебе не стоит ложиться так поздно. Сохо выбьет из меня… — Его лекция была оборвана звонком — такси, которое он вызвал, уже ждало его внизу. В нем поднялось раздражение: его прервали второй раз подряд. Он отошел, злясь на Ёнджо, но в основном на себя за то, что не учел плотный график модели. Он должен был подумать об этом. Черт возьми, у него работа начнется через несколько часов, почему он согласился задержаться допоздна? Тот факт, что и Ёнджо мог заставить его забыть о своей работе, беспокоил его. Они быстро спустились по лестнице, и Хванун уже садился в машину, как Ёнджо сказал: — Позвони, как будешь дома. Его слова звучали приглушенно — он скрывал лицо за маской даже в темноте. Если Хванун и растаял от этих слов, виду он все равно не подал. Он молча забрался в салон, назвал адрес водителю и закрыл дверь, не глядя на Ёнджо. Он оглянулся лишь один раз. Ёнджо стоял, освещенный светом уличного фонаря, его высокая фигура выглядела одновременно впечатляющей и одинокой. Он проводил его взглядом и снова повернулся вперед, когда такси свернуло за угол и он потерял его из поля зрения. — Передержано, — послышался низкий голос за спиной Хвануна. Он повернулся на стуле, оказавшись лицом к коллеге. Он нахмурился, взглянув на Гонхака, и повернулся обратно к монитору. Он вынужден был согласиться. — Так жалко. В остальном это ведь хороший снимок. — Гонхак отошел, зная, как младший ценит личное пространство во время работы. Не зря их рабочие места располагались в разных углах офиса. — Может, ты все же найдешь способ, как использовать его в своем портфолио. Он пожал плечами и вернулся к своему столу, погружаясь в собственный пост-продакшн. Хванун уставился на исходник. Он так был уверен в том, что это фото выйдет самым удачным — профиль Ёнджо, получившийся таким естественным и непринужденным. Но когда он отправил фото заказчику, этот снимок был отклонен, и он мог понять, почему. Блики были чересчур насыщенными, тени зернистыми — едва можно было разглядеть детали одежды, которую он должен был рекламировать. — Передержано, — пробормотал он тихо, сосредоточенно хмуря брови. Он закрыл окно с изображением, рассматривая сотни иконок с кадрами с той съемки. Даже в свернутом виде выделялись кадры, когда Ёнджо смотрел в камеру. Передержано. Слово снова и снова повторялось в его голове. Подходящий термин не только для описания фотографии — то же самое он чувствовал, когда Ёнджо смотрел на него. Его глаза будто обращались прямо к сердцу, вырывали его из груди и завладевали им. Хванун не мог отрицать этого; он уже украл по крайней мере половину. Вот почему он так сильно запаниковал прошлой ночью. Рядом с Ёнджо так просто было обо всем забыть. А было ли о чем беспокоиться? Он пролистал изображения и нашел еще один снимок, в котором было слишком много света. Похоже, он часто совершал эту ошибку с Ёнджо. Дело было в глазах; он так старался уловить их интенсивность, что забыл обо всем остальном. И все же в них была уязвимость, которую он не мог игнорировать. Он хорошо скрывал это во время съемок, но раскрывался, когда они были наедине. Хванун потянулся к бутылке с водой, раздумывая, пока откручивал крышку. Был шанс на то, что Ёнджо сдался, когда он не перезвонил ему этой ночью. Инстинкт подсказывал ему, что он скоро вернется, тот самый, который сказал в тот самый первый вечер, что именно Ёнджо смотрел на него. И если инстинкт ошибался, то Хванун придет к нему сам. Но он доверял своей интуиции, поэтому и ждал, пока модель сделает первый шаг. Терпение Ёнджо подходило к концу. К большому удовольствию Сохо, он почти сбежал со съемок, как только они закончились, сославшись на личные дела. Ну, дела и впрямь были личными. Хванун отказался встретиться с ним после работы — сказал, что ему нужно сосредоточиться на работе. Как только Ёнджо показалось, что их отношения продвинулись на шаг вперед, они тут же отступили на два шага назад. Он стоял в дверях простого двухэтажного здания, в котором располагался офис «Twilight studio». В его голове крутились самые разные сценарии, но наиболее вероятными были два. Первый подразумевал то, что Хванун надерет ему задницу из-за того, что он отвлек его от работы. Учитывая то, как близок он был к тому, чтобы пережевать его и выплюнуть в прошлый раз, когда он сделал это, была большая вероятность, что это повторится. Но он знал, что это он сможет пережить. Второй значил то, что Хвануну просто нужно было время, чтобы обдумать все и в конце концов решить остаться друзьями. От этой мысли у Ёнджо кольнуло в сердце, так что он предпочел оттолкнуть ее подальше. Если его рука и тряслась, когда он толкнул дверь, он этого не заметил. За стойкой регистрации никого не было; висел только лист с надписью от руки, гласящей, что вход дальше по коридору. Он прошел в короткий коридор сразу же за стойкой, направляясь на звук мягких щелчков затвора. Он не старался вести себя тихо — скорее, полностью наоборот, чтобы не напугать Хвануна. — Ты забыл что-то? — Хванун стоял на коленях перед столом, на котором лежали художественно расставленные пластиковые цветы. Он сделал еще один снимок, прежде чем обернуться. Ёнджо подумал бы, что шок на его лице комичен, если бы не укол боли. Хванун взял себя в руки первым. — Извини, я думал, что Гонхак вернулся. Зачем ты пришел? У Ёнджо не было заготовленного ответа в рукаве. Он мог бы сказать правду — сказать, что влюбился в Хвануна задолго до того, как узнал его имя, но было болезненно очевидно, что его чувства не были ответными. — Я хотел извиниться. Хванун шагнул ближе, на лице — выжидающее выражение. — За что? — Ты был прав. Я должен более ответственно относиться к работе. Он правда имел это в виду: недосып и волнение из-за того, что произошло, отразились на его лице. Сохо устроил ему взбучку перед съемкой, и он заслуживал каждую секунду этого. У него даже не было сил дразнить друга из-за его ворчания — а это было занятие, которым он обычно наслаждался. Хванун продолжал молчать, наконец остановившись прямо перед ним. Его лицо оставалось бесстрастным, и Ёнджо почувствовал, как его сердце падает в пятки. Он сказал что-то не то. Он облажался. Ему нужно было бы… Хванун расплылся в улыбке, поднимаясь на носочки, чтобы прикоснуться к его губам своими. Прикосновение слишком короткое, а Ёнджо был слишком ошеломлен, чтобы успеть среагировать. Выражение его лица, наверное, говорило за него, потому что Хванун рассмеялся, когда их глаза снова встретились. — Я был больше зол на себя, потому что из-за меня ты так задержался. Не вся правда, но сойдет. Он признал, что Ёнджо занял крепкую позицию в его сердце, но не был готов признаться ему об этом. Он не был против свободного падения, но с Ёнджо это было как падать головой вниз с завязанными глазами. Он пожал плечами, отступая от все ещё потрясенного Ёнджо, чтобы начать сворачиваться. Хванун едва сдержался от того, чтобы сделать еще одно фото — так редко можно было увидеть настолько открытое выражение лица у Ёнджо. Казалось, если он запечатлеет его, то может запятнать момент. — На самом деле я хотел позвонить тебе после того, как закончу работу. Если бы и можно было выглядеть еще более потрясенным, то Ёнджо удалось. Хванун рассмеялся, отворачиваясь от старшего, пока укладывал камеру в футляр. Когда он закончил собираться, Ёнджо все еще стоял на том же месте, как вкопанный. Шок спал, оставив после себя настороженность и намек на смущение. Было очень приятно пользоваться своим влиянием. — Работаешь завтра? Ёнджо задумался на мгновение с явным замешательством на лице. Казалось, что только часть его разума уловила реальность всей ситуации. — Нет, следующая съемка через два дня. Он специально так все спланировал на случай, если бы сегодня все прошло плохо. Хванун взял его за руку, накинув сумку с камерой на плечо. — Тогда давай поужинаем. Они ужинали так же, как и прежде, но теперь между ними висела недосказанность. Произошел очень ощутимый сдвиг в их отношениях, и его последствия были очевидны в каждом их взаимодействии. Мягкие взгляды, продолжительные прикосновения, украденные поцелуи, когда никто не смотрел; все это было окутано близостью, которой раньше не было. Несмотря на всю напускную храбрость, нервозность осела стальным шаром у Хвануна где-то в животе. В этом баре прошло их первое свидание (все еще странно было называть это так в отношении себя), но даже знакомое место не могло успокоить его нервы. Когда Ёнджо наконец попросил счет, он готов был выпрыгнуть из кожи. Они стояли бок о бок, прячась под навесом магазина. Дождь стучал по нему большими каплями: еще не ливень, но достаточно сильный, чтобы приглушить звуки города и дать им ощущение уединения. — Когда твое такси подъедет? Хванун посмотрел на него недоверчиво. Вся нервозность, казалось, покинула его одним махом; он рассмеялся. Ёнджо действовал гладко, но почему-то пропускал намеки, которые практически транслировались ему в лицо. — Мы ждем твоего. — Ох. Короткий слог, но Хванун и в нем услышал волнение. Ёнджо хранил молчание, явно обдумывая то, что будет дальше. Он не сказал ничего и тогда, когда такси подъехало — заговорил только затем, чтобы назвать водителю адрес. Поездка была тихой; Хванун повернулся к Ёнджо, готовый завязать разговор, но остановил себя. Тот о чем-то задумался — Хванун подумал, что завораживающе наблюдать за тем, как он приводит мысли в порядок, что было видно физически. Его плечи расслабились, выражение лица постепенно стало нейтральным, и к тому моменту, как они проходили мимо службы безопасности, Ёнджо уже был самим собой. В тесноте лифта Хванун понял, что не может даже посмотреть на Ёнджо. Он смотрел прямо перед собой, что не очень помогало — двери лифта были зеркальными. Ёнджо встретился с ним глазами через отражение, интенсивность его взгляда нисколько не уменьшилась даже при непрямом зрительном контакте. Рубашка, которая была на нем, вдруг показалась слишком тесной; когда он поднял руку, чтобы оттянуть воротник, Ёнджо проследил за его рукой взглядом. В его глазах было что-то неожиданно пронизывающее, и Хванун понял, что невольно опустил руку обратно. Поездка на лифте длилась не больше минуты, но для них показалась вечностью. Ёнджо немного провозился с кодовым замком в свою квартиру — единственное, что выдало его нервозность. Они застыли в вестибюле, не двигаясь, когда дверь за ними закрылась. — Хванун. Тот скорее почувствовал, чем увидел, что тот повернулся к нему лицом. Нервный комок снова лег тяжестью в его животе, но на этот раз ожидание смешалось с тревогой в пьянящей смеси. Он все еще не смотрел ему в глаза, боясь, что не устоит на ногах, если взгляд темных глаз столь же интенсивен, каким он был в отражении зеркальных дверей. — Ты можешь сам задать темп. Это его удивило: он ожидал, что Ёнджо возьмет дело в свои руки. Он повернулся к нему, наконец глядя ему в глаза, и понял: он неверно принял его молчание за нерешительность. Глаза Ёнджо горели желанием, но в них была и тревога. Тот факт, что он так сильно заботился о нем, но это было не тем, о чем ему хотелось думать в этот момент. Хванун потянул Ёнджо за воротник рубашки вниз, заставляя его опуститься на уровень его глаз. Они были так близко, что дышали одним воздухом. Он сглотнул, и кошачьи глаза Ёнджо метнулись к его горлу. Он хотел сделать следующий шаг, и Хванун чувствовал это, но верный своему слову, он держал руки при себе. Они стояли так, казалось, целую вечность, молча глядя друг на друга, пока Ёнджо не разорвал тишину. — Хванун, либо ты притягиваешь меня ближе, либо отталкиваешь. Выбирай. Еще немного, и у тебя не останется выбора. Он шутил — слова расходились с тем, что он только что сказал. Ухмылка на его губах казалась расслабленной, но в темных глазах стояло такое напряжение, что невозможно было отвести взгляд. При других обстоятельствах фотограф внутри Хвануна захотел бы запечатлеть его гипнотический взгляд, но в тот момент он мог думать только о том, что все это было только для его глаз. Этот взгляд заставил его вздрогнуть и наконец сократить расстояние между их губами. Сначала поцелуй окрасила неуверенность, но скоро ее сменила взаимная отдача. Руки Ёнджо коснулись его рук, словно спрашивая разрешения, которое Хванун ему дал, обернув руки вокруг его шеи и углубляя поцелуй. В какой-то момент Ёнджо вжал его спиной в стену, но Хванун был только благодарен за поддержку, которую она ему оказала. Казалось, его колени были готовы вот-вот подкоситься, и Ёнджо, будто почувствовав это, приподнял его, прижав спиной к стене. Их бедра оказались на одном уровне, и Ёнджо воспользовался этим, чтобы вжаться в него. Трение одежды сделало ситуацию одновременно лучше и хуже; в голове у Хвануна будто произошло короткое замыкание. Сквозь их развязный глубокий поцелуй Ёнджо почувствовал его стон, и ничего не смог с собой поделать, отстраняясь с удовлетворенной улыбкой. Покрасневшие щеки, припухшие губы — Ёнджо чувствовал какую-то гордость за то, что именно он ответственнен за это. Ёнджо медленно позволил ему соскользнуть вниз, прижимая к себе. Дымка в глазах Хвануна рассеялась, сменившись легким замешательством. — Постель? — спросил Ёнджо просто. Если честно, он не был уверен, что сможет сказать что-нибудь более связное. Хванун сначала не ответил, склонив голову набок и словно о чем-то раздумывая. Прежде чем Ёнджо успел что-то сказать, на губах младшего появилась озорная улыбка. Без предупреждения он потянулся вниз, лаская его через ткань джинсов, и другой рукой снова потянул его за воротник вниз, чтобы шепнуть ему на ухо: — Пол или стена. Выбирай. Еще немного, и у тебя не останется выбора. Это было вызовом. Ёнджо ухмыльнулся, понимая, что это были его собственные слова, и снова прижал его к стене, повторяя движение, которое вызвало у Хвануна такую реакцию. — Слишком много одежды. Скорее выдох, чем полноценная фраза. Руки Хвануна немного дрожали, пытаясь расстегнуть рубашку Ёнджо — не из-за нервозности, нет, они слишком далеко зашли для этого. Его движения были неуклюжими из-за возбуждения — ну, и из-за отвлекающего фактора в виде губ Ёнджо, оставляющих влажные размашистые поцелуи на его шее. Ёнджо выпустил зубы; внезапная боль заставила Хвануна ругнуться. Его язык почти мгновенно зализал укус, контраст между этим был восхитительно приятным. Бросив затею с пуговицами рубашки, руки Хвануна спустились ниже, расстегивая пуговицу на брюках и утягивая ползунок молнии вниз. Ёнджо не позволил его руке скользнуть под ткань, потянув за край его рубашки. Хванун был более чем счастлив позволить ему расстегнуть его рубашку. Каждое прикосновение его пальцев было легким, как перышко, но заставляло желать еще больше. Хванун все же запустил руку в его штаны, и контакт кожи с кожей заставил Ёнджо замереть. Он обернул руку вокруг его члена, двигая ей несколько раз, пока Ёнджо не толкнулся навстречу ему. Хванун обхватил кулаком головку, чувствуя, как ладонь становится влажной от предсемени. Даже будучи прижатым к стене, он все равно чувствовал свое превосходство. Рваный выдох в его шею, когда он сжал пальцы, сказал ему то, что Ёнджо не выразил словами. Он медленно соскользнул вниз по стене — Ёнджо поддерживал его вес, пока он не приземлился на пол. Только тогда он вытащил руку из его штанов, и он не чувствовал ни капли застенчивости, когда поднес пальцы к губам и, глядя ему прямо в глаза, облизал их. Ёнджо был на грани того, чтобы потерять самообладание, и Хванун хотел столкнуть его с края. Он что-то пробормотал (Хванун не был уверен, просьбу или проклятие) и стянул свою рубашку одним плавным движением. В другой раз Хванун бы восхитился изящными линиями его груди и точеных мускулов, но сейчас все, чего ему хотелось — почувствовать его тело и коснуться его обнаженной кожи. Он потянул его за руку, и Ёнджо сразу же понял намек. Он наклонился вперед, захватывая его губы своими, и Хванун запустил руки в его черные волосы, разрушая старания парикмахера. Хванун почувствовал, как он расстегивает его джинсы и тянет вниз — он нетерпеливо оттолкнул Ёнджо и сам стянул их. — Черт. Мне нужны презервативы и смазка. Ёнджо отстранился, тяжело дыша и пытаясь вспомнить, где они лежали. — Передний карман моей сумки. Он потянулся к сумке для камеры, вытаскивая маленький тюбик и упаковку с презервативами. — Ты всегда готов? Хванун ответил с ухмылкой: — Я ждал, пока ты снова пригласишь меня куда-нибудь. Осознание того, что стояло за этими словами, немного его потрясло. Что-то на его лице, должно быть, выдало его мысли, потому что Хванун рассмеялся, жестом приманивая его к себе. Такой чистый, легкий звук; это заставило его улыбнуться, даже если он смеялся над ним. Ёнджо прижался к его губам, открыл тюбик и вылил немного смазки на ладонь, разогревая ее между пальцами. Поцелуй стал глубже, и он прижал палец к его входу. Ёнджо почувствовал, как Хванун напрягся в его руках. — Прости, тебе больно? Тот даже не попытался скрыть болезненную гримасу. — Слегка. Много времени прошло. Хванун ахнул, когда почувствовал, что свободная рука Ёнджо коснулась его члена длинными нежными движениями, чтобы он расслабился. Он застонал в его плечо, кусая его, когда почувствовал растяжение. Каждый укус обласкивал его язык; боль, сопровождаемая нежностью. Ёнджо вздрогнул, но не остановил его. Хванун почувствовал, как входит второй палец, но жгучее ощущение уже сходило на нет, сменяясь растущим удовольствием от его нежных движений. Все это время Ёнджо продолжал шептать ему на ухо о том, как хорошо он справляется и что он собирается сделать с ним потом. Когда старший наконец почувствовал, как его мышцы расслабились, он лизнул мочку его уха и оттянул ее зубами — стон Хвануна вышел почти беззвучным. Его пальцы вошли глубже, нащупав простату, и мягкое хныканье Хвануна чуть не свело его с ума. Он потянулся к презервативу, разрывая упаковку и надевая его. Хванун без колебаний обвил его ногами, когда Ёнджо устроился между его раздвинутых ног. Когда он застыл без движения, младший приподнялся на локтях, вопросительно глядя на него. — Уверен, что не хочешь сделать это в кровати? Ожидание убивало его, но паркетный пол в его квартире был далеко не самым комфортным местом. В глазах Хвануна после этого вопроса сразу же вспыхнуло раздражение. — Ёнджо, ты можешь просто… Слова застряли у него в горле, и он судорожно втянул в себя воздух, когда тот вошел одним плавным движением. Ёнджо застыл, позволяя Хвануну привыкнуть к ощущениям. Он мог видеть, как его грудь вздымается и опускается, пока с каждым вздохом он снова расслаблялся. Когда он расслабленно опал на пол, Ёнджо воспринял это как призыв к действию. Веки Хвануна были плотно сомкнуты, рот — приоткрыт, пока он дышал в такт движениям. Ёнджо ничего не смог с собой поделать; он наклонился и проскользнул языком через его приоткрытые губы. Глаза Хвануна распахнулись — его явно это удивило, но он все же ответил с ярым энтузиазмом. Ёнджо улыбнулся и продолжил двигаться, повторяя каждый толчок языком. Разум Хвануна постепенно пустел от удовольствия, но что-то все равно не давало ему покоя — он хотел большего. Тот звериный взгляд Ёнджо, когда он попробовал его на вкус, снова исчез, сменившись сдержанным желанием. Казалось, он держал себя на коротком поводке, и Хванун больше всего хотел оборвать его. Он хотел обнаружить синяки утром от того, как грубо его оттрахали на полу, хотел, чтобы его укусили так сильно, чтобы оставить след. Он терял самообладание, и хотел, чтобы то же чувствовал и его партнер. Он слегка оттолкнул его от себя, и Ёнджо замедлился с беспокойством на лице. Это хоть и тронуло его, но грызущее желание внутри было сильнее. — Сильнее. — Будет больно. Все, что отделяет тебя от пола — твоя рубашка. Он не снял ее по этой причине — трение о пол могло закончиться стертой кожей. — Тогда пусть будет больно. — Чего? — Это задевает! — Слова вырвались наружу прежде, чем он смог их обдумать. — Я единственный здесь теряю рассудок. Ты спокоен, трезво смотришь на вещи, и только я схожу с ума. Ёнджо уже открыл было рот, чтобы возразить, но Хванун продолжил: — Перестань заботиться о том, комфортно мне или нет. Я могу просто оттолкнуть тебя, если будет больно. Я не хрустальный. Ёнджо сохранил бы хладнокровие, если бы он остановился на этом. Но именно последняя его фраза заставила его лишиться контроля над собой. — Это кажется почти односторонним, как будто я единственный, кто сошел с ума. Этот секс должен был быть сладким и нежным, скорее исследование тел друг друга, чем спонтанный перепихон. Идеальное завершение первого свидания. Но Ёнджо отстранился, и Хванун начал беспокоиться, что сказал слишком много. Но затем его перевернули на живот и поставили на колени. Его покрасневшая щека прижалась к прохладному деревянному полу, одна рука Ёнджо лежала на его бедрах, а другая — на спине, заставляя его выгнуться. Ёнджо вошел в него снова, под этим углом упираясь прямо в его простату, и все, что Хвануну оставалось делать — подавлять всхлипы с каждым толчком. Это было то, к чему Хванун стремился, чтобы удовлетворить свои потребности. Было что-то почти болезненное в этом сексе — отчаяние сквозило в каждом движении, в каждом толчке было больше инстинктивности, чем изящества. Хванун не имел права говорить об односторонности, когда Ёнджо годами был влюблен в незнакомца. И все же именно эта любовь заставила его наклониться и нежно поцеловать Хвануна в шею. Тот подавался бедрами навстречу ему, оба двигались во все более быстром ритме. Он был близко, чертовски близко, но сдерживал себя, пока не услышал задушенный всхлип Хвануна. То, как он звал Ёнджо, кончая, завело его. Он погнался за своим собственным оргазмом, и ощущение того, как Хванун сжимается вокруг него, стерло все остальные мысли из его головы. Ёнджо опал на него, и тот даже не стал жаловаться на его вес. Оба были слишком измотаны, чтобы делать что-то кроме того, как приводить дыхание в порядок. Первым двинулся Хванун — ему наконец стало дискомфортно быть прижатым к полу. — Извини, наверное, я тяжелый. Старший сдвинулся, отстраняясь от него и вставая, чтобы избавиться от использованного презерватива. Хванун перевернулся на спину, зная, что ему наверняка нужно вытереться, но он слишком устал, чтобы даже пошевелиться. Он уже мог чувствовать места в теле, наливающиеся болью, и знал, что колени собираются расцвести синяками через несколько часов. Правда, приятное послевкусие, которым он наслаждался, определенно стоило того. Он удовлетворенно выдохнул, когда Ёнджо опустился на колени рядом с ним с влажным полотенцем в руках. Он позволил старшему сделать все за него; обычно он не был таким расслабленным. Но близость, которую они только что поделили, казалось, размыла все границы. Хванун чувствовал себя в безопасности рядом с ним, потеря контроля над собой его больше не беспокоила. Руки Ёнджо обтерли его, потом пол. В какой-то момент он, кажется, уснул прямо на полу; он размыто помнил, как его подняли на руки и понесли к кровати. Он запомнил, как Ёнджо поцеловал его на ночь после того, как надел на него чистую футболку. Он скорее почувствовал, чем увидел, как Ёнджо ушел и его тепло на какое-то время исчезло. Потом он вернулся, забрался на кровать и заключил его в объятия. Ёнджо что-то пробормотал, притягивая его к себе ближе, но сонливость слишком притупила его восприятие. Так или иначе, он мог прочувствовать стоящие за словами эмоции даже сквозь сонную дымку, и придвинулся теснее, прежде чем окончательно сдаться сну. Хванун проснулся от того, что не мог пошевелиться. В кои-то веки он не возражал. Его глаза были закрыты, но он все равно помнил, кто рядом с ним. Он чувствовал мерное дыхание Ёнджо над своим ухом, то, как его грудь опускалась и поднималась, прижатая к его спине; он перекинул через Хвануна руку — это скорее успокаивало, чем доставляло дискомфорт. Его рука была в руке Ёнджо — он сжимал ее даже во сне. Хванун успел понять, насколько он тактильный, но было удивительным, что он искал контакта даже во сне. Он нежно поцеловал руку Ёнджо приоткрытыми губами, легко-легко, чтобы не разбудить его. Тем не менее, тот зашевелился позади него, притянул его ближе и уткнулся носом в его волосы. Хванун услышал, как тот удовлетворенно вздохнул, почти мурлыкнув, прежде чем нежно поцеловать его в ухо. — Доброе утро. Голос его был теплым со сна, таким же мягким, как и одеяло, обернутое вокруг них. Хванун сонно пожелал ему того же самого, зарываясь глубже в одеяла. Ёнджо потянулся через него к пульту управления. Раздался мягкий жужжащий звук, и свет залил всю комнату. Хванун почувствовал это даже через закрытые веки и протестующе застонал. Ёнджо усмехнулся, но все же задернул шторы обратно. — А ты не жаворонок, а? Хванун не ответил, но в этом и не было необходимости. Его дыхание снова выровнялось, он снова засыпал. Когда Хванун проснулся в следующий раз, то почувствовал отсутствие Ёнджо особенно остро. На нем был верх от пижамы: его размер ясно говорил о том, кому он принадлежал. Когда он встал с кровати, то сразу же прочувствовал напоминание о том, чем они занимались ночью. Боль в бедрах, горящая задница — даже если в отражении не было синяков и засосов, его тело говорило ему, что его хорошенько оттрахали. В надежде, что мышцы будут болеть не так сильно, он принял душ, возясь с навороченными насадками и выключателями. В конце концов отрегулировать воду все же удалось, и он использовал первый попавшийся под руку гель для душа. Рядом с раковиной уже лежала запечатанная зубная щетка, явно предназначенная для него. Одежда составляла проблему. Он обыскал примыкающую гардеробную, но так и не нашел нигде своих вещей. В ящике комода он отыскал какую-то простую белую рубашку (относительно простую, ее покупка наверняка бы стоила ему полугодичной зарплаты) и пару боксеров. Они немного болтались, но не критично. Одевшись хоть сколько-нибудь прилично, Хванун покинул уединение спальни Ёнджо, идя на запах еды. Его сумка с камерой лежала на столике у двери; он вынул камеру, прежде чем направиться дальше. Квартира была оформлена в стиле, несомненно, подходившем образу Ёнджо. Он не боялся использовать современные линии, но придерживался теплоты в цвете и декоре. Солнечный свет проникал в комнату, отфильтрованный и приглушенный белыми занавесками. Апартаменты очевидно кричали о дороговизне, но они не были похожи на журнальную картинку. Присутствие человека, который в них жил, просвечивало в фотографиях, сувенирах и небольшом беспорядке. Хванун сделал несколько снимков, зная, что они были предназначены только для него. Он нашел Ёнджо сидящим в кресле — его взгляд был опущен на телефон в его руках. Он еще не заметил, что Хванун пришел, явно о чем-то задумавшись. Он сделал снимок; Ёнджо, услышав знакомый щелчок затвора, поднял на него глаза. Хванун сделал еще один снимок, на этот раз запечатлев мягкое приятное удивление на его лице, когда он понял, что это он держит камеру. — Доброе утро. Завтрак на столешнице. Хванун не обратил на него внимание — он был сосредоточен на только что сделанных фото. По мере того, как он вглядывался в маленький экран, складка между его бровей становилась все глубже. — Что случилось? — спросил Ёнджо. Хванун покачал головой. — Ничего. Почему-то я повторяю одну и ту же ошибку, когда снимаю тебя. Обычно я делаю совсем наоборот. Он выключил камеру и подошел к стойке, чтобы приняться за завтрак. Ёнджо встал, чтобы присоединиться с нему, и сел прямо напротив, наблюдая за ним. После вчерашней ночи Хванун почувствовал себя достаточно комфортно, чтобы прокомментировать это. — Ты часто так делаешь. Ёнджо вопросительно склонил голову набок. — Делаю как? — Наблюдаешь за мной. — Мы тут одни. — Он пожал плечами. — На кого еще мне смотреть? Покончив с завтраком, Хванун отпил воды из стакана. — Я имел в виду, в общем. — Он нахмурился. — Ты часто пялишься. Даже когда мы впервые встретились, ты просто смотрел на меня, пока я тебя не заметил. Ёнджо просто посмотрел на него, выражение его лица было нечитаемым. Хванун чувствовал, что его изучают, но не мог понять, почему. Наконец, он снова заговорил. — Это была не первая наша встреча, так что неправда. Глаза Хвануна расширились от удивления. — Погоди, мы до этого встречались? Тогда ты и узнал мое имя? — Нет. — Ёнджо хмыкнул, довольный. Хванун мог только догадываться. — Я просил у стаффа твое имя, когда ты пришел. — Тогда… Телефон Хвануна зазвонил. Он соскочил с табурета, бросаясь на поиски телефона — он лежал на диване рядом с его свежевыстиранной и аккуратно сложенной одеждой. Он поморщился, когда понял, что звонит Гонхак. — Что такое? — Тебя хотят нанять для съемок «Miracle». — Почему бы не написать мне сообщением? — Я волновался, что ты просто проспишь это. Ты вроде не спишь, так что опасения не оправдались. Ну вот. Пока. Его коллега повесил трубку. Он знал, что Гонхак предпочитал звонки сообщениям — хоть такое случалось не так часто, его это все равно сбивало с толку. Он проверил остальные свои уведомления: пришла пара электронных писем и сообщение от соседа с вопросом, куда он пропал. Он ответил на сообщение, чтобы не беспокоить друга, остальное решив проигнорировать. Ёнджо все еще сидел за стойкой, с любопытством глядя на него, когда он подошел к нему. — Гонхак. Я беру на себя завтрашние съемки. — Поздравляю? — Спасибо. Но это означает, что мне нужно пойти в студию сегодня, чтобы подготовиться. — А. — Всего один слог, но Хванун и в нем услышал разочарование. Он потянулся к нему, оборачивая руки вокруг его пояса, и Ёнджо ответил, притягивая его ближе и поцеловав его в лоб. — Вернешься сюда после этого? — И как я проберусь через все уровни системы безопасности? Хванун уже успел забыть о предыдущем разговоре, его мысли были заняты задачами, которые ему нужно было выполнить сегодня. Это вполне устраивало Ёнджо; он еще не был готов к разоблачению. — Пароль «R-A-V-N». Три семерки, двойка… Я пришлю тебе фото. И поговорю с администрацией. Он взял подбородок Хвануна пальцами, приподняв его лицо вверх, чтобы соединить их губы. Это было нежно и интимно, совсем не те отчаянные поцелуи с прошлой ночи. Хванун позволил себе растаять в его объятьях. Когда они наконец оторвались друг от друга, их щеки были одинаково порозовевшими. — Тогда увидимся вечером? — Определенно. Следующие несколько минут пролетели незаметно. Хванун натянул свои джинсы, но оставил рубашку, которую стащил из шкафа Ёнджо. Когда он наконец ушел, Ёнджо остро почувствовал его отсутствие. Физически Хванун был совсем невысоким, но обладал невероятным эффектом присутствия. Ёнджо подошел к странице журнала, заключенной в рамку — то была одна из его первых сольных съемок. Фото сделано в тот период его жизни, когда он был готов сдаться и оставить модельный бизнес. И кто помешал ему сделать это? Стажер-фотограф, чьи волосы тогда еще не были обесцвечены. Хванун не стал говорить ему о том, что у него красивая улыбка или что-нибудь подобное. На самом деле, это было почти точь-в-точь с тем, что произошло сегодня утром. Он сделал ошибку, снимая его — сказал, что в фото слишком много света. Не прямо комплимент, но то, что он сказал потом, и подтолкнуло Ёнджо вперед. — Все равно вышло невероятно. — Что? — Да, ты красивый, но большинство моделей такие. — Странный комплимент заставил его вздрогнуть. Фотограф повернул камеру к нему, показывая ему превью и даже не заметив его реакции. — Но когда ты перед камерой, тебе нет равных. Это твоя сильная сторона, естественная способность привлекать людей. Скорее, не твое лицо, а эффект, который ты производишь. Простые слова, даже сформулированные не лучшим образом, но каким-то образом они были ему необходимы, чтобы продолжать идти дальше. Он не был уверен, расскажет ли когда-нибудь Хвануну, как много значил для него этот короткий разговор. Но теперь, когда судьба свела их вместе, он не собирался упускать шанс показать, как много он для него значит. — Ёнджо, сюда! Он последовал за машущей ему рукой, проталкиваясь через толпу. Большинство узнавало его, но он продолжал двигаться, не обращая ни на кого внимание, пока не дошел до Хвануна. Он улыбнулся, отвечая на объятия. Сегодня была фотовыставка, и фотографы Twilight Studio были среди участников. За год, когда они с Хвануном были вместе, карьера последнего резко пошла вверх после того, как съемки, которые он провел, были очень хорошо восприняты публикой. — Я дал разрешение использовать мои фото, но надеюсь, что ты взял низкорейтинговые. Хванун толкнул его локтем в живот. Ёнджо всерьез опасался, что как-нибудь серьезно от этого пострадает. — Заткнись и смотри. Простым шрифтом было указано название работы Хвануна «ПЕРЕЭКСПОЗИРОВАННОЕ». Ни один из снимков не был идеальным. Фактически, все они отражали название. Но даже он мог видеть, что основная мысль заключалась не в технических способностях Хвануна. Вместо этого в центре задумки была модель. Некоторые кадры он узнал: снимок в три четверти с их последней совместной работы, фото в профиль с той фотосессии, после которой они начали встречаться. Остальные он раньше не видел, например, снимок, где он лежит на полу после особенно напряженной съемки, или тот, где его внимание было на другой камере. Внимание его привлек последний снимок. Ёнджо подошел поближе, чтобы разглядеть его. На фото он смотрел куда-то вперед, его глаза были сосредоточены на чем-то вдалеке. Что-то в его позе выдавало его подавленность, но он словно давил ее, будто не желая признаваться никому, в том числе и себе. Он выглядел моложе — он и был моложе. Это было фото с того раза, когда они впервые встретились. — Ты запомнил. Хванун встал рядом с ним. — Я нашел это, когда искал тему для выставки. Так вот, что ты имел в виду. Он переплел пальцы с Хвануном, наклоняясь, чтобы прижаться к его лбу своим. — Не знаю, помнишь ли ты, что тогда сказал мне, но именно ты сподвиг меня продолжать стараться. — Честно? — рассмеялся Хванун. — Я не помню этот разговор. Помню только, как делал фото. Ты произвел впечатление. — Я не удивлен. — Он приподнял подбородок Хвануна и поцеловал его в губы. Он заметил вспышку камеры, услышал чей-то возмущенный вздох. Как просто было забыть об остальных, когда они были вместе. — Оу, у нас могут быть проблемы. Он ожидал, что Хванун отодвинется, и то, что тот только шагнул ближе, удивило его. — Ты не против того, чтобы люди узнали? В его голосе звучала тревога. Ёнджо ответил не сразу — он не хотел бросаться словами. Нанесет ли это ущерб его карьере? Возможно. И в ближайшем будущем он, несомненно, будет расстроен этим. Но если бы ему пришлось выбирать между карьерой и Хвануном, выбор был очевиден. — Не думаю, что у меня еще остается выбор. Но да, я не против. Я справлюсь со всем, что может случиться. Он вытащил свой телефон; его уже взрывали уведомления и панические сообщения его менеджеров. В сообщении Сохо просто говорилось: «Держите публичные выражения привязанности подальше от меня». К сообщению прилагалось и фото, которое, Ёнджо был уверен, было сделано только что. Очевидно, это распространится быстро; они не скрывали того факта, что на выставленных фото был Ёнджо, поэтому все взгляды были прикованы к фотографу с самого начала. На фото были двое, стоящие на фоне выставленных фотографий Хвануна. Они стояли невероятно близко друг к другу, истончая ауру интимности, будто ограниченные от остальных пузырем. Хоть было видно только их профили, легко было догадаться, кто на фото и чем они занимались. Хванун наклонился, чтобы посмотреть на снимок, игнорируя откровенное глазение со всех сторон. Он поморщился. — Передержано. Мы похожи на призраков. Прямая вспышка сделала все только хуже. — Ты мог бы распечатать это и добавить к своей выставке. Хванун закатил глаза, но не смог сдержать легкую улыбку, появившуюся на его губах. Он сжал руку Ёнджо в своей руке и прислонился головой к его плечу. — Посмотрим, может, позже я найду копию исходника. Ёнджо это удивило. — Зачем? Я же пошутил. — Это не для выставки, тупица. — Хванун покачал головой. К этому моменту он должен был привыкнуть к тому, что Ёнджо упускает суть в подобных ситуациях. — Если бы не передержанный снимок, я бы не заговорил с тобой в первый раз. Думаю, для нас с тобой это судьбоносная вещь. Хванун оглянулся, наконец заметив толпу за ними, где все пытались сделать фото. Теперь это его не беспокоило; пару месяцев назад, может быть, он подумал бы иначе. Но то, как серьезно ему ответил Ёнджо, успокоило его. — Нам надо идти. Я напишу Гонхаку, чтобы он прикрыл меня. — Он потянул Ёнджо за руку, уводя его от людей в зону галереи, предназначенную только для экспонентов. Там был выход, через который они могли выйти, более-менее незамеченные. Пока не приехало такси, они спрятались в кладовке. — Мы можем переждать дома, пока все не уляжется. Они не пройдут мимо системы безопасности. — Дома? Ёнджо замер в нерешительности. В этом простом слове лежал гораздо более глубокий смысл, но он даже не был уверен, что Хванун понял это. Он всегда называл это «твой дом». И даже если он медленно перекочевывал к нему со своими вещами, никто это не комментировал. — Да, дома. Вокруг них кружилась пыль, а забытые шедевры лежали у стен или на полках в ожидании дня, когда их снова выставят напоказ. В комнате было темно — ее освещало единственное маленькое окно. Вряд ли самое романтическое место для такого заявления, но для Ёнджо это было идеально. Он наклонился, чтобы разделить еще один поцелуй со своим возлюбленным, и обнаружил, что улыбается, когда в ответ почувствовал, как руки обвивают его шею. — Хорошо. Пойдем домой.