Без воздуха

POV Катя Пушкарева — Катя! — меня тут же подхватили чьи-то руки, и я кое-как успела облокотиться на стену, — Что с тобой? Кать! Маша смотрела на меня взволнованно и все еще крепко держала за плечи. В ее глазах отчетливо читалось, что выгляжу я так себе. Что она тут делала? Подслушивала что ли… Но как бы то ни было, это меня спасло. — Все нормально, Маш… Дверь снова резко распахнулась, чуть не ударив Тропинкину по спине, она отскочила в последний момент, и на пороге возник президент. Боже, только его мне сейчас не хватало… — Катя! — Уйди, — тихо, но твердо ответила я. — Андрей Палыч! — взволнованно начала Машка, но тут же замолчала и даже отошла на несколько шагов, увидев, что Жданов даже внимания на нее не обращает. — Кать… Он смотрел только на меня, виновато и заботливо. Что ж ты, Андрей? Защищаешь ты меня или топишь еще сильнее? Я ведь люблю тебя, но даже видеть не хочу. Не могу переварить всю эту грязь! Хочется убежать подальше и все с себя срочно смыть, отделиться, отгородиться… Но ты же родной, близкий, нужный… Хоть разорваться надвое! — Да уйди!!! Уйди, Андрей! Я не могу… — Кать, мне надо все объяснить. Все не так, как кажется! Я усмехнулась и подняла на него усталые глаза. — У вас всегда так. Помнишь? Я почти привыкла… — Кать… — Позвони мне, — твердо ответила я, — Только позже. Завтра или послезавтра… Он нервно взъерошил пальцами волосы, словно не зная, чем занять руки, и посмотрел в глаза. — Обещай мне, что не наделаешь глупостей за это время… — Обещаю, — уверенно ответила я. Как будто камень свалился с плеч. Он отпустил меня! Сам! Так просто, но… с заботой? Может ли это что-то значить? Никогда Жданова нельзя было заставить делать то, чего он не хотел. Он бы рвал и метал, но отстаивал свое. А тут… так просто? Но вдруг Андрей наклонился чуть ближе к моему уху, опалив шею горячим дыханием, и еле слышно сказал: — Я люблю тебя, малышка. Даже не сомневайся в этом. Просто… так надо. — Я знаю… — практически одними губами ответила я. Даже не знала, конечно. Что я могла знать? Чувствовала. Мое сердце все еще билось в унисон с его, тянулось изо всех сил к моему мужчине. Мы были на век связаны чувствами, клятвами, пережитыми эмоциями и, наконец, общим ребенком, который уже в следующем мае должен был родиться. Я скажу ему о беременности, конечно. Только не сейчас, не перед дверью гребаного конференц-зала. Он позвонит, приедет ко мне в Питер, мы встретимся в уютном кафе и тогда… — Иди, — уже громче сказала я. Андрей отстранился, на секунду замер в нерешительности, будто сломался и поник. Не хотел возвращаться? Он еще раз растерянно огляделся вокруг и остановил взгляд на Тропинкиной. — Мария, вы можете быть свободны на сегодня. Помогите Екатерине… Валерьевне… Машка с готовностью кивнула, а Жданов, не дав себе времени подумать, вернулся в конференц-зал. — Кать, это что было? — ошарашенно спросила подруга, снова подходя ближе ко мне. — Ничего, я пойду… Дел много. — Подожди, я же с тобой! А дальше все было как в тумане: сначала квартира Андрея и сбор самого необходимого. Я долго смотрела на папку с документами Зималетто и все-таки засунула ее в спортивную сумку. Быстро сгребла одежду, косметику, переоделась и влезла в красивые сапоги на шпильке. Не знаю, почему. Захотелось перестать быть серой массой? Показать всем, что я тоже достойна? А может, просто взыграла какая-то чисто женская гордость. Я тоже могу быть лучше, красивее, могу соответствовать их высокому обществу. Оно мне не надо, но пусть видят! Хотелось кинуть дарственную в лица всему совету директоров. Вот, мол, чего стоят все ваши деньги! Вам они дороже собственной чести? А мне плевать. Я готова отдать целое состояние просто так, лишь бы не видеть вас больше никогда. Катя Пушкарева сможет прожить и без подачек с барского плеча. Буду работать и смогу себя обеспечить абсолютно самостоятельно, не надеясь ни на кого. Ведь так и надо? Плевать на деньги, если ты за них готов продаться сам. Это низко и недостойно. Потом мы вдвоем и с увесистой сумкой в руках поехали в офис нотариуса, за какие-то минуты я оформила дарственную на имя Павла Олеговича Жданова. Вот и все. Осталось только передать им в руки. А потом Машкина квартира. Подруга даже не спросила меня, куда мы поедем, просто привезла к себе, усадила на кухне, поставила передо мной тарелку супа и чай с печеньем, и без лишних церемоний уселась напротив. Мы ели молча. Подбирала слова, как объяснить все происходящее, но не находила. Куда ни плюнь, одни секреты. Как же я устала от этого… — Спасибо тебе… — тихо сказала я, отставляя от себя уже пустую тарелку. — На то и нужны друзья, Кать… Я же вижу, что все… плохо. Я усмехнулась и покачала головой. — Даже хуже… — Вы что…с Андреем Палычем… ну… Она замялась. Видно было, что природное любопытство душило со страшной силой, но чуткость не давала идти напролом. Хотя это не было в духе Маши. Может быть, я выглядела слишком жалко? — Ну же, договаривай, Маш. Чего ты? — У вас роман? — Можно сказать и так… Хотя какая разница? У меня в очередной раз сломалась жизнь, и мне уже, кажется, все равно. Привыкла? — В очередной раз? — неуверенно переспросила Тропинкина. И я начала говорить так, как никогда, наверное, не говорила. Сама от себя не ожидала, но душа просила выговориться, сбросить балласт тайн. Кому, как не понимающей подруге, можно было излить всю накопившуюся боль? В тот вечер я начала свой рассказ с переезда в Питер, с родителей, с нашей дружной маленькой семьи и того счастья, которое можно пожелать каждому. Какой же я была простой, искренней и окруженной любовью… Неодинокой. Чувствовала поддержку семьи за спиной и спокойно плыла своим курсом. Как надо, как было правильно... Потом рассказывала про университет, про любимую, пусть и неблизкую мне, группу, про свою нереальную любовь к самому популярному парню на курсе, про брекеты, круглые очки и старомодные платья. Про то, как в 23 хотелось любви и ласки, но я искренне считала себя страшной и даже подумать не могла, что меня кто-то может полюбить. Полюбить... Вспомнила радостный выпускной, тоску по Денису, безуспешные поиски работы и занятия танцами. Рассказала про журналиста Рому и свою первую работу в его редакции, про наши совместные чаепития в маленьком уютном бухгалтерском кабинетике на первом этаже, за которые меня ненавидела всю женская часть коллектива. Вспомнила его выпрыгивания из окна, шоколадки и заботу, а потом про свой самый первый секс, который, как ни странно, был хоть и случайным, но приятным и… правильным что ли. Рассказала про то, как мы с Малиновским все-таки остались друзьями, и как я решила устроиться работать в известный питерский банк, чтобы помочь ему в расследовании. Вскользь упомянула Антона, который честно мне в этом помогал, но позже сильно поплатился за свой энтузиазм. Потом рассказала о встрече с Денисом, о своих глупых, нереализованных чувствах, о его красивых речах и нашем неуместном, скоротечном романе. Об открытках и редких встречах в гостиницах, поцелуях и странных, неприятных комплиментах, и про то как все рассыпалось в одно мгновение. Было больно заново переживать тот день, когда я подслушала разговор Старкова с Крестовским. Но ведь из песни слов не выкинешь? Еще больнее было рассказывать про беременность, про смерть родителей и недели в больнице с нервным срывом. Машка слушала меня, затаив дыхание и со слезами на глазах. Подливала нам в кружки чай и снова садилась напротив. Потом дело дошло и до знакомства с Кириллом. Я с особым трепетом вспоминала нашу ночную прогулку в санатории, после которой я действительно задумалась над тем, чем я хуже других? Почему не могу оправиться от произошедшего и жить дальше? Я почти плакала, когда вспоминала, как Кир читал мне стихи на табуретке в полупустой кухне, как часами сидел со мной на подоконнике у открытого настежь окна, вглядываясь в темноту питерских ночей. Он буквально вылечил меня тогда, забрал всю боль, а когда во мне возродилось что-то живое, увез в Париж и сделал романтичнейшее предложение руки и сердца. О таком ведь можно было только мечтать! Я вспомнила нашу жизнь, его периодические отъезды и внезапные появления, и тот вечер, после которого все изменилось. Тот вечер, когда он сообщил мне, что мы едем в Москву. — Кать, это же все как-то… нереально. — Как есть, — улыбнулась я. — А дальше? — А дальше… на кухне чужой московской квартиры я встретила мужчину, который в очередной раз поломал мне всю жизнь… Если бы ты только знала, Маша, как я его презирала и ненавидела! Он абсолютно не считался ни с кем и ни с чем. Ему все было по плечу… Но именно к нему потянулось сердце. Не потому что он хорош, а вопреки тому, что он жесток и циничен. Вопреки здравому смыслу. Я ничего не могла с собой поделать, страдала от своих же мыслей и душила чувства, а они разгорались еще сильнее. Мне было противно, но я любила. Это как заливать пожар бензином. Я бежала от него изо всех сил, а оказалось, что уже давно припечатана… Намертво. У меня на сердце его клеймо. Я все еще барахтаюсь, но это так… глупо. Не сбежать от себя... Я рассказала Машке о нашей с Андреем ночной поездке на Воробьевы горы. Рассказала про загулы Кирилла, которые практически дали мне зеленый свет на измены, которых я не хотела. И не изменила ведь, нет. Держалась. Рассказала, как узнала о денежных махинациях в Зималетто, и как все резко покатилось под откос. Я даже призналась в своем помутнении, когда сама, абсолютно не надеясь на продолжение, поцеловала Андрея после дня рождения Марго, а после сбежала в Гатчину. Рассказала про то, как он нашел меня и увез обратно, как мы жили вместе в Москве, в его квартире, и как я была абсолютно счастлива с любимым мужчиной. Только про свою беременность я не стала рассказывать. Это была моя тайна. Я пока сама не до конца понимала, чем она для меня обернется, поэтому решила молчать. В конце концов, информации и так было выше крыши для одного вечера. — И что ты теперь будешь делать? — спросила ошарашенная Машка, допивая, наверное, десятую чашку чая. На улице уже давно стало темно, пора было ложиться спать, но мы все еще сидели на диване в комнате, закутавшиеся в пледы, и с чашками в руках. — Я хочу отдать Леше все документы, подтверждающие то, что Зималетто выводит деньги за границу. — Катя! Но ты же… любишь Андрея Палыча! Его же посадят! Ты понимаешь?! — Люблю… больше жизни люблю. — Но почему тогда… Я не знала, как ей объяснить. Чувствовала, что нужно сделать именно так для спасения самого же Андрея. Да, он мне никогда не простит эту выходку, но сам он не решится. Вся их семья и фирма уже захлебываются во лжи и грязи. В этом тухлом болоте невозможно жить, только существовать. И даже существуют они все еле-еле, катятся медленно, но верно, под откос. Разве это жизнь? Это сплошное самоуничтожение. Только рвать этот порочный круг надо было по живому, иначе не получалось. С болью, кровью, грязью, отдирая от себя все самое ценное. Пусть так, зато когда-нибудь Андрей совершенно точно выберется на свет. Наступит утро, когда он проснется и поймет, что больше никому и ничего не должен, что он свободен и может начать новую, лучшую, правильную жизнь. Ту, которую он заслуживает. И пусть я навсегда останусь для него врагом, пусть обвинит меня во всех смертных грехах. Разве это важно? Я пожертвую нашим общим счастьем, своим счастьем, ради него. Ради любимого, ради отца своего ребенка. Машка меня так и не поняла, не поддержала, но все-таки позвала утром Лешу. Я отдала ему папку, и он настолько недоуменно на нее посмотрел, что даже заулыбалась. — Ты действительно хочешь посадить Жданова? — нахмурился Стариков. — Давай я не буду тебе все подробно объяснять? Просто хочу прекратить все эти игры. Он кивнул и задал только один вопрос: — Уверена? — Да. Да. Всю ночь я взвешивала все «за» и «против», но другого выхода не нашла. Так будет правильно и по закону, и по совести. Это не месть с моей стороны, это спасение: мое и Андрея. Он сможет, вытерпит, выберется. Он сильный, а я помогу, чем только смогу. Если, конечно, ему будет нужна моя помощь. Я собрала сумку и старательно, не спеша, накрасилась. Выбрала одежду, максимально сексуальную, обтягивающую. Со своими нервами настолько похудела, что уже могла себе спокойно позволить любой фасон. Скорее всего, в Зималетто уже все прекрасно знают, какая я — шлюха, как спала с отцом и сыном Ждановыми, как развалила семью и прикарманила акции… Что ж, подниматься на эшафот, так королевой! Пусть любуются. Пусть Андрей любуется на то, чего он добился своими играми. Понравлюсь я ему такая? Вот она, блядская женская натура. Наслаждайтесь, господа! POV Андрей Жданов Народа на кладбище собралось просто огромное количество. Я больше, чем уверен, что Колька большую часть из них даже не видел никогда, не то, что не общался. Зорькин, когда звонил в последний раз, просил сфотографировать все происходящее, но я послал его нахер, потому что и так было тошно, просто ужасно. А уж бегать с фотоаппаратом по похоронам… нет уж, увольте! Моя жизнь стала безумно горькой и гадкой. Стремительно превращалась в самый страшный яд, убивала меня изнутри, выжигала, оставляя только обожженные ошметки. Долго я так протяну? Вряд ли. Но осталось-то всего два дня, а дальше… пустота. Я не ждал ничего, просто копил обреченное спокойствие. Сегодня я даже не пытался строить из себя убитого горем друга. Нет, я просто стоял рядом с родителями и молча разглядывал кладбищенскую землю под ногами. Вчерашние разборки после ухода Кати продолжались еще долго. Я так и не понял до конца, зачем мы собирались. Но в итоге все вылилось в огромный разбор семейных обид друг на друга. Киру с Сашкой я выгнал сразу, потому как этих мразей даже видеть не мог. Отец долго что-то высказывал про фирму и развал семьи, мать рыдала о судьбе многострадального внучка, а я смиренно слушал и думал только о том, куда мою девочку увезла Машка. Спас меня только Макаров. Вечером он позвонил и сказал, что послал своего человека следить за Катей. Теперь она была под наблюдением и какой-никакой охраной, так что точно не должна была никуда деться. Эта новость отрезвила мой больной мозг и немного привела в чувства. Хорошо. Хоть что-то было так, как надо. — Андрей, — услышал я мужской голос за спиной, — Можно тебя на минуту? Брагин. Можно, конечно. Я ведь для тебя здесь и стою, Сергей Сергеич, черт бы тебя побрал! Он тоже не рыдал. Выглядел скорее серьезным и сосредоточенным, чем убитым горем отцом. Странно… Хотя все реагируют на потери по-своему, в силу собственного воспитания и характера, а он никогда и не был сентиментальным, скорее наоборот. — У нас все в силе послезавтра? Без прелюдий и вступлений, сразу о деле. — Конечно. — Понял. Я заеду за тобой в десять, — сухо ответил Брагин и, развернувшись, ушел обратно в толпу. Отвратнейшее мероприятие. Когда смотришь на людей, как будто со стороны, все напоминает бал лицемеров. Стук земли о крышки опущенных в ямы гробов отдавался гулом в моих ушах, долбил виски, перемешивал мысли. — Не могу сказать, что я рада вас видеть, — холодно сказала мама. Что? Я поднял уставший взгляд и увидел Катю. Не родную, чужую. Она была снова одета и накрашена как пластиковая кукла. Идеальная, дерзкая и красивая, казалось, до безумия. Только я любил ее другую, чуткую, улыбчивую, ненакрашенную и сонную, не за внешний лоск уж точно. Вот что она сейчас хотела показать? Что пустая? Что непробиваемая? Или просто меня позлить? Я видел, какие взгляды на нее бросают окружающие, и руки сами сжимались в кулаки. С гордо поднятой головой она отдала отцу какую-то папку и, не глядя на меня, уверенной походкой пошла прочь. Мы с ней оказались словно чужие. Не подойти, не обнять, не посмотреть даже вдоволь. Да и мог ли я на нее насмотреться? Не мог ведь, не хотел отпускать, но как будто ледяная стена толщиной в метр выросла между нами. Не пробить и не перепрыгнуть, это выше человеческих сил. Я чувствовал, что упускаю самое важное, но уже ничего не мог изменить. Катюша, Катенька, моя малышка… Неужели это конец нашей истории? *время пролога первой части* Тем вечером хотелось напиться. Очень сильно, чтобы не помнить ни себя, ни ее, ни нашу похеренную жизнь. Но нельзя было терять самообладание, нужно было закончить дело. Осталось меньше двух суток, и я могу быть свободен как птица. Это ли не счастье? Катины документы я отдал Макарову. Он обещал уговорить ее и отправить ко мне в Латвию. Только бы поверила и согласилась! Надежда все еще до конца не умирала. Да и черт с ним. Не время гнобить себя и посыпать голову пеплом. Я уже принял свое решение, мне и нести за него ответственность. В киоске около дома купил себе пачку сигарет и зажигалку, а потом долго сидел на балконе, вглядываясь в темноту осеннего неба. Это все, что я сейчас могу: вдыхать сигаретный дым и ждать своей участи. *время пролога второй части* Весь день прошел в какой-то ненужной суете. Сотрудники откровенно бесили своей глупостью, Тропинкина как-то совсем уж недобро на меня косилась, и к вечеру раздражение просто зашкаливало. Домой я вернулся совершенно разбитым и морально, и физически. Зашел в ванную и, опершись на раковину, устало посмотрел на свое отражение. Картинка была та еще: осунувшееся лицо, синяки под глазами, злой взгляд. Явно передо мной стоял не мужчина, достигший своей цели. А чего ты, собственно, достиг, Жданов? Разрушил все, что у тебя было? Просрал свою жизнь, фактически убил друга, оттолкнул любимую женщину. Ты думал, что ты чего-то стОишь? А ты не стОишь ничего! Ты не смог. Облажался. Ты сейчас только и можешь, что доигрывать партию не «в сухую». Только ждать конца, и все! Куда хуже?! Со всей накопившейся злостью я саданул кулаком прямо в висящее передо мной зеркало. Оно разлетелось по ванне мелкими блестящими осколками, усыпало пол и раковину. Обида захлестнула с головой. Обида и жуткое отчаяние. Я один. Все, теперь умерла и надежда. С не меньшим чувством я пнул ногой стоящую рядом корзину для белья. Она повалилась набок и сбила еще и мусорное ведро вместе со всем его содержимым. Что-то осталось перед глазами, что-то отлетело под ванну. Черт! Психанул, не сдержался. Придурок! Только и умею, что наживать себе проблем. Я наспех промыл рану на руке, завернув ладонь в махровое полотенце для рук, и пошел за совком и метелкой. Что ж теперь? Если я псих, то и жить мне в дерьме? Убрать, все убрать. Поставить мусорку на место и сгрести туда все, что рассыпано по полу. Казалось бы, просто. Только взгляд зацепился за небольшую вытянутую коробочку. Я присел на корточки и двумя пальцами аккуратно вытащил ее из кучи осколков. Тест на беременность. Комок подступил к горлу. Дрожащими пальцами я вытряхнул из упаковки все содержимое, но там только инструкция, больше ничего. Где сам тест? Все, что собирал, вновь полетело на пол. Прямо пальцами, не чувствуя порезов, искал заветную полоску. Где? Где она, блять? Только потом сообразил посмотреть под ванной и нашел. Только вот то, что увидел, меня не порадовало. Она беременна и знает это. Только вот не сказала ничего. Да и когда? Я мучаю ее уже который день. Мучаю, блять, ее и нашего ребенка! Господи, да за что же это?! Я медленно сполз по стенке вниз и впервые за много-много лет почувствовал, что, кажется, плачу. Без слез. Только сотрясаюсь бессмысленными спазмами. Пять минут назад я думал, что ничего хуже быть не может? Может. Самое страшное, когда жизнь, о которой ты так мечтал, утекает прямо из твоих пальцев. Ты пытаешься, хватаешь ее, но получается только делать больно своим родным. Очень больно. Это ли не ужас? Потом была еще одна бессонная ночь, снова кошмары, когда на миг получалось провалиться в забытье, и холодный душ утром. Нет, я взял себя в руки. Никто не должен был понять, как мне плохо. Нет никому до этого дела. Я сильный, и точка, все. Уже привычное ощущение безысходности и обреченности щекотало где-то в груди, напоминало о себе тугим комком в горле. Плевать. Несколько часов, и я улечу из страны. Билет куплен, документы собраны. Или не улечу. Только мне уже, кажется, все равно. Прошелся по квартире, в последний раз оглядывая свой дом, и с удивлением понял, что мне ничего отсюда и не нужно. Меня не тянуло сюда, это место не давало ощущение спокойствия, когда в нем было пусто. Пусть вся моя прошлая жизнь летит на помойку, мне все равно. Меня тянуло сюда к Кате. Да что говорить, и сейчас тянет тоже только к ней. Как же я мечтал создать семью! Как хотел от нее ребенка… Все сбывается, но, кажется, не в этой жизни. А и ладно, нельзя раскисать. В восемь зашел Макаров, кинул в прихожей пакет, и быстро заходил по комнате, почесывая подбородок. Он так всегда делал, когда нервничал. Я следил за ним равнодушным взглядом и ждал, пока он начнет раздавать последние ценные указания. — Помни, Андрюха, он сам должен отдать деньги. Сам! Слышишь? Это очень важно! Кто отдаст, того и посадят. Понимаешь? — Конечно, — спокойно ответил я. — Точно? Не нравишься ты мне что-то… — Я и себе не нравлюсь, чего теперь? Все сделаю, не переживай. — Так. Все уже организовано. Ты помнишь, что должен делать? — Ну, конечно, Дима… — Слушай, я приготовил пару вариантов отхода… План «Б», так сказать. Но имей ввиду, ими лучше не пользоваться. — Мне следует знать что-то? Будут вводные? — Нет. Я за всем прослежу. Там есть старый заброшенный заводской корпус недалеко, я буду оттуда за вами наблюдать. И еще… — Да? — Там в пакете бронежилет. Надень. Я фыркнул и решил даже внимания не обращать на эту просьбу. Не хватало, чтобы Брагин его заметил и заподозрил что-то неладное. Да и чувство самосохранения отказало напрочь. Только обреченное спокойствие и пустота. Кажется, я сломался. Сергей Сергеич приехал ровно в десять, как и обещал. Две черные машины остановились у моего дома: мерседес и джип охраны позади него. Отдельного приглашения я не ждал, сразу сел на заднее сидение немецкого седана и увидел там Брагина. — Здравствуй, Андрюша, — ласково улыбнулся он. Только вот от его улыбки мурашки пробежали по спине, и обращение покоробило. Мальчишка я ему что ли? Разговаривать было особо не о чем, да и не хотелось, если честно. Я сильнее запахнул пальто и тупо уставился в окно, разглядывая мелькающие там дома. Машина ехала быстро, еще немного и мы будем у цели. Наш путь лежал на одну из промзон за МКАДом, там было тихо и безлюдно. Чем не место для подобных сделок? Водитель остановился прямо на дороге. Метрах в ста от этого места нас уже ждала другая машина, правда, куда более скромная, чем наша. Интересно, а это на самом деле были наркодилеры или просто подставные менты? Хотя, признаться честно, лучшая конспирация в таком деле — это не кичиться своими доходами. Брагин этого не умел вообще. А здесь неприметная серая машинка. Кто заподозрит, что внутри, в чемоданчике спрятано целое состояние? — Ну вот, Андрей. Здесь деньги, — сказал Сергей Сергеевич, протягивая мне закрытый кейс, — Вся сумма, они могут проверить. — Вы хотите, чтобы я их передал? — Да, вы с Колей договаривались, вам и карты в руки. — Мы договаривались от вашего имени, — чуть прищурившись ответил я. Ощущение неправильности происходящего начинало щекотать нервы, но партию нужно было доигрывать. — Согласитесь, иметь дело с вами и с никому неизвестным парнем — не одно и то же. В таких делах крайне важна именно репутация. Не мне вам это объяснять. — А ты мне зубы не заговаривай, Андрюша. Бери чемодан и иди. — Сергей Сергеич… здесь не место для препирательств. — Действительно. Брагин повернул голову к джипу и сделал какой-то знак пальцами. Напряжение внутри все нарастало, ничего хорошего от происходящего я не ждал. С заднего сидения машины вылез здоровенный бугай и вытащил оттуда… Катю… Я думал, что у меня начались галлюцинации, но самый страшный кошмар, кажется, случился наяву. — Ну, что, Андрюш? Продолжишь мне перечить? Или все-таки пойдешь на сделку? А мы вот с Екатериной Валерьевной тебя подождем… Нервная дрожь прошла по всему телу, но нельзя было дернуть даже мускулом на лице. Черт! Черт! Черт! — А ее-то сюда зачем притащили? — как можно равнодушнее ответил я. — Действительно, а зачем? Брагин дернул Катю к себе, приобнимая за талию, а охранник встал прямо за ее спиной и достал пистолет. — Вы что думали, ребята? Что самые умные? Кинуть меня решили? Так вот я в курсе ваших махинаций. Да, сознаюсь, вы красиво играли. У вас все почти получилось, пока не начали делать ошибку за ошибкой… Катя не поднимала взгляд от земли, но я чувствовал, что она напугана. Блять! Не могли же они ничего с ней сделать? Я никогда не прощу себе, если с ней и нашим ребенком что-то случится… — Бабы вас сгубили, Андрей. А она хороша, — Колькин отчим кивнул на мою малышку и еще сильнее прижал к себе, — Кукла. Я помню ее… Невестка твоя? Ай-яй-яй! А еще внезапно узнал, как ее звали, когда она работала у Толи в банке. Странные дела, да? Вы красиво все организовали с ее смертью! Ей богу, поверил! — Сергей Сергеич, давайте начистоту… — Давай, конечно. Чем я тебя обидел, Андрей? Плохо тебе жилось при деньгах? Вы ведь мне только небольшие услуги оказывали, а сколько получали! Как сыр в масле катались с сыночком! — Вы же понимаете, что дело не в деньгах. Блефовать уже было поздно. Что делать? Димка поможет? Или все уже напрасно? Потянуть немного времени, а потом… — А в чем еще? — В Колиных родителях, например… — И ты за него пошел на всю эту авантюру? — усмехнулся Брагин, — Андреееей… я был о тебе лучшего мнения. — Он мой друг. — А ты знаешь, что друг уже снял все денежки и шикарно поживает где-то? Вместе с Женькой-шалавой… Тоже та еще дура! Нашла кому верить! Кинул вас, а? Друг! Я стиснул сильнее зубы и промолчал. — В общем, так. Время поджимает! Хочешь увидеть свою девку живой, бери деньги и иди. Тебя твой дружок красноперый не посадит. Пусть изворачивается, как может, но сделка должна состояться. Понял? Я осторожно огляделся вокруг и сбоку увидел то самое здание, о котором говорил Димка. Он наверняка нас видит. Слышит? Вряд ли. Но должен же понимать, что дело пошло откровенно ужасно! Что делать-то? А что? Только спасать Катю. И не я здесь диктую правила. — Хорошо, — я сделал шаг вперед и взял кейс с деньгами. Катя вздрогнула и подняла на меня испуганный умоляющий взгляд, даже открыла рот, чтобы что-то сказать, но получила ощутимый тычок в бок и охнула. — Руки от нее убери, — строго сказал я. — Не забывайся, Жданов, — ответил мне Брагин и даже пальцем не пошевелил, — Ты не в том положении. Еще раз пристально посмотрел на мою малышку. Она, казалось, хотела что-то сказать, но захлебывалась собственными эмоциями. Я все знаю, родная. Чуть дернулись уголки губ в ободряющей улыбке, но она ни на миг не успокоила. Пора. Я оторвал взгляд от любимой женщины и развернулся с машинам, стоящим напротив. Димка видит? Поймет. Чтобы Брагин и его люди не заметили, одними губами проговорил: «Спаси Катю». Макаров должен был что-то сделать. Он обязательно сообразит, придумает, поможет. К черту меня, она и ребенок должны жить. Я сделал первый шаг вперед и почувствовал сильный тычок в бок. Секунда. Вздох сзади. — АНДРЕ-Е-ЕЙ!!! Истошный Катин крик, казалось, раздался будто в вакууме. Я резко обернулся и нестерпимая боль пронзила все тело. Неожиданно. Даже не успел испытать страха, только скривился, хватаясь свободной рукой за живот. Перед глазами все поплыло. Как в замедленной съемке Катя, падающая на асфальт. Некрасиво, неправильно, ломко. Следом за ней рухнул охранник. Я попробовал рвануться вперед, но ноги подкосились, и я оказался на коленях. Последнее, что увидел: струйка крови, вытекающая из ЕЕ разметавшихся по серой поверхности волос. А дальше, как бы ни сопротивлялся, сознание провалилось в темноту. Катя, Катенька… Моя малышка… неужели это все? Это. ВСЕ. Вам, может быть, одна Из падающих звезд, Может быть, для вас Прочь от этих слёз, От жизни над землёй Принесёт наш поцелуй домой. И может на крови Вырастет тот дом, Чистый для любви, Может быть, потом Наших падших душ Не коснётся больше зло. Мне страшно никогда так не будет уже, Я раненное сердце на рваной душе. Изломанная жизнь — бесполезный сюжет, Я так хочу забыть свою смерть в паранже…*