Без воздуха

Океан Эльзи — Така як ти…

май 2012 года, Москва POV Дима Макаров Погода стояла уже совсем летняя. Празднично украшенная свежей листвой Москва бурлила и кипела, по улицам гуляли толпы веселых молодых людей. На наших любимых Воробьевых горах по вечерам собирались толпы студентов и байкеров, оглашая всю округу гомоном голосов и громкой музыкой. Здесь время как будто замирало, ничего не менялось в течение долгих лет, только приходил я сюда уже один. Не хотел делиться своими проблемами ни с кем. Как ни странно, теперь я стал стеной и опорой, скалой, роль которой неизменно раньше исполнял Жданов. Кто-то же должен был быть сильным? В особо тяжелые моменты я брал с собой бутылку любимого Андреем виски и смотрел вдаль на небоскреб Зималетто, давно превратившийся в простой бизнес-центр с множеством разнообразных мелких офисов. Модный дом не выдержал разразившегося вокруг него скандала. Когда общественность узнала о том, какими делами занимались в этих стенах, большая часть партнеров просто предпочли не иметь с ними ничего общего. В отсутствии всех Ждановых, а Павел с Марго так и не вернулись на родину, оставшись в Америке, у руля встали Кира и Саша Воропаевы. К слову, бизнесменами они оказались никудышными. Как и предполагал Андрей, они побарахтались немного в бурном море бизнеса, а потом просто распродали все активы, объявив Зималетто банкротом. После раздачи долгов у них осталось еще какое-то количество денег, и их хватило на то, чтобы открыть небольшую транспортную фирму. Почему транспортную? Не знаю. Кажется, у Сашки были знакомые в этой сфере, и он понадеялся на их поддержку. Однако и это не помогло, меньше, чем через год он прогорел, оставив без средств к существованию и себя, и сестер. Кира, кстати, не вышла замуж за Минаева. Скорее всего, ее несносный характер успел вывести его из себя гораздо раньше церемонии. В итоге он женился на какой-то прекрасной простой девчонке, которая смотрела на него безумно влюбленными глазами, и выглядел абсолютно счастливым при нашей последней встрече. Воропаева же через годик нашла себе богатого папика, гораздо старше себя. Не знаю, был ли это грубый расчет, или там все-таки присутствовали какие-то чувства, но в бедности ей жить не пришлось. Что ж, пусть так, ей виднее как распоряжаться своей жизнью. В отличие от сестры Кристина кольцо на палец не надела, а буквально пропала то ли в Индии, то ли в Тибете. Не знаю, на какие средства она жила, но в Москве старшая Воропаева уже несколько лет не появлялась от слова совсем. Возможно, нашла просветление где-нибудь на склонах Гималаев, я не интересовался. Саша же так и остался работать в своем Министерстве. Оказалось, что на зарплату простого чиновника не очень-то разгуляешься, но, скрепя зубами, он держит лицо. По крайней мере, когда мы с ним встречаемся, а периодически это все-таки происходит, он гордо вздергивает голову и отводит глаза. Только костюмы и обувь у него теперь гораздо более скромные, чем раньше. Моя жизнь тоже течет своей чередой, спокойно и размеренно. Уже прошло года три, с тех пор как я перестал мотаться по командировкам, да и вообще отошел от оперативной работы. Надоело. Просто морально вымотался после всей этой истории с Брагиным. Я не готов был еще раз пережить что-то подобное. Даже не смогу передать свои чувства, когда отдавал приказ стрелять в своего лучшего друга. Но кто ж знал, что этот придурок так и не наденет бронежилет? Вина за эту ситуацию будет преследовать меня, наверное, всю жизнь. Но я, как и Жданов, не склонен долго рефлексировать. Да, так случилось. Все. Итак, я решил, что просиживание в кабинете — это неплохо, если во главу угла ты ставишь безопасность своей семьи. Это правильно и по-взрослому. Пусть по полям бегают молодые мальчики, а мне уже перевалило за сорок, и я очень хотел семью и ребенка от любимой женщины. Мы с женой довольно долго к этому шли. Оказалось, что не у всех получается все просто и быстро. Позади остались многие месяцы обследований и лечения, бесконечные поездки за границу к лучшим врачам, ее слезы и моя нескончаемая поддержка. И вот, через пару-тройку дней я должен был стать папой прекрасной девочки, которую мы решили назвать Анной, Анечкой, Анютой… Признаться честно, сдав сегодня утром жену в роддом, я очень сильно переживал. Не хотелось оставлять ее одну, не хотелось пропустить роды, вообще не хотелось отходить от нее ни на шаг, но… сегодня был очень важный день, которого я уже очень-очень долго ждал. Нам предстояла поездка в Подмосковье. Всего каких-то четыре часа пути, но я уже чувствовал, насколько тяжело мне дадутся эти какие-то 240 минут… Немного? А мне кажется, будто целая жизнь. Я припарковал машину около недавно отремонтированного офисного здания на берегу Москвы-реки, недалеко от Павелецкого вокзала. Здесь было довольно тихо и уютно, несмотря на проезжающие машины и еле слышный плеск воды. Здорово! Именно такой офис и нужен был для Ника-моды, именно такой мы и искали несколько месяцев подряд. Ну, как мы… Больше всего искала, конечно, исполнительный директор, Мария Алексеевна Тропинкина. Она же занималась и ремонтом, который уже вот-вот должен был закончиться. И она же выскочила из дверей главного входа, буквально врезавшись в меня со всего размаха. — Дима! — ахнула девушка, обнимая меня за шею, — Ты что-то давно не был у нас! — Не зовете, девочки! — укоризненно ответил я, на что она только раздраженно фыркнула. — Можно подумать, тебя нужно звать! Ты же прекрасно знаешь, что мы вам тут всегда рады! А Ольга Вячеславовна, кстати, твоей Анечке уже костюмчик связала! А Шура пинеточки! Ты бы только видел, какие они классные! Мммм… Она закатила глаза и театрально закусила нижнюю губу. — Ты ребенок, Тропинкина, честное слово! — засмеялся я. — Передашь же? Когда роды? — Через пару дней. Передам, конечно! На выписку наденут. А ты куда такая веселая? — За Егоркой! — бодро ответила она, — Праздник же!!! Я устало ухмыльнулся, но решил никак это не комментировать. — Мы вас ждем? — Неееет, мы с ним сами доедем! Нам моя машина очень нравится! Детское кресло я переставила, так что… домчим с ветерком! Я покачал головой, вспоминая ее красный, новенький мерседес-купе. В Машиных водительских способностях я очень сомневался, но кто я такой, чтобы указывать? Мы тепло попрощались, обещая встретиться через несколько часов, она упорхнула в сторону своей машины, а я зашел в здание и начал подниматься по лестнице. Кажется, с каждой ступенькой было все тяжелее и тяжелее. Волей-неволей воспоминания накатывали на меня волнами, словно вспышками кадры четырехлетней давности мелькали перед глазами. Раз. Лужи крови на асфальте, и кареты скорой с сиренами и проблесковыми маячками, уезжающие вдаль. Два. Больница и Катька, рвущаяся из рук медсестер в отделение реанимации. Три. Долгие часы, дни, месяцы суда, и двадцать минут на вынесение приговора. А потом удар молотком по деревянной поверхности, завершающий этот этап мучений, и начинающий новый. Четыре. Катя, уже с огромным животом, с сине-зеленым лицом сползающая по стене на пол. Пять. Ночь в роддоме, нервы и пачка сигарет, выкуренных на крыльце, а потом фраза акушерки: «Папаша, все хорошо, у вас сын!» Я чуть не заплакал тогда. От облегчения, а еще от обиды. Обиды за то, что не я должен был стоять сейчас на этом месте, не мне должны были это говорить… Шесть. Шампанское и веселый девичий смех с нотками страха. Это уже через год… Да, празднование открытия Ника-моды, фирмы, которая планировала заниматься импортом модной одежды из Европы в Россию. Девчонки из женсовета решили тогда применить все свои лучшие качества и помочь организовать все действительно красиво. Все рисковали, причем, сильно. Денег было, конечно, достаточно. Коля перечислил на Катин счет баснословную сумму, но она не хотела оттуда брать ни копейки. Чтобы вложиться в бизнес, продала свою квартиру в Питере, и с помощью Милко, который уехал в Париж искать недорогие и качественные европейские бренды, закупила первую партию товара. Была только одна загвоздка. Катя не могла действовать от своего имени, потому что, засветившись на судах по делу Зималетто, тоже не внушала доверия ни поставщикам, ни покупателям. Фамилию менять она категорически отказалась, тем более, что это вряд ли бы помогло, и тут пришла на помощь Машка. Она проявила невиданную сообразительность и хваткость ума. Именно Тропинкина стала лицом Ника-моды на всех переговорах и мероприятиях. Катя натаскивала ее, что говорить, что делать, каких условий добиваться от партнеров, а Маша где-то обаянием, где-то напором, добивалась нужных результатов. У них сложился прекрасный тандем, и фирма заработала как часы, пользуясь популярностью по всей России и принося отличный доход. Постепенно суды и обвинения в финансовых махинациях подзабылись, а многие игроки на бизнес-арене сменились, и Катя начала сама потихоньку появляться на переговорах, окончательно превратившись в неприступную бизнес-леди. Стильную, ухоженную, но неизменно холодную, расчетливую, будто Снежную Королеву во плоти. И только близкие знали, чего ей стоило выбраться из той ямы, в которую она по случайности или волею судьбы попала. Знали, какой она могла быть теплой, понимающей и заботливой, знали, какая она уязвимая и поломанная. Я поднялся на третий этаж и зашел в приемную. Молоденькая, но умная секретарша моментально подскочила на ноги и вытянулась по стойке смирно. — Доброе утро, Дмитрий Никитич! — Доброе, Юля. У себя? — Да, — неуверенно ответила та и как-то странно выпучила глаза. Я попытался спрятать свою улыбку, но у меня ничего не получилось. Забавно, но в офисе Ника-моды всегда царила только положительная, теплая, дружеская атмосфера, даже несмотря на то, что директор беспрестанно всех строила. Сюда хотелось приходить снова и снова, и я нагло пользовался тем, что могу это делать даже без приглашения. Распахнув дверь кабинета, я замер и, кажется, не поверил своим глазам. У окна, спиной ко мне, стояла совсем девчонка: худенькие ножки на высоких тонких шпильках, короткое модное платье, удлиненный светлый пиджак, кудри на длинных, некогда собранных в хвосты и пучки, волосах. Еще вчера она была взрослой, тридцатиоднолетней женщиной, а сегодня превратилась в ту девочку, которую я впервые увидел пять лет назад. — Сильно плохо? — неуверенно спросила она, хлопая длинными накрашенными ресницами и переминаясь с ноги на ногу. Нам, кажется, даже уже не нужны были приветствия, настолько часто мы общались по любому поводу. Словно родные. — Тебя даже не хочется называть Екатериной Валерьевной, ей богу, — улыбнулся я, — Как будто вернулся в 2007й. Она нервно всхлипнула и снова отвернулась к окну. Помню, как сильно Ленка ревновала меня, когда мы только-только начали жить вместе, а я регулярно пропадал у Кати. Это чуть не стало причиной отмены нашей свадьбы, настолько все было серьезно. Но самым правильным и действенным вариантом оказалось просто их познакомить. Да, именно так. Это было необъяснимо словами, но прекрасно видно даже невооруженным взглядом: эта женщина целиком и полностью принадлежит только одному мужчине. И этот мужчина отнюдь не я. — Едем? — Да. Дрожащими руками она схватила сумочку, попыталась ее застегнуть, но только высыпала все ее содержимое на пол. Присела на корточки, начала собирать, но безуспешно, все снова падало, укатывалось куда-то под стол, и этому действу, казалось, не было конца. Я снисходительно посмотрел на всю картину, а потом взял Катю за плечи и поднял на ноги. — Все будет хорошо, ты слышишь? Она неуверенно кивнула. — Не может быть иначе. Ты сильная, ты столько всего вытерпела. Я видел, что в ее глазах уже стоят слезы, и не нашел ничего лучше, чем прижать девушку к себе. Она доверчиво расслабилась и наконец-то заплакала у меня на плече, трясущимися пальцами намертво вцепившись в мою руку. — Макияж размажешь, дурочка, — ободряюще заметил я. — Он водостойкий, — буркнула Катя и, наконец-то, смущенно улыбнулась. Мы ехали чуть меньше четырех часов практически в полной тишине. Каждый думал о своем, переживал свое, молчал о том, что болит. А внутри болело, хоть мы и тщательно это скрывали, даже друг от друга. Единственное, что спасало от полной безнадеги — это то, что мы не сдались, что можем жить дальше, что добрались наконец-то до этого важного дня. И пусть было трудно, и пусть сейчас страшно. Сегодня начинается наша новая жизнь. Новая, лучшая, счастливая, не омраченная никакими тайнами и недомолвками. Да, будет сложно, но мы ведь справимся? Все вместе. Одной большой семьей, которой стали за долгих четыре года борьбы. На часах было ровно два, когда я остановил машину метрах в пятидесяти от больших металлических черных ворот. Мы вовремя. Я видел, что Катя уже начала сильно нервничать, ерзать на сидении, вглядываясь вперед, а как только машина остановилась, выскочила наружу. — Мы не опоздали? — взволнованно спросила она. — Нет, конечно. Мы постояли в тишине еще несколько минут. Катя теребила край пиджака, а я закурил сигарету, присев на капот своего БМВ. Но как только открывающий механизм ворот пришел в движение, девушка вытянулась и задрожала. Уверен, была бы она струной, она издала бы тонкий, протяжный, абсолютно неудержимый в своем унынии и отчаянии звук. Как старых русских песнях о несчастной, горькой любви. Грязноватое металлическое полотнище ворот медленно отъезжало вбок, и, наконец-то, за ним появилась высокая мужская фигура с небольшой спортивной сумкой в руке. Мужчина сделал несколько шагов вперед и остановился, увидев нас. Краем глаза я заметил Машкину машину, остановившуюся за нами, и улыбнулся. Да, все правильно. Все именно так, как должно было быть. Катя охнула, не замечая вокруг ничего. Ее взгляд сосредоточился только на одном: глазах стоящего впереди мужчины. Кажется, она чуть не упала от неожиданности, а потом будто открылось второе дыхание. Она рванулась вперед, плевать на каблуки, бежала быстрее, словно вся жизнь зависела от этого, и, не задумываясь бросилась к нему в объятия. К единственному мужчине, которому целиком и полностью принадлежала. — ПАПА!!! — послышался сбоку радостный крик моего крестника, выскочившего из красного мерседеса. Егорка, не задумываясь, бросился вслед за матерью, и Андрей, одной рукой держащий Катю, легко подхватил и его, широко улыбаясь, целуя без разбора то сына, то жену. Они поженились, когда Егорке исполнилось полгода, прямо в колонии. Катя очень долго не хотела видеть Андрея, даже разговаривать с ним не могла. Не обижалась, нет. Каждый раз она впадала в истерику при разговоре о нем, кое-как переживала суды. Общение с адвокатами и следователями было целым испытанием для беременной женщины. Однако на заседаниях она брала себя в руки и четко, уверенно повторяла все то, что говорил я и защитники Жданова. Буквально ее показания спасли его еще и от срока за наркотики. Его осудили на пять лет за отмывание денег и вывод их за границу. Сразу после оглашения обвинительного приговора Кате стало плохо, а под утро следующего дня родился Егор Андреевич Жданов. Здоровый и крепкий малыш, крестными которого стали мы с Машкой. Только после родов, когда все переживания улеглись, Катя поняла, что больше не может жить, не имея возможности хоть иногда видеть любимого мужчину. Андрей, кажется, не поверил в то, что она готова выйти за него замуж прямо в колонии. Без пышного праздника, без гостей, без белого платья. Но это была чуть ли не единственная возможность регулярно приезжать на свидания и показать Жданову новорожденного сына. Катя решилась, даже не моргнув глазом, за что, я уверен, он был ей очень благодарен. И они были счастливы. Как бы это глупо ни звучало. На расстоянии, в таких условиях… Егор обожал папу и безумно ждал, когда же его выпустят домой. Именно ради него и ради измучившегося Андрея мы не переставали бороться и смогли добиться того, чтобы по амнистии Жданову скостили полгода срока и выпустили в мае, прямо ко дню рождения сына. Это была наша маленькая победа. — Настоящая семья, — вздохнула Машка, глядя на Андрея, все еще не выпускающего из рук счастливых Катю и Егора. — Они это заслужили, — ответил я и поднял глаза к небу, пытаясь скрыть увлажнившиеся глаза. Судьба преподносит нам разные уроки, но если мы сможем преодолеть все трудности, то обязательно в итоге придем к своему настоящему счастью. Я в это верю. *** Через год в семье Ждановых родилась еще и дочка Леночка, названная в честь Катиной покойной мамы. Крестить ее мы поехали всей оравой в православный храм в Париже еще через полтора года. Почему туда? Потому что ее крестными стали моя жена и Коля Зорькин, который, несмотря ни на что, так и остался нашим другом. Они с Женей осели в итоге в США. Став мистером и миссис Брайант, они открыли свой магазинчик в каком-то небольшом городе и, как добропорядочные граждане, воспитывали дочку Лили и четырехлетнего сына Энтони. Они боялись приезжать в Россию. Нет, их смущал не Брагин. Сергея Сергеича по решению суда посадили аж на 25 лет еще в 2008м, тогда же, когда и Андрея. Из них в тюрьме он выдержал только два месяца и умер в тюремной больнице от инсульта. По крайней мере, такой была официальная версия. Это значительно упростило мне жизнь, так как я всеми силами старался не давать ему связи со внешним миром, иначе Жданов бы не сдобровал. Видимо, здоровье во время судов сильно подкосилось у пожилого человека... Пусть земля ему, падле, будет пухом. У Жени же осталось немало врагов, особенно в Питере, учитывая ее торговлю наркотиками. Поэтому их нежелание рисковать было понятным и обоснованным. На крещение сестры явился даже Кирилл. За эти годы он стал настоящим европейцем, сблизился с матерью, и все-таки рассказал ей, кто он есть на самом деле. Официально она его, конечно, не признала, но они поддерживали отношения. Кир закончил колледж, устроился на новую работу и выглядел вполне счастливым. Даже, не моргнув глазом, пожал руку отцу, с улыбкой на губах обнял Катю и искренне, словно ребенок, бегал по лужайке с маленькими братом и сестрой. Настоящая счастливая семья, если не знать всего того, что происходило у них раньше. Со старшими Ждановыми ни он, ни Андрей так и не общались. Коля говорил, что они живут в том самом доме, который купил им сын, регулярно посещают светские мероприятия и про детей даже не спрашивают. Надо ли говорить, что младших внуков они даже не видели? И, конечно, не помогали Кате с Егоркой, пока Андрей был в тюрьме, как это делали мы, их друзья. Однако эта хрупкая на вид девочка смогла все сама, сделала из себя человека, поддержала своего мужчину и вытянула их обоих из болота. Они вдвоем словно светились от счастья и, находясь рядом, даже старались не расцеплять вечно переплетенных пальцев рук. Одно целое. Вместе. До конца жизни. Вопреки. — И дай им бог счастья, — радостно сверкая глазами, сказал Малиновский, усаживаясь на траву рядом со мной. Наши дети играли в нескольких метрах на зеленой густой траве. И Ромин двухлетний Сашка, блондин с зелеными глазами, которого моя Анютка обожала трепать за щеки, махал нам рукой, широко улыбаясь. — И всем нам… — Ты знаешь, а я не жалею. Не переехал бы я к вам в Москву, не устроился бы к тебе в контору, кем бы я сейчас был? — Грязным журналюгой, Роман Дмитриевич, — улыбаясь, ответил я. — Придурок! Мы громко засмеялись. И этот смех, сплетаясь с криками детей, с гомоном женских и мужских голосов наших друзей и родных, улетал куда-то высоко, в чистейшее голубое небо…