Спрятать тело

Не то чтобы Сюэ Ян был готов признаваться в своих чувствах. И признавать их тоже. Дело было даже не в том, что даоджан был мужчиной, а Сюэ Ян не был обрезанным рукавом. Он вообще никогда не думал, что у него будет стоять на человека своего пола. Мен Яо не в счет - он был маленьким, хрупким, удивительно похожим на девушку. И он только сосал. Сюэ Ян тогда, помнится, смеясь попросил-потребовал от новоиспеченного господина Цзинь показать, чему того научили весенние сестрицы. На взгляд, полный сперва жгучей обиды, а потом еще более жгучей ярости, он только пожал плечами, но все же пояснил: - Я вырос на улице. Я научился убивать. Ты вырос в борделе. Продолжать не стал: итак понятно было, что последует. Мен Яо долго молчал, и Сюэ Ян даже решил, что тот обиделся всерьез, приготовился даже (ужасно) просить прощения - потому что сын шлюхи, наверное, заботился о нем, насколько вообще умел, а еще потому что не стоит портить отношения с тем, кто может открыть на тебя общеклановую охоту. Но Лянфань-цзунь вдруг улыбнулся так, что босяк проглотил извинения вместе с горячим комком, непонятно откуда взявшимся в горле, и его кадык дернулся настолько заметно, что Гуаньяо долго смеялся - даже когда сидел между его ног, даже когда брал глубоко. Сюэ Ян мог чувствовать его вибрирующий смех, вбиваясь глубоко в горло. Ему это понравилось. Сыну шлюхи тоже. Поэтому вплоть до момента, когда господин Цзинь подошел к нему, посмотрел неожиданно серьезными глазами и сказал всего одно слово (беги), они часто коротали вечера подобным образом. Правда, теперь у Сюэ Яна появился настоящий условный рефлекс: стоило ему увидеть в городе человека с ямочками на щеках, и член вставал. Это не объясняло, почему присутствие Сяо Синченя рядом оказывало тот же самый эффект. Помимо вышеописанного, Сяо Синчень так же каким-то образом влиял на сердце Сюэ Яна, которое начинало биться до боли быстро при звуках его смеха, и еще быстрее - если белая повязка вдруг пропитывалась кровью. В такие дни босяк был сам не свой, метался по дому, сжимал пальцы на воображаемой рукояти Цзян Цзая, мечтал прямо сейчас найти Сун Ланя и убить его (убивать его снова и снова), а потом не мог заснуть, думая, что именно причинило даоджану боль. Сюэ Ян был уверен, что это абсолютно точно просто физическое влечение. До тех пор, пока не почувствовать вдруг боль от мысли, что его обман раскроется. Привыкший знать о себе абсолютно все, босяк сбежал на два дня, чтобы спокойно подумать. А когда вернулся, понял две вещи. Он совсем не готов признаваться. Это нужно сделать сейчас. Поэтому, когда сердце снова пустилось в грудной клетке вскачь - от того, что повязка Сяо Синченя в крови, что его руки быстро ощупывают Сюэ Яна, ищут новые раны, а губы выговаривают за то, что ушел, не предупредив, и голос дрожит (в общем, от того, что Сяо Синчень по всем признакам за него волновался) - босяк набрал воздух и выпалил: - Я люблю тебя! Даоджан резко замер, в какой-то совершенно неадекватной позе на середине движения. - Идиот, - слишком громко подумал Сюэ Ян; он был абсолютно уверен, что молчит, поэтому даже не пытался контролировать голос (Синчень только отмер, но превратился в соляной столп снова). - Ты его напугал, псих несчастный. Вы знакомы всего ничего. Черт, черт, черт! Как люди признаются в любви? Что делают? Зовут гулять? Даоджан пошатнулся, тряхнул головой, открыл рот - и закрыл, потому что вытолкнуть из себя получилось только сипение. - Но мы постоянно ходим за покупками. Не подойдет. Целуют? Синчень на всякий случай призвал Шуанхуа, чего поглощенный мыслями босяк даже не заметил. - Нет, это точно происходит после. Надо сказать ему что-то хорошее. Пока он не сбежал подальше. Даос медленно выдохнул. - Я могу тебя убить и быстро спрятать тело! Блять. В повисшей тишине Сюэ Ян спрятал лицо в ладони.