Ты моя загадка

Первый день школы после длинных летних каникул, а кажется, словно школьные дни и не кончались. Всё так же нудно-раздражающе звучит школьный звонок. Ученики всё так же лениво плетутся по коридорам. В углу на третьем этаже всё так же паутина. Антон всё так же один из самых крутых парней школы, а Арсений всё так же учитель русского и литературы, который всё так же чувствует себя пятиклассницей или шестиклассницей. Может, даже семиклассницей, но никак не взрослым мужиком, которому так-то через полгода 25. Потому что даже восьмиклассницы встречаются с Шастуном, а Арсений просто по нему сохнет, задумчиво вздыхая в тон девочкам седьмых классов и младше. — Здрасьте, Арсений Сергеевич, — раздаётся пренебрежительно и слышится удар рюкзака о парту, — Привет, Кать, — звонкий чмок. Арсений запоздало вздрагивает то ли от радости вновь услышать приятный голос парня, то ли от того, насколько ранит нескрываемое презрение в голосе, то ли от того, насколько противно звучит этот поцелуй Антона и его новой девушки. Арсений уже давно перестал удивляться тому, насколько часто приходят и уходят в жизнь Шастуна разные девушки, то ссорясь с Антоном и жалуясь каждому встречному на его скверный характер, то чуть ли не слёзно прося у него прощения за свою глупость. Тупая ревность уже давно почти перестала терзать душу Арсению, ведь ему бы пришлось ненавидеть всю школу, будь он ревнив, потому что на Антона, несмотря на то, что он был в 10 классе, претендовали не только девушки более менее его возраста, но и восьмиклассницы, и одиннадцатиклассницы, совершенно не заботясь о своей репутации, ведь Антон, видимо, как раз и был определением слова «популярность», притягивая к себе всех, как магнитом. После второго звонка на урок, Арсений нехотя поднимается из кресла и, опираясь на край стола, начинает рассказывать ученикам что-то о том, как он рад их видеть и как то, что они в десятом классе, не означает, что они могут не работать и прогуливать. Слова сами складываются в предложения, слетая с языка, а глаза то и дело цепляются за знакомую фигуру, вальяжно раскинувшуюся на стуле. Язык непроизвольно пробегается по губам, сердцебиение учащается, а мозг продолжает, словно конвейер, генерировать что-то насчёт дополнительных по русскому. Совершенно обычное состояние. Так и проходят последующие три недели, за стараниями отвести взгляд от наглых зелёных глаз и тонких запястий, унизанных многочисленными браслетами, и за попытками унять сладкое чувство внизу живота от взгляда на слишком узкие джинсы или майку, открывающую вид на острые ключицы. И просто банально сложно сосредоточиться. Поэтому Арсений берётся за любую работу, которую ему предлагают, только бы отвлечься. Отчёт за отчётом, проверка тестов девятых, десятых, одиннадцатых классов за один день... поклеить обои в классе математики? Не проблема. «Не успеваете проставить оценки в электронный журнал? Давайте я сделаю.» Начальство приятно удивляется тому, насколько Арсений предан своей работе, а тот лишь усмехается, понимая, что он хоть и любит свою работу, но дело уже давно не только в преданности. И всё, вроде бы, как обычно. Так же, как было и в прошлом году. Каждый день спокойно перетекает в следующий... Но только не сегодня. Потому что терпение у Арсения, конечно, железное, но сосаться на его уроке — это уже совсем перебор. — Шастун! — весь класс вздрагивает, а Антон и его очередная пассия лишь невинно хлопают глазками, удобно расположившись на последней парте, — У тебя хоть капля совести-то есть, нет?! — вопрос остаётся висеть в воздухе, и уже даже самому Арсению непонятно, злится он из-за неуважения Шастуна к нему и его предмету или из-за того, что, ну, он, конечно, совсем не ревнует, но в горле всё равно почему-то образуется неприятный комок из-за этого зрелища, — Короче, класс, доставайте листочки, пишем внеплановую проверочную. Все оценки пойдут в журнал, исправлять не разрешу — благодарите Шастуна. Класс начинает недовольно роптать, но Арсений лишь шикает на них, пишет задание на доске и начинает заполнять журнал, чтобы хоть как-то успокоиться. Минут пятнадцать проходят спокойно, и Арсению уже кажется, что равновесие вернулось в его жизнь, но потом слышится скрип стула и тихие, спокойные шаги. Арсению не требуется и секунды раздумий чтобы понять, кому эти шаги принадлежат, но он изо всех сил делает вид, что и не слышит приближения парня, заполняя журнал ещё усерднее. Листочек опускается на край стола, и Арсений уже собирается спокойно выдохнуть, как давится воздухом, потому что тонкие руки опускаются на его плечи, а тёплое дыхание приятно щекочет ухо. — Вы напряжены, Арсений Сергеевич, Вам надо расслабиться, — руки приятно пробегаются по плечам и шее, посылая электрические разряды по всему телу. Хочется просто забить на всё и чувствовать эти расслабляющие касания вечно, но, к сожалению, Арсений всё ещё Арсений, учитель русского и литературы, который старательно убеждает себя, что не испытывает никаких высоких и трепетных чувств ни к кому из своих учеников, поэтому он резко отстраняется, пытаясь состроить недовольную и возмущённую мину. Из класса раздаются смешки и одобрительное улюлюканье. Репутация спасена, и на лице Антона всё то же торжествующее презрение, смешанное с безразличием, от которого почему-то всегда колет где-то в груди. Сначала Арсений собирается наорать на Шастуна, но потом понимает, что он всё-таки не одна из его баб, а взрослый, уважающий себя человек, поэтому он просто выдыхает усталое «Антон, останешься после урока» и начинает судорожно придумывать, что же он после уроков Антону говорить собрался. На раздумье осталось минут 15, не больше, ведь русский у 10 Б сегодня последним уроком, а, значит, сбежать, сославшись на скорое начало следующего урока, Шастун не сможет, хотя это значительно и облегчило бы жизнь Арсению, который уже успел пожалеть о том, что ляпнул. Арсению кажется, что прошло минут пять, а уже звенит звонок, класс пустеет и Антон опускается на край парты рядом с учительским столом. — Ну? — на лице Антона всё та же наглая ухмылка, но почему-то нет обычного презрения, лишь почти незаметная усталость и неугасимый даже в самые трэшовые дни озорной огонёк в глазах. Арсений же так и не придумал, что сказать, поэтому он тяжело вздыхает, на секунду прикрывая глаза, и потирает переносицу, словно эти действия каким-то волшебным образом помогут словам сложиться в предложения. — Вы устали, Арсений Сергеевич, — даже как-то слишком участливо звучит со стороны, — Давайте забудем: я просто пошутил. Я пойду, можно? Меня Катя ждёт: мы гулять собирались, — и почему-то это мимолётное упоминание Кати срабатывает, как красный платок для Арсения. Он хватает засобиравшегося Антона за запястье, уже даже не отдавая себе отчёт о том, что ещё никогда не позволял себе таких вольностей. — Стоять, — рычит Арсений сквозь стиснутые зубы и встаёт из-за учительского стола, сталкиваясь взглядом с недоумевающими зелёными глазами. Они близко-близко, такие манящие, бездонные, и бешеное биение сердца Арсения отдаётся глухим гулом в его ушах, заставляя забыть обо всём. Арсений совсем отрубается от реальности, стремительно приближаясь к Шастуну, — Ты достал со своей Катей, — выдыхает Арсений и подаётся вперёд, накрывая губы Антона в жёстком поцелуе, больно сжимая подбородок парня. Его губы мягкие, лёгкость от соприкосновения с ними разносится сладкой негой по телу, и Арсений впервые за год чувствует себя счастливым... Пока Антон не анализирует происходящее, не отталкивает Арсения со всей силы, впечатывая в преподавательский стол, и не начинает тут же осторожно пятится к двери так, будто он находится в клетке с диким животным. До Арсения доходит медленно, но подняв глаза на одновременно испуганное и злое лицо Антона, он наконец понимает, что наделал. — Антон... — Арсений делает шаг вперед, собираясь подойти к ученику, чтобы объясниться, но тот резко выставляет вперёд руки в отчаянном останавливающем жесте. — Я пойду, Арсений Сергеевич... — трясущимся голосом сообщает Антон, собираясь, вроде, добавить что-то ещё, но после небольшой паузы лишь мотает головой и торопливо выходит из класса, захлопывая за собой дверь. Арсений опускается в кресло, закрывая лицо руками. Понимание содеянного медленно накрывает с головой и хочется только одного... вернуться в прошлое и дать себе хороший подзатыльник за секунду до инцидента. Чтобы мозги на место встали. Видимо, держать в себе все чувства и всю ревность было не такой хорошей идеей, как вначале казалось. Осознание произошедшего давило всё больше и больше с каждой секундой. Выхода из этой безнадёжной ситуации найти никак не получалось, поэтому Арсений отчаянно углубился в проверку работ и заполнение отчётов, надеясь, что работа поможет ему найти ответы на висящие в воздухе, кричащие вопросы. — Сергеич? Ты тут до ночи сидеть собрался что ли? Всё нормально? — дверь со скрипом открывается после тихого стука, и знакомый голос разрезает давящую тишину. Арсений отрывается от работы, потирая глаза, и пытается состроить подобие улыбки, чтобы не заставлять друга волноваться. — Да заработался, Серёг, работы непочатый край в последнее время, а так, всё лучше некуда, — врёт на ходу Арсений, прикрывая заполненный на последующие полгода журнал. — Да ладно заливать, Арс, я же не слепой. Ты совсем убито выглядишь, что случилось? — учитель труда садится за парту напротив, вопросительно изогнув бровь, словно показывая этим, что готов выслушать. — Да тут пиздец... — Арсений и сам не знает, что хуже: продолжить держать это всё в себе или рассказать другу о чём-то, в чём он и себе признаваться никак не хотел. — Ого, прям настолько? — в речи учителя литературы, как человека невероятно интеллигентного, редко проскакивал мат, поэтому Матвиенко сразу стало понятно, что произошло что-то и правда серьёзное, - Что случилось-то? — Серёг, я... — слова раз за разом эхом ударяются о черепную коробку, но почему-то сил сказать их вслух не хватает и произнести эту фразу получается только после длинной паузы. — Я в ученика влюбился... — Арс... — Сергей информацию переваривал медленно, и Арсений уже успел побледнеть, и покраснеть, и побледнеть вновь, пока друг просто смотрел на него в упор непонимающими глазами, — Ты серьезно что ли? Показалось, может, не шутки всё же, мало ли, пройдёт, забудется... — Нет, Серёг. Не показалось. Второй год уже места себе не нахожу. — Да ты поищи кого-нибудь, недотрах у тебя и все дела. — Я пробовал. И с мужчинами, и с женщинами. Не помогает. Только его хочется, и всё. — Ох, Арс, да как тебя угораздило-то, ну, — Сергей вздохнул, — Кто хоть? — Антон... — Хм, иронично. Я-то думал по нему только все ученики сохнут, а, оказывается, учителя тоже. — Ну ты хоть не издевайся, а? — Арс, я тебя очень прошу, только не натвори ничего: он выпустится, всё забудется. — Уже натворил... Я... Я его поцеловал сегодня, — Арсений опускает голову, пряча лицо в ладонях, то ли от стыда, то ли от обречённости ситуации, — Я тупее ничего в жизни не делал... Он убежал сразу, даже извиниться не дал... — Попов, ты сделал что, извини? — Сергей чуть ли не кричит. — Серёг, ты чего? — Мы так-то друзья, мне вообще-то не наплевать, что с тобой будет. И теперь твоё будущее совершенно не светлое и радужное. Ты головой-то думаешь? —Да я и сам знаю, блин. Не парься, Серёг, я думаю, что он уже об этом забыл. Это же Антон — разве стал бы он зацикливаться на такой мелочи? Арсений думал, что, наблюдая за Антоном, уже изучил почти всё о нём, но, видимо, в этом он ошибался, ведь в тот же самый момент, как Попов говорил это предложение, где-то на другом конце Москвы подросток с кучей браслетов на тонких запястьях нервно выдыхал клубы дыма в приоткрытое окно, тараторя что-то в трубку, откуда доносились равномерные, успокаивающие доводы лучшего друга, Димки. Позабытая Катя, наверное, гуляла сейчас где-то одна.