***
Запечатывая в свиток все самое необходимое для их короткого путешествия, Сакура вернулась мысленно к разговору с матерью, который старалась не вспоминать. Впрочем, как и многие другие моменты из прошлого. – Как ты так с матерью разговариваешь? – возмущенно тогда спросила Мебуки, снимая огородные перчатки. В этой дежурной фразе не было смысла. Её руки были сухие и грубые от работы в поле. Она уверяла, что ей нравилось заниматься земледелием, но это только ухудшало здоровье, а чего другого она не знала, так и не закончив Академию и не пройдя экзамен на сестринское дело. – А что, я не права? – Сакура всегда вспыхивала, как спичка, при разговоре с ней. С другими она ещё как-то сдерживалась, но Мебуки так хорошо её знала, что в этом тоже никакого смысла не было. – Тебе одиноко. Тебе кто-то нужен. У девятнадцатилетней Сакуры ещё дрожала нижняя губа от вида матери, не то чтобы несчастной, а сдавшейся. – Иди в дом и начинай готовить ужин. Неприятное чувство в груди разрасталось. Раздражение и злость, от которых самой было тошно и противно. – То, что ты развелась с отцом, давно меня не беспокоит. Что меня действительно беспокоит так это, что ты не хочешь двигаться дальше. Когда-то от вида нахмуренных бровей матери у Сакуры руки тряслись. Мебуки была страшна в гневе. Из дома даже могла выгнать. Сейчас уже не потряхивало, а расстраивало. – Что за непослушная девчонка, – она всегда так говорила, когда дочь была права, и сказать чего другого не находилось. – Я думала, ты уже все давно поняла… Ни я, ни твой отец двигаться дальше не сможем. Надеюсь, тебя утешит то, что твой отец всегда будет любить нас. – Любить? – Сакура открыто рассмеялась, как никогда не делала из уважения к матери. – Если бы он любил, то… – Тебе бы пора понять, что одной любовью проблемы не решаются. Если ты хочешь повзрослеть, Сакура, то тебе придется принять эту правду. – Не может же Вселенная быть так жестока… – Сакуре было проще сделать виноватыми необъяснимые высшие силы. – Жизнь вообще несправедливая штука, – дежурно ответила Мебуки и принялась отряхивать прилипшие к перчаткам остатки земли. – Мам, начни жизнь с чистого листа, – тогда в Сакуре ещё был оптимизм, она ещё была наивна и не так цинична. – Задавала ли ты этот вопрос своей любимой шишо? Начала ли она жизнь с чистого листа? Смогла ли? Вопросы матери возвращали в то время, когда Сакура была беспомощна и не знала даже, что возразить в ответ, поэтому следующее прозвучало так нелепо и простодушно: – Это… это другая история. Она не жила, как ты… Мебуки подняла руку, но остановила себя от ужасной привычки бить по губам, когда ей не нравилось то, что она слышала. По одному жесту и по выражению лица Сакура сразу поняла, что та хотела сделать. – Я надеялась, что твой отец изменится. Но я вот что тебе скажу, люди не меняются. Они не слышали друг друга. Сакура поняла это только спустя годы, а тогда она ещё задавала вопросы и верила, что многое было по силам исправить: – Разве ты не можешь это прекратить? Разорвать эту связь? Она заставляет тебя. Навязывает эти чувства. Появись у тебя кто, я бы и слова не сказала, – голос Сакуры казался писклявым и плаксивым. – Если бы не эта связь, ты могла бы… быть счастливее. Не думать о нём. Не беспокоиться. Не напоминать мне, что он остается… Каким ты сказала тогда? Хорошим? Да, хорошим, замечательным и добрейшим человеком, несмотря на свою зависимость, безответственность, глупость и то, во что он превратил нашу жизнь… – Достаточно, – строго прервала Мебуки, уперев руки в бок. Сердитость делала её пугающей. Куда более, чем Пятая Хокаге. – Вытерла слёзы, поправила одежду и начала готовить ужин. Не хватало ещё, чтобы ты на смену опоздала. Не было никакого настроения проглатывать наспех приготовленный ужин. Сакура шмыгнула носом и ушла, игнорируя окрики матери, что она снова убегала. От проблем. От конфликтов. От жизни. В конце концов, она стала заложницей собственных страхов, похожих на липкую ленту-ловушку для мух, угодив в которую затягивало, как воронка, в черную дыру цинизма и пессимимизма. Год за годом и оно, как раковая опухоль, стало частью повседневности. Итачи нравится тебе только из-за Вселенной. На самом деле эти чувства навязаны. Все это ложь. Обман. Подсознательно оно всегда там было. Иногда прорывалось огнем. Давало о себе знать ожогами. Бесновалось внутри. Потому лучшим решением было покончить со всем этим. После понять, что она ошибалась. Во многом, если не во всем. Ей вспомнилось, как отец, улыбаясь, как-то сказал: – Унывать – это непозволительная роскошь, так что мы должны верить в лучшее. Сакура поджала губы и посмотрела на свиток в своих руках. Как нелепо. Каждый раз находить силы в словах отца.***
Морской ночной ветер совсем растрепал его волосы. Это придавало ему той самой свободы, которую почувствовать хотелось им обоим. Сакура была уверена, он заметил её, но не в его характере было прыгать от радости, махать рукой или даже подзывать к себе. Итачи молча и терпеливо ждал, уверенно стоя на песке, в который каждый её шаг провалился. Когда оставалось преодолеть каких-то четыре шага, чтобы поравняться с ним, она шутливо протянула: – Так хотелось победить? Хотя вот ей хотелось сказать другое. Глупое и влюбленное о том, что он был таким… У неё даже не находилось подходящего слова. Итачи обязательно нашел бы что сказать, подметил каждую деталь и упорядочил её спутанные мысли. Его губы изогнулись в улыбке, и Сакура почувствовала непривычную слабость. – Отчасти, – он неотрывно смотрел на волны. Море дарило легкость. Успокаивало, потому что само было в состоянии покоя. Сакура уже знала, как Итачи нравилось наблюдать за чем-то подобным. Тот же рассвет, закат или ночное небо, изредка усыпанное звёздами. В такие моменты она могла открыто рассматривать его лицо и испытывать эстетическое удовольствие с новым чувством обожания, которое казалось странным, потому что раньше его не было. Сакура не хотела об этом думать, но бессмысленно обманывать саму себя, она заметила, как он от неё отдалился, и надеялась, что это была та самая грань отношений, перешедших на новый уровень. – Ты знал, что придешь первым, поэтому так быстро согласился на мое пари. Сакура находила весёлым таким образом дразнить его, а больше всего ей нравилось то, что она стала лучше его понимать. – Мы оба знаем, что я быстрее, – он говорил фактами и улыбался, будто тоже в этом находил веселье. – И что ты не будешь уступать, как бы сильно я тебе не нравился. – Нравился? Ты недооцениваешь мои чувства. Итачи украдкой посмотрел на неё. – Я ведь могу взять тебя за руку? Он шел по проложенному пути. В Стране Воды, спрашивая это, он рисковал, а сейчас оно называлось «проверенным способом». Сакура могла бы кивнуть, молча протянув свою руку, но им обоим нужно было другое, а именно её уверенное: – Конечно. Было не совсем комфортно, и Сакура поменялась с ним местами, оказавшись ближе к морю. – Совсем забыл, что тебе удобнее идти с этой стороны, – он был рассеянным в последнее время. Посчитал личным упущением забыть о такой важной детали и реабилитировал себя, накрыв её ладонь своей так, как было комфортно им обоим. Сакуре нравилось, как волны пытались потянуть за собой в глубину море, а она играючи отступала и случайно задевала Итачи бедром или локтем. – Победа за тобой. Можешь просить все, что хочешь. – Где подвох? – Нет никакого подвоха! – она засмеялась. – Неужели со мной так сложно? – Думаю, мне лучше промолчать на этот счёт, – этим он только согласился с её утверждением. – Ответь, пожалуйста, на три моих вопроса. Сакура догадывалась о том, какими именно будут вопросы, но совсем не ожидала, что он будет пытаться скрыть боль в голосе. – Я не совсем понимаю, почему разрыв связи мог произойти. Поделишься своими предположениями? Итачи использовал «я – сообщение», говорил о своем переживании, не давая оценку её действиям, тем самым не превращая их разговор в конфликт, где они бы обменивались обвинениями. Он и не давил на неё, зная, что она станет обороняться. Умел быть мягким, когда этого требовала ситуация. Сакуру больше не задевало то, каким разным Итачи мог быть. Он не манипулировал её чувствами, скорее находил правильный подход. Просить прощения всегда было сложно, признавать свою неправоту в особенности. Возможно ли было одним словом объяснить то, что она с трудом поняла сама? Сакура остановилась и крепко сжала его руку, вынуждая обернуться и вопросительно посмотреть на неё. – Я… К своему же удивлению, она опустила глаза. – Я могу справиться с любой задачей в госпитале. Дать отпор тем, кто меня обижает и отказаться от того, что не делает мою жизнь лучше, но не могу… Не могу… Понимаешь, не могу… Она искала, казалось, так долго искала то, что даст понять её, а потом слова полились потоком. Итачи внимательно её слушал, не перебивая и не говоря, что это все не так, что будет лучше, что она все это придумала и усложнила. Не переворачивал её слова. Не давал ложных обещаний. – Я… я спала с мужчиной, который мне не нравился, и до сих пор не могу с этим смириться. Выбрала Хьюга Неджи своим объектом восхищения, потому что это был самый безопасный вариант. Потому что знала, я все равно не буду с этим человеком. Я никогда ни с кем не встречалась, оправдываясь тем, что у меня так много работы. Тем, что родители разведены. Тем, что каждый месяц живу в постоянном стрессе, что мне не хватит денег для выплаты чертова долга. Отказывала всем, кто проявлял ко мне малейший интерес. Я не могу… не могу строить отношения, Итачи. Не понимаю, как это делать правильно. Пытаюсь не копировать модель поведения родителей, пытаюсь найти другие решения, но… возвращаюсь в ту же исходную точку. Убегаю. Разрушаю. Пытаюсь держаться на плаву. Отталкиваю, потому что мне страшно. Мне так хочется… хочется быть сильной. Не убегать. Не бояться. Быть свободной от этого давящего чувства, которое никак не хочет проходить. Я… Я… Она задыхалась от собственных чувств, но ещё как-то сдерживала предательские слезы. Тело её будто стало горячим, оно дрожало, и воздуха становилось все меньше. Слезы застилали обзор. Итачи был размазанной картинкой, но это было не важно. Ведь он вытирал её слезы рукавами своей кофты. – Я… я люблю тебя, Итачи, – голос её ещё дрожал и звучал до отвращения плаксиво. – Это правда. Не обман. Не то, что мне приказала Вселенная. Не она. Это я. Я люблю тебя. – Сакура, – с нежностью произнес он. – Я услышал тебя. Все хорошо. – Все… хорошо. Да, хорошо. Хорошо. – Я тоже не знаю, как правильно. Вместо того чтобы переживать на счет того, что правильных ответов и решений не было даже у него, Сакуре стало наоборот легче. – Неужели гений клана Учиха, – она шмыгнула носом. – чего-то не знает? – Ты преувеличиваешь мои способности, – он позаимствовал её же шутку. – Чему я научилась, так это тому, что тебя нельзя недооценивать, – губы её дрогнули в улыбке. Итачи решил скромно промолчать и так же молча взять её за руку, таким образом предлагая вернуться к прогулке, будто никакого всплеска эмоций и короткой истерики Сакуры не было и в помине. Или им обоим не хотелось нажимать на одну и ту же клавишу на пианино. Она страшно фальшивила и нуждалась в замене. Портила мелодию, но пока что не переходила на остальные клавиши. – Ты… красивый, – Сакура забыла добавить «в лунном свете». – Вроде ты давно это уже поняла, – Итачи улыбнулся самой её любимой улыбкой. – Намного позже, чем ты сам. Тебе это говорят с самого рождения. Итачи лишь рассмеялся. – Могу ли я спросить у тебя ещё кое-что? Второй вопрос, видимо, по серьезности был такой же, как и предыдущий. Откладывать разговор в долгий ящик – усложнило бы все ещё больше. Сакура сглотнула волнение и уверенно согласилась: – Да, конечно. – Говорят, мы можем полюбить кого-то, но это не обязательно значит, что мы полюбим жизнь с этим человеком. Стоило Итачи произнести это, Сакура осознала то, чего не могла понять с тех пор, как родители развелись. Как ёмко он объяснил ей то, что было причиной разлада в их отношениях. Почему до неё так долго это доходило? – Ты сможешь полюбить жизнь со мной? Ей так хотелось без задней мысли и окрыленно тысячу раз говорить «да», но это все равно что обмануть. – Итачи, твои мечты заслуживают уважения, – её голос был извиняющимся. – Я могу поменять фамилию и жить в твоей квартире, но это не сделает меня Учиха. Сакура повторяла ту же мысль, которую хотела донести на кухне своей квартиры. – Я говорю о другой жизни. Голос его был неузнаваемым. Взгляд устремлен поверх волн, и был будто бы дальше, чем сама луна. Это те самые редкие моменты, когда Сакура чувствовала между ними пропасть. Дело было не в том, что связь исчезла, оно было таким всегда. Итачи четко разграничивал дела клана, их отношения и свои личные мысли, в которые иногда посвящал Сакуру. Они по-разному измеряли степень искренности и доверия, и это угнетало. – В этой жизни, – в отличие от неё он знал, что хотел сказать, ему сложнее было говорить об этом вслух. – Я шиноби, которому дали задание. Убить каждого, кто носил фамилию Учиха. Мою мать Микото Учиха. Моего отца Фугаку Учиха. Лучшего друга Шисуи Учиха. А дальше было бы уже неважно, кто они мне все. Надо бы удивиться. Среагировать. Сказать хоть что-то. Да вот только Сакура молчала. Теперь ей стало понятно, почему Итачи так легко принимал все её недостатки, почему не разозлился, как она того заслуживала, почему в его восприятии большинство её проблем все равно, что для Сакуры – сделать перевязку и обработать чужие раны. Сакура была мелководьем, а Итачи – океаном с акулами, барракудами и медузами, смертоносными морскими существами. – Как видишь, клан Учиха живёт и процветает, – было похоже на то, что его совсем это не радовало. – Нет, Сакура, не потому что я не смог бы лишить жизни собственную мать. Она сказала бы, что я поступаю правильно. А отец принял бы свою смерть с гордостью, как любой Учиха. Но Саске... Сакура не вслушивалась в то, что было сказано дальше. Оно слилось с шумом волн. Со стуком в голове. Не могло перекрыть вопящий ужас внутри. Ветер лишь доносил ей отрывки фраз. Она всматривалась в его лицо. Искала раскаяние. Сожаление. Хоть какие-то эмоции, но Итачи был завораживающе красивым, и только. – … В этой жизни было бы здорово жить вместе. Я бы готовил тебе завтраки. Иногда ужины. Мы читали бы друг другу книги и говорили обо всем на свете, закрывая глаза на то, что я убивал детей, стариков и всех неугодных ради защиты клана. Нет, брата. Он больше не держал её за руку. И именно это разбивало сердце. От собственного молчания становилось уже тошно. Сакура заставила себя говорить. Будто простуженным и надтреснутым, как тонкий пласт льда, голосом. – Ты не хочешь, чтобы я закрывала на это глаза? – Это было бы несправедливо с моей стороны. Сакура устало прикрыла глаза. Справедливость Итачи была изощренной. Именно о ней предупреждал Сай. И что ей делать теперь дальше? Позади – удушающее прошлое, а впереди – туманное будущее, но через которое пробивались лучи ясного солнца. Сакура мотнула головой. Зацикливать свои мысли где-то между прошлым и будущим все равно, что снова угодить в ловушку. На её ладонях было настоящее. И ничего другого такого же устойчивого в этой реальности не было. – Мне надо выпить. Как говорит Пятая, три рюмочки – и в голове яснеет. В его глазах было непонимание. Немного удивление. Сакура думала лишь о том, что он не держал её за руку. Был всё дальше и дальше от неё. В тысячи световых лет. А то и больше. В раза три. Или четыре. – Что, не такой реакции ожидал? – все, что она знала, так это поддаться натянутым нервам, выплеснуть то, что сгущалось внутри. – Думал, я начну кричать о том, как ужасна и несправедлива жизнь? Или о том, что я, куноичи, буду осуждать тебя за то, какие задания тебе приходилось выполнять? Или о том, что я спасаю людей, а ты их убиваешь. Ты плохой и ужасный, а я ангел во плоти. Что-то в таком духе? – Что-то в таком духе, – не стал и спорить. – Прости, Итачи, я не ангел. До того как мы вернемся в Коноху, скажи, пожалуйста, кому нужно переломить шею за то, что они заставили тебя сделать? – а после она добавила свистящим шепотом: – Видишь, я такая же, как и ты. – Я давно об этом позаботился. – Какой ты молодец! – в его океане Сакура была сейчас жалящей медузой. Она демонстративно развернулась на пятках и зацепилась за глупую, сразу пришедшую на ум, фразу: – Помолюсь за тебя в храме! – Сакура… Она остановилась и резко повернулась: – Ты, правда, думал, что я не смогу принять это? Каждый, кто тебя знает, только и рад напомнить мне о том, что ты не тот, кем кажешься, что делал то, чего я и вообразить не могу. Итачи, я давно не живу с оглядкой на общество. Оно склонно преувеличивать и демонизировать, – казалось, он не верил. Сакура облизнула губы и призналась в том, что наверняка сделает им обоим больно: – Я отталкивала тебя, потому что боялась, что мои чувства к тебе не настоящие, а навязанные нашей связью. Потому что для любого Учиха репутация стоит на первом месте. В том числе и для тебя, не будем делать вид, что это не так. А я, давай и тут будем честными, в глазах клана Учиха – девочка из бедной семьи. Мой отец имел бы наглость просить у тебя помощи. Скажи, ты смог бы ему отказать? Ты не так воспитан. Попытался бы решить мою проблему, ничего мне не сказав. Ты и я – мы разные. Смотрим на мир по-разному. Воспитаны по-разному. Твой и мой опыт – они несопоставимы. Да, я была не уверена в своих чувствах. Из-за этого все и произошло! Мне жаль! Прости меня за это! Когда Итачи покачал головой, она поняла, что он наказывал себя, потому не прикасался к ней, потому отдернул руку и сделал шаг назад. – Хочу ли я жить с тобой? Будущее, которое он нарисовал ей, было подобно яркому свету для мотылька. Её неразборчивый шепот подхватил ветер. В отличие от неё он всё разобрал. – Хочу. Завтракать и ужинать с тобой. Говорить, молчать, спорить, смеяться и даже плакать. Ошибаться и проигрывать. Я… Ей не дали продолжить. Это было не просто страстью, а именно жадностью. Итачи целовал жадно. Так хотел быть с ней нежным, но у него не получалось. С самого их первого поцелуя или даже с того момента, как огонь проявил себя, Сакура знала о его настоящем темпераменте. Возможно, нежным и согревающим он был с бывшей невестой, потому и гнул свою линию заботливого и нежного любовника, но с Сакурой – в пламя мог обратиться весь мир. Сгореть вместе с ними. Горячим было его дыхание. И губы будто оставляли ожоги, от которых ныло под кожей. Ладони обжигали спину по ощущениям так же, как и чакра Девятихвостого. Собственные руки обмякли, она цеплялась пальцами за его одежду, но тщетно. Они ослабли. Она не была уверена, что выдержит. Осилит такое количество чувств. В какой-то момент ей захотелось прекратить все это. – Итачи... Сакура ненавидела себя за слёзы. Она плакала от переизбытка эмоций, а не от боли. Только вот Итачи неправильно все понял, резко отстранившись. Он больше не держал её, поэтому Сакура так легко поддалась своим дрожащим ногам и упала на землю, вовремя подставив ладонь. Пальцы её проваливались в песке. Она полагала, что готова. Думала, что знает, каково это. Не знала. Ничего не знала. – Прости, – она тихо пробормотала. – Я не думаю, что готова… Что? Сгореть с ним прямо сейчас? Её тело было слишком чувствительным. Наверное, он давно это заметил, потому всегда так осторожен, потому всегда сдерживался. – Мы можем сделать это немного иначе? – она тяжело сглотнула и посмотрела на него. Сердце дрогнуло от вида Шарингана. Похоже, он сам не знал, что активировал его. Или... – Не говори, что это иллюзия. – Это не иллюзия. Вот оно что. Иначе она не чувствовала бы эту слабость. Сакура справилась тогда с чувствами только потому, что то было иллюзией. – Я отправил клона забронировать номер. Мы можем отдохнуть там, – как же он был отстранен. – А ключ от номера в клюве тебе принес Карасу? – как язвительно, она даже соскучилась по тому, какой была раньше, оно приносило чувство триумфа, от которого потом ненавидеть себя было проще простого. Сакура принялась приводить себя в порядок, хотя это ему следовало бы решить вопрос со своими спутанными волосами, и перестать так смотреть на неё. – Да. – Как предусмотрительно, – недовольно прошипела. – Что именно сделал Сай такого, – он не протянул ей руку помочь встать, чтобы лишний раз не прикоснуться. – что ты не можешь смириться? Теперь Сакура смотрела на волны. Они помогали унять нервозность. Ей понадобилось время на ответ. Одна. Две. Три. Все четыре минуты. Итачи терпеливо ждал. Казалось, он мог прождать годы. Для него ожидание не было тягостным, гнетущим и выводящим из себя. – Проблема не в нём. А в том, что я сделала это всему назло, – последнее слово было как игла с парализующим ядом, но на Итачи такие яды не действовали уже давно. Стоило сказать это, как на сердце стало легче. Скрытое и подавленное оно имело власть над ней, а произнесенное вслух и услышанное самым дорогим ей человеком – рассеивалось. Медленно, но исчезало. – Связь ты тоже разорвала назло? Единственный способ унять злость всегда было бегством, прежде чем Сакура ранит сильнее. Однако это уже не срабатывало, как надо. Бежать было некуда. Бегство ничего не решало. – Назло себе, – это были не её слова, а Итачи прочел между строк. – Кто-то другой обязательно сказал бы мне перестать презирать себя, но не ты. И я не буду указывать, должна ты злиться или нет. Потому что твои чувства обесценивали. Как и мои. Не такие мы и разные, Сакура. Ничего другого, как кивнуть, не оставалось. Он видел её насквозь. Странно, что продолжал задавать вопросы. Хотел подтвердить свои предположения? Расставить фигуры в выигрышном порядке? От красного на черном в его глазах в груди разрасталось незнакомое обжигающее чувство. Нет, оно было не тем, что буквально жгло все внутренности. От него покалывали кончики пальцев и скручивало низ живота от возбуждения. От него не спасла бы никакая Сила Ста Печатей. – Иначе, – томительная пауза, от которой у Сакуры внутри все шкребло. – это как? Она спрятала руки за спину по старой привычке, чего давно не делала, с тех пор как познакомилась с ним. И смущенно отвела глаза.***
Саке на вкус было не таким приятным, как их поцелуй до этого. От напитка Сакура и горела меньше. Итачи сидел напротив. В мягком кресле. У неё было такое же, только она в нем тонула. Они оба устали выяснять отношения, дошли до крайней точки, так что молчание было некой наградой. Итачи не морщился от вкуса алкоголя, за первой рюмкой пошла вторая, после третья и четвертая. Будто бы выпить вместе – было его идеей с самого начала. Сакура оглядела их номер. Просторный. С огромной кроватью. Прикроватными тумбочками. Халатами в шкафах и мягкими тапочками. Как мило. – Мы можем поплавать завтра, – Итачи наполнил им отёко. Говорил буднично, будто не подозревал, как магнетически действовал на неё. Или всё знал, но делал вид. Как всегда. – Или пойти на горячие источники. Поесть крабов. Купить что-нибудь на рынке. – У тебя красивые пальцы, – в Сакуре заговорил алкоголь. Язык говорил связно, но что именно она уже не контролировала. – и ресницы. И глаза. – Красивое полено, – Итачи сделал короткий глоток и подпер ладонью подбородок. Сакура могла поклясться, что он расставил очередные силки. Как только она объяснила, что значило её иначе, придумал свой план. – А где мои комплименты? – признаться, сейчас было не до обмена любезностями, но храбрости катастрофически не хватало, чтобы быть сломленной в его объятиях, а именно так она чувствовала себя, когда он целовал её. – Иногда ты как Аматерасу. Иногда как Изанаги. Моментами личное Цукиёми, – рассмеялся своим же сравнениям, понять которые мог он один. – Не случись это со мной раньше, ты бы пробудила мой Мангекю. – Как ты быстро опьянел, – Сакуре было не по себе. Итачи смотрел так, как никогда раньше не делал. Будто повторил бы ту иллюзию. И ещё много чего, что он с ней мог сделать. – Твой взгляд... – Больше нет смысла скрывать, как я на самом деле смотрю на тебя. Сакура оказалась и к этому не готова. Она спешно опустошила отёко – перевести дух. Если бы Итачи хотел играть грязно, то соблазнил бы её с первого же дня знакомства. И она сказала бы «да», не раздумывая, но потом несомненно возненавидела его, поэтому этот вариант он отмел сразу. Чёртов гений. – Так что...ты согласен? – она затаила дыхание, Итачи же открыл новую бутылочку саке. Подумать только, он даже это делал сексуально. – Обещаю, в следующий раз… – Сакура, все нормально. Мне не принципиально. Даже в этой ситуации направлял он. – Точно? Я не хочу задеть твою гордость. Вопреки всем ожиданиям он улыбнулся и попытался скрыть эту улыбку, повернув голову в бок. – В постели нет места гордости. Сакура прикрыла веки. Теперь она не уверена, что и с этим справится. При любом раскладе её будто расщепляли на атомы. – Я тебя не узнаю. Алкоголь делал его расслабленным. Более чувствительным. И убийственно сексуальным. – Как ты и просила, я больше не контролирую себя, Сакура, – он откинул волосы назад. – Будь я таким в начале, ты бы убежала. – А сейчас не убегу? – Поздно бежать. Для храбрости она выпила последнюю рюмочку и едва не сломала стол, когда со стуком поставила отёко на его поверхность. Надо… надо выбраться из лап кресла для начала. Она выпрямилась и сделала два шага. Итачи с любопытством следил за её действиями. Похоже, согласился интереса ради. Очередная иллюзия того, что она контролировала ситуацию. Её немного потряхивало, но это не помешало взять его руку и потянуть к кровати. Он послушно сел и так же послушно ждал. Сакура погладила его волосы. Было приятно прикасаться к ним. Что же, если нежным быть не выходило у него, то постарается она. Очень постарается. Откинув волосы назад, Сакура провела губами по его шее и остановилась, вспомнив о том, что он по-прежнему был в одежде. Большое упущение с её стороны. Пальцы уже не так дрожали, она уверенно потянула вверх его кофту. Однако никак не могла посмотреть ему в глаза и была благодарна ему за то, что он никак не комментировал процесс. У неё перехватило дыхание, когда её взгляд ухватился за его соски. Она облизнулась и жутко покраснела. Мышцы груди и живота Итачи заиграли, и Сакура сжала в руках черную кофту, разрываясь между желанием прикоснуться и прикрыть обнаженный торс. Будет нечестно, если она одна будет умирать, поэтому Сакура освободилась от своей футболки, персикового цвета, оставшись в кружевном лифчике. Прерывистое дыхание Итачи намекало на то, что он был взволнован не меньше, чем она. – Чёрт, ты и правда хорош в контроле, – пробормотала она и слегка толкнула его, как бы прося лечь на спину. Пальцы не хотели разгибаться, подрагивали, когда она хотела провести ладонью по его плечам. У неё вдобавок закружилась голова от вида черных волос на простыне. – Все хорошо, Сакура, – он ещё и успокаивал. Ками-сама, под ним или над ним – одинаково волнительно. Было бы куда проще, отведи он взгляд в сторону, или будь хоть капельку смущенным, но он был открытой книгой. Проявлял к ней абсолютное доверие. Неплохим началом будет целовать его руки. Нерасторопно. Прихватить губами ниже фаланги большого пальца, после пойти чуть ниже, к запястью и предплечью. Этими сильными руками он мог бы перехватить её запястья и одним рывком оказаться над ней, он мог бы оставить красивые следы на её теле своими широкими ладонями, мог бы вжать в кровать и обжигать внутреннюю сторону бедра своим пульсирующим членом. Все это было в его власти, но он легко и просто позволял проделывать это все с ним. Потому что она попросила. Сакура осторожно глянула и с нескрываемым удовольствием отметила, как он чуть приоткрыл губы. Иллюзия полного подчинения. Он медленно моргнул, давая ей разрешение продолжать. Сакура склонилась к его ключице, а после спустилась ниже, лизнув левый сосок. Было мягче, чем она представляла, но когда она слегка прикусила, ощущение было другим. Когда Итачи тихо простонал, Сакура почувствовала слабость в ногах и руках. Мужской стон был коротким и низким, сводящим с ума. От него невыносимо тянуло низ живота. Сакура начала подумывать отложить прелюдию в долгий ящик и… – Скажи, ей ты тоже разрешил? – вырвалось быстрее, чем она успела обдумать. От одной мысли, что черноволосая красавица Изуми Учиха... – А ты сама как думаешь? – он впервые дразнил её. Один звук его громкого дыхания возбуждал, а он еще увиливал от ответа. Ты сделала его таким, Сакура. Вгоняя ногти в его плечи, Сакура представила, как завтра будут выглядеть следы, и каким интересным контрастом будет его татуировка. Веки Итачи вздрогнули, а бедра дернулись. Взгляд прошелся по её ключицам, ложбинке и животу, а потом он улыбнулся. – Всегда знал, что тебе нельзя давать повод для ревности. – Итачи, – нетерпеливо и сквозь зубы. – Да или нет? – Разденешься – скажу. Раз прикасаться мне нельзя, я могу смотреть. Нет, Изуми Учиха не видела его таким. Нет. Ещё раз нет. А если... все-таки да? Сакура прикусила внутреннюю сторону щеки. Она опустила свой взгляд ниже его живота и медленно облизнула губы, как бы намекая. Он шумно сглотнул, но своего требования не изменил. Сдавшись, Сакура была вынуждена возиться с замком юбки. Не поддавалась. Она разозлилась и приложила больше силы, чем требовалось, в итоге порвав свою любимую юбку. – Чёрт, – тихо ругнулась. Что же, если рвать, так рвать до конца. И юбку. И трусики. – Лифчик я оставлю по твою душу. – Ладно, – несмотря на безропотное согласие, он накрыл своими ладонями её бедра. Как и предполагала Сакура, жар поднимался от его прикосновений. – Не знаю, согласился бы я сам, но она не попросила бы. Ей не очень нравился секс. – Оу… Мне жаль. Он вопросительно поднял одну бровь и провел ладонями выше, очерчивал ими талию. Почему? Почему все скручивало внутри от одного его прикосновения? – Уверена, ей нравилось, просто она была слишком смущена, – Сакура уже и забыла о своей ревности, проникнувшись сочувствием. – Не отвлекайся, – довольно-таки строго произнес Итачи. Это было ничем иным как приказом. И у Сакуры от его тона по спине побежали мурашки. – Больше не буду, – пообещала возбужденным шепотом. Она нервничала. Представить можно было, но как сделать правильно – понятия не имела. Сердце стучало в ушах, от смущения и волнения горело лицо. Узел внутри сжался сильнее, и она тихо ахнула, когда руки её послушались. – Сакура?... Ей отчаянно хотелось слышать, как он стонет, как сдается и слабеет. Она натужно сглотнула, задаваясь вопросом, получится ли. Итачи попытался остановить, сжав её подбородок между своими указательным и большим пальцами, из-за чего её щека случайно коснулась головки члена. Она торопливым шепотом спросила. И так невинно. – Нельзя? Цвет его глаз посекундно менялся с черного на красный. Он боролся с желанием запомнить этот момент навсегда, проигрывать его раз за разом, используя унаследованные способности от клана. В конце концов, Итачи прорычал: – Делай, что хочешь! Впервые прикрикнул. Разозлился. И в то же время сдался. Веки его дрогнули, и он плотно сжал губы, тяжело дыша. Она приоткрыла рот и своим горячим дыханием обдала член, а после обхватила его губами. Старалась быть как можно осторожной, чувствуя контраст твердости, нежности кожи и того, каким горячим и пульсирующим он был. Ладонью Итачи прикрыл часть своего лица, смотрел вниз, на неё, сквозь пальцы. А потом простонал. Громко. И пошло. Сакура замерла, внутренне умирая от этого звука. Быть может, ему было так же жарко от её прикосновений, как и Сакуре – от его? Заминка и стала погибелью Сакуры. Потому что Итачи привстал на правом локте и левой рукой зафиксировал её подбородок, заставляя смотреть прямо на него. Завораживал своим взглядом. Уверенным кровавым цветом, что красиво подчеркивал черные томоэ. – Наигралась? Он спрашивал, потому что она одна позволит так говорить, она одна не зарядит ему пощечину, примет любого. Скажет «да» его демонам. Таким противоречивым и хорошо скрываемым. Её губы ещё отчетливо помнили, каким твердым он был. Вниз по подбородку стекала слюна, из-за чего ей хотелось скорее замести след, но Итачи потянул её на себя и поцеловал. Вот что она оттягивала. Момент, когда перестанет соображать, растворится в ощущениях и забудет, кто и где она. Когда вместо красиво – пошло и развратно. Её ноги дрожали, не удерживали, но он заставлял её стоять на коленях, спасало лишь то, что кровать была мягкой, и под ними не было жесткого пола. Мужская ладонь сжимала ягодицу так сильно, что завтра точно будет след от пальцев. Немыслимо то, каким Итачи, оказывается, мог быть. Как много себя он скрывал. Подавлял. Душил в себе. Сакура плавилась и поддавалась почти так же, как и пластилин. Он мог лепить из неё, что хотел. Знал то, о чем она лишь подозревала. Лифчик продолжал сдавливать её грудь, но Итачи не стал даже расстегивать его, будто знал, что это не свело бы её с ума так сильно, как прикосновения к спине. Будто знал, что ей понравилось бы куда больше лежать, прижатой щекой к подушке, изогнувшись и оттопырив упругую и подтянутую задницу. Она сжала простынь в руках и прикрыла глаза, ловя воздух ртом, когда как он оставлял поцелуи на лопатках. Чуть ниже. Проводил языком по позвоночнику. Крепко удерживал её колени, заметив дрожь в её ногах. Подмечающий каждую деталь и использующий в свою пользу. Даже в постели. – Пожалуйста, – прохрипела она, а после умоляюще: – Скажи, что это не иллюзия. Та иллюзия травмировала. Рассердила. Причинила боль. Слабую, но боль. – Самая настоящая реальность, – его голос был совсем не близко, а в двух или даже трех шагах. – Ч-что?... – Сакура дернулась, почувствовав, как её тело обволакивала чакра. Оранжевого цвета. Теплая, но в районе живота и внутренней стороне бедра температура подскочила так резко, что хотелось вскрикнуть. – Сусано. Ками-сама, изощренный мозг Итачи использовал на ней мощнейшую технику, о которой все уши седьмой команде прожужжал Наруто. А ему об этом поведал невзначай уже Саске, о чем после пожалел. И для чего? Чтобы обезоружить? Одержать победу в спарринге? Нет. Чтобы зафиксировать её в одном положении. – Чёртов гений, – прошипела она. А ещё, судя по звуку, чтобы достать презерватив. Что же, ладно, его ответственность, точнее сказать, предусмотрительность, заслуживала уважения. – Прости, – без сожаления извинился он, рассеивая технику, а после добавил: – В следующий раз будет тебе клон. В кого она его превратила? Не надо было так часто его дразнить. Сакура прорычала в подушку и хотела повернуться к нему, чтобы… чтобы ущипнуть. Или даже ударить. Но он успокаивающе погладил её живот – и она напрочь обо всем забыла. Внутри все в нетерпении сжалось, и она, краснея, повела задницей, чуть ли не умоляя ускориться. Как мучительно медленно открывалась упаковка от презерватива. Пальцы её уже онемели от того, как сильно она сжимала в них простынь. Или это было покрывало? Признаться, было все равно. Потому что становилось холоднее без прикосновений Итачи. Привыкнув к его жару, Сакура уже забыла, каково это без него. А потом он так же мучительно медленно провел ладонью по её спине, начиная от плеч и спускаясь ниже, пока резко не подхватил за живот. В горле застрял будто горящий уголек, когда Сакура почувствовала его внутри. Это не было резко, Итачи все же был заботливым. Не таким, как в иллюзии: игнорирующим тот факт, что после долгого перерыва она сможет легко принять во всю длину. Щеки её покраснели от хлюпающего звука, слабого, но который минутами позже будет взрываться в её ушах. – Все хорошо. Расслабься, – ласково выдохнул он ей на ушко. Кончики его волос коснулись плеча. Они щекотали, а после, казалось, прилипли к её разгоряченной коже. Ей удалось расслабиться – и последовал первый толчок. Слабый и заботливый. Плавящимся мозгом Сакура позволила себе фривольность подумать, что не будь это их первым разом, он вдалбливался бы в неё без толики нежности. Возможно, и не в кровати даже. В каком-нибудь тихом и безлюдном переулке. Появись кто рядом, он скрыл бы их стаей воронов. Или они занялись бы – сексом или любовью, уже не разберешь, оно было смешением и того и другого, – прямо там, на пляже. Под шум волн. И Сакура подстраивала бы свои стоны под этот звук. Сейчас же её стоны меняли громкость: то тише, то громче. В особенности громче тогда, когда она слышала его тихое рычание. Когда Сакура думала, что она распадается, Итачи собирал её заново, целуя её обмякшее и сдавшееся тело. И пусть перед глазами была сиреневатая дымка, она могла видеть его лицо, а лопатки её, как в том песке, тонули в мягком одеяле. Её непослушные, живущие в каком-то своем мире, пальцы проводили по его бровям, носу, острым скулам, кадыку и шее. Капельки пота красиво блестели и прятались под его ключицами. – Своенравная, – хриплым шепотом произнес Итачи, с каждым новым словом целуя за ухом, после веки, щеки, губы и подбородок. – Упрямая. Разрушающая. Невыносимая. В поисках моральной опоры она вогнала ногти в его плечи. И судорожно выдохнула, услышав, как зашелестела вторая упаковка. Она ошибалась, думая, что он даст ей перерыв. Чертов Учиха не хотел давать ей и секунды передохнуть. Это было неким приятным наказанием за все то, что она заставила его пройти. Мало. Ему было мало. Вот теперь он вбивался в неё по-настоящему. Оставалось лишь царапать мужские плечи и спину, захлебываться собственными слезами и уже охрипшими стонами. Быть может, будь они ещё связаны, она бы выдержала переизбыток чувств? Быть может, Вселенная спасла бы её от этого? Но нет, Сакура была планетой, которой было суждено взорваться под тяжестью его тела, под широкими ладонями, сжимающими её сильными бедрами.***
Тело ломило так, будто она вернулась во времена тренировок с Пятой Хокаге, но от которых не хотелось утопиться, от них переполняло эндорфинами и рядом других гормонов счастья. Сакура поправила лямку лифчика и перевела свой взгляд на спящего рядом Итачи. Тонкое одеяло сползло вниз, обнажая бицепсы и мышцы спины. Вчера у неё не было времени толком любоваться его красивым телом. Сейчас же Итачи не поймал бы её с поличным, поскольку крепко спал. Десять полумесяцев от её ногтей на его светлой коже приобрели розоватый оттенок. Сакура со вздохом подумала, что переусердствовала с употреблением кальция, ногти были крепкие, потому и оставили такой явственный след. Она вспомнила, что не приняла душ. Ночью у неё не было сил выбраться из постели, и она заставила Итачи остаться в кровати, хотя он собирался помочь ей. Поддался уговорам. Поддался. Сакура фыркнула. Звучало смешно. Как можно тише, она откинула одеяло и случайно наступила на черные штаны. Рядом с ними лежали наспех открытые три пачки презервативов и ещё две новые. Она с прищуром посмотрела на Итачи. И не скажешь, что когда-то ей удавалось смущать его. Душ по размерам явно мог вместить двоих. Сакура не удивилась бы, узнав, что номер рассчитан для тех, кто хотел уединиться. К моменту, когда она почувствовала тянущую боль в пояснице, пожалела, что была здесь одна. Итачи позаботился бы о ней, а после завернул в мягкий махровый халат. Будь они в Конохе, он проснулся бы первым, чтобы приготовить завтрак. Он тебя разбаловал, Сакура. С этой мыслью она выглянула из ванной и нашла Итачи, занятым уборкой номера в одних штанах. Ему так важно было расставить все по местам, будто кто-то придет и отчитает его за беспорядок. Прежде чем повернуться, он кинул в мусорку бутылку саке и отбросил волосы с лица. – Доброе утро. – Знаешь, Итачи, ты умеешь приятно удивлять. – Понятия не имею, о чем ты, – его губы все же дрогнули в улыбке. – Что хочешь на завтрак? – Тебя. – Понимаю, любовь моя, – она успела забыть, как он умел смотреть. – но пропускать завтраки нельзя. Сакура заторможено кивнула и рассеянно вторила: – Нельзя… Любовь моя. Его признание выбивало почву из-под ног. Этот и последующие дни они только и делали, что ели вкусную еду, плавали в море и резвились на пляже. Сакура тянула его в воду и пыталась закопать в песок, но он делал все наоборот, ускользал из её рук и тихо посмеивался. Она потеряла счёт не только времени, но и перестала считать, сколько раз Итачи улыбался ей. Каждый раз от его улыбок, сердце делало кульбит, а когда он оставлял поцелуи на случайных участках её тела – у неё кружилась голова и предательски горели щёки. Потому что делал это он, игнорируя присутствие других людей. Живых людей. Свидетелей. У которых были глаза и совесть. А у него напрочь отбило совесть. Он, пожимая плечами, объяснил, что они не в Конохе, и максимум, кто его узнает – это дворовый кот. Более того, он отказывался замазывать красные следы на теле, которые странно контрастировали с его боевыми шрамами и татуировкой под ключицей. Свобода творила с ним невообразимое. Возвращаясь в номер, в сопровождении лунного света, Учиха Итачи самым наглым образом соблазнял её. Или так казалось одной Сакуре. Быть может, это он считал, что Сакура грязно играла. Особенно, когда возилась с его волосами, сушила феном, пропускала сквозь пальцы – и делала это все, сидя у него на коленях. Или когда предложила допить бутылку саке, а потом приглашающе развязывала оби шелкового кимоно, которое он ей подарил в этой поездке. Итачи сглатывал каждый раз, когда пояс за поясом падал на пол, и прожигал своим взглядом так, словно она открывала ему какую-то тайну, словно он никогда не видел её обнаженной, словно они никогда не занимались сексом, а только мечтали об этом и встречались во снах. Нет-нет. Виноват был один он, потому что Сакура никак не могла привыкнуть к тому, что проигрывала ему раз за разом. Выгибалась ему навстречу. Просила шептать ей на ухо любовь моя. Умоляла не сдерживать свои стоны. Итачи мог молчать часами, она бы стерпела это, но не лишать её того, как пошло и развязно он стонал, подтверждая то, что в постели не было места гордости. Иногда Сакура сбившимся шепотом просила быть с ней чуть мягче, и тогда он просил прощения и сцеловывал её горячие слезы. Иногда Сакура сама раздвигала ноги, усаживаясь на широкий подоконник гостиничного номера, а потом падала в его объятия и засыпала беспробудным сном. Она потеряла счёт, сколько планет уже обратились в пыль в её Млечном Пути. Когда Сакура призналась, что все тело её горит, что жар невыносим, Итачи повел её на пляж, непривычно опустевший без загорающих, без оглушающих криков детей и игроков в волейбол. Волны были такими же спокойными, как и в первый день. Это был единственный раз, когда их нервы не были на пределе. Вода охлаждала, привносила спокойствие и унимала жар внутри. Он напрочь отказывался заниматься сексом в море, аргументируя тем, что это было небезопасно, что он никогда не будет подвергать её риску нежелательной беременности, поэтому они лишь целовались и обнимались. Но Сакуре и этого было достаточно. Она сполна наслаждалась их каникулами и безразлично махнула рукой на едкую мысль о том, что Коноха заберёт у них это хрупкое счастье. В родной деревне их ждали новые сражения. Она не хотела возвращаться обратно. Восьмой день принес им протяжное карканье. Черный ворон взмахнул своими крыльями и постучался клювом в окно. Итачи нарезал фрукты и укоризненно смотрел, когда Сакура, не дождавшись, тянула кусочки яблок и киви в рот и довольно жмурилась от кислого вкуса. Его мягкий взгляд сменился тревожностью. Он открыл окно, впуская Карасу внутрь. – Прочитай, пожалуйста, – Итачи никогда раньше не доверял ей настолько, чтобы разрешать читать личную переписку. – Ты уверен? – она погладила ворона по голове, и только потом тот позволил забрать свиток. Карасу громко каркнул и уселся рядом с тарелкой фруктов. Сакура сочувственно произнесла: – Прости, для тебя сегодня нет мяса. – Сегодня? Ты кормишь его? – Итачи недовольно покосился на ворона. – Да. Каждый раз, когда прилетает с твоим письмом. – Вымогатель, – он покачал головой и вздохнул: – Если у нас будет ребенок, ты его разбалуешь. – Не правда, – буркнула Сакура и позвала к себе ворона, чтобы защитить его, на случае если хозяин накажет за непослушание. – У нас с Карасу-саном личная договоренность. Итачи улыбнулся и кивнул в сторону свитка. – Что пишет Шисуи? – Сейчас посмотрим, – Сакура заметила, как в голосе её появились наигранные нотки. Они обменялись взглядами, и стало понятно, что ни он, ни она не хотели читать содержимое письма. Оно приближало их к концу волшебных дней. – Давай лучше ты прочтешь. – Я хочу, чтобы это сделала ты. – Ладно, – она улыбнулась с благодарностью, правильно поняв истинное намерение его просьбы. Он хотел, чтобы она почувствовала его доверие. Сакура развязала свиток и быстро пробежалась глазами по самому ёмкому и сухому по изложению письму, прежде чем сердце упало в темное-темное место, свиток выскользнул из рук, и её хватило лишь на вялое и безжизненное: – Оно от Саске. Совет не одобрил мою кандидатуру. Кланы Хьюга и Абураме отказались подписывать соглашение. Отец использовал запретную технику. Да, ту самую, через которую дед нашел Ренко. Но по словам матери что-то пошло не так. Что хуже, отец вписал Сакуру в семейный реестр. Шизуне-сан говорит, что он и месяца не протянет. Возвращайся. Итачи отложил нож в сторону и поднял свиток с пола. Брови его были сведены вместе, а взгляд был холоднее, чем льды в Стране Снега. Глаза перескакивали с одной строчки на другую, а потом свиток в его руках превратился в пепел. Сакура не успела и глазом моргнуть, будто письма никогда и не было, но запах жженой бумаги ударил в нос, он и был тем доказательством, что письмо, как любил говорить Итачи, – самая настоящая реальность. Немного пугало то, каким внешне спокойным Итачи казался. Он вернулся к нарезанию фруктов. Рука её потянулась туда, где лежал свиток, но его не было, и она не могла перечитать, чтобы построчно вспомнить. Саске сказал так мало, но оно придавливало, как скала, своей важностью. – Я… я не понимаю. Что значит семейный реестр? Что значит запретная техника? – голос её дрожал. – Что… что с Фугаку-саном? Итачи был погружен в свои мысли. Искал решение. И похоже, что не находил выхода. Буравил взглядом тарелку с фруктами. Казалось, прошли годы, прежде чем он холодно объявил: – Не переживай, мы можем развестись. Только через три месяца. После похорон отца. Собирай вещи. Пора возвращаться в Коноху. Карканье ворона гремело в ушах. Сакура неверяще наблюдала за тем, как Итачи запечатывал в свитки свою одежду, как уверенно он действовал. – Мне…жаль, Итачи, – только и получилось выдавить. Даже если она смогла бы задать вопросы, он бы не ответил, потому что был не в силах сейчас разговаривать. Он пытался принять тот факт, что отца вот-вот не станет. А Сакура будто пропустила мимо ушей его вкрадчивое: «Мы можем развестись только через три месяца».