Rewrite The Stars

Как часто вы задумывались над тем, что значит фраза – быть счастливым? Ведь у каждого из нас есть свое понятие счастья. Кто – то не мыслит своей жизни без красивых вещей, дорогих автомобилей, и богатства, кто – то довольствуется духовной пищей. Кто – то находит свое счастье в том, что уже проснулся вновь этим утром, а значит, он еще жив. Некоторые ищут счастье в простых мелочах: восходе солнца, блеске лунного света на водной глади, свежем дуновении ветерка. Счастье – оно у каждого свое. Но, думаю, большинство из нас считает счастьем то, что где-то его любят и ждут. То, что у него есть поддержка и опора, ему есть, куда идти, и есть к чему стремиться. Счастье – это видеть родные, блестящие от радости глаза, чувствовать крепкие объятия, и знать, что это взаимно. Счастье – это дом, полный любви и надежд, это здоровье близких, это то, что все они здесь, рядом с тобой. Семья – наша главная ценность, наша самая большая радость, и наше счастье. Без семьи, без родных и любимых близких, человек подобен кактусу в раскаленной пустыне – он одинок, и только лишь песчаные бури обдают его знойным дыханием. И именно поэтому так важно хранить устоявшиеся семейные ценности… Счастливы ли были Карлайл и Эсме? Безусловно, настолько, что иногда ощущали себя неуютно, словно стесняясь этого. Но они заслуживали его, свое выстраданное счастье. Вернувшись из медового месяца, наполненного бесконечной романтикой, их любовь росла и крепла с каждым днем, приумножаясь в своем величии. И все было хорошо: длинные, страстные ночи, прикосновения и поцелуи днем, объятия и ласки. Но было и то, что сильно беспокоило главу семейства. Их сын. Нет, это был все тот же добрый и тактичный ворчун, но вскоре, Карлайл заметил, как что – то изменилось в нем. Он слишком хорошо знал юношу, чтобы не заметить прежний блеск непокорства в медовых глазах. Тот самый взгляд убийцы, которым он хотел стать вначале. Это был как раз тот самый момент, та самая трудность, с которой столкнулся мужчина, обратив своего преемника. Спустя некоторое время после обращения, Эдвард взбунтовался. Он не хотел мириться с навязываемой ему Карлайлом диетой, пытаясь сам найти и проложить свой путь в этом мире. Но тогда мужчине удалось убедить его в том, что путь убийцы – не для него, что нужно жить, прежде всего, в гармонии с самим собой, быть верным и честным по отношению к самому себе. Что есть другие пути, и он покажет их ему. Эдвард доверился приемному отцу, и жизнь свободно потекла дальше. Но сейчас, глядя в глаза сына, Карлайл тщетно пытался понять, что происходит с ним, и пока не находил ответа, боясь предположить самое страшное. - Мам, я могу с тобой поговорить? – его голос, отчего – то прозвучавший так жалобно, тронул сердце Эсме, и она отложила в сторону стопку книг по искусству, похлопав по краю дивана, приглашая сына присесть рядом. В тот день они остались вдвоем, Карлайл был на ночном дежурстве, и молодая женщина могла уделить больше внимания своему первенцу. - У тебя все в порядке, сынок? Эдвард, тяжело вздохнув, присел рядом, до боли сжав ладони в кулаки. Как же сказать так, чтобы не обидеть дорогую для его сердца маму, от встревоженного взгляда которой хотелось убить себя, только бы не видеть грусть в ее глазах. - Скажи мне…Ты когда – нибудь думала о своем предназначении в этом мире? - Милый, все мы приходим в этот мир не просто так, а с определенной целью. У каждого из нас своя судьба, своя история. - Неужели тебе, в бытность вампиром не хотелось иметь возможность сделать больше, чем ты могла бы себе позволить? Эдвард взволнованно прикусил губу, заметив пристальный взгляд приемной мамы, словно не понимавшей, к чему он все это говорит. - Нет, милый. Я довольна тем, что у меня есть ты, и Карлайл. Я могу работать удаленно, создавая проекты и эскизы домов, могу сидеть дома и заботиться о вас. Это как раз именно то, о чем я в свое время мечтала. - Взгляни правде в глаза, мам. Мы можем многое. Спасать людей, и выходить из катастрофических ситуаций невредимыми. Можем, используя силу и мощь, предотвращать опасность. Карлайл спасает жизни людей, ты заботишься о доме, о нас. А что я? Каждый день, из года в год, вынужден ходить в школу, изображая подростка! Эсме улыбнулась, взяв юношу за руку, и осторожно заглянула в его глаза, заметив там отголоски страха. Так странно видеть своего обычно невозмутимого сына в подобных сомнениях. - Сынок, мы бессмертны, сильны. Но мы не супергерои. Мы не можем вот так легко взять, и начать менять мир в лучшую сторону. Это чревато нарушением законов, созданных Вольтури. Не стоит искушать судьбу, нарвавшись на их гнев. Кем бы ты ни стал, прежде всего – ты наш сын. Школьник ли ты, студент, начнешь ли работать. Ты – наш сын, и это главное. Эдвард неожиданно как – то весь напрягся, заставив Эсме забеспокоиться, заподозрив, что в нем идет какая – то внутренняя борьба. Юноша словно пытался сделать мучительный выбор, разрываясь между чувством долга и совестью. - А если бы…если бы я совершил что – то ужасное? Как бы вы отнеслись ко всему этому? – зажмурившись, с терзающей его болью, выпалил юноша, расстроенно опуская голову, чтобы не встретиться с встревоженным взглядом мамы. - Эдвард, что случилось? Что произошло, пока нас не было? Эсме не на шутку разволновалась, в волнении кусая губы, и пытаясь по лицу юноши прочесть обуревавшие его эмоции. Что так повлияло на его мировоззрение, одиночество? Какая – то случайность? Но Эдвард неожиданно улыбнулся той самой, открытой, искренней улыбкой, и от сердца девушки слегка отлегло. - Переходный возраст, мам. Не более того. Поиски себя, и все такое. Девушка крепко обняла приемного сына, и Эдвард отчетливо ощутил, что она вся дрожит. Боги, как же тяжело, стараться не сломить этот хрупкий цветок, как трудно не причинять ей боль, она ведь так его любит. О, и он любил ее, безусловно, считая второй матерью. Больно было для юноши осознавать, что его поступки повлекут за собой невыносимую для нее муку. Но и поступить иначе он просто не может… - Эдвард, что бы ни случилось, помни. Ты – наш сын. Наша гордость. Наше всё. Мы всегда поймем, поддержим тебя, найдем выход. Только не закрывайся в себе. Пожалуйста. - Говоришь моими же словами. – Юноша улыбнулся, чмокнув Эсме в щеку, и затормошил ее, заставив сдавленно рассмеяться. – Не беспокойся, мам. Я справлюсь. Пойду пройдусь. Легко встав с места, он поспешил выйти из комнаты, и, оказавшись на улице, смог наконец – то сбросить маску непринужденности, которую надел для Эсме. Он спиной чувствовал ее взволнованный взгляд, которым она провожала его, и от этого ощущал себя еще хуже. Она не очень – то и поверила ему. Наверняка, уже позвонила Карлайлу… Отец будет недоволен. Ну и пусть. Ведь каждый имеет право на выбор. А он все – таки все больше склоняется к тому варианту, чтобы в корне изменить свою жизнь. Вернувшийся рано утром Карлайл застал свою супругу в растрепанных чувствах. Эдвард не пришел домой ночью, и в совокупности со странным разговором, девушка просто не находила себе места, гадая, что происходит с ее сыном. Едва мужчина поставил сумку в коридоре, как Эсме бросилась в его объятия, спрятав лицо на широкой груди. - Что произошло, милая? – Руки Карлайла, обвившие ее талию, как всегда, приносили с собой успокоение и тепло, и девушка рвано вздохнула, еще крепче прижимаясь к любимому. – Я же вижу, ты сама не своя. - Эдвард… Карлайл, он… - Она расстроенно закусила нижнюю губу, в отчаянии комкая ворот его пиджака. Мужчина заметно напрягся, боясь услышать подтверждение своих страхов. – Он не пришел сегодня ночью домой. Я безумно беспокоюсь, ведь с ним могло что – то произойти. Еще этот странный разговор… - Успокойся, родная. – Теплые мягкие губы коснулись ее лба, и девушка невольно улыбнулась, робкой и грустной полуулыбкой. Взяв ее за руку, Карлайл повел жену за собой, и, опустившись на диван, привлек к себе, смыкая руки в кольцо бережных и любящих рук, обнимая любимую. – Быть может, наш сын ушел в горы, на охоту. Я уверен, что с ним все в порядке, и спустя пару часов, Эдвард вернется. А теперь, расскажи мне о вашем разговоре. По мере рассказа мужчина мрачнел все больше, но старался не подавать вида, чтобы не пугать девушку. Его опасения, кажется, не беспочвенны. Похоже, Эдвард вновь вышел из – под контроля. Ситуация становится опасной, в первую очередь, для него самого. - Мне страшно, Карлайл. Я не вынесу, если с Эдвардом что – то случится. - Когда он вернется, Эсме, я поговорю с ним, обещаю. Все будет хорошо. Девушка вздохнула, привычно уложив голову на сильное мужское плечо, и тихо прошептала: - Я не смогу потерять своего сына еще раз. - Милая, я тоже о нем беспокоюсь. Но поверь, Эдвард очень умен и осторожен. У него, скорее всего, обычный подростковый бунт. Ну и кого ты пытаешься обмануть, Карлайл? Самого себя, или Эсме тоже? Безусловно, он сказал так ради ее хоть малейшего спокойствия, но что будет, когда она узнает правду? Их сын на грани того, чтобы нарушить установленные в семье запреты. Как ни тяжело было это признать, но факт остается фактом. - Мне очень хочется верить в твои слова, милый. Очень. Но материнское сердце не обманешь. Постепенно, в родных объятиях, Эсме смогла совладать со своими эмоциями, затолкав ужасающее чувство страха как можно глубже. Карлайл медленно поглаживал ее плечи, искоса бросая взгляд на часы. Час шел за часом, минуты казались вечностью, и, когда спустя три часа хлопнула входная дверь, мужчина испытал значительное облегчение. Как ни в чем не бывало, юноша вошел в гостиную, успев прочесть тревожные мысли родителей. Он прекрасно понимал, что его поведение причиняет им боль, но ничего не мог с собой поделать. Тот вечер полностью перевернул его представление о мире. - Сынок, ну нельзя же так, я всю ночь не находила себе места! – укоризненно произнесла Эсме, протянув к нему руки для объятий. Без особого энтузиазма Эдвард позволил ей это, и поймал на себе пристальный взгляд Карлайла: «Ты ничего не хочешь мне рассказать? Мне кажется, нам нужно поговорить», услышал он его мысли в своей голове, и хмыкнул, отпуская Эсме из объятий. - Я украду у тебя отца на несколько минут? Хочу ему кое-что показать. Эсме судорожно кивнула, сглотнув вставший в горле комок, и умоляюще посмотрела на супруга, безмолвно призывая его быть мягче в разговоре с сыном. Карлайл кивнул, кратко чмокнув в макушку девушку, и быстрым шагом поднялся вслед за Эдвардом в его комнату. Юноша сел на край кровати, и мужчина, вошедший следом, не стал долго тянуть время в ожидании, выпалив: - Ты пил кровь человека? Ответом ему послужил стон сквозь стиснутые зубы, и Эдвард, уткнув лицо в сложенные ладони, глухо ответил: - Все гораздо сложнее, чем ты думаешь. - Тогда расскажи мне все. Как есть, не тая. Он, тяжело вздохнув, присел рядом с сыном, положив широкую ладонь на его плечо. Юноша, вскинув голову, уставился прямо перед собой, и тихо начал свой рассказ: - Это произошло случайно. В тот вечер я забрел на окраину города, в трущобы. Мое внимание привлекли тихие всхлипы в одной из подворотен. Девушка еле слышно умоляла о помощи, в бессилии давясь слезами. Следом я услышал чужие мысли. Отец, если бы ты только слышал, о чем думал тот мерзавец… Это настолько мерзко, настолько отвратительно, я даже не могу повторить это вслух. Я рванулся на помощь, не раздумывая.- Эдвард передернулся, словно от удара током, болезненно наморщив лоб. – Он приставал к юной девушке, и если бы я не вмешался…Она была бы мертва. - Сынок…что произошло тогда? - Я оттащил этого урода в сторону, хорошенько встряхнув за шкирку, и прижал к кирпичной стене в том переулке. Ощутив грубую мужскую силу, он тут же растерял всю свою браваду перед женщиной, его глаза забегали, он стал умолять отпустить его. Девушка, получив свободу, смогла сбежать, и я уверен, что с ней все было хорошо. – Он говорил все тише, и тише, подходя к финалу своего рассказа. Его плечи опустились так низко, словно на них лежал огромный груз. – А потом…мне вскружил голову запах крови человека. Это смешалось с безумной яростью, и я не сдержался… Карлайл тихо охнул, закрыв помрачневшее лицо ладонями. Все так, как он предполагал, и даже хуже. И в случившемся есть его вина. Он должен был продолжать контролировать юношу, но расслабился слишком рано, доверившись ему. Совладав с собой, он заглянул в грустные глаза сына, и попытался приобнять его, но Эдвард отшатнулся в сторону. - Сын, ты помнишь, чему я учил тебя? Любой человек, любое существо имеет право на жизнь. И не нам его отнимать. - Не надо нравоучений, Карлайл! Я ведь по-своему прав! - Тихо, Эдвард! Этим мы и отличаемся от других – наша семья никогда не переходила черту. Юноша вскочил, чувствуя, как внутри него бурей вскипает безумная ярость. Медовые глаза угрожающе блеснули, когда он склонился над отцом, злобно прошипев: - Неужели ты думаешь, что было бы лучше, дай я ему убить ту несчастную? А сколько таких мерзавцев еще блуждает по свету? Разве мы, имея такую силу, разве я, имея способность читать мысли, не имею права сделать мир лучше? - Ты не монстр, Эдвард! Ты не имеешь права вершить правосудие таким способом! Убивая людей, пусть даже и плохих, ты калечишь свою душу! Взгляни на себя! – Карлайл невольно повысил голос, выпрямившись во весь рост, и смело глядя в глаза сына, надеясь встретить взгляд прежнего Эдварда. - Ты безгранично добр, тактичен, талантлив! Ты пожалеешь о содеянном, сын! Одумайся! - Я уже жалею, Карлайл. Жалею, что все эти годы ты сдерживал во мне эту силу, эту жажду людской крови. Ты навязал мне свою диету, образ жизни! Ты не дал мне права выбрать свой жизненный путь! И теперь, когда я, наконец нашел себя, ты, вместо того, чтобы поддержать меня, читаешь мне лекцию! - Отец заботился о тебе, Эдвард! – раздался тихий голос Эсме, неслышно вошедшей в комнату, заметившей, что разговор резко перешел в ссору. Юноша замер, увидев взгляд девушки, в котором плескалась бездна боли и отчаяния. В груди болезненно заныло, от осознания того, какую боль он сейчас причинил той, которая любит его всем сердцем. - Прости, мам. Прости. Мне жаль. - Эдвард, я столько сил вложил в тебя, я воспитал тебя, как собственного сына! Ты не можешь вот так легко все взять и разрушить! Эти слова прозвучали ему уже вслед, поскольку юноша, печально покачав головой, и бросив последний печальный взгляд на Эсме, попросту в доли секунды исчез из родного дома. Его гнала прочь злость и обида от непонимания и неприятия приемной семьи. - Эдвард! – раздался истошный, исполненный боли крик Эсме, и она бросилась следом, за тем, кого так любила и боялась потерять. Промчавшись по лестнице, уже у самого входа, ее остановил подбежавший Карлайл, схватив за плечи. Девушку колотило, словно в ознобе, губы дрожали, она была готова вот – вот сорваться в истерике, выглядывая след ушедшего сына за плечом Карлайла, и пытаясь вырваться из его рук. - Эс, останься дома. Пожалуйста, я не хочу, чтобы ты пострадала. Я постараюсь его найти, прошу тебя, доверься мне. - Верни мне его! – дрожащие пальцы вцепились в предплечья мужчины, и Карлайл вздрогнул, видя ту самую, прежнюю боль, от потери ребенка, в ее глазах. О Боги, только не это, только не замыкайся в себе вновь. – Верни мне моего сына! Карлайл, не желая терять времени, едва заметно кивнул, и поспешно скрылся из вида, надеясь найти след сына. Оставшись одна, Эсме взвыла, чувствуя жуткую, опустошающую боль в грудной клетке, словно там образовалась гноящаяся кровоточащая рана. Сползая по стене коридора вниз, на пол, ей оставалось только надеяться, что Карлайлу удастся вернуть сына домой. Словно безвольная кукла, обхватив колени руками, девушка раскачивалась из стороны в сторону, в волнении кусая губы. Ее сын, ее вновь приобретенный сын…нет, судьба не может быть настолько жестока, чтобы допустить то, что она потеряет еще и Эдварда. Куда делся ее любящий и тактичный сын, пусть временами ворчливый, колкий, но такой родной… Он всегда знал, как утешить, как поднять настроение, именно с ним ей было так легко и спокойно первое время после обращения. Она всегда мечтала именно о таком наследнике. Ее родной сын, вероятно, был бы таким же. Да, она не качала, будучи он малышом, Эдварда на руках, не пела ему колыбельные, и не играла в прятки. Но разве от этого она любила его меньше? Из глаз скатились предательские слезы, и Эсме поспешно вытерла их ладонями, едва слышно всхлипнув. Зато они подолгу говорили о жизни, искусстве, стремлениях и мечтаниях. Он был для нее одновременно и сыном, и лучшим другом. Эдвард стал ее смыслом жизни, после Карлайла. Боги, только бы они вернулись вместе, только бы удалось поговорить с ним еще раз! Это подростковый бунт, иначе бы он никогда не наговорил Карлайлу таких дерзостей. А бунты дети обычно перерастают… Но час шел за часом, а мужчин все не было и не было. Уже начало смеркаться, когда дверь тихо скрипнула, и в прихожую вошел Карлайл, включив свет. Эсме подняла голову с колен, в надежде глядя на супруга, но, судя по его опечаленному лицу, найти Эдварда ему не удалось. - Я сделал все, что мог, милая. Он словно провалился под землю. Боль вновь всколыхнулась в ней, начисто лишая рассудка. Словно кипяток пробежал по жилам, заставив тело содрогнуться от ощущения жара глубоко внутри себя. Ярость волной, вслед за болью, вырвалась на свободу, заставляя потерять над собой контроль. Рывком поднявшись на ноги, Эсме со злостью процедила, глядя в глаза Карлайла: - А ведь это твоя вина! Я просила тебя быть с ним мягче! Не надо было на него давить! Мужчина попытался взять девушку за руку, но она резко отбросила его ладонь, даже не заметив, что ее слова причинили ему боль. - Это твоя вина, Карлайл! Твоя! - Эс, успокойся! Кто мог предположить, что Эдвард свернет с правильного пути? - Ты должен был это предотвратить! Но не смог! Ты лишил меня сына! - Эсме, я очень переживаю, как и ты! Он и мой сын тоже! Пожалуйста, не делай мне еще больнее! Он вновь попытался ее обнять, но девушка резко оттолкнула его, и умчалась в свою бывшую комнату, громко хлопнув дверью. Карлайл остался в растрепанных чувствах, и тоже ушел в свою комнату, стараясь не обращать внимания на слова супруги. Ей тяжело. Как и ему. Полетел в угол сброшенный пиджак, и мужчина сел в кресло, расстроенно выдыхая. Его сын, по сути, частица его самого. Он оставил их. Тот, кем он гордился, в ком видел отголосок самого себя. Печальный вздох сквозь стиснутые зубы, до боли сжатые кулаки. Сынок, как же так… Останься он, и медленно, шаг за шагом, они бы отговорили не делать глупости. Пусть временами непокорный, мрачный, ершистый, но он его сын. Безумно любимый сын. Его преемник. Сколько дорог они прошли вместе, сколько всего испытали! Разве можно было тогда предположить, что дух непокорства все еще живет в нем? Эдвард тогда смотрел на мир с восторгом первооткрывателя, задавая тысячи вопросов, которые выливались в целые дискуссии. Он был его сыном, его спутником, его другом. Они учились друг у друга, идя по жизни бок о бок, и опираясь на плечо в трудные минуты. Неужели эту связь так легко было разрушить… Тихие шаги прорезали напряженное молчание, и затихли за спиной мужчины. Эсме словно не решалась потревожить его, осознав, насколько глубоко переживает ее супруг, и как она не права. Нельзя быть такой эгоисткой в своем горе, оно у них одно на двоих. На его плечи опустились изящные женские руки, заключая в нежные объятия. Девушка тихо вздохнула, уткнувшись лбом в родное плечо. Карлайл грустно улыбнулся, но промолчал, давая Эсме возможность самой произнести это: - Прости меня, милый. Я была просто не в себе. Все это вывело меня из равновесия. - Не извиняйся. Он мягко потянул ее за руку, призывая присесть на свои колени, и почувствовал себя немного лучше, когда любимая прижалась к нему, вновь едва слышно вздыхая. - Мне так стыдно. - Перестань, прошу. Твои эмоции вполне объяснимы. - Я не о том. Мне стыдно за то, что мы оставили Эдварда одного, уехав на остров. Останься мы здесь – ничего этого бы не случилось. Карлайл вздохнул, зарываясь носом в пряди волос супруги, и крепче обнял ее, едва слышно произнеся: - Родная, это не так. Эдвард относительно спокойно перенес обращение. Я говорил, что возможно, бунт проявится позже. Моя вина в том, что я оказался к этому не готов. Не подобрал нужных слов. Не остановил. Не предостерег. - Не вини себя, не стоит. – Эсме повернула к себе за подбородок его печально опущенную голову, вынудив посмотреть в свои глаза. В темных глазах Карлайла плескалось бескрайнее отчаяние и чувство вины, и девушка еще раз мысленно обругала себя за срыв на нем своего зла. – Ты многое вложил в него. Быть может, со временем он все поймет. - Я надеюсь. – Тихо ответил мужчина, сжимая в объятиях супругу, свою теперь единственную ценность в этом бренном мире. Он не перестанет искать следы Эдварда, не сдастся так просто. И быть может, ему удастся вновь спасти своего сына… День шел за днем, утро сменял вечер, неспешно минуты, часы, секунды отмеряли свой ход. Нелегко было принять уход Эдварда, ох, как нелегко. Они так и не смирились с этим, даже спустя полгода после его исчезновения. Карлайл по своим каналам все время выяснял о возможном появлении сына в других вампирских сообществах, коммунах, но все было тщетно. Лишь изредка в газетах мелькали заголовки о нападениях на людей, таинственных исчезновениях. И как ни печалило это сердце Карлайла, он понимал, что, скорее всего, здесь дело рук его сына. Их отношения с Эсме пошатнулись, но не рухнули, под чувством тревоги и вины перед Эдвардом. Они поддерживали друг друга, стараясь взять на себя частичку боли партнера. Карлайл не хотел оставлять ее одну в доме, где каждый уголок напоминал Эсме о пропавшем сыне. Именно поэтому он стал часто брать ее с собой в больницу, усаживая в кабинете за бумажной работой, приказав персоналу не беспокоить свою супругу. Помогая мужу, девушка слегка отвлекалась от своей печали, и хоть немного, но на сердце становилось легче. А возвращаясь домой, она всегда первым делом открывала дверь в комнату Эдварда, и, постояв несколько минут на пороге, вдохнув воздух, пропитанный пылью и пустотой, вновь закрывала ее, бросаясь в объятия мужа. Карлайл, понимая и разделяя ее боль, только и мог, что шептать слова утешения, уговаривая и себя, и ее, что все будет хорошо. Все, что у них осталось в этом мире – это их чувства, и ничего не могло разрушить эту связь. - Знаешь, что меня больше всего расстраивает? В нашей вампирской ипостаси? В один из вечеров они сидели у камина, и Эсме, свернувшись на ковре в клубочек, уложила голову на колени мужчине, и мрачно смотря на полыхающее пламя, тихо задала этот вопрос. Карлайл улыбнулся, мягко перебирая пряди ее волос, и спросил: - И что же? - Мне не качать на руках нашего ребенка. У нас никогда не будет своих детей. В ее голосе зазвучала тоска и грусть, и она тихо вздохнула, задумчиво чертя кончиками пальцев по ковру. Эсме безумно хотела этого – зачать, выносить ребенка от мужчины, которого боготворила…но этим мечтам никогда не суждено было сбыться. Карлайл тяжело вздохнул, печально качая головой. Еще одно их общее горе. Ведь он хотел того же самого. Он сгреб девушку в охапку, привлекая к себе, и почувствовал, как она крепко обнимает его в ответ, словно пытаясь молчаливо утешить. - Милая, это одна из тех самых причин, которые приносят мне боль. Я бы тоже хотел иметь наших, родных детей. Будь это девочка – она была бы такой же милой и ласковой, красивой, как ты. – Мужчина краем глаза заметил, как девушка улыбнулась сквозь слезы, тихо всхлипнув. – А если бы родился мальчик, я вырастил бы его как настоящего мужчину. Мужчину, способного отвечать за себя и за свои поступки. Он бы ценил и уважал женщин, оставаясь честным перед собой и окружающими. Я бы носил тебя на руках всю беременность, сдувал пылинки, выполнял все дела по дому сам. Ушел бы с работы, ради того, чтобы каждое мгновение видеть, как растет наш малыш. Видеть его первую улыбку, слышать первый смех, увидеть первые, робкие шаги. – Карлайл грустно улыбнулся, погладив любимую по щеке кончиками пальцев, тихо продолжив рассказ о своих мечтах.- Бросил работу, чтобы не пропустить ни одной важной секунды, находясь неотлучно рядом с вами. Я бы катал его на спине, а он заливисто смеялся на весь дом. Я бы бесконечно о нем заботился так, что ты даже в шутку немного ревновала. Все делал бы сам. Мы бы спорили с тобой за право читать малышу сказки, кому его сегодня купать, кому поиграть с ним. А он бы крепко обнимал нас маленькими ручками, и не было бы никого в мире счастливее нашей семьи. Эсме печально вздохнула, невесомо коснувшись губами его виска, и прижалась к мужу, стараясь поддержать в этом молчаливом объятии. Они никогда раньше не затрагивали эту тему, поскольку оба понимали, что это очень печально. Карлайл обнял ее, чувствуя опустошающую внутреннюю боль от осознания того, что этим мечтам никогда не сбыться. Они надолго замолчали, без слов понимая друг друга. Эдвард заполнил собой эту недостающую брешь в их семье, и с его уходом осталась только огромная черная дыра, которая разрасталась с каждым днем. - Мы потеряли нашего сына, Карлайл. Как думаешь, Эдвард был с нами счастлив? Голос Эсме звучал приглушенно, она с усилием заставляла себя говорить, превозмогая внутреннюю боль. - Я уверен, наш сын был счастлив с нами. Так бывает, родная. Так бывает. Дети иногда выходят из-под контроля. - Вспоминает ли он о нас… - Конечно. Однажды он поймет, что был неправ по отношению к нам. И вернется. Обязательно вернется. И да, Карлайл был прав. Не было ни дня, чтобы Эдвард не вспоминал о приемных родителях. Злость на отца довольно быстро прошла, уступив место прощению. Он безумно жалел, что причинил боль Эсме, зная, как она его любит. Стыдился своего срыва перед Карлайлом, который вложил в него душу. Иногда юноша порывался вернуться, или оставить письмо у дверей, что с ним все хорошо. Лишь бы успокоить их. Но боялся, что Карлайл не сможет понять и принять его новый образ жизни. А отступать от своих принципов Эдвард не желал. Каждый раз, убивая законченных мерзавцев, он тешил себя мыслью, что совершает зло во благо. И свято верил в это. Так, в этой кромешной тьме, шли месяцы, складываясь в годы, и вскоре, внезапно оглянувшись назад, юноша словно увидел себя со стороны – бездушный убийца, охотник за преступниками, оставляющий кровавый след за собой. Это заставило его вздрогнуть от осознания того, кем он стал. Вздрогнуть. Но не отступить от своих принципов. Зимы сменялись веснами, время летело, стремительно переворачивая листы календаря. Свыкнувшись частично с отсутствием Эдварда, семейная пара жила лишь воспоминаниями о нем, и это было все, что у них осталось. Когда Эсме думала, что Карлайл полностью погружен в работу, то тихо входила в комнату сына, несмело касаясь его вещей ладонью. В те минуты ей казалось, что он просто вышел куда – то, и сейчас вернется. Тоска по сыну снова разрывала ее душу, и Эсме вновь и вновь пыталась уверить себя, что с Эдвардом все хорошо. Она сохранила в комнате все, как было: открытую книгу, лежавшую в кресле, разбросанные нотные листы, ежедневник с листами для пометок, исписанный его изящным почерком. Все было так, как Эдвард оставил в тот страшный день… И, хотя больше вслух этого не произносили ни Карлайл, ни Эсме, они все еще надеялись, что однажды их сын вернется. Вот и сегодня, она вновь, даже сама не понимая, как, оказалась в его комнате. Ступая по скрипучим половицам, Эсме прошлась по комнате, и остановилась у рояля. Свет луны бил в окно, играя бледными бликами по гладкой поверхности рояля. Ее сын так любил играть на нем… Тонкие пальцы пробежались по клавишам, извлекая на свет печальный перелив. А воспоминания унесли девушку на три года назад, в тот день, когда они вернулись из медового месяца. Едва молодожены переступили порог, как Эдвард, радостно хохоча, стиснул их в объятиях, фактически повиснув на них обоих. - Задушишь, медвежонок! – сдавленно прошептала она, выворачиваясь из его рук, и ласково расцеловала в обе щеки, передав эстафету супругу. Карлайл крепко обнял сына, похлопав по спине, и привычно взъерошил его пряди волос, но Эдвард даже не обратил на это внимания. Юноша весь сиял от радости, явно устав от одиночества. Еще бы, практически месяц прожить одному, не имея никакой возможности связи с родителями. Безусловно, периодически звонила Таня, справляясь о нем, но, как обычно, их спокойного разговора хватало только лишь на пару минут, а дальше начинался обмен колкостями. - Я скучал, и у меня явный дефицит общения! Так что готовьтесь, я вас сегодня никуда не отпущу!– он вновь обнял родителей, и подтолкнул их в комнату, намереваясь услышать долгий и подробный рассказ об их отдыхе. Эсме резко вынырнула из воспоминаний, невольно сравнив тот образ счасливого Эдварда, и того Эдварда, который решил уйти… а ведь между этими переменами прошло всего – то несколько недель. Неужели он еще тогда был готов уйти? Обдумывал, планировал… Если так, то он очень хорошо скрыл это, поскольку она совершенно ни о чем не догадывалась. Вновь коснувшись клавиш, Эсме опять погрузилась в воспоминания… - Ма-а-а-м! – Эдвард окликнул ее, просунув в щель двери свою хитрую мордашку. Карлайл работал у себя в кабинете, поэтому девушка оказалась предоставлена сама себе. – Можно тебя на минуточку? - Конечно, сынок. Ведомая его рукой, она оказалась в комнате сына. Отблеск заката, просачиваясь в приоткрытое окно, рассеивался мягким светом, отражаясь в полированной глади рояля. В вечернем полумраке комнаты лицо Эдварда было крайне серьезным. Он подвел Эсме к креслу, усадив ее, и взглядом попросил не говорить ничего, и не задавать лишних вопросов. Девушка только лишь потрясенно кивнула, наблюдая, как сын садится за рояль. Что он задумал, интересно? Откинув крышку, он едва заметно улыбнулся, чувствуя легкое внутреннее волнение, и тихо произнес: - Эсме, ты стала для меня второй матерью. Ты открыла для меня давно забытые чувства, подарила то материнское тепло и ласку, в которой я так нуждался, не признаваясь в этом сам себе. И этот этюд я посвятил тебе. Девушка тихо охнула, ощутив болезненный спазм в горле, растроганная до глубины души. Сцепив ладони, она с бескрайней любовью смотрела на сына, под руками которого оживала музыка. Тонкие пальцы касались клавиш, срывая первые несмелые звуки. Робкие, тихие, словно невесомые удары капель дождя по стеклу, они соответствовали самой Эсме: нежные, манящие, изящные. Эдвард улыбнулся матери, заметив, как она прикрыла глаза, наслаждаясь его творением. Музыкальные капли дождя превратились в журчащий ручеек, раскрываясь постепенно, совсем как Эсме, которая вновь училась доверять и любить. Под его пальцами рождалась целая поэзия, все его чувства – любовь, сострадание, привязанность, страх за приемную мать, все это отразилось в следующей части, когда музыка зазвучала резче, звонче, словно пробуждаясь ото сна. Эдвард играл самозабвенно, отдавая всего себя, вложив всю свою душу в этот этюд. Дойдя до пика, мелодия стихла, вновь уступив место нежным переливам, показывая, что, несмотря на бури, если ты любишь, и любим – ты преодолеешь все. Если у тебя есть родные – ты несказанно богат. Если тебе есть куда идти, и тебя там ждут – это и есть счастье. Когда стихла музыка, отзвенев последними аккордами, то Эдвард увидел, что по щекам Эсме катятся слезы, несмотря на то, что ее глаза закрыты. Подойдя к ней, он присел на корточки, и осторожно взял ее за руки: - Это мой свадебный подарок. Для вас. Я хотел, чтобы ты услышала его первой. Крепко обняв юношу, девушка молчала, потрясенная этим проявлением чувств. В конце концов, она едва слышно проговорила, сдавленным от избытка эмоций шепотом: - Сынок, это было просто великолепно. Спасибо. Спасибо за то, что впустил в свою жизнь. - Спасибо за то, что открыла передо мной новый мир. Ты мать моих стремлений и целей, Эсме. Девушка вздрогнула, испуганно заморгав, почувствовав жуткую боль в своей груди. Мальчик мой, где же ты… Неслышно скрипнула дверь, и в комнату вошел Карлайл, как всегда, точно знавший, где искать супругу. Заметив ее расстроенный взгляд, он приобнял супругу, и Эсме рвано вздохнула, прижимаясь к любимому. Рядом с ним всегда становится легче. - Я безумно скучаю по Эдварду, Карлайл. - Я тоже, милая. - Надеюсь, у него все хорошо… Что он вообще жив. Мужчина заметно напрягся, до боли стиснув зубы. Как же тяжело слышать вслух свои собственные страхи. Девушка, заметив это, ласково провела ладонью по его щеке, словно умоляя не терзать себя заживо. - Если бы с ним что – то произошло, мы бы почувствовали это. Он же наш сын, мы с ним связаны духовно. Его взгляд словно померк, когда он произносил эти слова. Перед внутренним взором возникло очередное воспоминание… - Ты снова так грустен, Эдвард. Что случилось? Юноша молчал, глядя прямо перед собой потухшим взором. Карлайл видел, что его что – то гложет, но вот что – понять не мог никак, и как бы он не расспрашивал в такие моменты, сын никогда не доверялся ему. - Эдвард, ты можешь со мной поделиться, если только захочешь. Я всегда выслушаю тебя. - Мне не дали даже попрощаться с моей матерью. Она ушла, а я не смог проводить ее в последний путь. Иногда я вижу ее, как наяву, и она говорит, что мы никогда не встретимся. Спрашивает, где же я, почему не прихожу к ней. Ты обратил меня, и затем я оказался здесь, и не выхожу уже третий месяц. - Ты же знаешь, что это очень опасно. Ты недостаточно умеешь контролировать свою жажду, Эд. Его преемник хмыкнул, расстроенно колупая торчащую из подушки нитку. Конечно, он знал это, но желание увидеть последнее пристанище своей матери было намного сильнее опасности, которую он мог понести. Ну и зачем ему было это знать, если он не собирается ничего менять? Неожиданно Карлайл, словно решившись на что – то, встал, потянув за собой и юношу. В конце концов, Эдвард лишен слишком многого, и он просто не имеет права на то, чтобы забрать у него и право попрощаться. Тот удивленно посмотрел на него, словно не понимая, зачем он сейчас это сделал. - Идем. Только держи себя в руках, а я помогу тебе. Помни, что нельзя поддаваться зову человеческой крови. Они долго шли пешком, закоулками и пустынными улочками. Эдвард с удивлением, словно вновь открывал для себя этот мир, ведь вампирское восприятие очень отличается от человеческого. Он слишком долго не бывал на улицах города, и здесь так многое изменилось. Благодаря низко надвинутому капюшону, юношу не узнал бы никто из и так очень редких прохожих. - Стой здесь. В двадцати метрах от них стояла сухонькая старушка, дрожащими пальцами сжимавшая красивый букет маргариток. Эдварду пришлось напрячь всю свою внутреннюю силу, чтобы избежать этого соблазна человеческой крови, который будоражил разум. Вскоре Карлайл вернулся, и они вновь зашагали по пустынным улицам. - Куда мы идем? Мужчина промолчал, сворачивая в один из безлюдных переулков, встретивших их звенящей тишиной. Неудивительно, время довольно позднее. Они повернули еще раз за угол, и оказались перед кованой железной оградкой, за которой начиналось больничное кладбище. После смерти Элизабет, чувствуя за собой вину по отношению к ее сыну, Карлайл подключил все свои связи, чтобы добиться для миссис Мейсон отдельной могилы, а не той жуткой ямы, в которой хоронили всех умерших из – за нехватки времени и места для могил во время эпидемии. Он сослался на просьбу дальних родственников, и, щедро расплатившись, организовал тихие, быстрые похороны. - Ступай, Эдвард. Ее могила крайняя справа. Карлайл протянул ему букет, и юноша, потрясенно посмотрев в глаза создателя, дрожащими руками взял цветы, затем робко шагнул на территорию кладбища. О чем он говорил, глядя на имя и фамилию на надгробье, мужчина деликатно не слушал, но видел, как вздрагивают плечи юноши. Эдвард опустился на колени, коснувшись губами холодного мраморного памятника, безмолвно замер на несколько минут, прижавшись к нему лбом и закрыв глаза. Мужчина не торопил его, зная, как это важно – дать волю своим чувствам. Выплеснуть скопившуюся боль. Попрощаться с той, кого он любил больше жизни. Юноша с трудом встал с колен, и, оставив у могилы букет цветов, еще раз коснулся губами выбитой надписи, после чего, все время оглядываясь, вернулся к Карлайлу. Тот слегка приобнял его за плечи, и двинулся вместе с ним обратно, стремясь скрыться в переулках. Пропустив сына вперед, он обернулся через плечо, бросив взгляд на могильный холмик, и тихо произнес: - Элизабет, я выполнил твою просьбу. Я спас его. Спи спокойно. - Милый? – Эсме встревоженно заглянула в его глаза, заметив в них потаенную боль и тревогу. – Все хорошо? - Да, родная. Просто задумался. В тот вечер они еще долго сидели у камина, тесно прижимаясь друг к другу, словно впитывая боль и страдания супруга. И таких вечером было еще очень, и очень много, на протяжении почти трех лет. Наполненных ожиданием, тоской и надеждой. Светлой надеждой на возвращение своего сына. И если для безутешной пары в эти годы горело тепло надежды, то для Эдварда эти года были погружены во мрак. Иногда он словно пробуждался от сна, в ужасе глядя на свои руки, и ему казалось, что они окровавлены. Иногда он начинал задумываться о правильности своего пути. Иногда юноше так хотелось ощутить тепло материнского объятия, и услышать голос, который скажет, что все будет хорошо. Иногда он отчаянно желал услышать смех Карлайла, и его слова о том, что он гордится своим сыном. Ему было одиноко. Скитаясь по штатам, он вершил правосудие, прячась по заброшенным домам и складам. За все это время Эдвард осознал одно - отец был прав, говоря, что без семьи очень трудно, а порой и невозможно жить. Но как бы не скучал юноша, как бы не жалел о содеянном, от избранного пути он не отступил, даже мучаясь в сомнениях, но частично продолжая верить в правильность своего выбора. До того самого, рокового вечера. Лил дождь, холодный и безучастный, омывая город, будто слезами. Капли воды, собираясь в лужи, застаивались на улицах, не имея возможности к оттоку, отчего казалось, что здесь своего рода маленькая Венеция. Звезды, отражаясь в зеркальной водной глади, выглядели размазанными пятнами из-за искусственной ряби, созданной каплями дождя. Дождь своего рода волшебник, дарящий чертам города новую жизнь. «Карлайл всегда любил дождь», некстати вспомнил Эдвард, и подтянул повыше воротник пальто. Он шел по улицам города, безразлично ступая в ледяные лужи, и люди, смотревшие на него из окна, даже жалели бедного, промокшего насквозь прохожего. Хорошо, что на улице темно, и не видно алых глаз, сверкающих в ночи. Очередной поворот привел его в тупик, куда только что свернула его жертва. Спрятавшись в тени, Эдвард прижался к стене, наблюдая, как мужчина в сером пальто небрежно закурил, тревожно оглядываясь по сторонам. Он словно и не заметил шедшей за ним по пятам тени, и сейчас, явно ожидая кого – то, в нетерпении переминался с ноги на ногу. Мерзавец… Алые глаза Эдварда сощурились, когда он резко шагнул на свет, выпрямившись во весь рост, вмиг из разом задрожавших рук незнакомца выпала сигарета, и это заставило юношу ехидно усмехнуться. - Негоже сорить на улице. Мама не научила тебя соблюдать порядок? Он, как и всегда, не смотрел на свою жертву, глядя в сторону, лениво растягивая губы в усмешке. Ему и так было понятно, по участившемуся пульсу жертвы, что мерзавцу страшно. Безумно страшно. Почти так же, как было страшно тем изнасилованным месяц назад девушкам. - Что вам нужно от меня? Оо, это ты зря, старина. Зря ты подумываешь попытаться сбежать. Не выйдет. Всего один шаг, и Эдвард перекрыл ему пути к бегству, встав в проеме, ведущем из тупика. - Возмездие. – Хрипло ответил он, резко метнувшись к незнакомцу, и, толкнув его к кирпичной стене, намертво пригвоздил к ней, сильной рукой схватив за шею. Мужчина захрипел, хватаясь за ладонь юноши, тщетно пытаясь разжать его хватку.- За то, что ты совершил месяц назад, урод! - Прошу Вас, пощадите. – В голубых глазах жертвы плескалось отчаяние, смешанное с приступом ужаса. Вот он, его конец. – Мне страшно! Эдвард лишь усмехнулся, услышав эту просьбу, оскалив клыки, отчего мужчина заверещал, задрыгал ногами, судорожно хватая ртом воздух, и намочил штаны в паническом ужасе, наведенном на него вампиром. - Страшно тебе? – он впервые за все время посмотрел в глаза своей жертвы, и вздрогнул, увидев там отражение самого себя. Перекошенное злобой бледное лицо, алые глаза, сверкающие гневом, оскаленные зубы. Увиденное потрясло его. Разве таким монстром он был раньше? А где теперь та грань между прежним и нынешним Эдвардом Калленом? Осталось ли что – то от него прежнее? – А тем изнасилованным девушкам? Им было не страшно? Три секунды, и все было кончено. Он просто перекусил этому мерзавцу сонную артерию, и бросил истекать кровью, чувствуя ее внезапно ставший мерзким вкус. Глядя на то, как он бьется в предсмертной агонии, Эдвард внезапно испытал отвращение, сменившееся ужасом. Боги, кем же он стал? Чем он сейчас лучше этого негодяя? Разве есть оправдание убийству, в любом его проявлении? Взглянув на свои руки, юноша сам нашел ответ на свой вопрос. Он стал чудовищем… За окном весь вечер лил дождь, и Эсме проводила время, как и всегда, сидя у камина с книгой на коленях. Глядя на буквы невидящим взором, она вновь мысленно была с ним, ее сыном. Все ли у него в порядке…хотя бы знать, что он жив, что все хорошо, было бы за радость. Работавший с бумагами Карлайл изредка поднимал на жену взгляд, чувствуя то же самое, что и она. Безмолвное молчание между ними отнюдь не тяготило, а скорее, сплачивало их в одно целое. Горе еще больше сблизило супругов, хотя порой им было очень нелегко, когда печаль накрывала их с головой. - Эдвард всегда ворчал, что ты слишком много работаешь. - Да. Еще до тебя, он шутил, что мне нужно жениться, ради того, чтобы перестать жить на работе. Эсме печально улыбнулась, и, отложив книгу в сторону, быстро подошла к мужчине, присев на край его кресла. Взяв ладонь супруги, Карлайл коснулся ее губами, и накрыл своей ладонью, сжав в утешающем жесте. - Ты женился, но меньше работать не стал. Его совет не сработал. Пара негромко рассмеялась, слегка разрядив этим напряженную обстановку, вызванную воспоминаниями о сыне. Едва отзвучал их грустный смех, как раздался негромкий стук в дверь, и, удивленно переглянувшись, Каллены метнулись в прихожую. Привычным жестом Карлайл задвинул за спину Эсме, закрывая собой, напрягшись, как струна, ведь время позднее, а они совсем никого не ждали. Щелкнула задвижка, и прихожую наполнил ветер, принесший с собой аромат мокрой от дождя земли. Приоткрыв дверь, Карлайл тихо охнул, почувствовав, как все внутри него сжалось в тугой комок, и резко распахнул дверь еще шире. За его спиной раздался негромкий возглас Эсме, которая прижала ладони к губам, не замечая струящихся по лицу слез. На пороге стоял Эдвард, промокший насквозь, но живой и невредимый. Карлайл с внутренней болью заметил молящий о прощении взгляд его алых глаз. Юноша словно не решался произнести то, что так терзало его сердце, виновато опустив голову, и поджав губы. Молчание затянулось, все будто не верили в то, что это все происходит наяву, что это не мираж, не иллюзия. Он вернулся, спустя столько времени, он здесь, он снова с ними! Эдвард, наконец, найдя в себе силы, приподнял голову, и, посмотрев на взволнованные родные лица, поймал встревоженный взгляд Карлайла, тихо произнеся: - Отец…Прошу, помоги мне…