***
У Том Марволо Риддла есть всё, о чём может мечтать мужчина за тридцать: квартира в престижном районе Лондона, дорогая машина, любимая работа. Начальство всегда довольно им, а от девушек нет отбоя. Казалось бы, чего ещё желать? Хм… Том думает, что нечего. А у судьбы совсем иные планы. Поэтому, когда мужчина, вернувшись после очередного удачного свидания со всеми вытекающими, застаёт в своей квартире сестру он готов рвать и метать. — Ты как сюда попала? — Это первый вопрос, который ты мне задаёшь?! — с нарочитой обидой в голосе интересуется темноволосая женщина. — Вообще-то, мы с тобой почти три года не виделись… — Отвечай! — Ты же сам дал мне ключи. Забыл? — Гермиона подходит ближе и хочет обнять брата, но тот отшатывается от неё, словно она дала ему физическую пощёчину. — Ладно, — выдыхает он, старательно избегая зрительного контакта с сестрой, — а зачем приехала? — Соскучилась. Мужчина машинально кивает, после, убрав свою верхнюю одежду в шкаф, уходит в комнату. Какая-то странная печаль отражается в карих омутах Гермионы, однако она не плачет, лишь обречённо пожимает плечами. Что ж, глупо было ожидать другого…***
Ночью Тому не спится. Он хочет выпить снотворное, увы, судя по всему, оно осталось на кухне. Мужчина уже хочет было открыть дверь, как слышит приглушенные рыдания и голос сестры. Странно… и как он раньше не заметил?! — Если хочешь, я буду какой угодно. Для тебя, для тебя одного. Только не бросай… молю. Риддл не может понять, что говорят в ответ, но и дураку понятно, ничего хорошего ждать не приходится. Его сестричка никогда не умела разбираться в людях. Вот и сейчас, наверное… — Клянусь! Я сделаю… как ты хочешь, — словно заговоренная, женщина повторяет эти слова. Будто это что-то может изменить. — Не говори так… я очень-очень-очень люблю тебя. Слышишь? Я безумно люблю тебя. Только тебя одного. Гермиона начинает плакать с новой силой, словно уже и не заботясь даже о том, услышит её Марволо или нет. Ей больно. Ей ужасно больно. — Я всегда хочу быть с тобой… пожалуйста… Том хочет ударить по стене, но сдерживается. Не хватало ещё, чтобы сестра всё поняла.***
Следующим утром Гермиона выходит на кухню и, заметив Тома, готова запрыгать от радости. — Блинчики. Ты готовишь блинчики! Прямо как… дедушка. Помнишь?! Это единственное, что он любил готовить, — продолжает женщина, так и не дождавшись ответа. Странно, Гермиону даже и женщиной-то называть не хочется. Выглядит моложе своих двадцати восьми, а уж ведёт себя и подавно. — Может, уже признаешься наконец… — В чём? — С какой целью приехала сюда? — Говорила же уже. — Соскучилась… серьёзно? Это всё, что ты смогла придумать, да? — в голосе Тома — яд, что разливается по телу, губит душу. — Не веришь? Зря. Впрочем, я люблю совмещать приятное с полезным. У меня выставка. В субботу. Придёшь? — надеждой искрят глаза Гермионы. — Пожалуйста… «Хм, а накануне в ней было больше чувств…» — думает Том, но отвечать не спешит. — Так… придёшь? — Чтобы умереть со стыда? — на несколько мгновений печаль опускается на лицо Гермионы, но после, взяв себя в руки, она начинает улыбаться. — Знаю, ты меня не так уж и сильно любишь, но… это совсем не значит, что я отстану от тебя, братик… (Не любит? Любит! Но совсем не так, как должен любить сестру…) — Пожалуйста… ну… братик. Ты же знаешь, кроме тебя у меня никого нет. — Да ну? — усмехается мужчина. — А кто же тот несчастный, которого ты буквально умоляла быть с тобой? — Ааа… ты об этом. Знаешь, Антонин тот ещё козёл, так что… лучше я останусь с тобой. Ты же не против, братик, да? — Завтракать будешь? — спрашивает Том так, словно до того они говорили просто о погоде. — Ну, пожалуйста. Я ведь только на пару дней. Честно-честно-честно, — темноволосая возводит руки в молитвенном жесте. Зрительный контакт длится всего пару секунд, но этого хватает, чтобы Том с отчетливой ясностью понял одно — он влип.***
Она стоит будто у обрыва. Сделает шаг, рухнет вниз, окажется на рельсах и всё… никто уже не спасёт. Кондуктор не успеет остановиться. — Ты что творишь?! — кто-то с силой тянет её назад. Гермиона оборачивается и с удивлением понимает, что это Том. Он очень зол. — Почему не на машине? — Знал, что ты опять что-то выкинешь, — бросает мужчина. Это даже больше походит на обвинение. — Да я ведь ничего такого не собиралась делать. — Ага, в те разы ты так же говорила. Голубые глаза Марволо пылают праведным гневом. Губы Гермионы вытягиваются в одну узкую линию. — Так, когда, говоришь, у тебя выставка? — спрашивает мужчина несколько минут спустя. Кажется, он обошелся с ней слишком грубо. — О-о-о, так ты придёшь? — кажется, она уже и вовсе забыла обо всех своих обидах. — Посмотрим. Если на работу не вызовут, — Гермиона радостно хлопает в ладоши. — Ты у меня самый лучший братик. — Не надо так меня называть! — цедит он, чувствуя, как нежность вновь сменяется злостью и раздражением.***
На вечер субботы Том отменяет все важные мероприятия. Он, конечно, в этом сестре не признается никогда. Да и зачем? Ему от неё совсем ничего не нужно. «Так уж и ничего?» — насмехается внутренний голос. Мужчина спешит послать его куда подальше. — Да-да-да, я тоже так думаю, — послышался весёлый смех Гермионы, — вы будто мысли мои читаете. — Стараюсь, — и стояла она рядом с каким-то незнакомцем. Хотя, стоило Риддлу подойти ближе, как он сразу же узнал коллегу по работе. — О, Том… — Драко, — мужчины кивнули друг другу в знак приветствия. — Вот так встреча! Помнишь, я рассказывал тебе об одной прекрасной нимфе?! Так вот… это она, — с улыбкой произнёс Малфой. — Красотка. Не правда ли? — На любителя, я бы сказал. — Эй, братец… — Гермиона легонько толкнула мужчину в плечо. — Б-братец? — Да. Это мой брат. А вы не знали? — Драко мотнул головой. — Что ж, теперь знаете. — Ты не говорил, что у тебя такая красивая сестра, — шепнул тот другу, стоило организатору позвать Грейнджер на сцену. — Самая обыкновенная, — раздражённо бросил мужчина. Ему совсем не нравилось столь сильное внимание к Гермионе, однако сказать ничего он не мог. — Эм… честно говоря, не знаю… я редко говорю. Ну, то есть… вы поняли, — по залу прошёлся одобрительный смех. — Просто… я очень волнуюсь. Это так важно для меня, именно эта выставка. Ух, я так переживала. Надо было заранее подготовить речь. И я это даже сделала, но… поняла, что… это совсем не то. И… вот теперь я стою тут перед вами, запинаюсь. Потому что на выставку пришёл мой брат. Это самый большой подарок для меня. Ведь… нет ничего важнее семьи. И я рада, что он сможет увидеть картину, которую я… посвятила ему. Вот, — темноволосая сняла ткань из бархата с полотна, — брат, надеюсь, тебе нравится? Окружающие посмотрели туда, куда указывала взглядом художница. Наверное, они ожидали трогательных объятий и слёз радости, однако ничего такого не произошло. Том оставался бесстрастным, лишённым всяких эмоций. На самом же деле, он просто был не в силах описать всех тех чувств, что терзали его.***
— Так… почему Грейнджер? — Грейнджер? Просто псевдоним. — Псевдоним… серьёзно? — Да, а что? Это так странно? Драко был милым. И чертовски красивым. Красивым был и Том. Но… почему-то никогда не могла оценивать его не как брата. Да так, наверное, и должно быть. Хотя подруги, у которых тоже были братья, спокойно говорили обо всех внешних характеристиках родственников. Но для Гермионы это было из категории «слишком». Она старательно избегала подобных разговоров. — Думаю, ты чудесная. Мы же можем перейти на «ты», да? — женщина кивнула. Она ведь была и не так уж и стара. Двадцать восемь — ничтожно мало. Особенно, когда ты — человек искусства. — Серьёзно. И Том тебя очень любит. — Неужели? — Да. Он знакомил меня со многими своими девушками. Говорил о многом. Но не о своей семье. О сестре. Самое важное Том старательно оберегает от всего. Лишь раз я видел твоё фото. Ну, детское. В кошельке. Он почти сразу же спрятал его. — Хм… я знаю. В глубине души Томми очень добрый. Но… иногда он бывает таким засранцем. — Не стану спорить, — ответил Драко. Гермиона несколько минут неотрывно смотрела на вид ночного города. — Давно я тут не была. В Америке, конечно, очень красиво и круто, но… — Всегда тянет в родные края, да? — женщина кивнула и чуть приобняла себя за плечи. — Холодно?! Сейчас, — мужчина, свернув на обочину, начал что-то искать на заднем сидении. И его замысел, к счастью, удался. — Вот, чтобы согреться, — он протянул собеседнице клетчатое покрывало. Грейнджер укуталась в него. — Может, хочешь кофе? — спросил Малфой, заметив неподалёку вывеску круглосуточного кафе. — Нет. Спасибо. Ты и без того уже много сделал для меня. Не хочу задерживать тебя ещё больше. — Шутишь? Мне приятно проводить с тобой время. И я… — но договорить ему Гермиона не дала. Руководствуясь едва объяснимым порывом, она прикоснулась своими губами к его. Драко понравилось. (…эту ночь они провели вместе…)***
Выходные и день понедельника Гермиона провела у Драко, а вернувшись, застала брата в не самом добром расположении духа. — Привет, — как ни в чём не бывало сказала Гермиона, списывая такое состояние Риддла на перегруженность. По словам Малфоя, Том был в почёте у начальства. А один из его босс, который вот-вот должен был выйти на пенсию, даже хотел передать ему свои полномочия. Но для этого необходимо было выиграть какой-то супер важный государственный конкурс. В подробности Грейнджер не вдавалась, ибо была далека от области торговли и всякого такого. — Как дела? Гермиона поставила на стол пакеты с продуктами. И всё было, казалось, хорошо. Но стоило Тому заметить зелёные яблоки, как он сразу же стал ещё более раздражённым. — Ты ведь знаешь, что я просто терпеть не могу их вкус?! Что, специально сделала это, да? — А-а? — Грейнджер не сразу поняла, что именно делает мужчина. А когда наконец осознала, то пришла в непонимание, после же ужас взял в заложники каждую клеточку нервных узлов. — Что ты… — он, заставив сестру спиной ощутить холод и жёсткость стены, обвил руки вокруг её шеи. — Это уже не смешно! — Разве? Думаю, с Малфоем тебе было очень весело. — О ч-чём ты… — Не надо лгать мне, — мужчина сильнее надавил пальцами на кожу. Дышать становилось всё труднее. — Мне больно… — Правильно. Так и должно быть. Ты сама во всём виновата… — нежно прошептал он на ушко. Почти как любовник. От этого сравнения Грейнджер стало не по себе. — Ты грязная и порочная. Прямо как наша мать. Отец был прав. Всегда был прав, — не успокаивался Риддл. — Ну зачем, зачем ты приехала? Что тебе нужно? Решила окончательно свести меня с ума, да? И когда, казалось, спасения ждать не осталось ни сил, ни возможности, раздается стук в дверь. Наверное, это соседи. Том резко отпускает сестру и та, опустившись на пол, хватается за горло. Начинает кашлять. Ей больно. Ей страшно. Ей противно.***
— Расскажи о ней. — О Гермионе? — Ну, да. Понятное дело. — Нет! — Почему? — искренне негодует Малфой. — Думал, ты одобришь наши отношения. Разве мы не друзья? «Были ими… наверное…» — проносится в голове у Риддла, однако портить отношения с пока ещё своим коллегой мужчина не спешит. Отвадить кавалера от сестры можно и более простым способом, чем драка или выяснение отношений. — Знаешь, она совсем не та, кто тебе нужен. — И с чего такие выводы? Миона что-нибудь обо мне говорила? Мне казалось, я ей нравлюсь. — Эм… признаюсь честно, мне совсем не хочется говорить об этом. Однако ты мой друг, — усмешка отражается на лице Риддла, — я желаю для тебя всего самого лучшего. Для вас обоих. Дело в том… у Гермионы проблемы с психикой. Отец отправил её на лечение в Америку, но это не помогло. — В каком смысле «проблемы с психикой»? — Временами она не контролирует себя. Может нанести вред. Себе и окружающим. Наверное, ты заметил, что у неё есть шрамы на правой руке? — Да. Гермиона любила играть в детстве, — мужчина вспомнил, как именно возлюбленная объяснила наличие подобного. — Да, она очень любила играть. Но игры закончились. Теперь всё очень серьёзно. Девять раз, Драко. Поразительно, однако эти слова не произвели на мужчину должного эффекта. Казалось, он готов на всё. — И ещё… она чуть не убила своего первого мужа — Джеймса Грейнджера. Просто… ты очень похож на него. От этого мне вдвойне страшнее…***
— Что ты сказал Драко? — Гермиона влетела в квартиру подобно фурии. Она готова была рвать и метать, а ещё лучше — убить нерадивого братца. — Ты чего? — «Ты чего»… серьёзно? Я догадывалась, что ты меня едва выносишь, но чтобы так… как ты мог сказать обо мне такое, а? Разве я сумасшедшая? — Если ты о своём неадекватном поведении — то да, мне пришлось рассказать правду. Малфой попросил. Не мог же я солгать. — Ты сказал ему, что у меня психическое расстройство. Да как ты… — Разве это ложь? Ты столько раз пыталась убить себя. И даже этого сделать нормально не сумела. Столько попыток и… всё бестолку. Говорил Том в горячах. Конечно, ему было бы ужасно больно, если бы у сестры это получилось. Так или иначе, он безумно любил её. Наверное, даже сильнее, чем кого бы то ни было. Но признаться в своих чувствах не мог. Не в его стиле. — Значит, если бы я умерла, тебе было бы легче? — этот вопрос давно не давал Грейнджер покоя. Она одновременно желала и боялась узнать ответ. — Ты слишком похожа на маму… Слишком Похожа На Маму Вот и всё. Слова сказаны. Слова. Взгляды. А большего и не надо.***
Гермиона не знала сколько точно прошло часов после ухода Тома. В любом случае, он ясно дал понять, что не желает её больше ни видеть, ни слышать. Собирая вещи, Грейнджер думала о всей своей жизни. Двадцать восемь — не так уж и много. Впрочем, как любил повторять отец, у иных и в двадцать есть семьи. Да, наверное, ей было бы самое то завести мужа и детей. Может, хотя бы тогда папа хоть немножко стал бы любить её. Но как можно подарить счастье другому человеку, если внутри тебя зияющая пустота? Ясно дело… никак. А заставлять кого-то мучиться и страдать — самое худшее, что можно сделать. А как всё хорошо складывалось поначалу. Меропа Мракс стала женой Тома Риддла, выходца древнего аристократического рода. И родился у них сперва сын, названный в честь отца, а позже и дочь. Шли годы. Минуло наследнику десять лет. В то время мать семейства познакомилась с мужчиной по имени Коул. Они полюбили друг друга и тайком покинули страну. С тех самых пор Том Риддл-старший изменился. И если к сыну относился более или менее нейтрально, то вот дочь, казалось, возненавидел всем своим сердцем. Он пророчил ей судьбу матери. На фоне бесконечных скандалов, ненависти, грубых фраз и всему такому, девушка стала пытаться наложить на себя руки. В четырнадцать порезала вены, в пятнадцать вновь вены. Потом ещё и ещё. Также частенько злоупотребляла успокоительными, что опять же, было рискованно. В девятнадцать Гермиона вышла замуж. За простого разносчика пиццы Джима Грейнджера. Брак продлился всего три месяца, а после юноша поспешил расстаться с супругой. В порыве ярости девушка едва не заколола его. Позже, уже после реабилитации в Штатах, бывший муж признается, что иначе поступить не мог. Его просто запугали. Опасаясь мести влиятельного свёкра, Джим решил не испытывать судьбу. На его плечах лежали судьбы трёх младших братьев и сестры. Девушка просила лишь о возможности оставить фамилию Грейнджер. (так ей было спокойнее) И хотя больше Гермиона не искала с Джимом встреч, временами она звонила ему. Кажется, эта её привязанность никогда не исчезнет. Мужчина не принимал её предложений. Вот уже три года у него была жена, появилась дочь. Гермиона тоже хотела дочку, чтобы дать ей то, чего у самой Грейнджер не было — любовь, заботу и ласку. (Я готова быть твоей любовницей. Кем угодно. Только будь рядом…) — сказала она как-то в порыве чувств. Да, это было ужасно. Женщине было ужасно стыдно за такие слова. Предлагать подобное семейному человеку — ужасно несправедливо. У него любимая супруга, ребёнок. А что могла дать ему Гермиона? Бесконечные истерики? Сомнительное счастье? Что именно? Да ничего нормального, если хорошенько подумать… Да даже родной брат терпеть её не мог. Настолько всё плохо… Может, тогда и вовсе лучше не пытаться ничего изменить? Том часто называл её слабой и никчемной. Наверное, так и было. Иначе стала бы она пытаться убить себя?! Взгляд упал на ножик (она всегда имела его при себе). Вытащив тот, женщина закатала рукав белой водолазки. На правой руке было ровно девять шрамов. — Ну… в десятый-то раз всё должно получиться… — усмешка исказила красиво очерченные губы. — Сейчас или никогда… Острие лезвия прошлось по нежной коже. Раз… два… три… Острая боль пронзает тело. Четыре… пять… шесть… Жизнь проходит перед глазами. Семь… восемь… девять… Она не может больше контролировать себя. Десять… одиннадцать… двенадцать… Всё уходит. — Глупая… глупая… — ей кажется, что кто-то зовёт. Зовёт к себе и темнота. Т-Е-М-Н-О-Т-А***
Приходит в себя Гермиона тогда, когда чьи-то пальцы проходятся по запястью, гладят каждый шрам. Каждый порез. — Томми… — Ми… — впервые он зовёт её так. Впервые за долгое время. Время, за которое пропасть между ними расширилась в несколько раз. — Прости… — Я рад, что ты жива… — Иногда самые печальные истории можно рассказать в двух словах: я больше никогда не видела… я боялась, что больше не увижу тебя. Поэтому приехала. Поэтому… — на выдохе произнесла темноволосая. — Не хотела расставаться с тобой. — Ничего не говори. И не волнуйся. Больше я не покину тебя. Слышишь? Никогда… — Правда?***
Спустя два месяца Гермиону наконец выписывают. Том изо всех сил старается помочь сестре. Самое забавное, он даже заполняет верхнюю полку холодильника зелеными яблоками. — Ты ведь их не любишь. — Но ведь они нравятся тебе, — резонно замечает Риддл, — для меня этого достаточно. «И я боялся больше тебя не увидеть…» — с тоской думает Риддл и обещает самому себе помочь сестрёнке. Ведь если не он, её родной брат, то кто тогда? — Мы семья. И мы всегда будем вместе!