Отзовись

Let go of me, my friend... So dark is my light... My demons were so right To leave me here... Отпусти меня, мой друг... Мой свет так мрачен... Мои демоны были правы, Что оставили меня здесь...

      Тишь. Усталые птицы прекратили петь свои тёплые, согревающие душу, серенады. Разруха. Людей больше нет. Нет ни души, лишь только он шагает по серой, будто пепел и твёрдой, будто плоский камень, земле. Ему не в первые, но со временем, Доктор забывает это ощущение. Белый налёт пепла остаётся на его лакированных туфлях, как напоминание длиною в вечность. Мужчина жадно вдыхает пыльно-прохладный запах пространства, отчего кашляет.       «Всё осточертело…» — думает он и едва касается запекшейся струи крови у виска. Он обходит железные осколки, что остались в качестве символа после трудной битвы. Мертвая поверхность позабытой планеты. Тут беззвучно — это так напоминает скорбь. Доктор шагает медленно и с особой осторожностью, надеясь услышать хотя бы иной звук, чем звук его медленных шагов и сбитого дыхания, вследствие задымленности сочного леса, что непременно возникнет неподалёку. Он запомнил его, он предчувствует, что он вот-вот где-то рядом, по близости.       Слёзы щипят его багровые глаза и щеки. Доктор не помнит, сколько световых лет назад он был настолько печален. Он шагает во тьму, разводя руками в стороны. В его голове по прежнему поёт её голос — звучат безумные реплики и характерная хрипотца в голосе, когда произносит последние слова в предложении, ее смех. Ее безумный смех.       Он шагает интуитивно, чтобы встретить её. Безумную, ветреную и немного печальную. Что он сотворил с ней?       «Научи меня быть хорошей!» — он вспоминает, как она шептала эти строки, словно молитву, на уровне его коленей. Доктор чувствовал её напряжение и даже страх, что совершенно на нее не похоже. Готов признаться, играет она преподобно.       Да. Сначала, он не поверил Мисси, а потом забрал её бездыханное тело с собой, вопреки всем запретам. Это была казнь, и седовласый мужчина поклялся защищать её на глазах у всех, поклялся не давать её в обиду никому и всерьёз задумался над её словами, произнесенными, как и прежде — сладко.       С тех пор она всегда была с ним. За той высоченной и крепкой дверью-скалой, оборудованной нерушимой системой защиты и запертой на тысячи замков, открыть которые под силу только ему — Повелителю Времени, но он не спешил. Доктор боялся её демонов, что могли в любой момент вырваться — поэтому не навещал её, но все же, были некоторые исключения. Моменты, когда Доктор лишь хотел поделиться своими печалями, попросить совета. Пускай отвечала она редко, но все же, игра клавиш фортепиано под её кистями — давала ему надежду. Иногда, Доктор даже засыпал под эту музыку, прислонившись худым телом к холодной рельефной двери в ночи. Вряд ли она сидела к нему спиной. Хотя, он мог и не знать.       Он шагает дальше, шагает прямо, и назойливый ветер играет с его курчавыми волосами.       Седовласый мужчина все ещё чувствует её хрупкую ладонь в своей, что ускользает все дальше и дальше от него, как будто «рассыпаясь» в объятьях воздуха, что обволакивает своим безграничным телом все вокруг. И ему завидно, что воздух имеет право на то, на что, увы, не имеет права он — Президент мира, Повелитель Времени. Не её Повелитель, нет. Он устало вздыхает. Все тщетно, она никогда не изменится. Он хотел лучшего для неё, но она, скорее всего, не хотела это принимать. Просто притворялась. Играла свою роль, а он — дурак, поверил. Ему не впервые.       Тогда отчего же так болит и ноет внутри? Он не видит мира, что привык видеть. Все тщетно. Все на ощупь. Лишь помнит бездонный взгляд, сравнимый с потухшими звездами, пару дней тому назад.       «Прошу тебя, отзовись, будь моими глазами. Без тебя я слеп и… Мне не легко говорить все это, мне не легко даже думать об этом… но без тебя я боюсь оступиться. Упасть в бездну». — привычным движением дрожащей руки, он сжимает веки. — «Да, я не вижу мира — передо мной лишь тьма, но в бездне мне будет ещё темнее, ведь там не будет тебя… И будь я проклят, если ты меня вдруг сейчас не слышишь, да даже если слышишь — будь я проклят за слабость, за трусость. Я хотел лучшего для тебя, хотел научить тебя важному. Знаешь, как я ненавижу ощущение, когда все внутри тебя сворачивает и жжет, когда, как будто что-то… что-то невесомое пронизывает душу, заставляя неровно дышать лёгкие и кровь в висках стучать, болеть… Это чувство убивает и помогает осознать, что я все ещё живой!» — он морщится от характерного металлического запаха — струйка крови неспешно стекает вдоль его худых и обветренных скул, и доктор утирает её, пачкая бледную кожу сморщенных пальцев. — «Но, Мисси, пожалуйста, скажи, что ты здесь, прошу тебя, отзовись!..» — он оборачивается, он смотрит по сторонам, как будто точно прозрел, в надежде отыскать, заметить. — «Если ты при смерти — заплачь, и я представлю вновь твои глаза, как будто вновь и вновь и ещё когда-либо увижу, твои невероятно грустные, отчего то, чистые и… голубые, словно хрустальные небо, что в полдень; или питьевая вода, которой никак не утолишь жажду, глаза. Какой же я идиот!» — он и сам плачет, не в силах стерпеть, сдержать этот хрусталь; и слезы обжигают кожу, как самое настоящее пламя.— «Скажи… издай хотя бы стон. Это будет знаком для меня. Пожалуйста!.. Ты даже и представить себе не можешь, насколько ты важна для меня, насколько дорога…» — скользкий мох под его ногами, пустынные клочки земли, запах хвои и дыма. Он не ошибся, он это чувствует, но перед глазами — прежний мрак. — «Ты — мой друг! Мой друг на все тысячелетия, на все века! Но все же, я больше не смогу тебе поверить!..» — мужчина замолкает, чтобы снова услышать лесную тишь, трепет и шелест листьев. — «Если ты считаешь, что я забыл про тебя, что равнодушен, то ты глубоко ошибаешься, мой друг, моя Мистресс. Я буду искать тебя, я буду рушить ради тебя время, лишь бы вновь тебя увидеть!» — ноги минуют листья, чудом минуют овраги. Доктор больше не боится за себя — он примет свою судьбу любой, но в конце концов, он не умрёт — увы. Пройдя еще несколько миль, он поднимает голову к небесам и представляет их цвет. Боль сковывает, судорожно пронизывает спину; и седовласый мужчина сгибается в коленях, вновь морщится, опираясь жилистой рукой на землю, кровь предательски, набатами стучит в висках. — «Увидеть… вообразить, услышать звонкий голос, ощущать мороз по коже от твоих движений рядом, стук каблуков и взмах подола платья. Мисси, отзовись…» — но в ответ ему лишь шелест листьев. Мужчина не в силах двигаться дальше. Он опускается на землю, ощущая её величие и превосходство. Ему хорошо, это предчувствие перед смертью. Только так попадают в Рай — он в это верит. Место ли ей там? Доктор будет верить, что и это ему подвластно. Он закрывает больные глаза и слышит, как ветер поёт колыбельную, играя с верхушками деревьев, и где-то вдалеке звучит мелодия фортепиано. Звуки этого инструмента успокаивают.       Её пальцы, её изящные пальцы, из-под которых вырывались эти звуки — сейчас перед ним — в темноте. Увы, это иллюзия. Её улыбка, обнажающая светлые зубы — лёгкий оскал. Язвительные речи. Он помнит её, он видит её: кудри каштановых волос, голубые глаза, обрамленные тёмным ресницами и тушью, острые скулы и узкие, сжатые губы, подкрашенные розовым блеском, грацию тела. Запах кофе — она любила кофе латте, а он — капучино. Он чувствует этот запах, и он щекочет ноздри. Он любит её и ненавидит. Это борьба двух концов и начал.       «Отзовись!.. Прошу, не покидай!.. Не покидай меня!..» — Доктор беззвучно плачет, сжимая переносицу, хватается за голову, неловко ощущая что-то теплое рядом с собой. Совсем близко. Кустистые серые брови изгибаются в не понимании, и он заводит руку за голову.       Мягкость волос, но это не его волосы — они не такие, гладкость кожи, длинный римский нос, очерченные скулы с высохшими дорожками слез, сжатые губы, тёплая шея, воротник, пышный бант. Запах кофе и страсти. Доктор понял все.       И казалось, что прошла целая вечность, прежде чем до его затуманенного сознания донесся хриплый шёпот её мёртвых губ.       «Скажи мне, Доктор…» — таким скорбным её голос не был никогда прежде. — «Скажи мне что-нибудь приятное?» — она молила так тихо, чтобы лишь он мог расслышать её речь. Без преград и без свидетелей. Она вдыхала, она сопела — это не мог заглушить ни один звук леса. И вот уже, сморщившись, женщина ощутила вкус собственной крови на губах. Она смотрела ввысь, щуря взгляд — видела небо, обрамленное кривыми изумрудными ветвями. Мистресс чувствовала, как силы покидают ее тело быстрее, чем казалось. Легкие невозможно сжимало, ломало тягостью противоречий. И вот теперь уже ничего невозможно поделать. Последняя вспышка света — бело-оранжевое солнце в вышине, что было таким смутно далеким.       В этот момент повисла тишина и Доктор задумался над тем, что хотел бы произнести ей в ответ. Он размышлял о многом, и все несказанные и сказанные слова застыли на языке, в надежде вырваться из уст. Седовласый мужчина понимал, что времени на признания остается все меньше и меньше, поэтому, не медля, он ответил ей так же тихо:       «Мисси, я умираю… и хочу, чтобы ты знала — ты для меня самый важный человек во Вселенной…» — он бы ответил ей намного больше, но вдох прохладного воздуха был сейчас более важен. Она понимала, она все прекрасно понимала, молча «переваривая» и пропуская через вновь обретенную душу, его слова.       «Знаешь, Доктор, — Тайм леди отчего-то замолкла. Скупая слеза омыла холодную алую щеку, а ветер заиграл с копной ее темно-каштановых волос, разбрасывая вьющиеся пряди на глаза. — Мой дорогой друг… Я на твоей стороне. Всегда помни об этом… Не забывай…» — Он был прав, когда поверил. Теперь Доктор знает — она действительно изменилась. Теперь он точно в этом уверен. В этот миг ему стало нестерпимо больно за ее сгорающую, словно Феникс, душу. Два сердца прекращали свое биение. «Может быть. Все же. Когда-то мы встретимся снова. Вместе». — Доктор не произнес этих слов. Не хватило сил.       Рефлекторно, его рука нашла её холодную и такую же худую руку. Мужчина сжал её настолько сильно, что сорвал бархатистый стон с ее губ. Ее голова поникла. Она закрыла глаза, погружаясь в забвение. Увы, прониклась добротой и надеждой она слишком поздно. Слишком поздно осознала.       Под двумя телами тотчас зашуршала трава и мёртвые ветви близ растущих деревьев. Запахло надеждой, что сплелась с вечностью, как две хрупкие ладони.       И теперь, увы, не им принадлежит Вселенная, а они всецело — Ей…