Осенние города

— Не станешь выгонять меня за порог, под ливень? На Леве дурацкий свитер: умопомрачительно яркий и какой-то рождественский, хотя на дворе ещё осень. На красном фоне угадывались бутылочно-зеленые веточки омелы, а поверх, ещё и жутковатого вида олени. Ну такие, красные носы-помпоны, на рогах гирлянды, а глаза объемные, приклеенные и вращаются туда-сюда. Такие ещё можно купить в канцелярии, в детском отделе. И что-то Шуре подсказывало, что он нарвался на вечное дитё, которое придется водить за ручку, кормить мороженым и следить, чтобы оно не шмыгало носом. Лёва расплылся в счастливой улыбке и помотал головой. — Я так рад тебе, — объявил он, втаскивая за руки Шуру в квартиру. — Не представляешь насколько. И Бутч тебе тоже очень и очень рад! Верно, Бутч? Шура невольно щурился от ярко-желтого света и радостного трекотания Левы. В довершении этой суматошной какофонии в дверь протиснулся Бутч — трёхмесячный щенок лабрадора, угольно-черный, холеный. Теперь он с радостным лаем путался под ногами и норовил облизать гостя с ног до головы. У Левы глаза блестели тем же восторгом, и Шура подозревал, что синеглазое чудо природы сдерживается из одного воспитания. Сперва хотелось поморщиться и попросить того сбавить обороты, а то как девица в общении с кавалерами, серьезно. Но Лёва был так беспредельно счастлив, что Шуре стало стыдно думать о нем всякие грубости. Не то, что произносить вслух. Журналист поглядел по сторонам, расстегивая пуговицы на пальто замёрзшими пальцами. Узкий темный коридор вел куда-то в комнату, и в нем не было ничего необычно. Даже чересчур. У входа лежала дорожная сумка, на одиноком стеллаже для верхней одежды — одно-единственное пальто, клетчатый шарф и тонкая куртка. В углу пакеты с не распакованными вещами, судя по очертаниям, те, которые могут ещё пригодиться. Но не в первую очередь. У журналиста создавалось четкое впечатление, что тут никто не живёт. — Бросай вещи, где хочешь, и пойдем, — поторопил его Лева. — А то, что это ты на пороге торчишь, как чужой... Шур, я чай могу сделать, хочешь? Шура пробормотал что-то невразумительное и прошел в комнату. Тут было куда уютнее, да и вещей было больше. Но среди гор подушек, двух столиков, стула и простой кровати без одеяла, торчали стопки вещей, что-то было сложено как попало, бессистемно соседствовали с чем-то совершенно далёким. Казалось, хозяину было недосуг разложить вещи, да он и не заморачивайся этим. Пользовался только самым нужным, а остальное откладывал. Шура как-то не заметил этого в прошлый раз, хотя беспорядок был. Не такой масштабный, но был. Лёва прошел за ним следом и тут же запнулся ногой за торчащую гирлянду. Едва не раскрасил нос, но обошлось как-то. — Ты извини, я не успел это все убрать, — сказал он, виновато хлопая синими глазами. — Ничего? Шура хмыкнул себе под нос. — Ничего. Ты собрался куда-то? Лёва слегка удивлённо оглядел вопиющий бардак, как будто впервые его заметил. — Скорее приехал. Всегда хотелось вернуться в город моего детства... понимаешь? Шура подумал, что да, скорее всего понимает. И молча кивнул. Лева неловко помялся, но Шура не спешил приходить ему на помощь. Его даже забавляла эта трогательная детскость в движениях и жестах Левы. — Пошли на кухню? Чай? —... Кофе, потанцуем? — дёрнул краешком рта Шура, но взгляд его оттаял — в нем плясали веселые черти. Лёва поглядел на него через плечо и мягко повел руками. — Ну, это тоже можно устроить — весело произнес он. Неловко миновав груды всякой всячины, Бутч подскочил на месте и, весело взмахнув ушами, бросился вслед за хозяином. Шуре оставалось лишь следовать за этой развеселой компанией. Кухня, хотя, точнее было назвать это «кухонькой», была несколько тесной, но и тут Лёва попытался нанести лоск неряшливого уюта. Кружки, ложки, банки с кофе, пластиковые бутылки с недопитыми энергетиками, пакетики подарочного разнотравья и ещё множество баночек, коробочек, блюдечек. Все это было перемешано, стояло в странном порядке везде и всюду, однако, отвращения не вызывало. Лампы тут не горели, только гирлянды-звездочки светились желтоватым светом, развешанные по стенам. Шура невольно улыбнулся, чувствуя, что ему доверяют, что его впустили в волшебный мирок чужой зоны комфорта. — Слушай, у меня тут бардак, — смущённо заявил Лёва, как будто это и без него было не ясно. — Я сейчас разгребу тебе местечко... ничего? Шура пожал плечами, действительно не зная, как на сие реагировать. Наверное, просто нейтрально. Лёва тем временем расчистил квадратный стол, накрытый черной скатертью. Он крутился по комнате с кошачьей гибкостью, напевая какой-то странный мотивчик. Тут же он заварил чай, Шура даже не заметил какой — разобраться в этой груде всего было невозможно. — Как ты относишься к фруктовому чаю? — поинтересовался Лёва, резко поворачиваясь в сторону журналиста. Шура относился к такому чаю не очень, но вслух это произносить не стал. Вместо этого слегка улыбнулся. — Заваривай. Лёва кивнул и вновь забегал по кухне, причем выпученные глаза оленей крутились и стукались друг о дружку. — Хочешь, я поищу что-нибудь к чаю?.. у меня, кажется, пирожные завалялись... где-то... — Не люблю сладкое, — поморщился Шура. — Не суетись, эй. Все и так нормально. Лёва молча вручил ему белую чашку с лиловой короной и надписью «Princess», а только потом, кажется, оценил смысл сказанных слов. И тяжело плюхнулся на табурет. — Извини, — смущённо улыбнулся он. — У меня просто... Давно не было гостей. Если Шура до этого и испытывал какое-то легкое напряжение от странных замашек Левы, теперь он это забыл. Во всяком случае, дал себе слово, что попытается понять Леву. Ему было близко душевное состояние последнего, хотя, а сколько он сам провел в одиночестве? Сколько раз разбивался о стенку человеческого равнодушия? И это если, не пытаясь вспомнить, когда он в последний раз был счастлив и любим... а вот так не получалось. Невольно на ум приходила Виктория, очаровательная, веселая, дурашливая. Та, в чьих глазах всегда были жизнь и веселье. Которая ругалась по утрам, не особо умела готовить и вплетала ленты в тяжёлые косы. Та, которая слушала музыку «по настроению» и играла на пианино так хорошо, что Шура мог ее слушать часами. Но они с Шурой были кем угодно, кроме любовников. Ну да, скорее те двое, о которых говорят: «одна клетка мозга на двоих». Для серьезных отношений они были не созданы — разошлись. А Вика ещё и уехала за тридевять земель. Не специально, конечно, но дружбе это мешало. Одиночество оказалось сильнее. А теперь был Лёва. Этот весёлый мальчик-солнышко Лёва, который в свои двадцать три едва-едва тянул на четырнадцать. Слишком уж наивный, слишком беспечный, слишком, не по-мужски, любит тишину и "красивости". И ровно как и Шура, пиздец одинокий. Это в синеглазом Леве очень тревожило журналиста. Этого мальчишку хотелось защитить, видимо, на подсознании включался инстинкт, что он свой, но моложе и слабее. И что ему нужна помощь. Шура протянул руку, и несильно сжал пальцы Левы. — Не хочешь поговорить об этом? Лёва удивлённо поглядел на него и медленно покачал головой. — Зачем? Шура призвал на помощь свой дар убеждения. — Тебе будет легче, — мягко сказал он. — Это правда. Лёва нервно передёрнул плечами. — Не думаю. Шура на секунду задумался, а потом передёрнул плечами — как хочешь. И поднялся на ноги с мыслью, что стоит помыть руки. Ну, и дать Леве время на размышления. Тот сидел насупленный и потерянный. Брови нахмурены, рот сжат, в глазах ни капли веселья. Короче говоря, полный пиздец, хватай собаку и беги из дома. Сейчас будет. Но Лёва молчал и не пытался даже что-то сказать, как будто точно решил, что ни единой глупости не соскочит с его языка. Шура помыл руки, нарочно плескаясь водой, и вновь занял свое место. Лёва молчал, точно язык проглотил. Только пальцы лихорадочно выстукивали по столешнице странную дробь. — Лёва... Шура протянул руку и коснулся плеча этого чуда природы. — Лёва, ты чего?.. Тот поднял голову и вперил в журналиста на редкость серьезный, даже холодный взгляд. — Шур, ответь честно... Я тебя раздражаю? Журналист почувствовал себя так, будто ему под дых ударили и разом весь воздух вышибли. Он моргнул, максимально незаметно сделал вдох-выдох, пытаясь понять, какая муха укусила это вечное дитё. — С чего ты взял, придурошный? Лёва вскинул голову и чуть прищурил свои голубые глаза. Журналисту показалось, что в них мелькнула обида. — Не уходи от ответа. Шура вдруг подумал, что Леве сейчас очень страшно. И это понятно. Шура бы сам стремался, если бы впервые за несколько лет одиночества ему судьба дала шанс встретить действительно близкого человека. Но ничего бы не вышло. Шуре были знакомы эти чувства, а ещё было стыдно за свою недавнюю вспышку агрессии. Ну, и Лёва ему был симпатичен, чего уж там. — Дурак ты, — хмыкнул он, но затем посерьёзнел. — Тебе честно сказать? Лёва с секунду медлил, а затем быстро кивнул. — Ты конечно детеныш несмышленый и, чую, хлопот с тобой не оберешься, — журналист сделал эффектную паузу. — Но, знаешь, Левка, ты охуенен. Лучший за последний год...точно. Глобальнее не берусь утверждать.... Неси свои пирожные, придурок! Будем толстыми, но счастливыми — назло судьбе. Да уж, действительно, — Шура в очередной раз наглядно убеждался, что жизнь — штука непредсказуемая. Да и вообще, ну ее нафиг, если бы не вот такие очаровательные «случайности». Особенно, если они располагают наивной улыбкой и голубыми глазами. А уж угадать, какой вираж выкинет судьба — и вовсе гиблое дело. Лучше осторожно следить в режиме реального времени, тогда вообще хорошо. А Шура пока, да и вообще, быстрых выводов не любил. А вот наблюдение и смакование — сколько угодно. Но с Левой и так все было понятно. Прелестная личность. Послышалось довольное хихиканье, и холодный нос осторожно ткнулся ему в небритую щеку. ... Пункт номер один — симпатия. Шура не разделял энтузиазма общественности по поводу отношений с неприятным тебе человеком и историй про «от ненависти до любви». В пизде он видел такую любовь. Пункт номер два — хм... а хрен его знает что. Короче, уверенность. В том, что в Леву можно влюбиться, Шура был не просто уверен, он в этом тупо не сомневался. И, что греха таить, сам был не прочь на себе это проверить. После Виктории долгое время у него была лишь пустота и безнадега. Ужасно хотелось чего-то такого... простого-человеческого счастья. Хоть маленький-маленький кусочек. Хотя бы в виде не совсем легальных отношений и тоненького вихрастого паренька в дурацком свитере. Ну, а что? Шура этих укуренных оленей ещё долго будет видеть в кошмарах! А пункт номер три заключался в том, что Шура в прошлый раз выпил наскоро кофейка и ушел, но не удержался — надиктовал свой телефон. И даже не забанил Леву в первый же вечер, когда тот до полтретьего ночи написывал ему с интервалом в пятнадцать секунд и захламлял переписку кучей дурацких картинок с сердечками и прочими заменителями сдержанных смайликов. А потом просто отложил телефон и курил у раскрытого окна с удивлением понимая — одиночество отползло, отступило. А вернуться ему Шура уже не позволит. — Мне нравится твой свитер — вдруг улыбнулся Лёва. Шура поглядел на свои руки, затянутые в светло-серые рукава, и слегка усмехнулся. Его быстрый взгляд скользнул по открытому лицу Левы и невольно задержался на разбухших носах-помпонах сбрендивших оленюг. — Мне твой тоже — ласково улыбнулся он. — Че, правда что ли?! Лёва так и вытаращился на него. Шура подавил смешок, но невольно задумался, как часто Лёва носит это веселое безумие, и что ему говорят шокированные знакомые. — Ну... он весёленький, — Шура пожал плечами, а потом махнул рукой и от души рассмеялся. — Где ты его взял, блядь?... Такой?! Лёва ехидно улыбнулся, и журналист понял — этот товарищ будет до гробовой доски проверять его нервы на прочность. Что же... Хотя бы не скучно. Шура покачал головой и вернулся к химически-фруктовому чаю. Лёва сделал последний глоток чая и нетерпеливо подпрыгнул на стуле. Рядом призывно тявкнул ещё более нетерпеливый Бутч. Детский сад, честное слово! — Ты... уже все? — неожиданно тихо спросил он. Шура что-то нечленораздельно муркнул, кажется, вопросительное. Нет, он серьезно не въехал. Лёва грустно вздохнул и зачастил со скоростью человека, который и правда боится, что ему заткнут рот лежащей рядом салфеткой. —... Кажется, тебе пора... ну, дела, кошка, может еще что-то, я не знаю. Короче, ты приходи ещё. Я постараюсь к твоему приходу почистить тут. А мне без тебя будет скучно. Мы много чего ещё не сделали. — Например? — вкрадчиво поинтересовался Шура, смутно догадываясь что его ждёт. Лёва поднял на него полные надежды голубые глаза. Вот, нате, наглядный пример: изголодавшийся по общению таракан... Тьфу ты, чуд... человек! Да, так хорошо. — Если я на исходе ночи повешусь с вами обоими — похороны за ваш счёт — сразу условился Шура. А про себя подумал, что ради вот такого бескрайнего счастья в чужих глазах, он готов даже снимать ролики в дурацком свитере Левы... Теоретически. Синеглазое чудо спокойно допивало чай, в полной уверенности, что гость никуда не сбежит. А значит, можно привязать его к стулу гирляндой и дунуть в лицо блёстками. А потом спеть колыбельную. «Че за бред?! — спросил Шура у себя самого. — Вконец ебанулся, родимый?». — Пошли на крышу? — прорезал пространство вопрос, выуживая Шуру из размышлений. — Ты ебанулся? Там же дождь. — И что? М-да... Вот в этом и был весь Лёва.