Осенние города

А Лёва всё-таки простыл. Кто бы ещё сомневался, блядь. Что же ещё ожидать от человека, который черти сколько таскался по дождю, чтобы разыскать аккуратный букетик фиалок. До чёртиков романтично, глупо… мило. Как раз в духе Левы. — Можно я тут останусь? — Попробуешь уйти — примотаю к кровати. Держи ноги в тепле! Вот так они и коротали день: полусерьезно пререкались из разных углов квартиры и, кажется, в тайне радовались, что больше не одиноки. Что есть кто-то, кто будет мазать сопли на кулак, или же отчитывать за эти самые сопли. В шутку, конечно же, в шутку. Когда Шура в очередной раз заглянул к Леве и решительно водрузил на тумбочку теплый шарф, пастилки от кашля и чай с лимоном, Лёва как раз задремал. Он свернулся клубочком, но, кажется, всё ещё мерз, даже под теплым пледом. Шура взволнованно покачал головой и коснулся лица Левы. Тот сморщился во сне и что-то пробормотал про себя. У него стремительно росла температура. — Принести тебе ещё одно одеяло? Шура заботливо склонился над Левой, как над больным ребенком. Лёва приоткрыл мутные глаза и медленно кивнул. Ну, докатились. Журналист сбегал за одеялом и заботливо накрыл им свое синеглазое чудо, подоткнул края. — Слушай, ты… это… поправляйся быстрее, — Шура понятия не имел, как надо обращаться с больным. — Если тебе что-то нужно?..я — Посиди со мной. Голос Левы звучал слабо, подрагивал. Шура вгляделся в блестящее от пота лицо и вздохнул. Лёва пожевал запёкшимися губами и подтянул ноги к груди, свернулся в комок. Его всего лихорадило. — Ты тут? —неуверенно поинтересовался он минуту спустя. Шура присел рядом и невесомо провел пальцами по горячей щеке. — Я тут — ласково кивнул он. Лёва тоже слегка улыбнулся, не открывая глаз, и протянул руку, судорожно сжимая прохладные пальцы журналиста. — Ты не уходи, — жалобно, по-детски попросил он. — Ладно?.. — Я не уйду. Лева снова улыбнулся и коротко кивнул. — У меня горло болит — рассеянно заявил он. — Ты ебанутый придурок — не остался в долгу Шура. Лёва хихикнул. — Спасибо, папочка! Что еще я должен сделать? Шура вскинул брови. — Пить лекарства, скромно кашлять и не выпендриваться… Окей, ты мне напомнил, спасибо. И Шура взял со столика бутылек с жаропонижающим. Лёва сморщился, но, тем не менее, послушно открыл рот. Шура ловко впихнул в него ложку с горьковатой вязкой жидкостью и только после дал Леве возможность возмутиться за жестокое обращение с друзьями. Вид у журналиста был удовлетворённый.  — Жестокий ты, Шурк, —промямлил Лёва, закрывая глаза. — У меня нет сил обижаться… я потом… когда поправлюсь… ты же напомнишь, лан? — Напомню —кивнул Шура, пряча улыбку. — Заебись… Я посплю, Шур. — Поспи. Лёва приоткрыл один глаз и неуверенно посмотрел на журналиста. — Ты не можешь? — М? — откликнулся Шура. — Посидисомнойпокаясплю. — Что? Лёва вздохнул. — Посиди со мной, пока я сплю… если не сложно. Пожалуйста? Губы Шуры тронула чуть заметная улыбка. — Посижу обязательно, — мягко кивнул он. —Спи. — Сплю. — Вот и спи! — Вот и сплю! — Вот и спи! Шура легонько щёлкнул Леву по носу и отвернулся. Посчитал эту партию выигранной. … Лёва продрых три часа, видимо, понял, засранец, что может делать это с чистой совестью. Шура ему, честно, завидовал. Ему никто права спать не давал, только кофе и работа. Ничего лишнего. Журналист хлебал кофе литр за литром, страница сменяла страницу, работа шла. Рядом беспокойно ерзало синеглазое чудо, хрипло дышало во сне и временами лягалось пятками. По большой и чистой любви, наверное. Идиллию нарушил телефонный звонок, церковным набатом врезавшийся в мозг. За окном театрально ударил гром. Сверкнула белесая молния. Лёва дернулся во сне, и Шура, отчаянно матерясь, ткнул пальцем в голубой экранчик. — Какого хуя, Коляныч?! — Саш, статья. — Блядь. Шура не стал растекаться мыслью по древу и сразу нажал на отбой. Подумал, задумчиво отпил ещё кофе из заляпанной кружки, потом вырезал свое душещипательное сообщение о сезоне простуд (Лёва, блядь, чертова муза), запихал в электронку и послал Николаю. Хай себя развлекает. — Шурк, я кофе хочу. Журналист поднял голову и встретился глазами со взглядом смеющихся глаз. Лёва улыбнулся в тридцать два зуба и протянул к Шуре руки, смешно растопырив пальцы. — Тебе кофе жалко, тиран? Однако, в противовес сказанного, синеглазый чудик с усилием поднялся и потерся носом о колючую щеку Шуры. Журналист легко, но настойчиво отодвинул от себя Леву. — Ты как? — поинтересовался он, щупая Левин лоб. Ну, слава владычице-вселенной, температура упала. Да и в целом, Лёва уже выглядел лучше. Вон, глаза блестят, улыбается. Жить можно. — Ты не будешь, — снисходительно улыбнулся Шура. — Ты такой не любишь. Лёва сделал упрямо-капризное выражение лица. — Даай! И тут же выхватил кружку из рук журналиста. Шура с насмешливой улыбкой наблюдал, как синеглазый чудик делает несколько быстрых глотков, обжигает язык и тут же недовольно морщится, наконец-то распробовав вкус. — Феее, — простонал Лёва, обиженно отдавая кружку хозяину. — Твою мать, блядь, Шура… Что за нахуй? Что это за отрава? — Кофе по рецепту Александра Николаевича Умана: « Сыпь-на-глаз». Рецепт очень простой. Водичка, кофе из пакета… сколько насыпается… — Шурааа, — Лёва сделал страшные глаза и отодвинулся от журналиста подальше. — Это что за извращение?! — Это прочистка для мозгов, — обиделся Шура. — И вообще, вот вспомню, что ты болен, и начну поить всякой гадостью… Лёва ойкнул и спрятался под пледом. — Понял, принял, обработал, буду хорошим — приглушённо хихикнул он из своего убежища. Шура невольно улыбнулся, глядя на эту одеялковую горку, и тут его прорвало. Он быстро и аккуратно нашел щель и влез под одеяло, под возмущенные вопли Левы. Всё-таки это создание на него плохо влияет. Иначе, как объяснить, почему они оба в этот момент кувыркались на узком диване, не сильно пинаясь и щекоча друг друга? Лёва задыхался от хохота, и Шура чувствовал странное облегчение: они вместе, ведут себя, как два идиота. Короче, все заебись хорошо. — Вообще-то, так не честно, — слабым от хохота голосом заявил синеглазый чудик, выпутываясь из пледа и убирая с раскрасневшейся мордашки пушистые волосы. — Это был… ой, запрещённый ход… Шура! Шура сделал отсутствующие выражение лица, но щекотаться продолжил. Должно же быть хоть какое-то развлечение? *** — Шурк… Шура чуть повернул голову и отдернул занавеску, позволяя смутному свету пробиться в комнату. — Ну Шурк… — Чего тебе? — хмыкнул Шура и обернулся. Лёва сидел на диване, с наушником в одном ухе, и залипал в телефон. — Я хочу пирожное — невинно заявил он, хлопая глазками. — Что, прямо сейчас? — Шура насмешливо покачал головой и в шутку спросил. — Какое? Лёва задумался. Даже наушник вытащил. Ну, а что, дело-то серьезное! — «Красный бархат» хочу, — решился, наконец, Лёва. — И кофе. С молоком и карамельным сиропом. И пусть сахар положат. Шура вскинул брови и медленно приблизился к синеглазому чуду, которое, кажись, вконец охуело. — То есть, ты предлагаешь мне тащиться сейчас на улицу, потому что твоя хитрая задница, болея, у меня торчать изволит? — вкрадчиво начал он. — Левушка, сокровище мое, тебе нормально? Не охуел, жопа не слипнется, не? Лёва сделал ангельское выражение лица и быстро-быстро закивал головой. — Шурочка, пожалуйста… — Нахуй иди, а… Что я тебе, поклонник что ли, пирожные таскать?! … Шура тащился по улице, глядя себе под ноги. Дождь ощутимо крепчал, ледяные порывы ветра драли лицо и рвали с шеи объемный вязаный шарф. А журналист шел и думал, как его так угораздило. Угораздило, разумеется, из-за проклятущего синеглазика и его пирожного. Другое дело, журналист по-крупному офигевал со своей податливости. Да кто бы поверил, что он, Шура, вылез на улицу и поперся по дождю черти куда за сладостями для одного ебонатика, который не может гулять так, чтобы не простыть? Да никто! Это тупо была аксиома… которую Лёва эффектно сломал. В ближайшей кофейне пирожного не обнаружилось, пришлось искать другую. Дождь усилился, моросил во все тяжкие, колол миллионами острых игл. Как-то там Лёва мурлыкал? Журналисту вдруг вспомнилось, что синеглазое чудо действительно пело что-то такое, весело улыбаясь ему. « И под дождь, как под нож» — оно самое, точно. Это было про Шуру. Асфальт был усыпан гниющими листьями, идти было скользко. «Еще и хер покуришь» — несчастно вздохнул Шура. До следующей кофейни пришлось плюхать чуть больше часа. Да, карта оптимистично называла этот маршрут «рядом с домом», но ноги Шуры гудели и были как-то… ну, совсем не согласны. Оттуда его, правда, послали: «закрыто на реконструкцию». Или типа того. Журналист плюнул и свернул с пути. Отправился прямиком в кондитерскую. — Так любишь сладкое? — ласково поинтересовалась круглолицая продавщица, когда Шура равнодушно оттарабанил заказ. Он поглядел на нее долгим измученным взглядом и честно ответил: — От всей души ненавижу. Но, зато, когда он наконец вернулся домой, мокрый и злой как страшный косматый черт, его уже ждали. Левушка выскочил к двери и повис на шее, хихикая и благодарно лепеча всякую чушь. Злость Шуры, как рукой сняло. Магия прям. «Да какая магия? — шепнул ехидный голос внутри. — Влюбился ты, придурок. И все. Точка» Шура так и замер, растерянно глядя в стенку поверх пушистой макушки. Лёва, тем временем, свернул агрессивно-обнимательную деятельность. Он сощурился и вдруг коснулся горячими губами щеки журналиста. По душе Шуры разлилось коньячное тепло.