***
Мируко никогда бы не подумала, что судьба сведет ее с Номером Один. Конечно, девушка восхищалась безграничной силой и уверенностью Тодороки, однако работать с ним… Вроде, оба взрывные, мощные и энергичные, любят демонстрировать силу и не боятся перегнуть палку, однако Старатель отталкивал даже своих почитателей. Слишком уж весь в себе. Слишком… Старатель. Битва со злодеями закончилась быстро, однако возраст дал о себе знать. Звонкий смех Руми заставил огненного героя разразиться стеной гневного пламени: — Замкнуло шею? Черт, а ведь ты почти ничего не делал, пока я разминала этим недоумкам пасхальные яйца! — Тебе обязательно всегда быть такой пошлой? — Кряхтишь, как старый дед, — Руми не умеет затыкаться: ее слишком много, она слишком громкая, всегда выбивается даже на фоне пафосного молокососа Хоукса, у которого амбиции идут впереди него, смущая сдержанных коллег быстрее, чем он успевает лишить их дара речи своим мастерством. — Такое случается после выписки, — тише добавил Энджи, успокаиваясь. Раньше бы его и на это не хватило, но то был старый Старатель. Его новая версия — старалась открываться миру, хотя бы немного. — На самом деле, прекрасно тебя понимаю, — кивнула героиня и положила руки на бока. — Пару дней назад переусердствовала в качалке. Не обижайся, Эндж, — она совершенно не знает, что такое субординация, но иногда это даже к месту: успокаивает окружающих ее людей и заставляет ослабить защиту. — Знаешь, уже поздно, уверена, ты не найдешь годного массажиста. Давай я помогу тебе? — Что? — Я знаю, как справиться с напряжением в мышцах. Не переживай. У меня не только сильные руки, но также — довольно ловкие пальцы, которые могут быть нежными, когда надо, — Мируко не флиртовала: просто она привыкла сразу озвучивать то, что приходит ей на ум. Часто это мешало героине заметить смущение собеседника, и в тот миг, если бы не пламенная маска, она бы увидела, что Старатель — стал больше похож на лобстера, нежели на Номера один. Когда они оказались в кабинете и Старатель по привычке разместился за массивным письменным столом, Мируко без лишних предупреждений принялась осуществлять данное ранее предложение. — Не бойся, здоровяк. Я ничего тебе не сломаю. — С чего ты взяла, что боюсь? — А с чего ты тогда так напрягся? И, господи боже мой, ослабь ты уже свое пламя. Я не огнеупорная! — Тодороки послушно деактивировал причуду и отвел взгляд на входную дверь, затем на часы, подмечая, что агентство уже опустело, и никто не застанет его наедине с Номером пять. Хотя, даже если и застанет, кому какое дело? Всего лишь массаж… Юной особы женатому старику? — Блин, я же сказала расслабиться. — Я и так расслабился! Куда еще? — Вы все старики такие? Или это твоя фишка? Ты не доверяешь мне? — А с чего мне тебе доверять? — С того, что мы каждый божий день раскидываем мерзавцев направо и налево? С того, что, когда окажемся в одном сражении, как сегодня, прикроем друг друга и, если надо, рискнем своими жизнями? Твоя уж точно ценнее моей, если смотреть с точки зрения мастерства и навыков… — Эй, — герой повернул голову и одарил Руми взглядом, одновременно журящим и обеспокоенным. — Не говори так. Ты невероятная героиня.***
Этот день начался с уже вошедшей в привычку разминки. Или вернее сказать предразминки. Старатель и раньше никогда не пренебрегал разогревом мышц, но после боя с улучшенным ному ему приходилось заводить тело дольше. Не пятнадцать минут, а все тридцать или даже сорок, когда огромный, невероятно сильный мужчина, количеством мышц уступавший лишь Всемогущему в лучшие годы того, делает элементарные упражнения. Конечно, через эти сорок минут он вернется к привычной сверхнагрузке и тяжелым весам, но а пока он смотрит на себя в зеркало и сталкивается с разочарованным взглядом начинающего седеть мужчины, с огромным шрамом, укрывающим треть лица, и тридцатилетней усталостью. Утренний кофе, тишина вместо беседы с детьми и слепой просмотр новостей, где кого-то снова ограбили, убили или изнасиловали. Ничего не меняется, как бы он ни старался. А затем он выйдет из дома, чтобы патрулировать улицы, сделает перерыв на бумажную работу и на неловкий разговор с Жжением, после — снова патруль, где профессионал будет втянут в бой с десятью кретинами, все еще не отошедшими от Штейна. А позже появится она, как гром среди ясного неба, точно сидела на крыше одного из зданий и выжидала, чтобы оседлать одного из негодяев, другого — зажать бедрами и лихо удариться лбом о лоб с третьим. — Не переживай, теперь у них точно нет шансов, — очередной герой-малолетка, который почему-то считает, что может так говорить с Энджи. Но после Хоукса уже ничего не страшно. Старатель и Мируко расправились со злодеями-самоучками. Настал тот-самый неловкий момент, когда темноволосый мужчина чувствует тяжесть в груди от вездесущего цветочного аромата духов. Пара белоснежных прядок падают и скользят по его плечам. — Ты напрягся еще больше, Эндж, — снова возмущается она, а позже — так же внезапно, как и все, что вообще делает Руми, опускает руки и скользит по груди Старателя. — Что-то подсказывает мне, дело нихрена не в шее, старикан, — ее губы на его шее. Этого достаточно, чтобы внизу живота все напряглось. Старатель в одном шаге от того, чтобы снова активировать причуду, но он не может навредить невинному человеку, особенно если этот человек такой чертовски сильный, сексуальный и прекрасный, особенно когда грудь жмется о его спину все сильнее, а аромат духов — смывает остатки здравомыслия и морали, которая более не актуальна в двадцать первом веке. — Это странно, что я хочу тебя? — чертовски прямолинейная. Мируко не привыкла обдумывать что-либо перед тем, как это озвучить. Но с туго распознающим намеки и флирт Старателем — это то, что нужно. — Ты ведь, вроде, разведен, да? — Тодороки коротко кивает и нервно сглатывает. — Значит все в порядке. Мне двадцать семь, если что. — Я знаю, — наконец-то подает голос Старатель, и Усагияма каким-то невероятным образом становится еще ближе, хотя она не сдвинулась ни на йоту. — Прости мне мою болтливость, но я… Мне нравишься новый ты. Раньше ты… Не пугал меня, потому что это невозможно, — по голосу понятно, что Мируко улыбается. — Но сегодня в бою и в общении… У меня зоркий глаз и очень хорошо развиты животные инстинкты. Ты стал мягче. Не сочти за оскорбление! В хорошем смысле, — Тодороки молчит, но героиня нутром чувствует, что он улыбается ей в ответ. — Было бы даже неплохо вновь скооперироваться и показать этим… — она не заканчивает — Тодороки тянет ее к себе и целует: страстно, но галантно, не проникая языком внутрь и давая ей выбор. И Руми выбирает — приоткрыть рот шире и сплестись с Номером один в химическом танце. — Черт, — шепчет она, пьяно открывая глаза. — Я хочу тебя. Прямо здесь и прямо сейчас, Энджи Тодороки, — и без лишних предупреждений разворачивает на себя кресло и забирается на Номера один сверху, сводя руки за его спиной и продолжая целовать, то снова в губы, то перебираясь к щекам и шее, все еще внутренне подмечая напряжение и скованность Номера один. Но, может, он и скован, но его пальцы точно больше не церемонятся, изучая спину Номера пять, пробегая от лопаток к пояснице, гладя шелковистые волосы, несильно сжимая бедра. — У тебя есть резинка? — спрашивает она, и Энджи не знает, что ответить. — Мм, дай мне секунду, возможно, у меня были, — и, пока девушка предается раздумьям, она ловко срывает с себя одежду, представая перед темноволосым во всей красе: смуглая кожа, которая искрится в лучах луны, упругая грудь, но не как у порно-актрис, а натуральная, не идеальная, выдающая в ней живого человека плеяда мелких и больших шрамов и, что бросается в глаза больше всего — невероятно сухие мышцы, что кажется почти невозможным с учетом того, что она сама по себе достаточно мягкая и женственная и не выглядит как отчаянные бодибилдеры, лишающие себя углеводов и даже воды за день до соревнований. Старатель приходит в себя и снимает с себя массивные наручи и сапоги, оставляя лишь обтягивающий костюм. — Знаешь, ты мог бы уже триста раз проверить их наличие в своей тумбочке, — она скрещивает руки на груди, а затем издевательски расслабляет их, оставляя сведенными и дразня Тодороки. — Не держу такого на работе. — Черт, и что мне теперь с тобой делать, а? — ее уши приподнимаются, и Руми в один прыжок преодолевает несколько метров, оказываясь перед Старателем и вновь толкая его на кресло. — Надеюсь, твои пальцы не защемило? — девушка облизывается и приподнимается, хватая мужчину за кисть и приглашая войти в себя, на что Энджи, следящий за каждым ее движением, вновь поднимает на Номер пять глаза: — Ты уверена? — Господи, да. Давай, я хочу тебя, мне двадцать семь и я, — она наклоняется к уху мужчины, — чертовски влажная. Энджи снова обильно сглатывает и осторожно касается клитора Руми, на что та сразу же отвечает громким стоном. — Я ненавижу сдерживаться, — сразу же дает комментарий Старателю. — Надеюсь, все твои коллеги разошлись по домам или же предусмотрительно запаслись берушами — на случай, если ты здесь ночуешь и ужасно громко храпишь. Старатель вскипает: от раздражения, неуместных шуток во время интимного процесса и того, что Руми действительно ужасно горячая и влажная. Он спускается от головки, проезжая между малых губ, и упирается указательным пальцем ко входу. — Ммм, — стонет в нос она. — Прекрати быть таким застенчивым. Тодороки злит, когда ему — конечно, обычно в шутку — говорят подобное, поэтому провокация срабатывает, как нельзя лучше. Он входит в нее резко, но осторожно, чтобы не причинить боли. Боли не следует. Вместо этого — комната погружается в оглушительный стон Номер пять. — Хочешь узнать, ах, как я буду стонать, когда я кончу? — она берет лицо мужчины в свои ладони и тяжело выдыхает тому в рот. — Давай узнаем, только не смей останавливаться. — Клянусь, я не употреблял наркотиков, — в помещение врывается Хоукс, помятый и напуганный своими же мыслями, — но я готов поклясться, что слышал стон, и это точно не может быть… — он замирает при виде сбивающего с толку кадра: Номер пять на коленях Номера один, с его пальцами внутри и застывшим стоном на губах. — Ты не поверишь, Энджи, но мне что-то подсыпали в напиток, — светловолосый проезжает пальцами по волосам и долго хлопает глазами, прогоняя наркотическое — как ему казалось — видение. — Твою мать, Хоукс — взрывается Энджи и воспламеняется, вынуждая Мируко отпрыгнуть на несколько метров. — Детка, это не сон, — смеется она, совершенно не смущенная своей наготой и тем, что ее поймали с поличным. — Выходит, — на Кейго нет лица. Он не может поверить, что застал Старателя за столь пикантным занятием, и не с кем попало, а с Номером пять. Кейго так и норовит сказать что-то драматичное, вроде: «И ты, Брут?» А ведь Мируко знала. Конечно, Кейго не говорил прямо, но она не раз отпускала ехидные шуточки про то, что Хоукс чуть ли не вешается на «огненного папочку» и чуть ли сам не подстраивает все так, чтобы втянуть мужчину в очередную перепалку с бандитами. — Хоукс, не ревнуй. Ты ведь не забивал его. И тебе надо быть чуть более прямолинейным, — она дружески кладет руку на плечо Хоукса. — Достаточно было попросить его… — Что? О чем ты вообще? Вы? — Старатель не закипает — потому что он и не прекращал. Все еще объят огнем и ужасно смущен. Успокаивает мысль, что сам он — не нагой. — Что привело тебя сюда в столь поздний час, ястребенок? — протягивает Руми и подмигивает Хоуксу. Настала очередь Таками раскраснеться. — Я… Эм… — Скажи это, — она наклоняется к уху крылатого героя, — скажи ему, и мы повеселимся втроем. Моя маленькая пьяная пташка, — она кусает его за мочку, и герой отстраняется, почти решаясь направиться к двери и забыть увиденное, как страшный сон. — Иногда ты такой глупый, Хоукс. Флиртуешь со всеми налево и направо, а сам не замечаешь очевидного, — она сладко смеется, хватаясь за живот, и Кейго одаривает ее искренним непониманием. — Посмотри на него. Как только он увидел тебя, в его штанах стало гораздо теснее. Просто скажи то, о чем ты думаешь, с того самого дня. Скажи ему, — она по-хозяйски кладет руку на пах Хоукса, и тот сам не понимает, почему позволяет ей, почему не отбрасывает возмущенно, почему не обращает внимания на нее, а наслаждается Старателем, который пожирает напарника взглядом. Да, это все еще недовольство, но смешанное с желанием, которое мужчина старательно подавляет в себе. — Ты права. Я выпил и хотел, — почти шепчет он, будто оправдываясь перед ней, — хотел сказать ему. Но очевидно… Ты все это придумала, Ру, а я чертов дурак, — он бьет себя по лбу, и улыбка сползает с лица Усагиямы, после чего девушка оглушительно бьет друга по затылку. — Вот когда не надо, ведешь себя, как трусливая сучка. Я даже рада, что все так сложилось, и, наконец-то, это жалкое подобие разговора состоится, — она направляется к дивану, предназначенному для посетителей, и ложится на него, в предвкушении драмы, похлеще чем в мексиканских сериалах. — Я знаю, я тут третье колесо. Поэтому перед тем, как я свалю домой и, будь уверен, подцеплю по дороге себе какого-нибудь горячего красавца (или красавицу), — добавляет она и подмигивает Старателю, — я хотя бы застану долгожданную развязку этой вашей мыльной оперы. — Заткнись уже, ну! — бросает ей Кейго, краснея от кончика носа до мочек ушей. — Оки-доки, — она пародирует фирменное движение героя, делая вид, что закрывает рот на замок. — Старатель. Окей, ты не сечешь в намеках, но Мируко уже… Неплохо так подготовила почву, — он зажимается, становясь еще меньше на фоне внушительного Тодороки. — Ты ужасно нравишься мне. Вот. — Бу-у, как же это плохо! — выкрикивает Номер пять и бьет руками по дивану. — Ты ведь такой любитель попиздеть, Номер два! У тебя что, сценариста уволили? — Руми, мать твою! — он в гневе сжимает кулак и снимает желтые очки, хоть немного разбавляющие серость повседневности, отчего происходящее становится еще более реальным, еще более неловким. — Но она права. Мне нужно снять с души этот груз! — Уже лучше, — тише добавляет она, но Кейго больше не оборачивается. — Я люблю тебя, Старатель. И не важно, взаимны эти чувства или нет. Я просто больше так не могу. Особенно сегодня. Черт, очевидно же, что тебя привлекают женщины. И теперь ты разочаруешься во мне. А ведь мы были неплохой командой, верно? — Все в порядке, — наконец-то подает признаки жизни Старатель и убирает причуду. — Правда? — Да. — Тогда я… Простите, что прервал вас. Чертовски, — он не замечает, как Старатель делает несколько шагов навстречу нему, смотрящему теперь куда-то в ноги и не находящему себе места после пошедшего по одному месту признания. — Хоукс, — тяжелая рука оказывается на плече Таками, и тот неуверенно поднимает на мужчину взгляд. — Я… Руми надоедает ждать. Ей хочется столкнуть двух героев лбами и воспроизвести мем «а теперь целуйтесь», но эти два конченных романтика продолжают пялиться друг на друга: один, не желая уходить, другой — отпускать. Проходит еще несколько секунд, прежде чем она срывается с места, что, неудивительно, остается незамеченным, и срывает с Хоукса верхнюю одежду, неприятно проезжаясь тканью по крыльям. — Хэй, что ты делаешь? — Ты никуда не уходишь, мистер, — властно заведует она и целует парня в губы, затем переключаясь на Старателя. — Это не так уж и сложно, мальчики. Вы ведь, мать его, всю комнату своими флюидами пропитали, — оба вздрагивают, когда ощущают на паху руки Усагияма, которые начинают мерно двигаться, накаляя атмосферу до невозможных температур. Тодороки не выдерживает первым: наклоняется к юному Номеру два и целует того, все так же аккуратно и бережно, давая Кейго возможность отступить. Но вкусивший желаемое ястреб не собирается идти на попятную: Мируко провоцирует их еще больше, Таками — вот-вот лишится рассудка, утопая в растекающемся возбуждении в штанах и расцветающем чувстве в груди. Когда поцелуй разрывается, он густо выдыхает Старателю куда-то в грудь, дрожа в объятиях старшего мужчины. Мируко отрывается от них и принимается высвобождать тело Тодороки из костюма, пока Хоукс, смотрящий на это, снимает с себя топ и свободные штаны. — Что ж, полагаю, крестная фея сделала свою работу, — Усагияма, как ни в чем не бывало, хлопает в ладоши, точно аплодируя самой себе, и уже, было, тянется к своему костюму, как чувствует прикосновение Кейго. Он тянет ее на себя и коротко целует в шею, спустя мгновение, с другой стороны, ее обступает Старатель и отзеркаливает действие Номера два. — Я, может, и влюблен в Энджи по самые яйца, — шепчет он ей, почти не волнуясь о том, что это услышит Тодороки, — но ты, мать его… Заставляешь меня течь не меньше, — цепляясь за ткань перчатки зубами, Кейго отбрасывает ее в сторону, почти рыча, и спускается к клитору девушки, надавливая на него и провоцируя протяжный стон снести перед собой все вокруг. Пока Кейго стимулирует ее пальцами, Старатель встает на колени перед девушкой и влажно скользит самым кончиком языка вокруг ореола, аккуратно приближаясь к соску, затем повторяет то же действие с другой грудью. Он жарко дышит ей в кубики пресса и осторожно убирает мешающие пряди, наслаждаясь серенадой из стонов и хрипов приближающейся к оргазму Номер пять. — Мать… вашу… — дрожь в коленках — непривычная для Усагиямы практика, но удовольствие перекрывает все «но»: сейчас она хочет упасть в объятья двух горячих героев и получить все, что они готовы ей предложить. — Точно! — она быстро оживляется. — Хоукс! — Что такое? — У тебя точно есть с собой презервативы! — Да, — совершенно не смущаясь, отвечает Таками и достает из потайного кармана куртки несколько упаковок. — Как раз на такой случай. — Смазка, наверняка, тоже с тобой? — На то у меня два потайных кармана, — подмигивает ей Хоукс. — Тогда, детка, на колени, — властно указывает она ему, и Хоукс, неожиданно для себя, тут же следует указанию. — А ты, — она обращается к Старателю, — вставай. Хоукс, я знаю, чего ты хочешь. Хоукс заливается краской, не сразу понимая, что стоит на коленях, у члена Старателя, в нескольких сантиметрах от того, о чем грезил в своих самых смелых фантазиях. Точнее — во всех своих фантазиях о Тодороки. — Тебе особое приглашение нужно? Не веди себя, как девственник. Я то знаю, какая ты шлюшка, — она располагается за спиной у Таками и звонко бьет юношу по заднице, отчего тот лишь сильнее заводится. — Ты не против? — он поднимает такой невинный взгляд на Энджи, что старший мужчина умирает от осознания происходящего. Номер два, на коленях, такой уязвимый, растерявший свой пафос и самоуверенность, берет в руки его откровенно торчащий член и только и ждет словесного ободрения, чтобы взять в рот и наверняка — абсолютно точно — подарить Тодороки один из лучших минетов в жизни. — Не против, — гортанно отвечает Старатель, и Кейго прикладывается языком к головке, жарко слизывая подступающую к ней смазку. Он двигается чертовски медленно и не торопится взять в рот, потому что происходящие точно лишило его всего, что он успел построить, и оставило лишь мандраж перед тем, что будет дальше. — Детка, — Руми видит это и снова шлепает Хоукса по заднице, — активнее. А то нам и ночи не хватит. Кто-то помимо меня сегодня должен кончить, — говорит и выдавливает себе на указательный палец смазку. Когда девушка касается ануса, крылья неловко вздрагивают, и одно из них ударяется о стол, сметая с него письменные принадлежности и кипы бумаг. Руми хихикает себе под нос, но даже не думает останавливаться и входит внутрь, довольно резко, однако Хоукс внутри — достаточно подготовлен к такому проникновению, поэтому она набирает скорость, не отрываясь и следя за тем, как Хоукс — неужели — берет член Тодороки в рот и плавно двигается, едва доходя до середины. Они не раз обсуждали — в шутку — возможные размеры Энджи, но при виде этого достоинства вживую даже перспектива вагинального контакта настораживает, что уж говорить о заднице Таками. Руми останавливается на мгновение и делает вывод, что нужно больше смазки, и очевидно больше времени, чтобы растянуть крылатого, как следует. За вторым пальцем следует третий, и уже на этом Хоукс начинает зажиматься. — Прости, детка. — Аккуратнее, — умоляет ее Таками, на мгновение отрываясь от минета. Хоукс поднимает глаза на Старателя. До этого все, на что его хватало — сконцентрироваться на том, чтобы как можно шире раскрыть рот и подумать, что ему сделать, чтобы взять как можно глубже. Но теперь он встречается взглядом с Тодороки, у которого на лице написано, что он ужасно близок к развязке. Но мужчина не станет указывать, не станет торопить и вдалбливаться в глотку Хоуксу — хотя тому этого бы (ужасно) хотелось. — Энджи? — решается на это Кейго, и точно знает, что на следующий день, возможно, пожалеет об этом. — Трахни меня так, как тебе этого хочется. Я выдержу, — Энджи раздумывает несколько секунд, но все же принимает предложение Хоукса: Аккуратно берет его голову в свои руки, входя в открытый до предела рот, и проезжает дальше по языку. Он не станет заходить до основания, достаточно половины. Кейго с трудом дышит носом, из глаз льются слезы — от пальцев Мируко в заднице и огромного хрена Старателя во рту, но такое двойное внимание для человека, помешанного на мастурбации собственного эго — подарок богов. Сквозь плоть Тодороки он приглушенно стонет. Пьяно, точно выпил еще пару бокалов, закатывает глаза. Когда Руми добавляет четвертый палец, а Старатель — изливается в глотку Таками и тут же выходит, Кейго падает головой вниз, опираясь на локти, и бурно кончает на дорогущий ковер Номера один. — Блять, блять, блять, — крылья делают несколько хаотичных движений, и одно чуть не задевает Мируко. На это она довольно улыбается и нежно проводит ладонью вдоль позвоночника Номера два. — Мечты стали реальностью, верно? Что ж, пока ястребенок приходит в себя, — Мируко поднимает с пола запакованный презерватив и разрывает его зубами, — я получу свою порцию веселья. Осилишь сразу после оргазма? — она ловко надевает кондом на член Номера один и прыгает мужчине на руки, не сомневаясь, что тот поймает ее, и он ловит. Руми обвивает его талию ногами и одной рукой направляет вновь напрягшийся член ко входу. — Трахни меня прямо на столе. Мируко смеется, мысленно благодаря несдержанного Хоукса за то, что тот расчистил ей место. Старатель укладывает ее на спину и медленно входит. — Черт, Эндж… Какому демону перекрестка ты продал душу, чтобы… Ай! — Мируко кричит, но не от боли, а от натяжения стенок. Она такая влажная, что смазка ей ни к чему, однако, будь она менее возбужденной, она бы не смогла принять в себя Тодороки. — Больно? — Охуенно, продолжай, — девушка тянет на себя Номера один и врезается в его губы своими, в порыве похоти кусая за язык и шумно выдыхая герою в рот. — Не щади меня, Номер один, — говорит и тут же успевает пожалеть. Иногда амбиции Мируко оборачиваются против нее самой же. Когда Энджи входит в нее целиком, она взвизгивает, ощущая давление на клитор изнутри. Он точно нашел нужный угол, либо же член Старателя настолько большой, что каждый сексуальный контакт с этим чудовищем способен свести любую или любого с ума. Сколько ему потребуется толчков, чтобы Номер пять кончила? Раз: она царапает ему спину, надеясь, что не оставит заметных следов. Два: внутри ощущение наполненности, такое, какое она в жизни не проживала. Три: ее отвлекает нахальное перо, дразнящее стоящие соски. Четыре: Тодороки набирает темп, и Руми чувствует, что вот-вот лопнет. Пять: после пяти счет перестает существовать. Номер один полностью отдается во власть молодому телу, вбиваясь в Руми и вытягивая из нее стон за стоном. Кейго приглушает крики Номера пять поцелуями, но даже так они все еще — ужасно громкие. Хоукс завидует Усагияме, жадно облизываясь после очередного поцелуя и пером спускаясь к раскрасневшемуся клитору. — Это! Гря-азный, ахмп, приемчик, Хоу-укс! — с трудом выпаливает она. Еще три толчка и Мируко бурно кончает, омывая Старателя сквиртом и закрывая рот рукой. — Старатель! — герой, все еще возбужденный и не дошедший до пика, делает несколько шагов назад, наблюдая за тем, как Хоукс припадает к влажным бедрам Мируко, чтобы вылизать ее досуха, чтобы убрать беспорядок, который устроил Энджи. Это идеальная возможность, чтобы взять Таками сзади: юноша на коленях, слегка наклонен вперед, оттопырил задницу — чем не приглашение к тому, чтобы трахнуть пернатого? И Энджи входит: без предупреждения, аккуратно и плавно, но даже жалкая пара сантиметров Старателя внутри заставляет алые перья заостриться, а низ живота — напрячься. — Удачи тебе с этим, — выстанывает Мируко, все еще сбивчиво дышащая и не имеющая возможности сфокусироваться на чем-либо. — Энджи, ах… — роняет Таками в живот Мируко, выгибаясь больше и раздвигая ягодицы руками. — Трахни меня так, как ты того хочешь. Я выдержу, честно, — когда юный герой чувствует ладони Старателя на ягодицах, он убирает свои руки и вновь переносит внимание на Мируко, все еще мокрую, все еще требующую должного внимания. Старатель толкается вперед: Мируко хорошо подготовила Кейго к вишенке на торте этого вечера, однако он все еще ужасно узкий. Его страшно порвать, страшно причинить боль, страшно разрушить этот прекрасный день, отпечав сладкое воспоминание ноющей болью. Поэтому, как бы Тодороки ни хотел потерять себя в акте любви и страсти, он будет нежен: он наклоняется к спине светловолосого и целует его, прямо у основания крыльев, отчего Кейго протяжно стонет. — Крылья, Энджи, — подсказывает Номеру один Мируко. — Нет. Нет! Они слишком чувствительные, черт! — Хоукса больше не существует, и Мируко понимает это. Она слезает со стола, садясь рядом с Таками, и тянет того за подбородок к себе, целуя и успокаивая. Перья между пальцев, перья сжатые в кулаках. Тодороки оттягивает их, сминает, подносит ко рту и горячо дышит на них, облизывает одно за другим, затем снова проводит по ним, возвращается к основанию и растирает его, двигаясь вверх и вперед, точно стимулируя. Кейго закатывает глаза и не контролирует стекающую из уголков рта слюну — но этим займется Мируко. Она обсыпает покрытое испариной лицо Таками короткими поцелуями, зарывается руками в пышные волосы, проводит подушечками вдоль ключиц и снова поднимается к шее. Кейго потерян. Потерян и вряд ли найдет дорогу обратно. Ему не спастись от ритмичных толчков Номера один и сладких губ Номера пять. Когда Старатель оттягивает его крылья, Кейго вновь кончает, и для этого ему ни разу не пришлось дотронуться до себя — снова. Лицом он падает в грудь Мируко и хрипит, не способный собраться с мыслями, и продолжает стонать в карамельную кожу, согреваясь разливающимся внутри себя теплом Тодороки и его теплыми руками на пояснице. Мужчина плавно выходит из юного героя и устало садится рядом с Мируко, шумно дыша и вытирая пот со лба. — Кто бы мог подумать, что этот вечер я проведу в такой славной компании, — заключает Руми и невесомо касается губами щеки Энджи, прижимая к себе все еще дрожащее тело Кейго. — Кто бы мог подумать…