Не забывай дышать

В голове как-то совсем не укладывалось это происшествие, осознание реальности происходящего никак не приходило. Его самого выпустили из больничного крыла где-то через пару дней, когда можно было снять швы. Блейз заверил, что шрамы похожи на росчерк лапы дракона, как если бы три больших когтя рванули его на части, зацепив на излете. Малфой не поверил, если бы сам не увидел их в зеркале. Правда, мадам Помфри сказала, что шрамы исчезнут через полгодика, как только обновится слой кожи. А пока, можно было бы сыграть на этом, очаровывая доверчивых девчонок из пуффендуя, любящих истории про геройства, и Драко бы так и поступил бы, если бы грохнулся с метлы сам. Но почему-то сейчас, зная, что именно произошло, размениваться на одноразовые отношения не хотелось. В голове прочно засел этот идиотский Поттер, с его невидящим взглядом. Сколько раз не прокручивай в памяти этот момент, Малфой все никак не мог понять, как так получилось, что навес рухнул во время матча? Кто снял щиты? Кто на самом деле хотел упасть и разбиться?.. Драко сидел на одном из каменных подоконников, свесив ноги, обдумывая то, что ему доложили Кребб и Гойл. А именно то, что первые дни после происшествия, пока все участники валялись в палатах, заливаясь зельями, Грейнджер не раз засекали в слезах в библиотеке, ровненько после того, как она выходила со встреч с Поттером. Конечно, девчонки склонны плакать по пустякам, но обычно эта резкая девчонка держала себя в руках, даже когда все вокруг летело в тартарары. А тут… слезы? Да еще и в общественном месте, прямо посреди написания очередного доклада? Говорят, что даже равнодушная к другим людям Энни Оллфорд подсела к бедняжке и о чем-то с ней разговаривала почти с час, пока Гермиона пыталась успокоиться. Паркинсон утверждала, что видела, как Энни потом еще и обняла Гермиону, поглаживая ладошкой по спине, но если честно Малфой не сильно верил, что когтевранка способна на такое. Однако его острыми когтями царапнул тот факт, что друзья Поттера похоже не были готовы к подобной выходке золотого мальчика, а значит это совершенно не в духе Гарри, вот так без раздумий жертвовать собой. Иначе бы они успели поднять волшебные палочки, вспомнили бы любые заклинания, замедляющие падение. Профессора наверняка вспомнили и даже применили, иначе бы парой царапин Малфой не отделался бы, словив вес двух человек в полете, но… «Может с ним поговорить?» — задумался Драко. — «Я пусть и не авторитет в его глазах, совершенно не авторитет, но мои слова он обычно внимательно слушает. Быть может задумается, почему я говорю то же самое, что и эти с золотой троицы?» Идея сама по себе была неплохая. Тем более, что попробовать явно бы стоило. Малфой спрыгивает на ноги, поправляя школьную мантию и воротничок рубашки, собираясь выглядеть ве-ли-ко-леп-но даже в такой момент. «Где же я был, будь я непутевым Гарри Поттером?» — серьезно задумался он. Время занятий уже закончилось, а в свободное время гриффиндорец обычно толкался либо со своими, либо шастал наверх, к совам, где жила его птица. Малфой хмыкнул и решил попытать счастье на башне, тем более что там обычно было мало людей, а значит диалог получился бы наедине. Немного интимной пугающей атмосферы никогда много не бывает, хотя если признаться, испытывать на прочность нервы этого психованного как-то не особенно хотелось. Именно по этой причине Драко начал подбирать слова заранее, чтобы не взбесить пораньше шрамоголового. Ведь цель была не подразнить, а скорее… помочь? — Ладно, давай. Надеюсь, ты там, — думает парнишка. Он идет вдоль стены, к западной башне. Именно в ней находится птичник, где спят и кормятся совы учащихся и работающих в школе. Это большая башня, здесь множество подсобных помещений, но нет жилых. Малфой поднимается по ступеням, немного жалея, что в Хогвартсе нет лифтов, как в Министерстве. Ступенек тут и правда сотни и сотни наверх, небольших и узких, чтобы ровно ступня встала и все, а чтобы понять, тут ли Поттер, придется подняться на самый верх и выйти на крышу. Путь не самый близкий, но Драко не из тех, кто сдается. Не так его растили в чистокровной семье, чтобы он сворачивал с пути при первой же преграде. «Как я потом стану главой семьи, если я не решусь даже просто поговорить с однокурсником? Куда хуже будет, если я буду знать, что я мог ему что-то сказать, но не сказал, потому как посчитал, что вокруг него есть те, кто вовремя протянет руку. Не хочу потом жалеть о несовершенном.» Но стоит ему подняться на уровень третьего или четвертого этажа, он вдруг замечает дурацкий свитер Поттера. Парень стоит недалеко от лестницы, смотря в маленькое стрельчатое окошко, неудобно уложив локти на кирпичи. Малфой уже собирается окликнуть его, как вдруг одна из дверей открывается, выпуская директора школы. Дамблдор наряжен в фиолетовую мантию, расшитую золотыми звездами, Малфой успевает мазнуть по нему взглядом, после чего зачем-то прячется за стеной лестницы, резко обхватывая пальцами и сжимая артефакт на груди. Это небольшой камушек с рукотворным отверстием в нем, отец его дал, если вдруг что случится. Магии в артефакте достаточно, чтобы скрыть Малфоя даже от магического зрения, если кто-то специально не будет искать именно его. А Дамблдор вряд ли в каждой тени подозревал конкретно Малфоя-младшего. — Гарри, ты уже тут? Это не займет много времени. Идем, — приманивает директор своего ученика. Он выглядит расслабленно, как если бы приглашение было на дополнительное занятие или чаепитие. Малфой выглядывает из-за угла, не понимая, с каких это пор Альбус Дамблдор назначает встречи в таких скрытых местах в своей же школе. — Профессор… — оборачивается Поттер. На его лице видно сомнение. — В прошлый раз мне было чертовски плохо. Это обязательно? Может можно как-то без этого обучения? — Откуда в тебе такие негативные мысли? — мягко произносит директор, подходя ближе. Его рука ложится на плечо ученика, а Малфой со своего места вдруг видит на руке знакомый ему аметистовый перстень. С правильной звездочкой в центре драгоценного камушка, как бывает тогда, когда накладываются сотни заклинаний на предмет, сотворяя из него артефакт. У Нарциссы был похожий, но куда меньшего размера, и Драко совершенно точно представлял, какими чарами обладает это безобидное на первый взгляд колечко. Матушка с ним могла успокаивать диких, неприрученных лошадей, лишь прикоснувшись к ним, и те ластились к ней, словно выросли у ее ног. А такое большое, почти с ноготь как у Дамблдора, наверняка могло повлиять и на разум человека. Драко нахмурился. — Тебе не стоит бояться. Я хочу тебя защитить. А этого не сделать, если не попытаться извлечь крестраж из твоей головы, — вздохнул директор. На его лице скользнуло сочувствие, но так и не коснулось взгляда, оставляя его таким же пристально ледяным, как и прежде. — Идем, я налью тебе немного чая. Поттер идет с ним шаг в шаг, вялый и как будто сломленный. Сопротивляться кольцу почти невозможно, оно сдавливает разум каленым железом, путая и сбивая, удерживая лишь на том пути, что выгоден владельцу. Однако правая рука Поттера отчетливо сжимается в кулак, пытаясь вонзиться ногтями в ладонь, будто пытаясь причинить себе боль и этим самым напомнив самому себе о своих собственных мыслях. «Ох, Поттер, так ты не очнешься», — сглатывает Малфой, быстрым шагом пробираясь за ними. Страх за гриффиндорца охватывает его с головой. Ох, Мерлин, что происходит?! Все заклинания и артефакты, заточенные под контроль сознания разумных существ, запрещены еще с доисторических времен. Почему Дамблдор использует его, да еще и против своего же человека? Разве он и Гарри не на одной стороне против того-кого-нельзя-вспоминать? Слишком много вопросов, и у Малфоя нет на них ответов. Единственное, что он сейчас может — это проследить за ними, протиснуться в комнатку, пока его не видят. Конечно, всегда был еще вариант — сбежать. Притвориться, что он ничего не видел и не слышал, но кем бы он был после этого. Драко не хотел быть плохим человеком. И потому он не мог бросить Поттера одного после всего увиденного. Дамблдор проводил ученика в просторное помещение подсобки. Вдоль стенок стоят какие-то предметы, укрытые пыльными белыми простынями, утопая в темноте. Шар люмоса освещает только центр, где два кресла расположены напротив друг друга, а на маленьком чайном столике уже разложен сервиз. Пахнет ромашкой, но Малфой вдруг понимает, что в воздухе витают и другие запахи, совершенно не объясняемые чаепитием. Гарри садится в одно из кресел, роняя мантию на подлокотник. Палочка в кармане стуком опускается на пол. Этот звук потом будет преследовать Драко по ночам, означая полное бессилие Гарри в руках взрослых. Сейчас же важнее то, что Дамблдор садится в кресло напротив, расслабляясь в нем. — Я заварил его для тебя, свежий сбор ромашки. Тебе понравится, Гарри, — его медовый голос льется прямо в уши, так что даже Драко трудно устоять. Он царапает себе ладонь, как пытался оцарапать себя другой парнишка, и эта боль отрезвляет. Невербальные заклинания сильны, но вероятно сказывается еще и подожженные палочки с ароматами, навязывающие чужое мнение. У Поттера выбора нет, он тянется за чашкой, хотя видно, как все внутри него сопротивляется. Малфой удивлен такой силе воли, таким плотным защитным барьерам, которые все еще стоят даже после прикосновения перстня. Дамблдор очевидно тоже это видит, пока не шевелясь наблюдает за подростком, и его голубые глаза не обещают ничего доброго, и мальчишка все же делает глоток, а затем и второй. — Достаточно, Гарри. Перебарщивать тоже не следует. — Конечно, сэр, — совершенно не своим голосом отвечают ему. Малфой не может поверить своим глазам, ведь прямо сейчас его однокурсника опоили порабощающим зельем. И кто?! Один из самых уважаемых волшебников на этом острове! — Прости, я постараюсь сделать так, чтобы не навредить сильно. Садись сюда, — директор вызволяет заклинанием крепкую деревянную конструкцию, похожую на электрический стул. Он огромный, на нем крепкие ремни, обшитые несколькими слоями мягкой ткани, так похожие на больничные. Паркинсон как раз о таких и говорила, Драко прищурился, вдруг понимая, что это далеко не первое подобное «свидание» у этих двоих. Директор методично и даже бережно закрепляет безвольного Гарри в ремнях, убеждаясь, что они затянуты до предела. Он также вставляет ему в рот что-то широкое и плоское, очевидно, для защиты зубов. — На этот раз я купил ремни покрепче. В прошлый раз ты вырвался и поранил себя, это нехорошо. Знаю, что больно, но ты немножечко потерпи и все закончится. Как только я сломаю твою ментальную защиту, я смогу забрать и заблокировать твои силы, ослабить тебя. И тогда все пройдет как по сценарию. Не сопротивляйся, Гарри, тебе просто не повезло родиться избранным. Будь ты любым другим ребенком, я бы помог тебе вырасти в Великого Мага, какие рождаются раз в столетия. Но, увы, я вынужден пожертвовать тобой во благо страны и других. Невозможно сменить власть, если не показать им войну. Я не могу дать тебе победить так просто. Дамблдор отходит на шаг назад, словно любуется своим творением. Гарри затянут на высоком стуле, ему не пошевелить ни рукой, ни ногой. Его очки сползли на кончик носа, а взгляд бессмысленный, пустой. Малфой видит их двоих, освещенных люмосом, достаточно хорошо, чтобы понять — Поттер за себя постоять не сможет. Его опоили, его заколдовали, в конце концов его даже обкурили. Не слишком ли много для одного подростка? Дамблдор отходит еще на пару шагов, направляя кончик своей узловатой палочки ровно в лоб мальчишке, который никак не может защитить себя. А затем он шепчет заклинание, которого Малфой не слышит, поскольку Гарри начинает кричать даже через плотный намордник, что стягивает его челюсти, не давая откусить язык. Он почти не дышит. Просто не может вздохнуть, спрятавшийся в тени, сжимающий амулет на шее до боли в пальцах. Он просто не может поверить в то, что отражается в его серых глазах. В то, что кто-то может всерьез намереваться сломать другого только в угоду политическим играм. Драко выворачивает, но он закрывает свой рот свободной рукой, заставляя сглотнуть всю желчь, что поднялась к языку. Он понятия не имеет, что будет, если его здесь обнаружат. Но еще больше ему страшно за парня на стуле, пристегнутого ремнями. Гарри кричит так, словно ему выворачивает душу, а быть может так оно и было — ни одно из заклинаний Дамболдора слизеринец банально не знает, и если честно, боится запомнить. Ни одному врагу на свете он такого бы не пожелал. Невыносимо смотреть, как другой едва дышит от боли, когда директор нападает на него вновь и вновь, красиво взмахивая палочкой. Магия Поттера сопротивляется, и тогда все попеременно вспыхивает то огнем, то обволакивает морозом. Вряд ли кто-то видел столько неконтролируемой магии, как сейчас, когда тело Гарри пыталось спастись, переходя на чистые инстинкты. Вспышка за вспышкой, комнатка озаряется запутанными линиями волшебства, где оно старается уйти хотя бы в блок. Малфой задерживает дыхание, когда слушает этот нечеловеческий вой Поттера, когда огни заклинания долбят его прямиком в шрам, словно решили просверлить в нем отверстие. Малфоя трясет, будто пытают его. — Что ж ты такой упрямый, — сглатывает Дамблдор. Он вытирает мокрый лоб, очевидно в его возрасте ему уже сложно выдерживать такой темп. Это тяжело. Гарри кричал, рвался из пут, напрягая руки, и Драко видел, как покрываются кровавыми следами предплечья однокурсника. Наверное, он уже вывихнул себе оба плеча, и не будь ремней поперек торса, он бы наверняка вырвался бы, сваливаясь на пол. Это жутко. Ледяные мурашки покрыли всю спину от громкого вскрика. Драко не был уверен, что это заклинание не хуже Круциатуса, потому что там хотя бы есть передышки. А здесь же их не было, просто один сплошной удар в одну точку, перетирающий сознание и память. Казалось бы, от такого шума должен был встрепенуться весь Хогвартс, но полог тишины все успешно гасит. Малфоя трясет мелкой дрожью, и он не знает точно, сколько времени еще просидел в кромешной темноте и тишине, когда Дамблдор закончил, качая головой. Судя по его словам вновь не вышло. И следовало в следующий раз попробовать водяную баню. Драко предпочитал не думать, что под этим подразумевается. Поттера лечат прямо в той же комнате, закидывая его заклинаниями по сращиванию костей и кожи, но наверняка следы останутся. Мальчишка без сознания, и его левитируют из подсобки, вероятно, вернут в его же спальню. Гарри не сможет вспомнить, что именно произошло, а Малфой никогда не забудет. Просто не сможет забыть лицо однокурсника, испачканного в слюне и крови, не сможет забыть его крик и эти невнятные стоны, которые так и не сложились в слово «пощадите».