Моль

      Яркий свет неприятно облизывал лицо. Вилка лежала рядом с Ночиным на спине, лениво лазая в телефоне и водя пальцем по его экрану. Обнаженная. Она казалась трогательно беззащитной, но прежде чем Аркадий успел довериться манящей близости, прежде чем разрешил себе любоваться, его ошпарило воспоминание об очередном настигшем наяву — наяву ли? — кошмаре. Ночин даже не шевельнулся; что-то толкнуло его затаиться и прислушиваться, присматриваться, не выдавая пробуждения. Впрочем, он знал, что именно. Все хорошее: покой, тишина, страсть, дружба, — утекало сквозь пальцы при первом проблеске надежды, а мысль о безумии обретала все больше объема и правдоподобия. И не находилось ответа на вопросы: «Почему мне? Почему теперь?»       «Просто скажи это. Просто скажи это ей — сейчас же», — убеждал себя Ночин, хмуря лоб. Одно признание — и, возможно, получится все исправить.       Вилка вздрогнула, когда мобильный в ее руках неожиданно завибрировал. На дисплее выскочило сообщение от Дэна: «Соболезную».       «В смысле? Чему он там соболезнует? Ей он пишет, а мне — нет?»       Нежданная обида так захватила Аркадия, что его партизанству в считаные секунды пришел конец. Ночин буквально взлетел, приподнявшись на локте, и яростно указал дрожащим пальцем на экран Вилкиного телефона.       — Так он в сети! Точно в сети! Дэн, скотина! Пускай ответит мне, а? Вилка, скажи ему, чтобы он мне позвонил! Я не могу до него добраться уже который день!       — Так сам и позвони, чего я-то? — Жена удивленно уставилась на Ночина, но телефон отключила и спрятала где-то под кроватью.       — Я не могу! Я же говорю, я который день пытаюсь… У меня что-то с телефоном, я ничего никому не могу… Ни в сообщениях, ни в соцсетях… Я почту завел отдельную даже, чтобы написать! Блин, Вилка, по-человечески попросил тебя — ну напиши ему, а? А то у меня уже… — Аркадий задохнулся, в запале хватая воздух ртом. И хотелось же выплюнуть какое-нибудь банальное, но честное «едет крыша», — только у Ночина не хватало духу. В самый последний момент он остановился опять. — Я уже не знаю. Мне плохо, Вилка. Что-то не так… Все не так в последнее время…       — Может быть, вирус? Я напишу, но сейчас давай ты успокоишься, хорошо?       Вилка коротко поцеловала Ночина в губы и столь же скоротечно прижалась к нему, оглаживая рукой широкую грудь. Она шептала, что ей понравилась прошлая ночь. Ладонь нашла ладонь, — но именно в этот момент жена вдруг отпрянула от Аркадия.       — Ой, а что с пальцами? Ты… Ты в земле копался? А чего мокрый такой? Тебе плохо?       — В какой земле, Вилка?! — прошипел Ночин. Но он поднял руку — и раздражение вновь уступило место слабости и отчаянию. Подумалось, что жаркого и томного вечера словно не было вовсе, а темное и неестественное в конце — было. Кожу на пальцах стягивало сухостью застывшей черной грязи. Ладони у Аркадия задрожали, он стиснул губы до белизны. Внезапно осенило: в двери разума застучали смутные ассоциации, воспоминания о фильмах, где персонажи теряли память, но каждый раз обнаруживали на одежде непонятные следы или даже кровь — и заканчивалось все тем, что бедолаги оказывались сумасшедшими с раздвоением личности и даже серийными убийцами. Может, и он, едва подходя к порогу квартиры, забывался, потому что звали недобрые дела в полузаброшенном лесном парке неподалеку?       «Но ведь такого не может быть! Не со мной. Должен же быть какой-то триггер, какая-то травма, а я…»       — Бля… — выдохнул Ночин, сжав челюсти, и скрючился на постели — сел, поджал ноги. Вновь в затылок дышала истерика. А когда она это делала — самому себе верить уже не выходило. И, казалось бы, именно сейчас Вилка могла услышать нарастающую бурю в душе мужа, именно сейчас приласкать, прижать к груди, попытаться унять тревогу. Но в женских глазах Ночин находил только жалкую стылую эмоцию. Она ненатурально удивленно сложила брови, и Аркадий заметил, как из ушной раковины Вилки выбралась жирная моль. Насекомое с комфортом расположилось на слегка потемневшей серебряной сережке и начало с упоением мыть лапки. Словно издевалось. Ночин косился на мотылька неотрывно, желая одновременно прихлопнуть его и вместе с тем боясь прикоснуться к жене. Будто от толчка изнутри могло вывалиться еще больше бледных тварей — очередное гнездо.       «Моль. Моль. Откуда эта моль? Из ее головы?.. Это просто кошмарный сон…»       — Давай ты пойдешь сполоснешься? — Вилка улыбнулась, запустив пальцы Ночину в волосы. Гладила. Но были ее движения столь пластилиновыми, что Аркадий неприязненно отшатывался.       — Ванная заперта… — процедил он, пытаясь сдержать паническое напряжение. — Я тебе говорил. Там что-то с дверью. Я так и не смог туда зайти. Всю неделю не могу… И стряхни… Стряхни с уха.       Вилка весело улыбнулась, словно Ночин изрек какую-то невероятную глупость, посмотрела на него шутливо-недоверчиво. Она чмокнула его в нос и внезапно подскочила с места. За ее топотом Аркадий услышал хлопок двери не иначе как в ванную.       Отрицание обычно сравнивают с повязкой на глазах, с цепью на шее, с грузами на ногах или кандалами. Но Ночин за прошедшие дни хорошо усвоил: оно заключено в чувстве потери, в короткой остановке перед неизбежностью, когда человек едва выходит из наркоза и, еще не чувствуя своего тела, узнает, что лишен ног или что его раковая опухоль неоперабельна. «Нет» — это неуклюжая попытка пошевелить культями и обнаружить ниже колен пустоту. «Нет» — это очередной круг ада по коридорам больницы, возможно, даже не одной, — лишь бы хоть какой врач повторил это слово.       «Нет», — выдохнул про себя Ночин, крепко смежил веки, досчитал до десяти и поплелся следом за Вилкой. Но стоило только повернуть за угол, как взгляд Аркадия наткнулся на чьи-то босые черные ноги. Поджались кривые пальцы. Ночин поднял глаза — и столкнулся с брюхом, костлявыми плечами и косой, мерзкой ухмылкой. Острозубые челюсти разомкнулись, растянулась между двумя половинами зловонная слюна. Бездна зияющей пасти кинулась на Ночина.       До масштабов коматозной вечности растянулась минута, в которую Ночин боялся шевельнуться и повернуть голову набок. Впервые за пять проклятых дней он проснулся не утром. Несмелый, сомневающийся взгляд упал на пойманный под подушкой смартфон — заканчивались все те же, последние сутки. Сглотнув вязкую слюну, Ночин убрал мобильный и обратился в другую сторону. Рядом лежала Вилка. Спала на спине, отвернувшись от Ночина к двери. Ее смуглая кожа казалась серой в ночном мраке, а по обнаженному из-за задравшейся майки животу водила хоровод моль.       Не издавая ни звука, кроме медленного замирающего дыхания и тихого шороха волос о наволочку, да едва уловимых щелчков моргающих ресниц, Ночин повернулся еще немного и всмотрелся в кромешно черную щель дверного проема, вслушался. Коридор молчал, но Аркадий не хотел больше выходить. Никаких дверей, — трепетали его инстинкты. Ни в ванную, ни из квартиры, ни даже из спальни. Точно — не в одиночку.       — Вилка… — сипло позвал Ночин и тут же понял, что вместо спокойного тона слышит в своем голосе всхлип.       Пальцы Аркадия дрогнули, прежде чем он решился прикоснуться к жене. Хотелось разбудить ее, растормошить, а вместе с тем — смять и выбросить крылатых предвестников беды, чтобы Вилка не испугалась и не завопила спросонья, оборвав криком и без того тонкое и хрупкое самообладание Ночина. Но стоило ему дотронуться до теплой гладкой кожи, как что-то под подушечками пальцев шевельнулось. Толкнулось в животе Вилки нечто. Как только Аркадий отдернул руку, взгляду предстала мерзкая картина. Бугрилась нежная молодая кожа. Вздувались и пропадали на ней беспорядочные кочки. Не отвести было отрешенного взгляда от кошмара наяву.       — Вилка! — отпрянув и поднявшись на постели, зашипел Аркадий так громко, что это можно было назвать криком. Бугры разом растворились. Вокруг пупка образовался отчетливый треугольник с острыми краями, а потом Вилка резко проснулась, одним рывком поднявшись.       — Ты чего кричишь?!       — Т-твой живот… — запинаясь, выдохнул Ночин.       Жена опустила взгляд на живот и даже прошлась по нему рукой, но ничего больше не было. Тогда Вилка недовольно оглянулась на Аркадия.       — Ну живот как живот. Что такое?       — Там… — начал Ночин — и сразу же умолк. В холодных черных глазах он не находил понимания. Раздражение Вилки приравнивалось к насмешке, насмешка — к приговору. Нет, он сходил с ума. Это следовало признать. Горько было во рту, а холодный пот тек по вискам Аркадия так, словно ему на голову лили воду.       — Вызови мне врача, — сухо, поверженно выдавил Ночин. — Я так не могу больше, Вилка. Я ничего не могу. Мне мерещится всякое… А я даже позвонить не могу. У меня словно жизнь отняли. И жизнь, и разум…       — Тебе не нужен врач. Все хорошо, Аркаш, — неестественно одобрительно улыбнулась Вилка и протянула руку к Ночину. — Тебе не нужен врач. Это стресс.       Хлесткий удар — и ладонь жены отлетела прочь.       — Какой стресс, Вилка?! Я вижу тварей! Я вижу каких-то тварей, я теряю память, всюду эта сраная моль! Она в тебе! Она вылезает из тебя, ты слышишь?! Я это вижу! Я поехал, мать твою, и это уже не стресс! У меня в роду хватает шизофреников, чтобы я мог отличить это!..       Ночин не контролировал свои эмоции. Бессилие он мог прикрывать лишь яростью, и та искрила, кипела, вырывалась из груди, выплавленная из остатков воли. Страшные вещи лезли Аркадию в голову. Спустя считаные секунды он уже знал, что сделает, если Вилка откажется. Устроит хаос, чтобы перебудить соседей. Станет угрожать жене, чтобы доказать ей свою опасность. Применит силу, если мало окажется слов… Одного Ночин боялся: что это говорит в нем вовсе не ищущий выход даже крайними мерами рассудок.       — Ничего этого нет. Ты бредишь, — спокойно вываливалось из Вилкиного рта. Даже удара, казалось, она не заметила. — Я пойду в другую комнату, если я тебе мешаю…       — Ты дура! Я тебе о том и говорю, что я брежу! Вилка… — Ночин задохнулся от злости и отчаяния. — Скотина… Хорошо. Ладно. Просто дай мне свой телефон.       — Я не могу, — бесцветно ответила жена, опустив голову и пряча руки за спиной.       — Почему?.. Ну почему?!       Терпение заканчивалось. Аркадий стиснул зубы и схватил жену за локоть, дергая на себя. Вилка вырывалась, царапалась, но Ночин держал крепко. Еще один рывок — и ее щека в хлесткой пощечине встретилась с ладонью мужа. Воздух вздрогнул от высокого крика. Вилка подскочила, умытая слезами, и пулей вылетела из комнаты, даже не заметив упавшего на пол телефона.       На полушаге Ночин оставил преследование. На полумысли — вцепился в свою надежду. Пароль Вилки он знал. Глаза и пальцы, словно жала, вонзились в экран, но вместо ответов Аркадий получил лишь сообщение о том, что код введен неверно.       — Почему?! — взвыл Ночин снова. Он замахнулся было, желая швырнуть мобильный в стену — но все же сдержался. Хлопнула от резкого рывка дверь комнаты, а рев Аркадия, казалось, заставил даже стены дрожать: — Вилка!       Ответа не последовало. Женские всхлипы и плач точно доносились из ванной, но дверь для Ночина была все так же насмешливо неприступна. Ни удары ногой в преграду, ни требования ответить — ничто не заставило Вилку говорить.       Последние силы ушли на то, чтобы взять себя в руки еще раз. Ночин сполз по стене прямо на холодный пол коридора под вешалкой, где и уткнулся вновь в окно ввода пароля. Он подумал, что ошибся со злости, от аффекта — попробовал еще раз. Мимо. Тогда Аркадий решил, что, возможно, просто забыл — теперь он не мог доверять своей памяти, — и начал пробовать все: день рождения Вилки, ее матери, дату свадьбы… Дрогнула тьма по углам коридора, булькнула от смеха, словно живая черная жижа. Но стоило просветить мрачные тени фонариком, как наваждение рассеялось. Ночин вернул свое внимание безмятежно-розовому экрану, как вдруг заметил на нем странный темный треугольник, похожий на моль. Аркадий поднес смартфон ближе к лицу, нахмурился, придавил пятно пальцем, а когда поднял — под подушечкой отчетливо читались три жирных мотылька, неожиданно замершие в электронной сакуре. Ночин почувствовал щекотку на ногах: это глубокая тень от Вилкиной куртки касалась его пальцев. Но стоило осветить и ее, как вместо ясности в лицо метнулась туча серых насекомых.       В отвращении и ужасе Аркадий закрылся руками, завертелся, начал отбиваться. Он хлестал себя ладонями там, где чувствовал прикосновение роя; топтал трущихся о щиколотки насекомых; сдувал лезущих в нос и рот мотыльков. Пришлось задерживать дыхание что есть мочи, пока в висках не начала биться кровь, а легкие спазматически не дрогнули. Ночин открыл глаза, сделав жадный вдох. Перед ним на полу выстроились буквы из тел поверженной моли: «Аркашу будем?»       Следующий удар ноги смазал слова. Схватившись за голову руками, Ночин пытался унять дробящие череп напряжение и боль. Он обернулся — и пришел в ужас. Тот же самый вопрос мертвые мотыльки складывали из своих тел повсюду: на стене, на двери ванной, на полу дальше по коридору, на потолке… Тщетно Аркадий пытался стереть все, что видел. Кошмар ждал его в каждом углу, и, даже закрывая глаза, Ночин читал однин и тот же вопрос — порождение кровоточащих мыслей.       Вибрация телефона вырвала Аркадия из забытья, обращая внимание на новое сообщение. Мобильный вдруг сам собой разблокировался. В уведомлениях висели приветливые строки от Дэна: «Тебя давно не видно…» Все словно замерло. Ночин дрожащими пальцами открыл чат.       «Тебя давно не видно. Сорок дней почти прошло уже, Вилка. Пора бы отпустить… Пошли завтра в наш бар?»       — Сорок дней чего?.. — беззвучно произнес Аркадий. Руки не слушались его — хотя шум крови в висках утих, а квартира погрузилась в прежнюю стылую тишину. Ночин не стал отвечать, забыв о том, что мечтал об этом еще считанные минуты назад. Он бездумно листал переписку, цепляясь взглядом по касательной за каждую фразу, каждое облако с текстом, но находил лишь повторяющийся вопрос. «Аркашу будешь?» — спрашивал Дэн ежедневно в одно и то же время. И даже случайно увиденного ранее сообщения Ночин не нашел.       Со стороны кухни послышался едва уловимый шорох. Такой звук сопровождает котов, когда они умываются тихим утром в кресле, или мышей, когда те перебирают лапками только что принесенное угощение. Теплая ассоциация заставила Аркадия повернуть голову в сторону, оторваться от экрана и наткнуться взглядом на знакомое чудовище. Демон ладонью собирал серые тельца моли, после широко облизывая руку языком. Темная слюна богато висла на светлых обоях. С глухим хлопком телефон стек с ладони на пол. Ночин, не сводя глаз с черного, как нефть, монстра, медленно-медленно выпрямился и сделал шаг назад. Демон застыл на полужесте. Точки зрачков дернулись, вцепились в Аркадия. Зуб за зубом разрывала морду дьявольская ухмылка.       Опустилась ручка двери в ванную. Ночин отчетливо услышал шаги жены, всхлип, шарканье пяткой по полу, от которого в коридор вылетели мелкие белые гранулы. Проклятая дверь открылась, будто ничто не держало ее до сих пор. А Аркадий, как умалишенный, сам не зная зачем — кинулся в светлый проем. Ладони врезались в хрупкие плечи жены, но в лицо ей Ночин даже не взглянул. Он хотел увидеть, что внутри.       Первым в нос ударило зловоние. Грязный конденсат скопился на зеркале и пластиковых панелях потолка. Ванна была наполнена до краев потемневшей, заболотившейся водой. Ночин не сразу узнал в раздувшихся очертаниях посиневшего тела себя: закатившиеся глаза едва прикрывали распухшие веки, ввалился в щеки нос, с бортика ванной свесилась рука с почерневшими ногтями. Моль истерично металась мерзким нюансом по мертвецки спокойному лицу. Казалось, тьма окутывала бледную тушу, — то были загнившие, заплесневевшие рвотные массы, облепившие ее.       Ночина затошнило. Отбросив Вилку, он вцепился руками в раковину — еще один шаг вперед обернулся подогнувшим колени бессилием. Взгляд мутило от слез, а ребра выворачивало отрицание.       — Такого не может быть… Это же просто кошмар… Такого не может быть…       Но слезы не вымывали морок, не прогоняли из ноздрей смрад разложения. В бессвязных метаниях и попытках нашарить руками нить другой, настоящей, серой, но хотя бы привычной и тихой реальности Аркадий уронил зеркало и все, что стояло на полке под ним; порезал пальцы об осколки, — и уже не ощутил боли. Он чувствовал гниль у себя во рту, слышал гул воды в ушах, — а спасение все не приходило. На затылке осела незнакомая тяжесть, а по спине потекли теплые капли. Боковым зрением Ночин видел монстра. Тот улыбался, теряясь во мраке затухающего сознания.