***
Щелчок пальцев. Вспышка зелёного света. Звук скатывающейся воды. Запах чего-то металлического. Вновь Лофт оказался здесь. На этот раз решив попытаться покончить с тварями или дать им покончить с собой, направился к злополучному озеру. Лазурная вода манила к себе блеском веками накопленных воспоминаний. Яркие пятна вновь облепили фарфоровую кожу под шлепок кофты на влажные камни. — Эй! Я не боюсь вас! — выкрикивал трикстер, оглушаемый эхом. Локи смотрел в озеро, пытаясь нащупать перчатками смелых лучей дно. Ничего не получилось — тьма притягивала магнитом несчастных, успокаивая их трепет на кругах, убаюкивая колыбелью перезвона капель, утягивая заботливой рукой на дно. Сколько прекрасного показывало это волшебное место, но и не меньше ужасного скрывало под обманчивой слабостью, изящной хрупкостью. Сколько страха таило под переливистым изумрудом, ярости под смолью пляшущих теней, скорби в тонких изгибах. Являлось порождением хаоса и ужасной бури, но являло покой и порядок. Вобрало в себя смесь опасных, как и тайна на дне, противоречий. Откинув голову назад, Локи вдохнул полной грудью, запрятавшись в домик воспоминаний, дверь которого внезапно распахнул Джеймс. Выдохнув, Лофт мотнул головой: опять «Баки» лез в мысли, постепенно заполняя собой всё пространство. Тыльной стороной ладони протерев лицо, не смог избавиться от глупой улыбки. Лишь поняв, насколько далеко сейчас монах, трикстер почувствовал болезненный укол куда-то под рёбра. — Не могу же я привязаться к человеку? Я? — разойдясь хохотом, трепал смольные локоны принц. — Джеймс, Джеймс, Джеееймс… В тебе осталась хоть капля гордости? В этом виноваты вы, Суртур вас побери! — истерично бросался в сторону воды Локи. — Вы винова… — Лофт смерил пыл, обнаружив своё отражение на водной глади. — Ты виноват. Сам. Казалось, настолько простая истина, которая попросту не может не существовать, оглушила впервые. Трикстер невидяще, будто пред взором его расстелили белый шёлковый платок, смотрел на воду. Когда ступни окутала лазурь, а свет огонька над озером затрясся, асгардец увеличил скорость, приближаясь к бездне. Громкий вдох. Брызги. Белое марево и чёрные волосы перед глазами. Взмывающие вверх пузырьки. Лофт тонул, приближаясь к пульсирующей болью точке невозврата. Он не смотрел влево, не считал ускоряющие бег секунды. Тонул, наслаждаясь тишиной и мраком. Тяжёлые веки сомкнулись, не позволив глазам упираться в темноту. Слишком устали от белого марева и расплывчатых теней. Слишком долго смотрели… устали смотреть. На миг губы ощутили колющее прикосновение призрачного воспоминания о Баки. Затем последовала вновь пустота и крупные комки напряжения пробежались по позвоночнику Лофта, как бывает у моряков, попавших в шторм на маленькой лодке против огромных, словно рука Ньёрда, волн. Темнота за веками сменилась усиляющимся светом. Локи распахнул в удивлении глаза, но тут же поморщился. Пытаясь закрыть лицо рукой, окунулся в реальность полностью, даже не веря до конца в происходящее. После пика тьмы последовала волна света. Казалось, все утерянные лучи обретали здесь новый дом. Неожиданное притяжение тянуло тело в самый центр белого свечения. Пузырьки воздуха теперь искали покой в одном направлении с трикстером, чьё сознание ускользало. Становилось всё ярче, пока и вовсе свет не ослепил Локи, а сам он не упал без чувств на что-то твёрдое. Шум в ушах затих, тело вновь откликалось на базовые команды, глаза привыкли к новой обстановке. Сквозь мутнящееся пространство несколько раз прорезался нежный звук. Лишь спустя время, трикстер понял, что являлось источником, и замер в исступлении. — Локи, Локи, дорогой. — твердил женский голос. — Мама…? — шептали сухие губы, пока глаза метались по ярким кускам пространства. Отыскав до боли знакомый силуэт, принц почувствовал душащие слёзы, не дающие сделать глоток воздуха. Тут же метнувшись навстречу фантому, Лофт шептал заветное «мама», пока непослушные ноги несли его. Обхватив руками женские плечи, трикстер не смог остановить поток солёных градин. — Мама, но… как? Ты здесь или я… — Дорогой, я всегда была тут. — отстранившись от мужчины, положила ладонь на его грудь Фригг. — Я так и не успел сказать тебе, что… Извини меня. Прости за всё! Сжигаемый заживо стыдом и чувством неизбежности, упал на колени в попытке раствориться. Принц был безутешен, более того, он чувствовал отвращение к самому себе, пока слёзы скатывались с подбородка, а глаза боялись смотреть на дорогого человека. Почувствовав руки на своих кистях, трикстер послушно поднялся. — Что же сделал с тобой Один? — голос отдавался усиливающейся болью в ушах асгардца. — Мам, — Локи взял пальцы женщины и осторожно прикоснулся к ним губами. — всё хорошо. — Дорогой, я знаю о недавних событиях. — лёгкий укор голубых глаз был знаком ещё с детства. — Перестань истязать себя, сын. Лофт рассмеялся сухо и болезненно, царапая пространство вокруг, как человек, в котором не осталось больше слёз, чтобы вылить их. — Локи, времени более нет. Внемли пророчеству: «Лишь пробудив огонь, что ле’тами гасили, восскреснешь ты из праха тех времён, когда ослепленный асгардским злотом люд к ногам кровопускателя припал. Вдохнёшь Искру в истерзанное тело потомка Аска*. Грядёт война за пламя то, чем обладаешь ты, не зная. Северный народ; Верховный Бог, Чьи руки умы’ты кровью чужой, обженны неукротимым твоим огнём; да грешный Суд, Не знающий сказаний о У' рд, Верда’нди, Ску’льд. Наступит вскоре. Чтоб вновь разжечь, Сын огненный Лаувеи, Возьми слезу, что чище Гьёлль, Да не иссу’ши сердце злобой…***
Эхо оглушающе прокатилось по сознанию трикстера, вырывая из светлого места. Сейчас опять он находился на жёсткой лежанке. Перед глазами — потолок, а за окном уже ночь. Одинокая Луна простёрла объятия к Локи, но тот отказался, спрятавшись от её внимательного света в тёмный угол. Пальцы нервно сжимались и разжимались, комкая локоны. Что значит это пророчество? Потомок Аска? Огонь? Верховный Бог? Вновь загадка, не имеющая ответа. Вновь молчание вместо вопроса. Разве в этом заключается жизнь? Истязать себя до последней капли крови, чтобы мгновения без боли боготворить? Уповать на боль, прочищающую рассудок, показывающую истинное положение вещей без лицемерной шелухи? Что приключилась с Джеймсом? Локи выдохнул, медленно проведя ладонью по груди вниз. Раны на теле почти не беспокоили, лишь изредка ныли тупой болью — отзывались на прикосновения. Баки больше не касался их. Внутри будто треснула плотина и желание копьём пробило трикстера. В голове варились неясные картины: касания губ к фиолетовым следам; сильная рука, блуждающая по шее; и… глаза. Прекрасные серые океаны сверлили душу насквозь. За столько веков принц не чувствовал ничего подобного, того, незаметно подкравшегося, обжигающего и всепоглощающего. Хотелось смотреть и чувствовать присутствие рядом. Мысли наконец оформились в предложения, а желание явило свою мощь. Прикушенная губа. Растерянный взгляд. Мятые локоны в свете седой Луны. Что-то сильное тянуло в коридор к приоткрытой двери, но стоило мышцам приготовиться к действиям, оно же и останавливало. Бесконечно длящаяся сладкая пытка изводила до ломки в коленях, заставляла метаться на кровати в поисках удобного положения. Как ни старался Лофт — ничего не выходило: то слишком нагретое место, то чересчур жёсткое. А в голове вновь расцветали образы, заставляя глаза пьяно скользить по стенам, выискивать отвлекающую деталь, чтобы зацепиться и не сойти с ума. Не убранная в тайник, металлическая гравировка отражала свет звёзд блеском в вязкой чёрноте комнаты. Перетёртые цветы багровой кучкой впитывали тени, напоминая лужу крови, сияющую и подрывающую рассудок. Пытку Локи прервал тихий звук — кряхтение. Замерев, мужчина прислушался: из коридора доносились постанывания и шершавый шёпот. Нетерпеливо зарычав, трикстер бросился к источнику. Из-за приоткрытой двери, второй от комнаты Локи, послышался вскрик, да еле уловимое хныканье. Крадясь пантерой по коридору, мужчина оборачивался, чтобы предотвратить возможную слежку. Мысли навязчивыми пчёлами метались и жалили, но не смогли остановить. Медленно, будто передвигая ногами стальные цепи, Лофт приближался к двери в затихшей симфонии. Остановшись перед самым входом, вдруг пришёл в себя, осознав, какую глупость сейчас делает. Пчёлы зажалили интенсивнее, когда рука уже легла на деревянную ручку. Внезапный вскрик, самый громкий за последнее время, развеял все сомнения. Дверь отворилась с еле слышным скрипом. На кровати лежал Джеймс. Каштановые волосы спутаны, в свете Луны сияют влажные дорожки на скулах. Изящные черты омрачены маской грусти и всеобъемлющей боли. В груди трикстера больно кольнуло, он определённо не хотел видеть Барнса таким. Закрыв за собой дверь на замок, двинулся к лежащему. Лофт не знал, какой будет реакция монаха на его действия, не хотел думать о последствиях. Мечтал только о том, чтобы стереть эту боль с прекрасного лица. Присев на колени, трикстер осторожно взял руку Джеймса и коснулся губами костяшек. Брови монаха дёрнулись, но сам он всё ещё находился в кошмаре. Тогда принц, дрожа, переплёл их пальцы воедино. Привстав, смахнул второй рукой слипшиеся пряди со лба. — Бак. — тихо выдохнул Лофт, сильнее прижимаясь губами к неожиданно мягкой коже. Барнс неподвижно лежал. Тогда трикстер потянулся к тем самым губам, будто налитым вишнёвый соком, к тем самым, что заметил в свете факелов и серебряной Луны впервые. Проведя кончиками пальцев по щетине, асгардец коснулся носом мокрой дорожки над ухом и выдохнул. От обжигающего дыхания проснулся Барнс, начав метаться. — Баки. — вновь прошептал Лофт, поглаживая большим пальцем, переплетённую со своей, руку. — Локи? — недоумевал Джеймс, всё ещё отходя от кошмара. — Я здесь. — трикстер навис над лицом собеседника. Лофт медленно начал покрывать осторожными прикосновениями губ дорожки слёз. — Я рядом. — проводя второй рукой по впалой щеке, шептал он, будто в бреду. — Что ты делаешь зде… Трикстер провёл пальцем по его губам и, рассоединив их руки, обхватил подбородок. — То, что должен был давно. С этими словами он легко коснулся губ Джеймса, смакуя их вкус и содрагаясь от эмоций. Словно зависимый, медленно втягивал дозу; на секунду отвергл в замешательстве, но вновь и вновь продолжал, собирая до последней крупицы. В голове Барнса всё смешалось, а сам он был готов умереть в то же мгновение. Мужчина сводил его с ума, раскачивал лодку сознания и обрушивал на неё цунами, без шанса на спасение. Голос разума твердил, молил прекратить эту ошибку и покаяться; разгорающаяся же страсть молила. — Локи… — простонал Джеймс, когда асгардец с трудом оторвался от него. Встретившись с хищным изумрудом, «Баки» не мог отвести взгляд. Бесконечные переливы сводили с ума, будили первобытные инстинкты. Словно древние люди, впервые раздувшие костёр, наблюдал за тлеющими частичками. Сейчас Локи… его Локи, был так близко — протяни руку и не ошибёшься. Барнс мягко потянул кисть на себя, заставляя Лофта оседлать его бёдра. — Ты смышлёный. Мне нравится. — прорычал трикстер, грязно лизнув щёку смертного до хриплого вздоха. Внешне хрупкие кисти оказались гораздо сильнее. Принц не без усилий положил увесистую руку себе на спину, похотливо прогнувшись в пояснице. Там, наверху, откуда и смотрел он из-под пушистых ресниц, было нестерпимо жарко: воздух обжигал оголённые участки тела, заливался в лёгкие свинцом. Рука пробралась под рубаху, пытаясь снять. В этот момент Локи усмехнулся и завёл руку Джеймса ему за голову. — Такой нетерпеливый. — язык скользнул вниз по шее. Прожигая миллиметр за миллиметром, принц нахально заглядывал в глаза монаха снизу. Последний сдавленно выдохнул, стоило языку обвести ключицу. Локи подцепил край рубахи и неспешно стянул её с лежащего. Как предполагалось, Джеймс оказался действительно красивым мужчиной: подтянутый торс, контрастные изгибы и, поднимаясь выше, глаза. Его бездонные глаза. Лофт позавидовал самому себе, осознавая привлекательность любовника. Даже отсутствие руки не мешало ему быть прекрасным по-своему. Заметив изучающий взгляд, Барнс сжался. — Уже не нравлюсь? — саркастично протянул он, сдерживая ком в горле. Отвернув голову в сторону, Джеймс уже пожалел о том, что поддался греху. — Ты прекрасен. — глухо прошептал Локи. Монах удивился, но не посмел вновь смотреть в изучающий изумруд. Холодные пальцы провели по подбородку. Мужчина почувствовал руки на своих щеках. — Посмотри же на меня, — шептал Лофт, приближаясь к лицу любовника. — посмотри. — двигая бёдрами по паху Баки, всё не замолкал он. Наконец их взгляды встретились и Одинсон осторожно прижался губами, дожидаясь ответа. Когда почувствовал движение навстречу, провёл языком по краешкам чужих пухлых губ, просясь внутрь. Стоило зубам разомкнуться, как Лофт ворвался, растворяясь, отдавая всего себя без остатка. Рука Джеймса коснулась поясницы инициатора своего греха, притянула ближе, вжавшись пахом сильнее. Локи прогнулся в спине навстречу разгорячённому телу, издав короткий крик удовольствия. Тогда Барнс прикусил чужой язык, напоминая о тишине. Поцелуй перешёл в жадные укусы голодных тел. Мужчины не могли насытиться страстью. Будто долгое время искали друг друга и вновь обрели, забывали о прошедших секундах. Тянулось время бесконечно долго, так, что старуха Луна перестала перебирать звёздную пряжу, спрятавшись за облаками. Жар тел сплёлся с разгорячённым воздухом в танце, а тихие рыки оглушали своей нереальностью, неправильностью и беспредельностью. Оба осознавали, что каждое касание отразится ожогом завтра, каждый жадно сделанный вдох станет ценой четырёх, а бесстыжие взгляды будут насквозь прожигать отрезвевшие умы. Но не сейчас, когда так сладки перерывы, мгновения, преисполненные нежности и непорочности, глаза не видят, а умы пьяны. Неожиданно для себя, проводя пальцами по прямым волосам Баки в очередной раз, Лофт внутренне вздрогнул, обнаружив отсутствие вьющихся концов. Трикстер забылся. Забыл. Утонул в потаённых желаниях. Щупал вновь, дрожал и сердце его пропускало удар. Губы на шее теперь казались чужими, а тепло руки на пояснице жгло своей неправильностью. Стоило глазам скользнуть по окну, как пьяные блики смелых лучей гасли, добираясь до дна. … но он не Изэбель, и никогда ей не станет — вторил мерзкий голос мыслей Барнса в его голове. Чего же ты хочешь? Неправильностью того тепла, ничтожеством вздохов, пылкой жадностью поцелуев, лилась обида, скопившееся за столетия одиночества. Горячие губы скользнули ниже, заставляя Локи выгнуться. Что ты делаешь? … никогда ей не станет. Нет, Локи решил всё давно. Сейчас рядом Баки — красивый смертный, который полностью в его власти. Хрупкий и чистый, словно первая снежинка. Цветущий и живой, что цветы из асгардского сада. … не станет. — Отец, я принял Её. — Ты врёшь! Мерзкий шлепок утонул в свете гаснущего факела. Из надломленного места, не заживающей раны, вырвался вскрик и Локи выпустил часть его наружу, закусывая губы. Тело напряглось, а сам он медленно опустился на Барнса. Тяжело дыша в ухо Джеймса, Лофт почувствовал горячую влагу на своих щеках. Тщетно пытаясь избавиться от минутой слабости, лишь сделал хуже. — Локи. — молил голос извне страданий. Барнс гладил теперь принца по волосам и старался заглянуть ему в лицо. — Локи, посмотри на меня. — теперь уже шептал он. Приподнявшись, трикстер выдохнул, навис над лицом монаха. Последний сократил расстояние между их головами и начал сцеловывать дорожки слёз, сжимаясь внутри от их горького вкуса. — Баки, не надо. — мольба протянула хрупкий холст тишины между ними. — Глаза… они больше не светятся. Барнс вновь увидел в своём воспоминании, которое так часто переживал, первый взгляд Локи, полный огня, подаренный ему на площади, так отличающийся от нынешнего. Лофт взял ладонь Джеймса в свою, и крепко сжал, топя слёзы в тишине. — Я слеп. Не видишь сам? Слишком долго смотрел на яркие иллюзии и они выжгли мои глаза. — будто в бреду метался он. — Это лишь короткий миг. Доверься мне. Довериться тебе. В последний раз принц слышал это от того, о ком мечтал забыть. Думал, желая сгнить заживо, чтобы не болело. В последний раз.***
— Господин Локи, — пальцы распутывали ком стеблей растений. — посмотрите, этот конец нужно обернуть вокруг пучка. Нет, не этого, чуть левее. Смотрите, у вас получилось! — неожиданно быстро стих юноша после не в меру громкой речи. — Извините, молю. — глаза невидяще уставились в зелень травы. Сидящий напротив Локи без особого интузиазма ворочал в руках спутанную сетку растений. Главной причиной нахождения здесь, в саду, были не венки, и точно не цветы. Главным был он — русоволосый юноша, надеящийся быть полезным. Именно из-за него принц сейчас не оттачивал мастерство владения Сейдом, а ковырялся в зелени, подобно Идунн. — Ты не мог бы показать вот здесь? — ткнул в венок Локи совсем близко к руке Эйольва. — Д-да, конечно, Господин Локи. И вновь вереница тщетных попыток, желания и боли, наслаждения и печали. Вот миг, кажущийся годом. Тёплый ветер. «Тень». Тишина.***
Внутри Лофта бушевал ураган из противоречивых чувств. Кожу кололо желание, охлаждала обида. Требовало внимания тело, просил забыться разум. Не так ли выглядит безумие? И Лофт закрыл глаза, почувствовав себя распятым непрошенной верой. Пухлые губы осторожно обвели контур скулы, а рука смахнула смольные пряди с шеи. Покрытая шрамами от ожогов кожа впервые почувствовала что-то кроме лучины. Асгардец посмотрел прямо в глаза любовника, кажется, впервые открыто, без налёта лишних эмоций. — Джеймс Бьюкенен Барнс, я попрошу тебя лишь об одном. Ты сможешь исполнить мою просьбу? Монах настороженно кивнул. — Коснись меня здесь. — изящная кисть Лофта провела рукой монаха по череде шрамов на шее. — Локи, но… — Теперь здесь. — перебил трикстер, заставив Барнса сжать его шею. — Сильнее. — хрипел он. Тяжёлые воспоминания о удушающем движении отца сменились лёгкостью. Доверив свою шею этому смертному, Локи больше не смотрел на манящий свет иллюзий прошлого, шёпот Эйольва и призрачные надежды. Пальцы змеями обвили тонкую шею. Асгардец прикрыл глаза. Прикосновение сменилось лаской, заставляющей трикстера прогнуться в спине, зашипеть. Внутри вновь разгорелся огонёк желания. Быстро найдя губы Джеймса, Локи впился в них и слегка прикусил. Поднявшись с кровати, он, под расфокусированный взгляд Барнса, продолжил раздеваться. Одежда полетела на пол ненужной мелочью тихо и незаметно. — Ну же, иди сюда. — низким шёпотом звал Локи. Монах молча подошёл к раздетому мужчине. Последний же подхватил Баки, и вжал того в стену с громким шлепком. Начала спадать ряса, а за ней по одному, в перерывах между жадными укусами, и всё остальное, пока два жарких тела не столкнулись. Лофт ласкал шею Барнса, зарывался пальцами в каштановые волосы, оглаживал щетину и вновь возвращался к губам, пока Джеймс не сорвался на стон. С этого момента губы уже ощупывали ключицу, вбирая терпкую кожу; Лофт нагло оглаживал одной рукой место за ухом, а свободной ощупывал пресс. Пальцы оттягивали волосы цвета вороньего крыла, сминали и отпускали в томящейся смеси жаждущих звуков. Локи прервался. Перевёл взгляд на Джеймса и осторожно, будто древнее сокровище, обхватил его щёки холодными пальцами. Касание вышло осторожным, по-детски ласковым и игривым. Здесь, найдя желанный покой, принц вдохнул жизнь и, казалось, ощутил её каждой клеткой тела. Изголодавшись по ласке, прикосновениям и греху, он впервые получал не меньше, чем отдавал. Дарил, не ожидая взамен ничего. Тонул, теряясь в лье под водой. Мягкие губы Джеймса иглами кололи, пытали своей неосозноннастью, скрытым желанием. Даже если Баки (его Баки) направил острый меч на него, и упёрся остреём в адамово яблоко, трикстер не оступился, нет, он пошёл бы вперёд, превозмогая боль. Лофта пугали собственные мысли, кололи нежностью поцелуи и пропускало удар сердце. Вылизывая по-звериному шею монаха, Локи отпустил себя — впервые потерял контроль. Было так хорошо, что боль теряла своё место наслаждения, уступала его Баки, эйфории. Его эйфории. Трикстер отстранился на мгновение, но тут же заткнул рот Джеймса поцелуем, когда тонкие пальцы коснулись кожи члена. Барнс громко вздохнул, сильнее вдавливаясь в стену. Слегка касаясь головки, Лофт лишь водил кольцом двух пальцев вверх и вниз по стволу, ещё больше раздувая возбуждение. — Давно… тебя не касались? — шептали припухшие губы. Джеймс молчал, всё ещё вжимаясь спиной в холод кладки камня, освещаемый тусклым светом Луны. В мёртвенно белой вуали, кожа совратителя казалась идеальнейшим из всего, чего приходилось касаться монаху за всю свою жизнь. Даже следы ран не портили, нет, украшали прекрасное тело. Безумно хотелось прижаться ближе и чувствовать его везде. Закинув одно колено на поясницу принца, заставил убрать последнего руку. — Локи, я никогда раньше не… не был с мужчиной… и — Тише, тебе понравится. С этими словами Лофт упёрся руками по обе стороны его головы, начав усыпать поцелуями мощную шею. Уже твёрдый член прижимался к не до конца окрепшему, заставляя перед глазами Джеймса сиять искры. — Ло-ооооо-ки — стонал в горячем бреду Барнс, начав двигать бёдрами интенсивнее. Близко к уху поскуливал трикстер. — Идём. С этими словами он потянул Джеймса вновь на кровать. Уложив монаха на спину, Лофт сел между его лодыжек. — Разведи ноги, Джеймс. Глухой от напряжения шёпот резал уши. Всё ещё не совсем понимая, что происходит, Баки наоборот — сжался сильнее. — Тебе понравится, смертный. Одинсон сам раздвинул колени Барнса. Узрев картину, принц почувствовал новую волну возбуждения. Лофт сжал себя у основания с громким стоном, чтобы не кончить раньше времени. Свет из окна терялся в локонах монаха, обливал его тело, тонул в серых глазах. Сильные ноги разведены. Джеймс открыт только для него сейчас, смотрит только на него и жаждет только его. Мысли в голове своим жаром вытесняли всё. Громкие удары сердца слышались, казалось, за пределами монастыря и содрагали небосвод. — Скажи мне, когда нужно остановиться. Джеймс еле заметно кивнул. Трикстер опустился к изнывающему члену смертного и обжёг дыханием кожу. Язык робко проехался по головке, после чего рука сомкнулись вокруг органа. Медленно выкручивая ладонь, Лофт сжимал пальцы сильнее. Ноги Джеймса сгибались и выпрямлялись, не находя себе места. Ладонь стягивала простынь, пока не послышался треск ткани. — Не сдерживайся. Шёпот прокатился эхом по помещению и возбуждённым умам. Голова трикстера опустилась на член, пока нос не уткнулся в лобок. Поднялась вверх, чтобы языком пройти по уретре. Взяв руку Джеймса в свою, асгардец собрал ей волосы в пучок, и упрявлял процессом, постепенно насаживаясь. Когда Баки начал медленно входить в тугое горло, Лофт замычал, двигаясь интенсивнее. Громкие шлепки раздавались по всей комнате, смешиваясь со стонами. Когда член Джеймса полностью затвердел, трикстер в последний раз скользнул языком по всей длине. Громкий стон прокатился по стенам и остановился пульсирующей волной внутри голов двух мужчин, освещённых одинокой Луной. Беспорядочное касание пальцев, содрагающаяся кожа, шуршание постели и звуки ночи, сверлящие, просящие и расшатывающие без того нестабильные чаши весов равновесия. Укусы, поцелуи и колкие переглядывания. Собственное возбуждение било в голову и колкостью отдавалось везде, где касался его кожи он, его эйфория. Рука Лофта, слегка надавливая, сжимала член Барнса. Монах не мог ничего поделать с постыдными реакциями своего тела. Долгое воздержание от полового контакта и «рукоблудия», как называл мастурбацию Николас, дало свои результаты. Когда асгардец понял, что Джеймс близок к разрядке, убрал руку под огорчённый стон. Всё это время они держали зрительный контакт, но прерывались в моменты наслаждения, чтобы ненадолго остудить мозг. Вновь трикстер нащупал ту самую мягкую серость и, слегка отодвинувшись назад, снова положил ладони на бёдра мужчины, вдавил его в кровать. Скользя опьянённым похотью взглядом по Одинсону, Джеймс не без труда разглядел в лунном свете шрамы на предплечьях. Барнс не успел как следует хорошо обдумать своё действие, и поднявшись на колени, осторожно перехватил кисть трикстера. — Тебе причинили много боли. — асгардец замер под натиском неожиданности, не в силах высвободиться из хватки. — Но, Локи, ты прекрасен, а шрамы — напоминание о твоей истории. Джеймс подставил изрезанную белыми полосами шрамов руку под тонкий луч серебряного света. Кожа заискрилась, будто излучая собственный. Локи в нерешительности молчал, боясь спугнуть и без того разбежавшиеся мысли. То, что он так давно скрывал, пытаясь забыть, сейчас не оттеняло его, нет, выделяло, сотрясая рассудок. Баки, вкладывая всю нежность, которая только могла сохраниться в огрубевшем, истерзанном теле, коснулся губами белых полос сначала правой, а затем и левой руки. Трикстер, не переставая смотреть прямо в глаза любовнику, притянул того ближе, кладя кисти на мощную спину и вжимаясь каждым миллиметром горящей кожи, как в самый первый раз их контакта. Теперь они стояли на коленях друг перед другом, обнажённые плотью и рассудком. Освещённые мёртвым светом из окна и утоплённые в собственных грехах.