8 (одни)
Меня окружают полуразрушенные дома. На окраинах города их особенно много, центральные части ещё более менее сохранились. Первый удар был спонтанным, без всякого объявления, бомбы падали бесцельно. Падали на любые постройки, на улицы, на людей. Следующий удар оказался страшнее: сбрасывали на культурные сооружения, памятники, старинные архитектурные объекты. После этого на некоторое время бомбёжка прекратилась, до тех пор, пока город не оказался запертым в кольце противника. За четыре километра вражеские солдаты прикатили пять гаубиц, расположив их почти на одинаковом расстоянии друг от друга по кольцу, а через два дня горожане наблюдали, как за пять километров от них на огромных колёсах прибыли ещё более страшные орудия. Из скорых новостей люди узнали о проекте «Мор» - создание сверхтяжёлых артиллерийских систем. Три таких строения стояли почти у границ города. Все горожане были в холодном страхе. Все только и могли, что смотреть вдаль и ждать, когда произойдёт выстрел. Он произошёл неделю спустя, уже после отключения электричества. Гигантские снаряды кометами летели на самые отдалённые дома. Многие не успели спрятаться, не успели убежать и выбраться из своих домов. После многочисленных взрывов на месте падения не оставалось ровным счётом ничего, только глубокий кратер. Все готовились к одному – к смерти. Бежать было некуда, скрыться было негде. Снаряды вырывались их стволов на протяжении пятнадцати минут. Некогда большой город-миллионник вмиг уменьшился в три раза, опустел в десять раз. Наши войска не могли противостоять такому вооружению. Мы были бессильны. Но прошло уже не три года, я иду по сухому холодному слегка заснеженному асфальту. Каждое утро и вечер его подметают горожане, которые ищут дело, это их успокаивает. Прохожу по одному проспекту, где никого нет. Пустота и тишина. От этого становится страшно, напоминает безлюдный Чернобыль. Как бы этому городу не составить ему компанию. Пустые глазницы домов, из которых некогда смотрели люди, цветущие клумбы, за которыми ухаживали пенсионеры и их внуки, работающие магазины, на прилавках которых был щедрый выбор продуктов и продовольствия. Этого всего нет. Это всё исчезло. На дорогах лежит снег, снег умерших. Мои руки в карманах, стараюсь закрывать шею плечами, поднимая их, чтобы ветер сильно не заморозил. Нет, от него нельзя закрыться, я захожу в ближайший подъезд. Хотя здесь и холодно, но зато не задувает ветрище. Можно переждать пару минут. И тут из полуразбитого окна моим глазам представляется картина: вдоль противоположного дома, прямо у стен, под окнами первого этажа идёт девочка. Это точно маленькая девочка, лет семи-восьми. Не могу хорошо разглядеть её, вижу только, что на ней надеты валенки, перчатки и курточка, голова закрыта бордовой шапкой, но из-под неё выглядывают тонкие косички. Ребёнок пробирается через невысокие сугробы и горки мусора. И куда же она направляется с такую погоду? Почему-то не хочется поднять голову и посмотреть на небо, точнее на тёмно-серые затянувшие его толстым слоем облака. Они текут и волнуются, закручиваются в спирали, как вода в море. Быстро опускаю голову и ищу девочку. Куда она подевалась? Может быть, спряталась в подъезде напротив? Нет! Вон она! Девочка уже прошла его и идёт дальше. Но куда? Решаю за ней проследить. Нельзя бросать её одну. И откуда она взялась, чья она?? Выхожу из подъезда и снова прячусь в пальто. Очень ветрено и холодно. Хорошо, что в глаза не попадает колкий снег. В затылок и в спину дует так, будто бы толкает с силой вперёд. Вижу, что ребёнок особо не спешит и продолжает направляться от подъезда к подъезду. А, может быть, она потерялась? Неужели родители отпустили её одну? Возможно, она сирота. У меня ощущение, что она сирота, потому что она бы не ходила в такой ветер по улице. Где же она живёт тогда? Бедная, что же она делает? Девочка сворачивает за угол дома на другую улицу и ускоряется. Здесь не так сильно дует ветер. Я слегка удивляюсь. Она заметила меня? Кажется, нет, она не оглядывалась. Впереди три дома и два здания, на которые сбросили бомбу. И в крайний дом, за которым идёт перекрёсток, она заходит. В доме два подъезда, девочка заходит в тот, который ближе ко мне. Я останавливаюсь возле двери, тихо её открываю, чтобы девочка не подумала, что за ней следили. Наверняка, больше в доме никто не живёт. Захожу в подъезд, так же аккуратно закрываю её. С первого этажа вижу, что она поднимается на четвёртый и стучится в дверь прямо. Слышу, что дверь открывается! А потом закрывается. Но кто там?! Я поднимаюсь и медленно подхожу к двери. Прислушиваюсь. Дверь резко распахивается, отталкивая меня. Я в испуге. В проходе стоит, крепко держась за ручку и дверной косяк, упитанный пожилой мужчина. Его острый, леденящий взгляд пытается уничтожить меня через очки, надетые на его нос. Мужчина седой, в вязаном жилете, узорчатой рубашке и брюках. Смотрит на меня. - Кто вы такой и что вам нужно?! – Чуть ли не с яростью закричал он на меня, слегка хрипя. Но голос у него жёсткий и сильный. - Я Давид. Я увидел девочку. Она была одна. Я решил посмотреть, куда она идёт. Я за неё испугался. – От волнения и растерянности в моих словах было много «я», но, видимо, это никак не повлияло на мужчину. - Тогда почему вы её не остановили и не спросили? – Тем же насыщенным голосом говорит он. - Мне показалось, что она испугается меня. – Правдиво ответил я. Сейчас я нахожусь в испуге, который даже не собирается, кажется, повидать моё сознание. – Мне стало интересно, почему она ходит по такому сильному ветру. Вижу, что мужчина немного успокоился. Отпустил дверной косяк. На секунду мне показалось, что дерево там настолько нагрелось, что задымилось. Мужчина опускает глаза вниз, потом снова поднимает на меня. Он протягивает мне руку. - Вячеслав. – Баритоном говорит он. Я нехотя пожимаю ему руку. Сразу чувствуется военная хватка, поэтому мне приходится напрячь ладонь. Снова говорю своё имя. Он приглашает меня войти. Мы сидим в креслах направленных накрест друг к другу в маленькой гостиной. Между креслами стоит из светлого дерева прямоугольный неширокий стол, на котором лежит пара старых книг и стоит пустая низенькая вазочка. На окнах висят полупрозрачные тюли, и лёгкие плотные шторы цвета свежей капусты. В комнате нет дивана, нет тумб, зато есть мебельная стенка из двух узких шкафов, одного серванта, маленького стеллажа и трёхантресолей. Места было очень мало. Пока мы шли сюда, я увидел ещё три закрытые двери. Наверное, одна ведёт в кухню, вторая в спальню, а третья в ванную с туалетом. Но это только предположение. Вячеслав говорит, что у него есть жена Прасковья, живут они уже очень давно вместе. После этого он замолкает. Видимо, не хочет рассказывать свою длинную историю. Да и мне это не очень нужно. Пусть человек живёт спокойно. Однако он сразу хочет уточнить пребывание девочки в их семье. Её зовут Маргарита, она сирота. Осталась одна, когда ушла гулять с подругами. Родители были дома, на который сбросили бомбу. Она долгое время пряталась, если так можно назвать – скиталась, пока Вячеслав не нашёл её и не привёл в их квартирку. У этой пожилой пары тоже были дети – два сына, но их забрали на фронт. Они не вернулись. Девочка стала для них единственной радостью, единственным смыслом жить. «Если бы не она, то мы не отказались бы умереть» - еле слышно говорит Вячеслав. - А сколько Рите лет? – Спрашиваю я. - Девять. Я был близок. - Вы не спрашивали, кто были её родители? Где они жили и в какой школе она училась? - Нет. – Мирно отвечает Вячеслав. – Проша хотела, да и я тоже, но меня остановило то, что Марго уже успокоилась, немного забыла себя прошлую, поэтому мы не стали ворошить то время и беспокоить её маленькое сердце и незрелое сознание. - Это сильная травма для ребёнка потерять родителей. – Говорю я. Он соглашается. - Даже не представляю, что с ней стало, если бы не мы. Не один раз у меня в голове вырисовывались концовки её жизни, ведь Марго не прожила бы одна в городе. Она стала бы частью снега, что лежит на наших дорогах. У меня громко начинает биться сердце. Это очень хорошо, что эта семейная пара приютила Маргариту, приняла, как родную. Серьёзный и очень добрый поступок. - Вы военный? – Невзначай после долгой паузы спрашиваю я. - Был. Старший офицер подполковник воздушно-десантных войск. Только всё это было до того, как наши войска разбили на границе Австрии и Польши. Я не командовал теми парнями. Погибли все. Попали на заминированную территорию. – Со скрытой грустью и виной рассказывает мужчина. – А потом и пригородный военный городок разбомбили. Вот здесь. – Он куда-то показывает пальцем. Да, я помню, что загородом был маленький городишко с воинской частью. – После того, я остался без сослуживцев. Многих забрала смерть, некоторые успели спрятаться, другие вернулись к своим семьям. Я один из них. Город был оккупирован, но ничто не могло сразить противника. Некому было. - А где ваша жена? - Она ушла за едой к Тимофею. Скоро должна прийти. – Он смотрит на большие настенные часы. Больше мне спрашивать нечего. Честно говоря, даже не хочется. Мы молча сидим в креслах.9 (хмурые тучи на границе)
Вчера я быстро посетил своего друга Игнатия и предложил ему в конце нашего разговора интересную идею, которая пришла мне прошлой ночью. Мне очень захотелось посмотреть на вражеские военные машины, а заодно как живут противники, держа наш город в блокаде. Отчего ко мне пришла эта мысль, я и сам не знаю. Это произошло случайно. Мне интересно, но одному идти опасно. Поэтому я предложил это Игнатию, потом пришёл к знакомой семье и, когда остался с детьми наедине, то предложил ещё и Любе (хотя её брат был на два года старше). Тогда Андрей возмутился, что я предлагаю такое пятнадцатилетней девочке. Он слышал всё, что я ей говорил и был в некотором ужасе. Это были первые длинные фразы, обращённые ко мне. Мы с Любой были в замешательстве, потому как она была согласна. Важно было скрыть это от родителей. Она сказал ему, что если он хочет с нами, то может пойти. Я был не против, но Андрей не хотел и вообще отговаривал нас от такого поступка. Никто не знает, как могут повести себя солдаты. Он тут же предположил множество наших исходов. Мы продолжали недоумевать, девочка даже попыталась возмутиться, однако я её успокоил. Но сегодня нас четверо! Я назначил место и время встречи. В девять часов в последнем доме во втором покинутом всеми подъезде на Арбате находились я, Игнатий, Люба и Андрей. Он всё же не смог устоять перед любопытством. Люба говорит мне, что сказал родителям, что пойдёт гулять с братом, и причём надолго. Важно было уточнить, ведь родители могут забеспокоиться. - Папа вообще не хотел нас отпускать. – Говорит девочка. - А что же ты сказала? – С лёгкой улыбкой спрашиваю я. - Что Андрей не даст себя и меня в обиду. – Легко отвечает она, глядя косо на брата. Я посмеиваюсь. Мы отправляемся. Идти нам не слишком много, но из-за холодного редкого ветра нам приходится где-нибудь укрываться, потому что за городом почти равнинная местность (когда-то и здесь были дома). Мы направляется, через городское кладбище и идём около пятнадцати минут. Под нашими ногами руины и мёртвые замёрзшие тела. Под толстым слоем снега. А вдали почти теряются пустые и полупустые здания на фоне серых бездушных облаков. Мы идём всё дальше и дальше. Люба крепко обнимает себя, зажала губы, Андрей идёт за ней. Позади всех пытается поспевать Игнатий, я иду впереди, указывая дорогу. Перед нашими глазами нет высоких стен и нет колючих проволок. Неизвестно, где теперь граница нашего города. Зато в нескольких метрах невысокий каменистый холм. Когда мы забираемся по камням, торчащим из снега, на вершину холма, то я сразу припадаю к земле и показываю жестом сделать так же, потому что недалеко от этой горки лагерь противников. На ровной полянке, возлезабытой всеми дороге, стоят шесть больших шатров чёрного цвета, а вокруг них ещё с десяток палаток. Из шатров через трубы идёт дым. Солдаты, скорее всего, сейчас обедают. У меня в животе начинает тихо урчать. - Они все здесь? – спрашивает меня Люба. Она прячется рядом со мной за одним большим камнем. Андрей и Игнатий за другим. - Нет. Таких лагерей вокруг города, наверное, около трёх или четырёх. – Отвечаю я, глядя на палатки. Из одной палатки выходит солдат в тёмно-зелёной форме. На его ногах высокие чёрные сапоги, на голове шлем, переходящий в противоветренную маску. Во всём этом он похож на какого-нибудь зверя из страшной сказки. Поверх куртки был ещё надет жилет. Солдат зашёл в палатку рядом. Кругом была тишина, и только слышались отдалённые приглушённые голоса из лагеря. - Как странно, что кладбище осталось не тронутым. Как будто его не хотели уничтожать. – Заметила девочка. Я не смотрю на неё, однако во мне просыпается удивление оттого, что она об этом думает. Такая маленькая и так размышляет. - Наверное, посчитали это плохим поступком. – Отвечаю я. - А бомбить город и убивать людей, это не плохой поступок? –Она хмурится и несколько возмущается. Я ничего не отвечаю. Из крайнего шатра выходит высокий человек почти в той же униформе, только вместо тёплой куртки длинный плащ с красными нашитыми тонкими лентами, а вместо шлема фуражка с эмблемой. Но вот её мне не удаётся рассмотреть. Этот человек направляется далеко за шатёр. Я сажусь за камень и складываю руки на коленях. - Что ты там высматриваешь? – Усмехаясь, спрашиваю я Любу. Девочка смотрит на меня, потом снова на лагерь. В этот момент Андрей и Игнатий перебираются ближе к нам. - Что они делают? – Отвлечённо спрашивает она. - Они? Они ничего не делают. Запугивают нас. Стерегут. Хотят убить последних. Морят нас голодом. – Отвечаю я, смотря на далёкий город. - Зачем им это нужно? – Продолжает спрашивать девочка. Каждый ответ на её вопрос даётся мне всё тяжелее и тяжелее. Но в этот миг меня спасает Игнатий. - Им это не нужно. Нужно, чтобы наша страна сдалась почти без боя. – Говорит он. – Они хотят только власти. - Мне кажется, они хотят убивать и сеять кругом смерть и страх. – Добавляет от себя Андрей. Люба присматривается и немного подаётся вперёд. Игнатий быстро хватает её за талию и медленно тянет обратно. «Нельзя, чтобы нас увидели» - тихо проговаривает он. Люба кивает, смотря на него. - А где же их машины? – Спрашивает снова она. Меня поражает её детскоелюбопытство и одновременно радует, потому что без этого ни один человек бы не умнел. Я поднимаюсь на колени и тоже приглядываюсь. Невооружённым глазом сейчас их невидно, но если смотреть чуть левее и вдаль, то можно рассмотреть очертания невероятных орудий смерти. - Смотри, вот там. Далеко. – Говорю я, показывая пальцем в нужном направлении. Теперь Люба из тоже видит. Все видят. Но плохая видимость не из-за того, что машины далеко, а из-за того, что их уже почти накрыла снежная буря. Я говорю, что пора возвращаться. Из шатров и палаток начинают выходить солдаты. - Они точно люди, а не роботы? – Спрашивает невзначай Андрей. Я утвердительно отвечаю, что они тоже люди, как и мы. Но всё равно будто бы не верит моим словам. Человек, который вышел из одного шатра что-то прокричал на непонятном мне языке. Солдаты начинают строиться в шеренги. Пора уходить. Видимо, у них перераспределение. Всё же таких лагерей несколько вокруг нас. Обратно мы идём молча, только девочка задаёт ещё пару вопросов моему другу, а её брат смотрит себе под ноги.10 (гость)
Со мной идут дети, и мы направляемся в их дом. Игнатий поблагодарил меня за то, что я вытащил его из пыльной серой квартиры, а потом наши дорожки разошлись. Люба твёрдо вышагивает по асфальту, имитируя военных, а Андрей говорит ей так не делать. Девочка косится на него, потом улыбается мне, я тоже улыбаюсь. Она интересуется, понравилось ли ему наблюдать за врагами. Парень хмурится, ничего не отвечая. Видимо, не очень понравилось. Хотя было интересно на них посмотреть. Мы подходим к их дому. Люба первая стучится в дверь. Не слышно, как кто-то подходит с той стороны к двери, зато слышно как щёлкают замочки. Дверь открывает Инна Фёдоровна. Она в очках, и когда видит нас всех, то незаметно улыбается. - Мне почему-то так и показалось, что ты вместе с ними, Давид. – Говорит она мне. – Хорошо прогулялись? Люба крепко обнимает маму и пробегает в квартиру. - А где папа? – Спрашивает Андрей. - Он прилёг поспать. – Отвечает женщина. – Ты в порядке? Бледный какой-то. - Конечно, он же ничего не есть. Посмотри те на Любу, она же прямо как заводная. –Вклиниваю свою мысль я. Инна Фёдоровна переводит взгляд на меня. Её глаза сияют. Андрей снимает верхнюю одежду и уходит в гостиную. – А как ваши дела? - Всё хорошо, Давид. Утром занималась уборкой, почитала потом немного, а теперь хочу к Марине пойти. Кстати, ты не хочешь со мной? И детей надо взять. Я охотно соглашаюсь, ведь мне так давно хочется навестить Марину Фёдоровну. Ей нужна радость и хорошее самочувствие, а мы, так думаю, сможем ей это обеспечить. Мы идём в гостиную. Инна говорит детям, что через полчаса мы пойдём в гости к Марине. Люба рада этому, Андрей же не выражает никаких эмоций, но мне кажется, что он тоже хочет пойти к родной тёте. На часах три часа. Оказывается, мы недолго ходили на импровизированную границу города. На самом деле не только интересно было взглянуть на вражеских солдат, их палатки и далёкие орудия, но и страшно, потому что нас могли заметить в любой момент. К тем людям лучше вообще не ходить и не видеть их. Я не говорю маме детей, что мы ходили именно туда, вместо этого нашим прогулочным местом стал старый проспект, улица Десантов и Северное шоссе что почти на краю города. Через полчаса мы все идём в направлении одной из городских площадей. Та, которая сейчас перед нашими глазами не самая маленькая из них. Кстати, сразу за площадью парк, который хотели снести, чтобы построить какой-то новый торговый центр. Хорошо, этого не произошло. Однако перед площадью мы сворачиваем и направляемся к Городскому Дому Культуры. Здесь ходит больше людей, нежели на моей улице и ближайших трёх. Через дорогу от ДК стоит длинный угловой дом, украшенный коваными балконами и двумя статуями львов на углу. Здесь во втором подъезде, на третьем этаже (так как первый этаж принадлежит разным салонам и магазинам) живёт сестра Инны Фёдоровны Марина. Подъезд с домофоном, но он не работает, и мы свободно заходим в подъезд. В двери стучится Люба. Из-за железной двери слышатся маленькие звуки, быстрые шажочки маленьких ножек. Нам открывает светловолосая девочка в маленьких очках. Это Люда, дочка Марины Фёдоровны. Она на пять лет младше Любы. Девочки даже чем-то похожи, но странно то, что Люда очень похожа на Инну. - Привет, Люда. – Немного усталым голосом приветствует племянницу Инна Фёдоровна. – Мы все к вам в гости пришли. Ты помнишь Давида? - Да. – Робко отвечает девочка и так же в знак приветствия обнимает Инну. – Как хорошо, что вы пришли! – Тут же она меняется, становится весёлой. – Люба пойдём со мной. У меня новые рисунки! Инна смотрит на дочь и говорит с улыбкой пойти с двоюродной сестрёнкой. Мы же снимаем обувь и верхнюю одежду, проходим втроём в гостиную. На разложенном диване, застеленном постелью, лежит женщина, к венам которой присоединена капельница. У неё тяжёлый замученный вид, глаза блеклые, кожа бледная. Она словно бы не может даже толком двигаться и смотреть на нас. Разница двух сестёр всего четыре года. Как ужасно, что младшая сестра заболела этой страшной болезнью. Женщина открывает глаза и с трудом может улыбнуться. - Инна, привет. –Тихо с хрипотцой проговаривает Марина. – Андрей. – Она переводит взгляд на него, а потом на меня. – А вы? А, Давид. Привет. Марина Фёдоровна теперь нередко забывает многое. Ей очень тяжело. У меня несколько раз покалывает в сердце. Инна садится в кресло, Андрей занимает стул за столиком, а я нахожу место в другом кресле. - Как ваши дела? – Спрашиваю негромко я. Мне и самому больно смотреть на женщину в таком положении. Волос нет, бровей тоже, кожа жёлто-белая. Невыносимо. Она молча положительно медленно двигает головой. – Марина Фёдоровна, может быть, вам что-нибудь нужно? - Да. Мне бы здоровья. – С тенью улыбки отвечает она. Её сестра посмеивается. Они начинают разговаривать на разные темы. И ни слова о болезни, ни слова о долгой зиме, ни слова о каких-либо проблемах. Только что-то хорошее. Что-то прошлое и хорошее будущее, но ни сегодняшнее. Инна Фёдоровна говорит, что когда Марина выздоровеет, то они сразу же поедут покупать вместе новую квартиру в другом городе, а то пока этот восстановят, пройдёт немало времени. Марина не без труда соглашается. Она спрашивает, не встречала ли она их маму, однако Инна пока что её не видела. Говорит, что хочет наведаться и к ней. Так продолжается и развивается их разговор. Я замечаю, что юноша сидит за столом и наблюдает за ними, не выражая никаких эмоций. Пару раз Марина и ему задавала вопросы, он отвечал, в некоторых моментах тоже принимал участие в их диалоге. А я просто слушаю их. Как они обмениваются эмоциями, чувствами, жизненными силами и питают ими эту несчастную молодую женщину. Ей очень нужны силы, чтобы жить. Меня нисколько не удивляют их планы на будущее, однако у Марины проскальзывает нотка сомнений в них. Часть её сущности, видимо, верит больше в конец света, нежели в завершение войны. Иногда я тоже в войну верю больше, потому что она длится дольше, чем даже эта зима. Из соседней комнаты доносятся детские весёлые голоса. Я искоса поглядываю в приоткрытую дверь. Девочки играют. Приятно на них смотреть. - Что они там? – Спрашивает Марина, видя, на моём лице умилительную улыбку. Я тут же словно пробуждаюсь. - Играют. – Отвечаю. – Они такие хорошенькие, прямо как их мамы. Женщины переглядываются и улыбаются. - А какой сейчас месяц? – Неожиданно совершенно спрашивает Андрей. Он этот вопрос прямо вынимает из моей головы и задаёт нам. - Не знаю. Наверное, середина июня. – Хмуро произносит Марина Фёдоровна, закрывая глаза. - Или конец сентября. – Добавляет от себя его мама. - Почему никто не знает точно? – Продолжает парень. - Потому что календари перестали изготавливать и продавать. Люди тоже перестали следить за временем и днями. – Говорю нормально я. – Сложно адекватно оценивать время и год, когда за окном вечная зима. Инна кивает. Значит, моё мнение ей не чуждо. Андрей замолкает. Внезапно для нас всех Марина Фёдоровна засыпает. Она сопит. Мы смотрим друг на друга и как бымысленно соглашаемся с тем, что нужно возвращаться домой. Девочки не хотят расставаться, но приходится. Люда дарит своей сестре свой рисунок, а Люба крепко прижимает его к себе и так и идёт до самого дома.11 (самый страшный день)
Я сижу в своей захудалой не очень просторной гостиной комнате в кресле. Вокруг тишина. Уже давно пришёл вечер, тучи под небом сгустились, от чего кажется, что оно выкрашено в глубокий чёрный цвет. Где же оно небо? Неизвестно, оно давно скрылось от нас. Для меня это был сложный день. Казалось бы, ничего не произошло особенного в нём, но теперь даже любая деталь жизни стала особенной. Сегодня не было никаких событий, однако будто бы они и были. Это были страшные события. Это был страшный день. Мне хочется схватить бумажный лист и начать на нём писать, писать много и подробно. Так я и поступаю. В старой газете залежался забытый временем тетрадный листочек. На столике ручка, в которой почти закончилась паста, но, думаю, мне хватит и этого. Вот какой это был день… Ранним утром был густой туман. Из дома мне показалось, что его можно даже потрогать, но когда я вышел, ничего такого нельзя было сделать. Видимо, было очень рано, потому что где-то со стороны востока, из-за разрушенных домов в пустые оконные рамы на улицы смотрел желтоватый, как и облака, диск забытого нашими глазами солнца. Ранним утром облака не такие густые, как днём или вечером, поэтому можно как через солнечные очки смотреть на солнце. Потом его уже не увидишь. Я вышел на улицу. Мне не хотелось спать, вместо этого появилось желание прогуляться по свежему холодному воздуху и обжечь себе лицо и лёгкие. В подворотне бегала тройка голодных кошек, и негромко покрикивали друг на друга. На них мне было совершенно всё равно. Я спокойно в том же пальто шёл по своей улице, потом вышел на Проспект космонавтов, откуда попал на улицу Маяковского. Через три квартала я оказался в старом Еврейском квартале. Это узкая улочка из семи шестиэтажных домов по обе стороны от дороги. Там три маленьких парка, общеобразовательная школа с еврейским уклоном, синагога и в конце квартала трёхэтажный Еврейский театр. Но не то место, о котором говорят в настоящем времени. Здесь будет уместнее употреблять слово «было», потому что многих зданий так же, как и многих в городе, давно нет. Они были. Бомба попала сюда. Исчезло два дома, театр, два парка и школа. Остальное как-то ещё выжило, однако невозвратимо травмировано. На том квартале мне отчего-то было так одиноко, что не хотелось жить, а сквозняк в стенах дул так, что создавалось впечатление голосов. Но никого не было, кроме пары бездомных кошек. Пройдя эту улицу, я зашёл в полу-сохранившийся парк, где нашёл лавочку, усыпанную снегом. Мне не захотелось на неё садиться, и не от того, что она была в снегу, а мне было брезгливо сметать его, совсем не поэтому, а потому, что снег когда-то не был снегом. Сейчас наверняка, конечно, не скажешь, но и отрицать нельзя, что то был обычный снег. Тогда я пошёл дальше, пока не оказался на улице генерала Осипова. Здесь обычно жили состоятельные граждане. Их обеспеченность можно было определить по месту нахождения квартиры: не очень богатые на периферии улицы, а «большие кошельки» в глубине улицы. Она была построена так, что центральный дом, окружённый двумя аллеями, самый высокий, а другие этажами ниже, и если смотреть со стороны на улицу, то здания напоминали треугольник. В одном из домов я впервые заметил какой-то магазин, который раньше не видел. Для меня это было маленькое открытие, по правде говоря. Невозможно определить какой он был направленности, но зато я посмотреть на улицу генерала Осипова словно новым взглядом. Сразу за ней высился многофункциональный торгово-развлекательный центр, от которого осталось этажа два. А потом другая улица, которая и сделала день страшным. Я шёл около первых угловых домов, когда увидел очень пожилого мужчину. Он хромая с тростью и в плоской кепке шёл вперёд по тротуару. Перед лавочкой дедушка остановился, подошёл к ней и только начал садиться, но вдруг его ноги подкосились и он упал. Я ринулся со всех ног к нему. Было поздно. Его лицо быстро побелело, похолодело, потом руки, а затем дедушка рассыпался. Однако мне удалось успеть определить причину смерти: остановка сердца. Скоропостижная смерть. И снова у меня на руках. Шёл по асфальтовой дороге мимо сухих промёрзших деревьев и мимо серых домов. Ничего не осталось, никого нет. Только тишина, только ветер, только городской туман. Снова полуразрушенные дороги, дома, глубокие засыпанные снегом ямы, канавы, грязь, пыль и зола. В той части города не осталось почти ничего, что напоминало бы даже о благополучном прошлом. У меня сильно начало биться сердце, кровь прилила к щекам. Я побежал вперёд и громко-громко закричал. Кричал недолго, а бежал аж три улицы, пока не вышел к правительственной площади. Там я остановился и упал на колени. Как же не хотелось оставаться в этом городе, не хочется и сейчас. Это страшное место. Оно давно пропитано смертью. Забытый всеми, даже Богом город. Как же мы все были наивны, считая, что нас будут спасать. Да ни один солдат не полезет сюда, ни один генерал не отправит свои войска туда, где стоят машины гибели. Из дома позади послышался детский крик. Я быстро вскочил на ноги, обернулся и увидел, что вниз падает…ребёнок. Мальчик лет одиннадцати или меньше. Он кричал и быстро летел вниз. Здесь я был бессилен. Его пронзительный вопль быстро затих, когда мальчик соприкоснулся с землёй. Я поднял взгляд вверх. У меня почему-то сбилось дыхание, я закашлялся. Испуганными широкими глазами я смотрел в окно двенадцатого этажа, всего было пятнадцать этажей в доме. Там, на подоконнике, стояла женщина в халате, держась руками за оконную раму. Мне не удалось разглядеть её лица, те эмоции, которые властвовали тогда над ней. Что творилось у неё в голове? Было одновременно страшно и одновременно интересно. Но я не мог увидеть. Из-за ветра приходилось прикрывать глаза. Потом я уже видел её падающую. Она не кричала, лицом летела вниз. Женщина упала рядом с мальчиком. Наверное, это был её сын. Они как будто бы услышали мои мысли об оставленном страной городе. И если нет спасения, то незачем и жить. Я не стал подходить к ним, но мне было понятно, что людей больше нет, остался лишь белый снег и никчёмная одежда. Последнее время встречается очень много валяющейся одежды. Но все, кто видят её, понимают, что раньше она принадлежала живому человеку. Однажды мне встретилось жуткое зрелище, неописуемая картина – десять деревянных гробов, стоженных друг на друге. И таких три ряда. Вместе они напоминали старый большой комод. Было так страшно смотреть на гробы, что я быстро пошёл дальше. Страшнее было только то, что эту картину мне уже не забыть никогда, и если мне снятся сны, то в один момент сложенные гробы появляются в них. Неужели Хирон так бросил свою работу, или он это сделал специально в знак того, что мы все оставлены и остаётся только один выход? Этот выход нашли и два человека. Мужчина и женщина, обоим лет примерно по сорок пять лет (ему, возможно, больше). Они были рядом с деревом, когда я заметил их. Оба стояли на стульях, держались за руки и смотрели друг на друга. Мне уже очень не хотелось, чтобы и они слышали мои мысли. Но их я ещё мог спасти, поэтому бросился бежать, крича, что нельзя совершать повешение. Они даже не посмотрели в мою сторону. Мне оставалось метров двадцать до дерева, но я не успел. Мужчина и женщина, продолжая держаться за руки, шагнули со стульев. Из моих глаз потекли слёзы, они застилали обзор. Я запнулся о камень и упал, быстро подскочил и продолжил бежать.Люди барахтались под ветками, хрипели, быстро задыхались. Я схватил женщину за ноги и приподнял, но заметил, что она отпустила побелевшего мужчину. Он же молча висел. Она тоже не двигалась. Тогда я отошёл на несколько шагов назад, снова упал на колени. Из глаз лились горячие слёзы. Люди медленно начинали рассыпаться. На ветвях остались только виселицы. Дальнейшее не хочу описывать в подробностях. Скажу только, что когда я возвращался домой, то заметил перед собой, в десяти шагах, молодую женщину, лет тридцати восьми. Она не очень медленно шла вперёд, будто бы от кого-то бежала. Я заторопился. Это была та душа, которая могла хотя бы ещё несколько недель пожить на земле. Облака к тому времени начинали сгущаться. Я схватил её за руку. Она резко обернулась на меня. Мы смотрели глаза в глаза. Та женщина была голубоглазая, шатенка с тонкими губами. - Куда вы идёте? – Вдруг спросил я отрывисто. И хотя мне то было неважно, всё равно нужно было убедиться, что она не задумала глупость. - Мне захотелось посмотреть на то, что осталось от города. – Негромко ответила она. Её голос был мелодичный, нежный. - Как ваше имя? – Я не отпускал её тёплую руку, а она и не вырывалась. - Зачем вам знать? – Спокойно произнесла незнакомка. - Мне хочется знать ваше имя, не более. - А мне не хочется его вам говорить. - Разве это тайна? - Для вас да. Оставьте меня. Неожиданно она вырвалась из моей хватки и быстро пошла дальше. Я догнал. - Тогда скажите, куда вы так быстро идёте? Город так обычно не смотрят. - Знаете, я всегда была реалисткой и понимала, как на самом деле обстоят те или иные дела и события. Теперь ответьте мне вы, - она повернула голову на меня, по моему телу пробежали мурашки от её дикого взгляда, - вы верите в Бога? Я замялся. Ответ был очевиден. С недавних пор я перестал верить. Она молча кивнула, развернулась и пошла обратно. А я остался стоять на месте, заложив руки в карманы пальто. Подул ветер. Я сделал два шага вперёд, после чего услышал из-за спины выстрел. У неё была маленькая сумочка на плече. Не стал оглядываться. Снова слёзы, снова смерть, снова у меня не получилось спасти невинную душу. Я хватаю листок и сминаю его в маленький шарик, сильно бросаю в стену. Чёрные тучи закрыли всё небо. В мире не осталось больше ничего.12 (сон в снежную ночь)
Впереди дорога. Длинная дорога, застеленная густым почти непроглядным туманом. Я иду медленно, чувствую усталость, глаза всё время закрываются, но я стараюсь держать их открытыми. Нет ни ветра, ни звуков, только шорох и поступь моей обуви. Не видно застилающих небо облаков, видно только несколько метров вперёд и ближние стены домов. Я останавливаюсь. Тишина, затхлый воздух. Вдруг сонливость пропадает, из далека слышится тихий звук. Странное завывание, будто бы поёт хор. И он приближается. Всё ближе, ближе, ближе. Я уже различаю отдельные слова. Но всё равно не видно того, кто поёт. Люди уже должны быть здесь, но их нет. Песня ясно слышна. Это лирическая, акапельная, протяжная, мелодичная песня. Нет, не просто песня – церковная молитва. Мне сразу становится легче на душе, чувствуется стук сердца, мысли проясняются. Кажется, должно выйти солнце и развеяться туман, но ничего такого не происходит. Может ли спуститься ко мне Господь с небес?!!! Я вздымаю руки к небу. Мелодия продолжает звучать. Из моих глаз начинают течь слёзы. Но это не от горечи и страданий, а он облегчения, освобождения от мучений, уход в иной мир. Я делаю два тяжёлых шага вперёд и падаю на колени. Прислоняю руки к голове и молчу. Песня проникает в меня, в мои мысли, в мою душу. Она даёт мне силы. Я закрываю лицо ладонями. Чувствую тепло. Из-за такой погоды должно быть холодно, однако почему-то совсем наоборот. Я поднимаюсь и сбрасываю пальто. Продолжаю идти дальше, при этом очень густой туман стелется у моих ног. И вдруг мне навстречу выходят люди. Сначала из тумана по обочине от дороги вышел мужчина. Он медленно, немного сутулено шёл в обратную сторону. Взгляд его был не лёгким. Куда же путь его лежит? Меня отвлекла женщина, которая мирно прямо шла туда же. Потом вышел молодой человек, за ним девушка, за ней молодая женщина, за ней пожилой мужчина, за ним маленькая девочка, за ней мальчик. Дальше я не стал смотреть. Их было много по сторонам от меня. И будто бы я для них не существовал. Они шли мимо. И смотрели все куда-то в пустоту. Что же это? Кто эти люди? Откуда доносится эта невероятная песня? И что за необычайная дорога под ногами моими? Я смотрю назад, но не иду. Как странно. Рядом с этими людьми мне становится очень спокойно. Я стою. Куда мне идти? Они идут сами по себе. И я сам по себе. Никто не обращает на меня внимания. Песня начинает постепенно отдаляться. И снова тишина. Людей тоже становится меньше, звуки их шагов не слышно, зато слышно мои. Они гулким эхом отдаются в круге. Снова становится прохладно, я надеваю пальто. Туман под ногами рассеивается, снова видна длинная дорога в обе стороны. Стены домов словно сковывают это место, создавая некий коридор. Я оборачиваюсь и опускаю руки, вернувшимся усталым взглядом смотрю в ту сторону, куда ушли явившиеся из неоткуда люди. Долго так стою и смотрю, будто жду чего-нибудь такого же непонятного и особенного. А в голове одна мысль: что это? Не тот ли это мир, который вскоре настигнет меня? Или уже настиг. Не та ли это песня, что в райском мире звучит? Не те ли это люди, которые душами зовутся? А может так и есть оно. Может, вовсе не люди были, а души что из мира нашего уходят. И что же это за дорога, которая под ногами моими. Я опускаю взгляд. Наверное, это путь, по которому они переходят. Тихо здесь потому, что они спокойны все, ничего их больше не тревожит, нет у них больше страданий и мучений, нет в их сердцах боли и тягостей. А что же мне делать? Куда идти? Тяжело идти. И обратно, и вперёд. Неизвестно, что там. Если бы путь мне мой был известен. Но я не знаю, в какую сторону шаг сделать. Вслед ли за ними идти, или же здесь остаться. Длинная дорога.13 (багровое зарево)
После того сна я остаток ночи не мог уснуть. Пролежал, смотря то в окно, то в потолок. Мне даже не хотелось смыкать глаз, потому что с одной стороны было страшно вернуться в то место, и снова увидеть тех людей. Половину дня я проспал, а потом мне захотелось есть и я пошёл к Тимофею Макаровичу. Сегодня я не стал заглядывать в гости к своим знакомым, зато встретил Маргариту, она снова гуляла одна. В этот день на улице на удивление много людей. Мне казалось, что осталось не так много горожан, однако оказалось наоборот. Многие улицы наполнены, хотя и не сильно, людьми. Меня удивляет данное обстоятельно. Недавно ведь было так пусто и тихо, только человека три-четыре ходило, а теперь что? Разве это не чудо? Молодые и старики! На моём лице улыбка. Не яркая, а слабая и усталая из-за бессонной ночи, зато она есть. Мне хочется улыбаться от чего становится невозможно хорошо. Как же давно такого не было. И на улице сегодня несколько теплее, чем в обычные дни. Слой плотных облаков волнами гуляет под небом. Я срываюсь с места и бегу к своему другу. Начинает вечереть, и я не хотел ни к кому идти, однако об этом нужно рассказать, нужно поговорить, нужно поверить. - Игнатий! – Кричу я, взбегая по лестнице его через одну ступень. – Игнатий! Дверь оказывается закрытой, и я быстро и громко стучусь в неё. Видимо, он уже заметил количество людей, потому что решил закрыть дверь. Игнатий отпирает замок и открывает дверь. Видя то, как я запыхался, да ещё и улыбаюсь, он делает шаг назад, с недоумением глядит. - Ты что? – Спрашиваю я, весёлым голосом. – Ты видел как много народу? Что за день?! Какой день! Я широким шагом захожу в его квартиру и становлюсь близко к нему, потом беру за плечи и трясу его. - Перестань! –Говорит он сердито. – Ты что такой весёлый? - Так людей столько, будто бы праздник! - А что если не праздник это, а и мы тоже уже не живы, а всё это нам кажется? – Так же сердито произносит он, чуть ли не на каждом слове делая акценты. У меня медленно пропадает улыбка. Холодок пробегает по телу. Нет, сон не мог стать явью. Мы не могли умереть! Я стою перед ним, чувствуя тяжёлое замешательство, переходящее в разочарование. - Но как же? Нет. Этого не может быть. Почему ты так говоришь? - Потому что это враньё! Нет уже стольких людей, а если бы и были, то не выжили, прячась непонятно где. – Игнатий жёсткими шагами подходит к окну, складывает руки за спиной. – Вот где они были всё это время? Почему не показывались? Я становлюсь рядом с ним. Под окнами идут люди. Они разговаривают и улыбаются, некоторые даже смеются. В проулке их совсем мало, но вот на центральных улицах много. Надо только за угол свернуть. Теперь и мне начинает казаться, что это обман. - Возможно, им не хотелось покидать своих убежищ. – Предполагаю я. - А что же они ели? – Не успокаивается мой друг. - Ходили за мясом, пока мы не видели. - Как они не замёрзли? - Разводили костры, может быть. На каждый его вопрос у меня находился ответ, потому что я хотел верить в происходящее, верить в реальность, а не место из сна. - И что же? Хочешь сказать, что они смогли выжить? – Он смотрит на меня, а я не глядя отвечаю: - Я хочу верить. Много ты знаешь о городе? Вдруг есть какие-нибудь бункеры? - Бункеры? – Усмешка. – Давид, как ты наивен. - Тогда как ты объяснишь это? –Сдерживая гнев, спрашиваю я. Он медлит. - У меня только одно объяснение. Это… - Смерть? Мы умерли? В один момент? - На нас могли сбросить бомбу. Мы своими глазами видели машины. Я отхожу от окна и направляюсь к двери. Он меня сильно расстроил. - А у меня свой вариант происходящего, произношу я идя. – Каждый волен сам выбирать, во что верить. И я верю в жизнь. Верю в то, что мы все, все живы. – Останавливаюсь в дверном проходе. Вижу, как он вполоборота стоит в гостиной, а голова повёрнута на меня. – Я не хочу с тобой ссориться, ты мой друг. Но скоро ты увидишь, что это не иной мир. Покидаю его дом. Выхожу на улицу и поспешно иду на проспект. Здесь так много жителей, человек пятьдесят. Живые люди. Так хочется до них дотронуться. Я забываю, что только что случилось в квартире Игнатия, и снова слегка улыбаюсь, рассматривая горожан. Не замечаю скользкий участок дороги и поскальзываюсь. Но я не теряю сознание, однако лежу и смотрю в серое небо. Ко мне подходит девушка, смотрит на меня сверху. Она улыбается. Наверное, ей должно быть забавно от того, что я упал. - Что же вы не встаёте? – Спрашивает она. От её голоса мне становится тепло. Она протягивает мне руку и помогает встать. – Как вас зовут? - Давид. – Скованно отвечаю я. - А меня Настя. Вы не ушиблись? - Нет-нет, всё в порядке. Настя, вы не скажите, почему так много людей сегодня? - Ой, знаете, сама не пойду. Я живу на бульваре, там вообще никто не ходит, а сегодня в окно смотрю и людей вижу. Не поверила совершенно. - И я тоже не поверил. Но очень хочу. Она посмеивается. Мы спокойно идём по дорожке. - Раньше я на улицу не так часто выходила, а сегодня мне прямо гулять захотелось. - Я часто хожу по улицам. То к знакомым зайду, то просто похожу от скуки. Чем вы дома занимаетесь, если не гуляете? - Рисую. Углём. Один холст, знаете, как много времени занимает. Ох. Полдня над одним рисунком, потом над другим. - Что же это, вы воздухом не дышите? - Нет, вот двор выходу иногда. Абсолютно всегда дома не сижу. Начинает смеркаться. Тучи становятся тёмными, но продолжают двигаться. Горожан тоже становится меньше. Мы проходим около трёх улиц, не заметив этого, так нас увлекает разговор. Она мне о многом успевает сказать, как жила раньше, кто её родители и где живут, как училась в институте на филолога, как отдыхала в Швейцарии, как побывала на выставке современного искусства, как посещала пресс-конференцию одного фильма, особенно красочно она описала поездку на Венецианский кинофестиваль. Мне нравится её слушать. Стемнело. Небо омрачено ночным одеялом, только яркие вражеские прожектора впиваются в жёсткие облака. Мы с Настей садимся на лавочку возле дерева, справа от нас шестиэтажный дом, слева дорога. Теперь приходит моя очередь рассказывать истории, вот только мои не такие позитивные. Вдруг мы замечаем, что два прожектора гаснет, остаётся три. Через пару минут мы слышим гулкий раскатистый тяжёлый звук, а видим, как в небо подымается что-то яркое и светящиеся. Сначала оно летит медленно, но постепенно набирает скорость. Летит вертикально. Это был не простой звук. Настя спрашивает меня, что это такое. У меня ответ, который нельзя сказать, не ощутив страха. - Ракета. Настя подскакивает с лавочки, смотрит наполненными ужасом глазами на поднимающийся объект. Я тоже медленно встаю, беру её за руку. Наверное, мой друг был в чём-то прав, это последний день. Вражеские солдаты снова запускают бомбы, хотят окончательно стереть город и нас. За первой ракетой взлетает ещё одна, при этом звук запуска повторяется. Боковым зрением я замечаю, как на улицы выходят люди. Так же как и днём, их много. Они в страхе. Наши сердца быстро бьются, отбивая последний марш. Из глаз моей новой знакомой начинают идти слёзы. Крепче сжимаю её ладонь. Но вот неожиданный для всех нас момент: из неоткуда с большой скоростью летит другая ракета и сталкивается с той, что поднялась выше облаков. Звук взрыва доносится гораздо позже, чем ослепляющий огонь. Следом за первой неизвестной ракетой летит вторая, и взрывает вторую вражескую бомбу. Взрыв. Этот свет похож на свет Солнца, который словно сдёргивает одеяло ночи. Вот оно Солнце. В том месте, где произошли взрывы, облака радиально разлетаются. Это была атомная бомба. И только спустя семь минут свет начинает угасать. Затем с восточной стороны становятся заметны красные летящие точки, их шесть. Двенадцать бомб сбрасывается на лагерь противника. Самолёты продолжают лететь дальше. А мы стоим, всё ещё ощущая страх, но с примесью удивления и каплей радости. Что это было? Неужели враг повержен? Неужели наш город будет спасён? - Они смогли уничтожить оружия чёрных, - сказал недоверчивым хриплым, свистящим голосом какой-то старик, - но можно это не говорит о том, что они не уничтожат и нас тоже. - Нет. Не уничтожат. – Уверенноотвечаетнезнакомый мужчина. – Они здесь, чтобы спасти нас. Я согласен с ним.14 (четырёхлистный клевер)
Прошлым вечером все быстро покинули холодные улицы. Настя тоже ушла к себе домой, я проводил её. Возвращался уже под тёмным облачным небом, хотя тучи, надолго нависшие над городом, начинали медленно расходиться. В образовавшемся проёме туч было видно чистое свежее небо, усыпанное миллионами звёзд. Мне было невероятно приятно возвращаться домой, медленно, спокойно, думая о новом будущем дне. - Вы видели, что случилось вчера вечером?!! – Восторженно говорю я, стоя в квартире Борисовых. Вчера вечером я не стал тревожить их, но сегодня прямо с утра пошёл к ним. В двери долго стучать не пришлось, мне открыл Андрей и даже за руку поздоровался со мной. В гостиной находится он и его отец Иван. Они оба смотрят на моё радостное выражение лица. - Когда взорвались ракеты? – Переспрашивает Андрей. Я подтверждаю. – Да! О, это было круто! Бабах! Целых две ракеты! А какой свет был от них!! Видно, что парень под большим впечатлением. Мне это нравится. - А ещё круче, что вражеские лагеря разбиты и город больше не в блокаде. – Дополняет Иван. На его губах появляется слабая улыбка. Мне кажется, что в его душе становится спокойнее. - И что теперь будет? – Задаёт вопрос парень. Я смотрю на его отца, хочется услышать его версию нашего будущего, ведь он старше нас. Он будто бы ожидал, что я что-нибудь скажу, но не в этот раз мне говорить, поэтому я смотрю на него. - Скорее всего, первым делом столица пришлёт грузовики с провизией, а через некоторое время начнётся массовая эвакуация. - Почему вы так решили? – Спрашиваю я. Меня немного удивила его мысль. - Потому что город непригоден для жизни. Я думал, тебе это известно, Давид. Согласен. Непригоден. - Я не придал этому значения. Так долго прошло времени, что уже привык жить так. Да, наверное, будет эвакуация. - Будем жить в другом городе? – Интересуется Андрей. Иван кивает. – И куда же нас переселят, ведь людей сколько. - О, это никто сказать не сможет. У властей будет много вопросов по этому поводу. – Говорит мужчина. - И проблем. – Скромно добавляю я. Он охотно соглашается. Иван поднимается с дивана и идёт к шкафу, откуда достаёт пакет сухарей. В кружку он наливает воду. - Не могу поверить, что так всё закончилось. Это точно не сон или… Я перебиваю его твёрдым ответом, что это правда и реальность. - Вы видели, какие у них машины… были? – Смотрит на меня мужчина. Мне становится не по себе, по спине пробегает холодок, потому что я вспоминаю, как мы все вчетвером ходили за город и смотрели на вражеский лагерь и далёкие орудия, закрытые снежной бурей. Хотя когда-нибудь я должен был их видеть, следуя из логических соображений, ведь он ничего не знает о нашей прогулке. Я положительно отвечаю и описываю своё жуткое впечатление. Иван начинает рассказывать всё, что знает о проекте «Мор». Говорит, что это страшное название даже для оружия. - Для такого оно в самый раз. – Говорит его сын. - Нет, Андрей. Ты не видел, какие там пушки и бомбы. Две из таких вчера взорвались в небе. Видимо, мы слишком везучие и счастливые, что они не упали на нас. Андрей косится на меня. Я незаметно поворачиваю голову из стороны в сторону, давая понять, что нельзя ничего говорить отцу. Он меня понимает. Что ж, вот и на нашей улице праздник. Я замечаю, что Иван всеми силами пытается сдержать слёзы. Он поддаётся эмоциям, наверняка, не по причине грусти, но по причине спасения, это слёзы счастья. Мужчина шмыгает носом и быстро покидает кухню и гостиную, закрывается в ванной. Андрей ничего не видит, он сидит и смотрит в окно, за которым праздник. Люди ходят, люди смеются, радуются. Это ли не счастье? Парень поднимается со стула и направляется к подоконнику, где стоит цветочный горшок. - Давид, вы верите в удачу? – Интересуется он. Я киваю. – Здесь есть клевер, он четырёхлистный. - Значит, тебе крупно повезло, парень. – Говорю я. – Не упусти свою удачу. А где Инна Фёдоровна и Люба? - Они в родительской комнате сидят. – Отвечает Андрей, продолжая выискивать неправильное растение. – Уже часа два там сидят. Я встаю и иду к ним. Дверь закрыта, слышны слабые всхлипы, тихо стучусь и приоткрываю. Всхлипывания тут же прекращаются. Вижу Инну, она сидит на краю кровати с закрытым руками лицом, рядом с ней, обнимая её, сидит Люба. У меня начинает быстро биться сердце. - Что такое? – Спрашиваю я у девочки, потому что её мама, явно, не в состоянии говорить. Люба подходит ко мне, обнимает. - Поговорите с ней. – Шёпотом просит она меня. В глазах её нет грусти и боли. Что же случилось? Сажусь рядом с женщиной, спрашиваю. Поначалу Инна продолжает молчать, потом открывает заплаканное лицо и высмаркивается в носовой платок. - Я так рада, что ты пришёл, Давид. – Говорит она дрожащим голосом. - Почему вы плачете, Инна Фёдоровна? - Ходила вчера к Марине, она сказала, что её врач нашёл в девятнадцатой больнице лекарство. - Это которая заброшенная и полуразвалившаяся? - Да. – Тяжело отвечает женщина. –А сегодня утром он пришёл к нам и сказал… сказал, что Марина пошла на поправку. Она начала активно выздоравливать. С этими словами Инна припала ко мне, обняла меня и залилась слезами. Чудо, большое чудо. Вот ещё одни слёзы радости. Моё сердце успокаивается. Мне в глаз неожиданно начинает что-то светить. Этого света становится всё больше и больше. Я жмурюсь. - Посмотрите, Инна Фёдоровна. Это же солнце. – Заворожённо произношу я. Не верю своим глазам. За столько лет мы впервые увидим солнце! Мы оба поднимаемся и подходим к окну. На горизонте ясное голубое небо, невысоко над землёй висит яркий оранжево-жёлтый диск Солнца. Чуть ближе к городу видны столбы дыма, поднимающего вверх. Горят вражеские лагеря. Скоро облака совсем разойдётся, и снова наши глаза будут видеть небо. То небо, которое мы ждали несколько лет, и то Солнце, в которое мы оставили веру. Впереди у нас новое будущее, лучшее будущее, новая мирная жизнь!