Ночная гармония

      Мучительный разговор Алессио и Рафаэля длился долго, то и дело переходя во взаимные обвинения. Потеряв терпение, Леон встал между ними, предупреждающе выставил руку, одновременно защищая Рафаэля и не давая ему кинуться в бой. Предосторожность оказалась излишней: те, кто не раз за сегодня назвали друг друга противниками, застыли неподвижно. Вскрытые старые раны уже не кровоточили, но не спешили затягиваться, и новым свежим порезом поверх них легло сказанное Алессио: «Пойдём со мной».       Как там говорил Рафаэль? «Он хочет забрать тебя?». Леон мог почувствовать кожей этот отчаянный зов. Такова цена однажды данной крови? Или дело в его лице, озлобленном и одновременно таком печальном?       Алессио ждал ответа, а Леон медлил. Здесь, сейчас, он был сильнее этих двоих, истерзанных общим мучительным прошлым. Их было трое, но четвёртая незримой тенью смеялась из холодного сумрака. Остывшее, разложившееся имя, которое и Алессио, и Рафаэль так долго тщетно согревали. Оба, не видя другого пути, искали защиты от призрака в нём. — Пойдём, — повторил Алессио. — Разве не видишь? Ему не нужен ты — только она. — А тебе, выходит, нужен? Тот, с кем можно пойти в будущее? — получив утвердительный кивок, Леон чуть помолчал, подбирая слова. — В этом твоя ошибка. Ты совершил её в прошлом, и хочешь повторить сейчас. — О чём ты… — не дав закончить, Леон перебил: — Выслушай, хорошо? А потом решай. Так вот… Давно, после побега из дома, я почти сразу отправился на вокзал. У меня ничего не было, только сумка и немного денег, которых ненадолго бы хватило. И вот я сидел и смотрел, как сменяются числа и названия станций на электронном табло. Впереди была одна неизвестность, но это и было прекрасно… Понимаешь? Не было больше ничего. Только я, сумка и десятки путей, каждый из которых был открыт.       Закрыв глаза, Леон мог снова слышать стук колёс, ручеёк редких ночных пассажиров, с восходом солнца обернувшийся полноводной рекой, приглушённые гудки, дышать запахами пыльной насыпи, дыма и машинной смазки. Таким был первый глоток настоящей свободы. — Я больше не был сыном, гордостью семьи и прочее. Но я наконец-то был собой, а не выдумкой в родительской голове. Тебе нужно найти себя, Алессио. А не наставника, который объяснит, кто ты. — Ты не понимаешь. Столько лет, и первый раз я… — он чуть сгорбился и отвернулся. Тени, неровно ложась на бледное лицо, показались трещинами на белом фарфоре. — Первый раз я был лучше. Достойнее, чем есть. Пусть даже только в твоих глазах. Только потому, что ты поверил, только поэтому… — Алессио сделал шаг вперёд, и тут же, зеркально повторив его движение, приблизился Рафаэль. Они оба были слишком близко, настолько, что не пошевелиться толком, чтобы не коснуться. Леон пристально посмотрел в светящиеся в полумраке фиолетовые глаза: — Придя сюда, я то же думал о Рафаэле. Что за спасение задолжал ему всего себя. Что умру, если мы не будем вместе. — говорить вслух, чувствуя затылком дыхание Рафаэля, было тяжело: точно в тот миг, когда срываешь присохшую повязку с раны, не зная, хлынет ли кровь. — Не вляпывайся в это же дерьмо. От него потом тяжело отмыться.       Ещё не закончив, Леон взял Рафаэля за руку: тот, обессиленный, не поднимающий головы, казался сейчас хрупким и уязвимым, как никогда. Не произнося ни слова вслух, он подумал: «Я с тобой. Не из-за нашей связи, не из благодарности. Я так решил. Я остаюсь».       Алессио вздрогнул, словно расслышав несказанное. Упершись в его грудь, Леон попытался отстраниться: — Став моим, ты не станешь собой, только и всего.       Он не мог читать мысли Алессио, и не мог видеть ту борьбу, что происходила в нём, лишь её внешние проявления: беззвучные движения губ, поблескивающие капли холодного пота на лбу, ладонь, сжавшая что-то в кармане. Он и прежде делал так же в моменты волнения.       А затем, решившись, сделал шаг назад и извлёк это на свет.       Не понимая, Леон взглянул на невзрачного вида медальон со стёршимся от времени гравированным узором. — Прошлое нужно оставить, так? — Алессио усмехнулся и положил руку сверху на их с Рафаэлем переплетённые пальцы: кожи коснулся прохладный металл. — В таком случае, я оставляю его вам.       Торопливо, будто боясь передумать, он развернулся и поспешил прочь, в вестибюль: иногда Алессио замирал на полуобороте, но ни разу полностью не оглянулся. Ставя точку, хлопнула тяжёлая парадная дверь.       Он ушёл. И хотелось верить, что избрав на этот раз не мрачную и тернистую дорогу, в конце которой ожидает гибель. Леон, выпустив руку Рафаэля, смотрел вслед и не верил до конца. Только дрожащий голос пробудил от оцепенения: — Это… её.       Внутри раскрытого медальона, точно на ложе, покоилась прядка смолянисто-чёрных волос. Свидетельство того, что Маргарита не всегда была тенью из их с Алессио воспоминаний. Когда-то… Когда-то она действительно жила. Леон тяжело сглотнул и, хотя внутри всё кричало: «Выброси эту дрянь!», — спросил: — Хочешь оставить?       Впервые за сегодняшнюю ночь вернулся страх. Что сейчас Рафаэль кивнёт, улыбнётся, уносясь в полустёртые воспоминания, и та проклятая глава жизни, что так хотелось закрыть, начнётся сначала. Глубокий вдох. Неопределённое движение — то ли «да», то ли «нет». Слишком неопределённое, чтобы успокоить. Леон потянулся навстречу, боясь, что не сможет коснуться, что невидимый и несуществующий призрак увёл Рафаэля слишком далеко, и что всё это было очередной ошибкой, самой большой в его жизни.       Тихий щелчок, и медальон, закрытый, лёг в ладонь Леона.       И с этим же звуком закрылась истлевшая книга.