Ночная гармония

      За время, проведённое в замке, Леон отвык просыпаться днём. Но в этот раз его разбудили, осторожно тронув за плечо и позвав по имени. Выпутавшись из одеяла, он сразу же заметил не сочетающиеся между собой картины: солнечный свет, пробивающийся даже сквозь плотно задёрнутые занавески, и сидящего у кровати Рафаэля. — Мне не хотелось бы нарушать твой сон, но нам нужно поговорить. Сейчас. Ночью нас могут увидеть. — Увидят — и что с того? — ясность ума просыпалась куда медленнее, чем хотелось бы. — Весь замок знает, что я — твоя Чаша, и что мы с тобой…       Только сейчас Леон заметил, что выглядит Рафаэль, мягко говоря, дерьмово. Без привычного камзола и повязки, в одной рубашке, бледный, распущенных волос спросонья явно не касалась расчёска. Машинально он протянул руку, чтобы пригладить, но, едва ощутив его движение, Рафаэль отстранился: — Я слышал. Тебя и Аарона, вчера… — его голос звучал странно — чуть хрипловатый, сорванный. Да и говорил он тише, чем обычно, словно берёг дыхание. На щеках Леона невольно проступил румянец. Старались ведь не особенно шуметь… Хотя стоило ожидать, у слепых часто обостряется слух.       Если сам он вспоминал о вчерашнем скорее как о приятном приключении, Рафаэль явно воспринимал всё куда серьёзнее. Он недолго помолчал, прежде чем задал главный вопрос: — Ты… Любишь его?       Сам поранившись о произнесённые слова, он задышал чаще и прижал обе ладони к груди: так делают, когда нестерпимо болит сердце. Ещё недавно Леон, уставший и измученный подозрениями, лишь усмехнулся бы и безжалостно ударил в больное, чтобы лжец и манипулятор, каким представлялся Рафаэль, прекратил, наконец, дурацкую игру. Но сейчас не было прежней злости. Он молча наблюдал, как Рафаэль беззвучно шевелит губами, не в силах повторить страшное предположение, и прячет лицо в ладонях. Сосредоточившись, можно чувствовать так, как он — и Леон чувствовал чистую, неподдельную боль.       Иногда забываешь, что все эти театральные заламывания рук, слёзы, пересыпанные метафорами речи сами по себе — не свидетельства лжи. Да, его втягивают в нелепый спектакль об идеальной любви, но Рафаэль — не столько режиссёр, сколько артист, живущий на своей сцене. — Прошу, Леон, прошу тебя: ради всего, что было, не молчи, ответь мне…       Леон аккуратно дотронулся до протянутой дрожащей руки: — Аарон отличный друг. И то, что было вчера… Мне было это нужно. Успокоиться. Перестать постоянно думать о том, что я — твоя собственность. Что я обязан любить всю жизнь тебя одного и всё такое.       Пусть его не молили вслух, Леон слышал отчаянное: «Замолчи, пожалуйста». Пусть Рафаэль не двигался, на всякий случай сжимал изящную ладонь крепче, чтобы он не сбежал до конца. — Я бы соврал, если бы сказал, что не… Что он не дорог мне. Что вчерашнее было ошибкой или типа того. Нет, Рафаэль. Это не ошибка. Он нужен мне.       Так, как и представлялось, Рафаэль рванулся, высвобождая руку, и лишь на пороге его нагнало: — Но и ты тоже, слышишь?!       Он замер, но не обернулся. Леон подошёл ближе, обнял, зарывшись носом в растрёпанные волосы. — Я не хочу ненавидеть тебя. Не хочу оставлять. Я только… Блин. Хочу быть живым. Вместе с тобой.       Снова плачет. Трясётся, как на морозе. Даже тело на ощупь кажется прохладным, хотя в спальне тепло. Помнится, когда-то сравнивал его мысленно с мраморной статуей: такой же идеальный и неживой. И всё же в этой комнате бились совсем рядом два одинаково горячих сердца. — Ti amo, — Леон не был уверен, что правильно произносит эти слова на родном языке Рафаэля. Или что хоть что-то в его беспорядочных метаниях может быть правильно вообще. До тех пор, пока Рафаэль не развернулся, не прижался, приподнявшись, лбом к его лбу. Так, молча, они простояли почти минуту. Рафаэль не мог этого видеть, Леон не отводил взгляда от его глаз. — Мне не нужна любовь от Аарона. Да и ему от меня, думаю. Он не из тех, для кого это важно. С тобой же… По-другому. Не знаю, как описать. Извини, я не мастер красивых слов, только учусь.       Ответом была грустная, едва заметная улыбка: — Когда я понял, что ты с ним, тут же подумал: судьба смеётся надо мной. Она хочет, чтобы история повторилась. Чтобы всё кончилось так же чудовищно, как для нас с Ритой и Алессио…       Упади на голову потолок, Леон удивился бы меньше. Решив, что ослышался, он переспросил — вышло резко и нервно: — Алессио?!       Рафаэль кивнул и вцепился в его плечи: то ли ноги не держали, то ли боялся, что сейчас оттолкнут и обругают. Немудрено: если увлечься, пытаясь снять маску, можно сорвать её вместе с кожей, раскрыв обнажённое нутро. А, когда кожа содрана, от каждого прикосновения больно. — Мы виделись недавно. Он сказал, что я недостоин тебя. Может, он и прав. Может, так и есть. Я столько всего сделал неправильно, столько… — Эй, не ты один. — Быть может, в Аароне мне и не следовало бы видеть соперника, но Алессио… Он хочет забрать тебя у меня.       Что за идиотская формулировка — «забрать». Леон тяжело вздохнул: в другое время взъерошил бы ему волосы или отпустил неловкую шуточку, чтобы сбавить серьёзность момента, но сейчас явно не поймёт. Придётся помогать на его языке. — Меня никто у тебя не заберёт. Если только я сам не захочу уйти и оставить тебя одного, — Леон крепко сжал Рафаэля в объятиях и, наконец, решившись, шепнул: — А я не хочу.