Путь домой

Разбуди меня рано, Не давай засыпать. У нас времени мало, Чтобы любить и мечтать… И мы влюблены, Насколько это возможно. Я прошу говори, Что меня для тебя нет дороже. Мы будем жить так, Чтобы каждый день не зря был прожит. И будни пустяк, Если насладиться мы ими можем. Это — наш рай («G-Nise»)

       — Бабушка Энни!        Внучка бежит наперегонки с ветром, несётся вперёд, и падает в объятья Энн.       Гарри останавливается в нескольких шагах, любуется своими девочками. Улыбается стоящей рядом Мод. Какие его девочки красивые — Энн в симпатичном брючном костюме из лёгкой ткани, своих любимых сдержанных тонов, с волосами, убранными под обруч. Харпер в лёгком платьице с крупными клубничками на нём, совершенно детском и милом. Глядя на то, как они обнимают друг друга, как искренне радуются встрече, Гарри снова посылает тысячи искренних благодарностей невестке, что настояла на знакомстве Харпер с Энн — женщиной, которая не была её бабушкой по крови. Теперь, наверное, он в полной мере понимает, зачем это было нужно.        — Моя девочка! — Энн целует её в щёку и аккуратно спускает с рук. — Ты выросла. Мне стало труднее держать тебя на руках.        — Значит, ты больше не будешь держать меня на ручках? — притворно расстраивается Харпер, по-детски надув губки.        — Милая, но ты должна меня понять, — Энн шутит, и ласковая улыбка, полная любви, касается её губ, — я старею.        — Тогда я больше не буду поправляться! И есть тоже не буду! — безапелляционно заявляет Харпер, уперев руки в бока.        — Эй, я запрещаю, — решает вмешаться Гарри, — ты должна хорошо питаться, чтобы быть красивой, сильной и здоровой девочкой.        Он подходит к внучке, беря её за руку, а, когда та с интересом оглядывается вокруг, вертясь юлой, наконец, целует жену.        Губы у Энн тёплые, пахнут клубникой. Наверное, вкус помады. Он припадает к ним нежно, в ласковом и спокойном поцелуе, словно они вовсе не расставались, а просто встречают вместе новый день, целуясь по пробуждению. Когда встречаются взгляды, он видит, с какой лаской и нежностью Энн смотрит на него. Явно любуется. Становится даже немного неловко, ведь это он, мужчина, должен быть тем, кто постоянно любуется своей женщиной.        — Я соскучилась, — она на миг кладёт голову на его плечо, — обещал, что уедешь на неделю, а задержался на целых одиннадцать дней.        Она журит его в шутку, для порядка. Гарри знает, что не сердится, понимает, что скучала.        — Я тоже соскучился. Но это всё Мод, — он указывает на подругу, — она меня тиранила, держала в заложниках, и не пускала к тебе, пока я не разобрался с издательством. А мне ещё нам нужно в Париж, и она опять меня уведёт у тебя на целых два дня, злая деспотичная женщина!        — Да, конечно, — отшучивается Мадлен, — во всём, естественно, виновата я. Никто больше. Как же иначе?        — Привет — улыбаясь, здоровается Энн, и они, наконец, обнимаются.        — Говард велел передать тебе привет, и соления. Я привезла.        — Соления?        — Да, он увлёкся консервацией.        — Неожиданно.        — Поверь, для меня тоже. Но уж лучше пусть занимается делом, чем нудит.        — Кризис так и не прошёл?        — Сейчас ему легче.        — Не думаю, — Гарри не может не вмешаться, — иначе откуда у меня под глазом фингал? До сих пор толком не сошёл. Руки распускает. Моди, не то, чтобы я за тебя опасался в этом плане, но всё же будь осторожна.        — Чисто технически, руки распустил ты, — Мод толкает его локтем в бок, — и скажи спасибо, что я после такого с тобой вообще разговариваю. А то могла бы и отмолчаться.        — Да, бабушка! Ты знаешь, что дедушка дрался? Как тигрррр!        Энн растерянно улыбается, обняв подбежавшую внучку.        — Ладно, давайте домой.        — Бабушка, мы поедем на автобусе? Или нас дядя Гас отвезёт?        — Он не сможет, он на работе. Возьмём такси.        — По вашим ценам? — Мод праведно возмущена. — Проще слетать на Луну и обратно, чем оплатить французское такси.        — Милая, мы обе знаем, что в Лондоне такси ещё дороже. Так что, не спорь.        — Ладно, леди босс. Но, если что, учти — я была против.        Энн деловито кивает с улыбкой, идёт вперёд, а им всем, с Гарри во главе, приходится верёвочкой виться за ней. В такси он берёт её за руку, не выпуская ни на миг, пока авто не остановилось у её дома. Едва они появляются у калитки, Муза летит навстречу. Громко мурлычет, трётся Гарри об ноги, игнорирует Мадлен, и насторожено смотрит на Харпер, которая гладит её против шерсти, ужасно довольная собой. Энн внучку не ругает, открывает калитку, первая входит во двор, как водится хозяйке. Гарри быстро обводит взглядом двор, подмечая малейшие изменения. Здесь стало гораздо прохладнее, кажется, осень полноценно вступила в свои права, но всё же не так холодно, как в дождливой британской столице.        Гарри не может не думать, как здесь прелестно. Уютный дворик, аккуратный домишко, красивый сад. Она воплотила мечту о совместной старости, о которой они почти никогда прямо не говорили, упоминая лишь вскользь. Да, это не шале где-нибудь в Марселе, не крошечное жильё для двоих на берегу моря, где можно скрыться от посторонних глаз и чужих взглядов, но это — именно то, чего они хотели вдвоём, откладывая на потом, на когда-нибудь, на далёкую-далёкую старость. То, на что не хватило решимости десяток лет назад. Они могли бы переехать сюда, в этот домишко, десяток лет назад, но не решились. И развелись. Были обречены, а теперь обречены пожинать плоды обоюдной страшной ошибки, стоящей десяток лет счастья.        — Гарри! — слышит ласковый голос рядом, и поворачивается к ней. Энн смотрит на него ласково и с любопытством. Наверняка, пытается угадать, о чём он задумался — их любимая игра.        — Ты подрезала розы?        — Да. Гас мне помог.        — Энн, прошу, пообещай мне, наконец, что станешь меньше работать. Жалей себя. Ты же знаешь, как это важно сейчас.        — Технически, я подрезала всего два куста, с остальными справился Гас, не волнуйся. Я помню о нашем договоре, Гарри, и собираюсь делать всё возможное и зависящее от себя, чтобы быть с тобой, как можно дольше. К тому же, мне некогда было хлопотать по дому, я всё это время ходила на процедуры и лежала под капельницами.        — Вы снова о грустном? — голос Мод заставляет Гарри вздрогнуть. — Идёмте в дом.        Становится прохладно, Харпер может простудиться. И тогда, Гарри, её родители оторвут голову. В первую очередь, тебе.        — И правда, — спохватившись, кивает Энн, — идёмте в дом. Поужинаем. Правда, я ничего особого не готовила. Куриный бульон и запечённую рыбу. Ну ещё рогалики есть, из магазина. Они, правда, суховаты, повидла мало, но с чаем — в самый раз.        — Перечислила целый богатый стол, и говорит, что ничего не готовила, — усмехнувшись, подтрунивает Мод, — что обо мне говорить? В последний месяц я из-за горящих планов издательства совершенно ничего не успеваю. Ни на что не хватает времени. Питаемся с Говардом ресторанной едой.        — Богато живёте, — смеётся Энн.        — Очень. Как бы у Говарда не случился гастрит по этому поводу, от радости.        — Ему будет полезно — не удержался Гарри, впрочем, тут же добавляет, что шутка.        Харпер, потерявшая, наконец, интерес к кошке, первой несётся в дом. На пороге оборачивается и с любопытством смотрит то на Гарри, то на Энн:        — Бабушка, а когда мы пойдём есть в МакДональдс?        — Никогда, — категорично заявляет Энн, поджав губы, — милая, разве тебе не говорили, что еда из МакДональдса вредная?        — Зато вкусная! — яростно защищается девочка. — И мне дедушка обещал.        — Дедушка? — теперь строгий взгляд Энн переключается на Гарри. — Я с ним поговорю.        — Не обещал я, — ворчит Гарри, — сказал, что это будет раз в год, на твой день рождения.        — Он скоро.        — В ноябре. Если родители захотят, они отведут тебя в МакДональдс. А здесь ты будешь питаться тем, что приготовила бабушка. Ты ведь знаешь, как вкусно она готовит? И, кстати, я тебе рассказывал о её черничном пироге?        — Дедушка, — со всей возможной деловитостью отвечает Харпер, — я что, по-твоему, ленивая?        — Почему? — недоумевает Гарри.        — Ты об этом только ленивому не рассказывал. И даже медведь Боб из твоих сказок всегда ест черничный пирог, который готовит его жена. Бабушка, ты знаешь, что он считает, что ты — медведица?        — Это очень мило, — улыбается Энн, и, склонившись к мужу, тихо шепчет на ухо по-прежнему с ласковой улыбкой, — спасибо, что не коза.        Они позавтракали, а теперь просто сидят за столом, наблюдая из окна, как носится по двору озорница Харпер. Музу больше не трогает, но кошка всё равно предпочитает держаться от неё как можно дальше, и облюбовала местечко на виноградной лозе, ближе к солнцу.        — Как она похожа на тебя, Гарри, — поставив тарелки в сушилку и вернувшись к столу, просто говорит Энн, — иногда, когда я смотрела на неё, сердце замирало. Видела тебя. Даже в мелких движениях.        — Мне кажется, она больше в отца.        — Нет, — покачав головой, ласково возражает жена, — она точная твоя копия.        — И по характеру тоже вылитый ты, — подхватывает Мод. — Затейница, озорница и егоза. Хотя, может, это возрастное, и вскоре пройдёт. Мои внучки были ужасными непоседами лет до десяти, а теперь — образчик сдержанности и спокойствия. Особенно Тори.        — Они просто во всём хотят быть похожими на свою бабушку — Гарри улыбается подруге, — что совершенно неудивительно.        Энн приосанилась. Гарри не составило особого труда заметить, что что-то не так. Она вмиг как будто поникла, потухла. Взяв её руку под столом, он обеспокоенно спрашивает:        — Что-нибудь не так, дорогая? Сердце?        — Нет, — она торопливо отвечает, покачав головой, — в голову пришла одна неприятная мысль. Подумала, что ни Лотта, ни внук никогда не были похожи на меня. И не стремились быть. Наверное, для них это звучит как оскорбление.        — Перестань, — Мод кладёт руку ей на колено, — ты сильная, умная, успешная женщина. Для кого может быть оскорблением сравнение, а, тем более, родство с тобой?        — Я не была ни достойной матерью, ни хорошей бабушкой. Так что, родство со мной — не такая уж радость. Я молчу о том шлейфе проблем, который следует за каждым публичным человеком.        — Это не приговор и точно не твоя вина — настаивает Мод, — не загоняйся.        — Это разрушило мой брак, рушило все мои отношения. Но у Гарри хотя бы был выбор, быть моим мужем или нет. У моих дочери и внуков такого выбора не было. Алекс до сих пор сторонится меня, и запрещает говорить обо мне, даже своим подругам, я знаю.        — У меня тоже не было никакого выбора, Энн, — отпив чай, Гарри крепче сжимает её ладонь под столом, — я всегда был твоим мужем, даже когда женился на другой. Это парадокс, но такова правда жизни. Я ушёл от тебя, но так и не смог обрести себя и покой. Потому что сделал это, по-настоящему, только с тобой. И да, Мод права. Лотта давно тебя простила, теперь она лучше тебя понимает. Тим тебя обожает, потому что ты для него — едва ли не небожитель, и любимая бабуля. Между прочим, единственная, другой у него нет. А Алекс просто упрямица. Но она похожа на тебя, в том числе, характером. Если бы это было не так, разве она стала бы успешным журналистом в таком молодом возрасте? И все мы не идеальны, милая. Я написал множество прекрасных текстов, совершенных в своей красоте. Но не стал ни идеальным отцом, ни идеальным мужем, хотя хотел этого больше всего на свете.        — Я тоже допустила много ошибок в воспитании сына, да и внучкам пришлось побороться со мной, прежде чем они поняли, почему я такая, какая есть, почему воспитываю их именно так, а не иначе, — Мод изящно поводит плечом, — мы все неидеальны, Энн. Можем быть совершенны в чём-то одном, и абсолютно не разбираться в другом, не менее важном. Это нормально. И я очень не люблю, когда ты заводишь подобные разговоры. Ошибки совершает каждый человек. Главное — это возможность и умение их исправить. Ты свои исправила.        — Иногда мне кажется, что я сделала недостаточно для этого.        — Ты сделала всё, что могла. Выше головы, как ни старайся, не прыгнешь.        Энн вздыхает, сконфуженная. Руку у Гарри она не отняла, хотя пальцы расслабила. Он практически не чувствует её прикосновений. Допив чай, она кивает:        — Ладно. Зря начали эту тему. Просто сейчас, когда я в таком щекотливом положении, начинаешь всё чаще думать о том, что многое в жизни бы сделала иначе.        — Возможно, но кто знает, стала бы ты, в таком случае, собой? — у Мод, кажется, давно уже был готов этот ответ. — Я знаю и люблю тебя именно такую, как сейчас.        — Я тоже, — вмешавшись, кивает Гарри, продолжая нежно касаться её руки, — не думаю, что мне нужна другая Энн. Не думаю, что вообще захотел бы стать её мужем.       Энн улыбается.        — Харпер пора в дом. Уже холодно, она носится по двору и точно простынет. И, раз уж вы обе здесь, давайте устроим послезавтра пикник. Здесь ещё дней десять будет тепло, а потом резко похолодает. Нужно успеть с пикником, пока не начался сезон дождей.        — Я не против, — Мод тоже допила свой чай и оставила чашку, — ты, конечно, знаешь хорошее место для этого?        — Да. Здесь есть небольшой пляж на мысе. Туристы его не особо жалуют, чаще обходят стороной. Он заброшен, вряд ли может считаться туристической достопримечательностью. Но местным он по душе. Самое то, что нужно, чтобы отдохнуть от крикливых и шумных приезжих. Это в сорока минутах езды отсюда. Отправимся туда. В такое время отдыхающих там мало, вполне возможно, мы будем там совершенно одни.        — Мне нравится — одобрительно кивает Гарри.        — Да, — подхватывает Мод, — мне тоже.        — Тогда послезавтра съездим. У меня завтра поставка товара, я должна быть на работе. Развлечёте Харпер? Не думаю, что ей стоит приходить в магазин, завтра там будет слишком много шума, и все будут заняты.        — Помни, ты обещала не перетруждаться — рука Гарри переместилась и ласково легла на её хрупкое колено.        Он внимательно смотрит на неё, она кивает.        — Сводим её в зоопарк? — предлагает Мод. — Конечно, она уже была там, но вряд ли трёхлетний ребёнок может что-то хорошо запомнить.        — Да, будет здорово. Пойдём.        — Вот и хорошо, решили, — Энн снова выглядит очень деловито, — а сейчас я зову её в дом.        Харпер никогда не была очень послушной, но в этот раз её не пришлось звать долго. Уже через несколько минут она влетела в дом и рухнула с разбегу на колени Гарри, делясь впечатлениями:        — Дедушка, дедушка! Я залезла на большую вишню и чуть не разбилась!        — Какой ужас, Харпи, — Гарри ругается, скорее, притворно, понимая, что нет смысла требовать послушания от внучки, когда сам всегда был непоседой с ободранными коленями и разбитым лбом, — ты ведь обещала мне быть осторожнее и слушаться.        — Но я удержалась на ветке! Я гибкая! Мама говорит, что я не зря занимаюсь танцами. К тому же, я и так слушаюсь, дедушка. Я же сразу пришла, как только меня позвала бабушка Энни.        — Харпер, — Энн говорит как-то и ласково и строго одновременно, с пристальным вниманием глядя на вертящуюся у деда на руках девочку, — ты должна заботиться о своём здоровье сама. Ты уже большая девочка. Ты ведь не хочешь сломать себе что-нибудь, расстроить нас и папу с мамой, лежать в больнице, в гипсу? Будет больно.        — Нет, — мотает головой Харпер, — конечно, бабушка, не хочу. К тому же, если я разобьюсь, бабушка Марго больше не будет мазать меня зелёнкой и дуть на раны. Она всегда так делала, а теперь уехала. И бросила меня, и дедушку. Представляешь?        Они с Энн обмениваются долгими взглядами. Гарри неловко, что внучка упомянула Марго, хотя он прекрасно понимает, что иначе быть не могло. С другой стороны, как ещё они могли всё объяснить маленькому ребёнку?        Энн, к счастью, ничего не говорит, но поддерживает беседу с внучкой.        — Тем более. Так что, пожалуйста, будь послушной девочкой. Завтра дедушка и Мод сводят тебя в зоопарк.        — Зоопарк? — ребёнок в восторге. — А мы там были! Я помню тигров! И крокодилов! И ещё каких-то больших-пребольших обезьян!        — Орангутангов? — подсказывает Гарри.        — Да, вроде, так они называются. А мороженное будет?        — И даже лимонад, — обещает Энн, — если будешь хорошо себя вести, и ничего не натворишь.        — Обещаю — со всей готовностью отзывается Харпер.        — Вот и славно. Я приготовлю для тебя ванную, милая, а ты пока можешь посмотреть мультики.        — Бабушка, а они же на французском? Я всё ещё не очень хорошо его понимаю.        — Нет, у меня здесь есть ВВС. Дедушка тебе найдёт.        Девчушка осторожно сползает с его колен и Гарри берёт её за руку, отводя в комнату:        — На ночь я прочту тебе сказку. А пока идём, там, наверняка, показывают очередную историю о твоих любимых собачках. Пошли смотреть.        Харпер первая, вприпрыжку, несётся к телевизору. Гарри слышит, как тихонько смеётся Энн.        Вечера здесь темнее, чем в туманном, дождливом Лондоне, но наступают позже. День прошёл в суете, но самое главное — Энн — Гарри получил, так что, ему совсем не на что жаловаться, даже если очень захочется. Он сидит в постели, натянув на нос очки, и пытается читать книгу. Пытается, потому что то и дело отвлекается, чтобы посмотреть на жену — полюбоваться её идеально ровной спиной, светлыми прядями волос, которые она упорно пытается привести в порядок, несмотря на сопротивление, вдохнуть запах крема, который нанесла на кожу, как и в любой другой вечер, искать запах приятных духов, сохранившийся на коже. Она взрослая, красивая и хрупкая. Это не было секретом ни для кого, ему всегда нравились женщины постарше, истинную их красоту он, в полной мере, был способен оценить только с возрастом. Энн была самая прекрасная среди всех женщин, которых он знал. Она была невероятно, божественно, хороша, и ему не нужен был никто другой никогда. Хотя часто он и оказывался рядом с другими, так складывалась жизнь.        Закончив косметические процедуры, она снимает халат, оставшись только в ночной рубашке, и, юркнув в кровать, оказывается рядом с ним. Он чувствует тепло её тела и чудесный сонм её запахов, и нежное чувство мгновенно разливается по клеточкам, внутри. Приобняв жену за плечи, целует в висок, на котором пульсирует едва заметная, крошечная, жилка:        — Люблю тебя.        — И я тебя люблю.        Он чувствует её взгляд на себе. Повернув голову, с любопытством глядит в небесные глаза. Что она хочет сказать ему сейчас?        — Гарри, я надеюсь, ты не принимаешь слова Говарда, что бы он там не наговорил, за чистую монету? Не грызёшь себя? Ты обожаешь это делать, по поводу и без, и я беспокоюсь.        Вздохнув, Гарри закрывает глаза:        — Доля правды в его словах есть, — он не станет скрывать от Энн, что, всё-таки, его это задело и волнует, не видит смысла, — но я так же понимаю, что Говард не может быть объективен, когда речь идёт обо мне. Как понимаю, что настоящую, полную, картину происходящего, можем видеть только мы с тобой. Ведь это наши отношения, и только мы знаем их изнутри. Я уже повёлся на слова учителя, там, в Китае, читал его записи, и думал, жалея себя, обороняясь, как и всякий человек, утопающий в боли, что ты на меня ужасно влияла, и эти отношения всё равно ничем хорошим не могли кончиться. Потом успокоился, прошло время, и я понял, что это неправда. Не потому, что мой учитель, Говард, или кто-либо ещё из злопыхателей врал или обманывался. Потому что только я знаю о своих чувствах, мыслях, эмоциях, всё. И никто не может быть более точен, когда говорит об этом, чем я. Наш брак, действительно, не мог не закончиться плохо, Энн. На нас навалилось много проблем, мы оба слишком большое внимание уделяли работе, пропадали каждый на своей, и редко виделись. Напряжение росло, а мы, похоже, думали, будто всё ещё встречаемся, и разговаривать о проблемах друг с другом — значит, обязательно нести грязь туда, где её быть не должно. К тому же, мы слишком сильно любили друг друга. Это не плохо. Я и сейчас люблю тебя всё так же сильно, если не сильнее во сто раз, потому что понял, по-настоящему, что такое жить без тебя, и прошёл все круги Ада. Но мы не можем постоянно закрываться от внешнего мира, быть агрессивными по отношению к нему, и всё время злиться, когда он, неизбежно, нас беспокоит. Так что, нет, я не загоняюсь по поводу слов Говарда, или почти не загоняюсь. Как бы не закончились обе наши попытки быть вместе, я знаю, что любил тебя, и знаю, что ты очень любила меня. Я был уверен в том, что говорю тебе, когда признавался в любви, я искренне верил, и продолжаю верить, что ты — самая прекрасная женщина на свете, и ничуть не сомневаюсь, в том, что был прекрасным мужчиной для тебя, в твоих глазах. Мне горько от того, что уже дважды мы всё вынуждены начинать заново, но ничего не поделаешь. Ошибки прошлого уже не исправишь, и мы можем лишь двигаться дальше, с тем багажом, что есть, за плечами. А ещё я мог бы начинать сколько-угодно отношений, но, в итоге, женщиной, которая, по-настоящему, научила меня любить и сделала из меня того мужчину, которым я являюсь сейчас, всегда была, есть и будешь только ты. Никто другой.        Он кротко целует её в висок, не открывая глаз, хотя готов поспорить, что она сейчас улыбается. В пользу этого говорит и её тёплый, ласковый, голос:        — Хорошо. Я рада, что ты не придал слишком сильного значения словам Говарда. Хочешь что-нибудь спросить у меня по этой теме?        — По правде говоря, меня насторожили некоторые его слова о тебе. Он говорил, что в день развода ты попросила Мод остаться у тебя на ночь, потому что боялась выпить слишком много таблеток. А потом ещё, что чуть не утонула. Ты ведь не хотела покончить с собой, правда?        Энн вздыхает, не без раздражения:        — Я столько лет утверждаю обратное, но и Говард, и Мод, уверены, что они правы в своих ощущениях насчёт этого. Нет, Гарри. Я не собиралась покончить с собой, хотя мне было невероятно трудно. Были моменты, когда казалось, что не могу дышать. В день развода я, действительно, просила Мод не уходить, переночевать у меня. Мне нужно было выпить снотворное, но, поскольку я была на взводе, не знала, сколько нужно пить. Предоставила Мод решить это. А на отдыхе нырнула, но от голода едва не потеряла сознание и замешкалась. Я не собиралась ничего с собой делать. Однажды такие мысли возникли, но я быстро отогнала их от себя. Потому что знала, что, если решусь на такое, как только ты узнаешь, то буквально сожрёшь себя заживо. Я и так заставила тебя страдать, когда прогнала и потребовала закончить наши отношения, и не имела права делать это ещё больше. Понятия не имею, почему Говард и Мод решили, что я — самоубийца, но они так считают, а мне уже надоело доказывать им обратное.        — Хорошо, — найдя её ладонь, он ласково накрывает своей, — значит, я спокоен. Ты слишком сильная для этого, Энн, а силу у тебя никто никогда не отнимет. Иначе это уже будешь не ты, правда?        — Верно.        Гарри устало улыбается.        — С завтрашнего дня я попрошу тебя предоставить мне копии рецептов и твою медицинскую карту. Ты больна, мне нужно быть готовым помочь тебе, когда придёт время. Для этого я должен знать, что делать, и действовать без паники и незамедлительно. Пока был дома, изучил всю возможную информацию о твоём диагнозе, пора переходить на следующую стадию.        — Гарри, ты не обязан это выносить.        — Обязан.        — Ты не должен, правда, — она немного взволнована, — я заставила тебя терпеть мою работу, проблемы в бизнесе, но с этим вполне могу справиться сама.        — Нисколько не сомневаюсь. Но работа и проблемы со здоровьем — это совершенно разные вещи. Тебе потребуется помощь, я твой муж, не ребёнок, на которого нельзя наваливать такую ответственность. Так что, когда придёт время, я буду рядом. Как и должен.        — Хорошо, — тихо вздохнув, сдаётся она и ещё тише добавляет, — спасибо.        Он молчит, ничего не отвечает, лишь снова улыбается.        Энн прижимается к нему всем телом, сонная и тёплая, кладёт руку на бедро:        — По правде говоря, я ужасно устала. Капельницы придают бодрости, но, видимо, сегодня не совсем мой день. Ужасно хочется спать. Чувствую, что проваливаюсь в сон.        — Отдыхай — погладив её по спине сквозь рубашку, шепчет он, — хороших снов, родная. Люблю тебя.        — И я.        Она кладёт голову на его плечо, как обычно. Гарри не без досады думает, что ему очень хотелось бы заняться с ней любовью сейчас, но кто он такой, чтобы не слушать желаний своей женщины?        Вскоре её дыхание затихает, выравнивается, и, открыв на миг глаза, Гарри видит, что она спокойно и безмятежно спит, устроившись в его объятьях.