Benjamin Wallfisch — The Storm
Если бы Юнги не знал, что всё происходящее на сцене лишь труд танцоров, то он бы поверил, что перед ним реальность. Ничем не прикрытая. Он бы поверил, что Чимин — это Мартин, юный, влюблённый, а Чонгук — это Ганс. Он бы поверил, потому что между ними двумя невообразимая химия, в их движениях невыносимая боль со страстью смешанная, а в глазах пылает огонь: то пламя, в котором трагично погибает Ганс. Сидя в зале, можно было ощутить его жар, а после — лютый холод. Когда Чимин вновь остаётся на сцене один, мечется, ища спасения, и резко останавливается, будто поражённый в грудью сотнями стрел — меж рядами ходит человек-невидимка, костлявыми руками мурашки посылая по коже всех присутствующих. Чимин, точнее, Мартин падает на колени и горько плачет, когда вдруг слышит голос, загадочный зов. Он поворачивается в сторону, замечая вдали крутой обрыв, и незамедлительно срывается в том направлении, останавливаясь в нескольких сантиметрах от пропасти. Мин в который уже раз заворожен, но сейчас… Вокруг танцора — ничего лишнего, никаких образов, впивающихся в стопы шипов роз, всё в его глазах. Удивительно, и ни один эпитет, ни одно наименование не подойдёт. Даже Бог не так величественен, даже Бог… — Он прыгнет? Когда жизнь оборачивается против, когда люди уходят по собственной воли, а некоторые — вопреки желаниям — прыгнуть ли? Когда вокруг — руины, страх, скорбь, а одиночество манит — прыгнуть ли? — Судьба несправедливо обошлась с ним, забрав дорогого человека, поэтому, услышав странные голоса в голове, он действительно понял, что утратил смысл жизни. Стоя уже на краю пропасти, в придачу его охватила та пустота, о которой мы с вами говорили только что. Сорвётся он вниз или же отступит, решив, что всё можно преодолеть. Это выбор, который я возлагаю на вас. Чимин долго, честно говоря, не думал. Он единственный из студентов, чья версия отличилась кардинально. Поэтому он на сцене, а ленты, на вид хрупкие, обхватывают его тело, поднимая в воздух, пока сам он кружится. Танцор кажется лёгким, будто пёрышко, которое вот-вот улетит. Чимин долго не думал, потому что метания между выборами, между жизнью и смертью, когда всё кажется напрасным, сложным… Кто-то будет жить, всё утратив, чтобы доказать свою значимость, доказать, что рождён не зря. Но жизнь — жестока. Пак срывается вниз со смертельным покоем в глазах под удивлённые вздохи людей. Улетает. Он не против помочь пустоте справиться с одиночеством, пусть это и выглядит жалко. Жизнь порой страшнее смерти. Люди поднимаются со своих мест, зал заполняется восторженными возгласами и аплодисментами. Мин замечает, как многие утирают слёзы или обнимают друг друга, утешая. Своих мокрых глаз он не видит, лишь понимает, что хочется в охапку сгрести кого-то очень-очень талантливого и невероятного. Он пробирается сквозь толпу к сцене, за кулисы, пытается найти Чимина. Тот подбегает к нему сзади и хватает за плечи, когда Юнги оборачивается, то видит блестящие глаза и широкую улыбку. Ему идёт такое выражение лица, очень идёт, поэтому Мин обхватывает ладонями лицо Пака и целует, ударяясь с ним зубами, смеясь. — У меня получилось? Получилось?.. — шепчет омега с надеждой. Он похож на маленькое дитя, лишь его стройное тело, невероятно красивое, обольстительное в приталенном костюме, говорит о том, что перед Юнги — взрослый омега. — Ты был восхитителен, — осыпает его лицо поцелуями старший. Руки блуждают меж волос, приглаживая выбившиеся пряди. — Ты восхитителен, — говорит он. Чимину так сильно хорошо сейчас, он так жаждал этого — не стать первым, а услышать, что он для кого-то — первый. И он вдруг вспоминает о родителях. Красная лампочка в мозгу мигает, сигнализирует о том, что пора домой, рассказать им, поделиться хорошими новостями. Нет, отличными! Мозг затуманен, глаза расширяются и походят на сумасшедшие, когда он убирает руки Юнги со своего лица и говорит ему как-то пугающе: — Родители… Я должен сказать им… — он взглядом не задерживается ни на чём, будто не тот человек, что стоял перед альфой секундами раннее, и резко шагает в сторону выхода. Вокруг почти что хаос, много людей, новоиспечённые фанаты, жаждущие прорваться за кулисы, подарить цветы, попросить автограф, а ещё альфа — один-единственный, благодаря которому всё, но… Юнги хватает за запястье, Чимин оборачивается взволнованно и нервно, будто и правда очень спешит. — Чимин, солнышко, я… — Подожди меня возле Академии. Я скажу им и вернусь, я очень быстро, — он вырывает свою руку и уносится вдаль, не оборачиваясь. — Чимин, — летит ему бесшумно в спину.🩰
Никогда омега так не добирался домой — лицо озарено улыбкой, глаза превратились в полумесяцы, а щёки румяные. Он волнуется очень, потому что так долго ждал этого дня. Наконец-то не последний, даже не второй, а первый, самый настоящий danseur noble… Так волнительно, так ответственно — порадовать родителей, которые вложили в Чимина столько времени, нервов, сил, денег. Папу нужно радовать, отца нужно радовать, ведь они — единственные такие, единственные родители — те, кто, несмотря ни на что, всё равно будут любить. Ведь так? Ведь так? — Папа! Отец! — кричит омега с порога, не разуваясь летит в гостиную, надеясь встретить их там. Оба должны быть дома, ведь вечер, уже довольно поздно. Гостиная покрыта светом уходящего солнца, что создаёт уют. Это то освещение, при котором хорошо делать модные селфи или сидеть в тишине, откровенничая со своей семьёй, близкими людьми. — Папа, отец, я… — начинает он, но Луран перебивает, взмахом ладони останавливая поток слов. — Почему в обуви? — говорит он, кивая на ноги омеги. Тот сразу неловко мнётся на месте, как нашкодивший щенок, и опускает взгляд. Ему стыдно, что забыл о такой, казалось бы, мелочи, но есть сейчас дела поважнее. Намного важнее. — Папа, — смотрит он старшему омеге в глаза с надеждой. Тот сидит на диване рядом с Нанылем, что уткнулся в какой-то журнал, совсем отрекаясь от внешнего мира. — Я танцевал, я открывал постановку, меня выбрали главным танцором. Вместо Хосока, представляешь? Отец, слышишь? Извините, что не сказал вам раньше, — он мотает головой из стороны в сторону, сгибаясь в почтительном поклоне перед родителями, и, оставаясь в таком положении, шепчет. — Мне было так страшно… — признаётся. — Ох, сынок, — омега, одетый во всё слишком пёстрое, как и всегда, подходит, руку размещая на плече светловолосого. — Мы знаем, — говорит он без каких-либо эмоций, вынуждая Чимина испуганно поднять голову. — Даже смотрели, — родитель игриво подмигивает, стряхивая невидимые пылинки с костюма младшего. — Вы б-были там?.. — губы Пака совсем не слушаются, почему-то дрожат, как и подбородок. — Но я… — Не заметил нас, да, — кивает тот в ответ, подходя к столику, на котором стаканы с виски. Берёт свой и делает глоток, а потом продолжает: — Думал я, что тот Мин Юнги нам пойдёт на пользу, но, как оказалось, ты и тут всё испортил, — крутит он стакан в руках. — Ваш наставник… Как его там? Хан? Сказал, ты сам придумал концовку. Честно, не очень. Нам отвести тебя к психологу, психотерапевту, раз тебя посещают суицидальные мысли?.. — Но это… Искусство… Всё гораздо глубже, чем... — К чёрту искусство! — машет он яростно рукой в воздухе. — Какой артист умирает в танце?! — Лучше в танце, Пак Луран, — поклон омеги становится ниже. — Мне жаль… — Пак Луран?! Ч-что? — на лице неописуемое недовольство, Луран приоткрывает рот в немых речах, когда поворачивается к мужу, требовательно изогнув бровь. — Чжинхо скоро будет тут, — говорит альфа коротко, даже не удосуживаясь оторваться от чтения. Чимин не понимает, что сделал не так, но наконец до него доходит самое важное: любовь ни за какие деньги не купишь. Здоровье — возможно, любовь — нет. Её даже не заслужишь, не сможешь посеять зёрна тёплых чувств, как если бы ты занимался спортом или правильно питался всю свою жизнь. Да, это не гарантирует того, что человек будет здоров, но это даёт шансы, хоть и крошечные, а на любовь… На неё шансов нет. Тебя либо любят, либо нет. Самого никчёмного, глупого, уродливого — полюбят, если захотят. Любовь — сердечная болезнь, если можно так сказать, но мозг — двигатель. Вбей себе в голову, что для любви и уважения этот человек должен быть во всём первым, — он никогда не достигнет вершины, потому что будут появляться новые. Будешь думать иначе — будешь любить. Жаль, основам не учат в школе, однажды всё обернётся в прах. Омега пятится назад, так и не поднимая взгляда, потому что выглядит он жалко. Очень. Наверняка слёзы по щекам и ресницы слиплись, хорошо, что сердце, разорванное на куски, не выпадает из груди. Как можно было надеяться? Как можно было?.. — Куда это ты?! — кричит вслед Луран, когда Чимин уже в прихожей перед дверью. Крик родителя заставляет остановиться на несколько секунд, застыть. — Вечно всё портишь! Омега выбегает из дома. Всё зря. Он бежит скорее по привычке, чем по надобности, до самой Академии. Ветер щекочет пылающие щёки, наверняка продует глаза и будут синяки, но это сейчас не столь важно. Чимин чувствует себя человеком, который думал всё время о себе. Репетировал для себя, чтобы родители гордились. Выступал для себя, чтобы родители гордились. Побежал сразу же к ним, ради себя, чтобы гордились… А заметить надо было лишь одно — что он уже давным-давно гордость, хоть и не для своей семьи. То, что перед носом, всегда подло прячется. Увы. Когда Чимин уже перед входом в здание, то понимает, почему именно эта Академия в Корее одна из самых престижных. Понимает, почему здесь хотят все учиться, но поступают в год не более тридцати человек. Понимает, почему обучение лишь бесплатное, а не сосредоточенное в бесполезных контрактных договорах. За этими стенами — таланты, гении. Люди, создающие поэзию танцами. Он уже слышит атмосферу, вызывающую по коже мурашки. Когда поднимает взгляд, цепляясь за французское название «Écoutez votre coeur», то автоматически сердце бьётся громче взрывов. В этот момент омега осознаёт, насколько незначительным кажется перед частичкой Франции на окраине Сеула. Перед ним — замок, крепость, хранящая в себе безмолвность слов, тишину балетных па. Только сейчас Пак понимает, замечая опавшие лепестки роз, что часть всего этого, что он танцор. Хороший танцор. — Юнги! — кричит он в пустоту, не замечая рядом с собой никого. Чимин же быстро справился, верно? Он туда и обратно, почти мимолётно, ведь дома не держали. Где же Мин? Ушёл? Не дождался? Омега крутится из стороны в сторону, пытаясь в темноте разглядеть хоть какой-то силуэт, но всё тщетно. Ему кажется, что это из-за того, что он ослеп от солёной воды в глазах. Слишком много моря залили в зрачки, слишком много… Раздаётся телефонный звонок слишком оглушающе в звенящей тишине, и Чимин спешит поднять трубку, надеясь, что ему звонит Юнги. Но это Тэхён, что удивляет, ведь они за долгое время созванивались лишь раз, когда очень-очень срочно. — Да? — опасливо даёт о себе знать Чимин. — О-о, уважаемый танцор, вы были прекрасны сегодня! — счастливо восклицает Ким, передавая свой смех через экран. — Ты действительно был хорош, Пак Чимин! — уверяет он с детской интонацией, отчего улыбка не сходит с лица. — Прекрати, ты тоже был очень хорош! — размахивает рукой перед собой Пак, взглядом цепляясь за свои пальцы, потому что больше нет за что. — Это ты прекрати! Чонгук был лучше меня! — наигранно дуется он, и Чимин слышит голос Чонгука на заднем плане, он бурчит что-то вроде: «Смущаешь, негодник!». — Так, а звонишь почему? — пытается перейти к делу Пак, волнуясь. Ему сейчас, честно говоря, не до шуток. — А, да! Можешь включить громкую связь, чтобы и Юнги слышал? У нас для вас умопомрачительная новость! — восторженно говорит он, пока Пак белеет на глазах. — Почему ты решил, что я с ним сейчас? — спрашивает бесцветным голосом. — А как ещё? Он говорил, что ты проводишь его, — а дальше ничего не слышно. Заложило уши. Или их вообще нет? Пропал звук, и все ориентиры потерялись. Ведь Чимин не глупый. По крайней мере, в данный момент. — Он улетает?.. Уже?.. — будто сломанный, переломанный напополам, а в динамике лишь удивлённое «ох». — Так он не сказал тебе? — искренне не понимает Тэхён, дёргая за рукав толстовки Чонгука, чтобы придвинулся и послушал тоже. — Я не дал ему возможности… — понимает Чимин. Вспоминает все моменты, каждый из тех, когда речь заходила о Франции. Вспоминает, как выступал, а Юнги смотрел на него влюблённо и с обожанием, восхищением, а потом искал среди десятков людей… А Чимин… Глупый. Омега оседает на прохладную землю, еле удерживая дрожащей рукой телефон возле уха, потому что Ким там всё ещё что-то неустанно тараторит. Правда, разобрать мало что получается. Чимин еле давит в себе отчаянный всхлип. Сам виноват. Весь в родителей. Яблоко от яблони?.. Как же было Юнги? Каково ему сейчас? Ладонью омега зажимает себе рот, чтобы не спугнуть тишину. Самому ему уже нечего страшиться. — Чимин, чёрт возьми! — отрезвляет его крик Тэхёна, как пощёчина. — М? — Ничего страшного, он говорил, что вернётся к тебе, — пытается успокоить друга омега. — Он мне сказал однажды, что ты самое дорогое, что есть у него. Он вернётся, — твёрдо говорит Ким. — Я… — переваривает информацию Чимин, сглатывая вязкую слюну. — Я не хочу, чтобы он возвращался… Помоги мне, — просит отчаянно, пока в голове зреет план.🩰
Чимин путается в длинных коридорах, поворотах, уже который раз врезается в людей, посылающих его после куда подальше, но продолжает бежать. Не без помощи Тэхёна и Чонгука он выяснил рейс, узнал время и ищет нужное табло, которое должно быть уже где-то рядом. Он спрашивал у персонала, его направили в эту сторону. Аэропорт огромен, так что самым большим разочарованием станет потеря Юнги среди этих стен и мерцающих за панорамными окнами огней. Самолёты взлетают и садятся, но его интересует лишь один, до посадки в который минут тридцать. Он бежит в сторону скопления людей, где таможенный контроль, и почти отчаивается, как вдруг замечает знакомую макушку среди прочих. Юнги следующий в очереди, так что нужно спешить. Омега, как невоспитанное хамло, игнорирует очередь, шагает вперёд, стараясь не наступить на чьего-нибудь ребёнка, бесконечно извиняясь. Он зовёт Юнги, но тот среди шума его слышит не сразу. Спустя несколько минут, когда остались считанные метры, альфа оборачивается, приподняв в удивлении брови: — Чимин? — читает младший по губам. Омега срывается на быстрый шаг, преодолевая в считанные секунды расстояние между ними, и заключает альфу в крепкие объятия, утыкаясь носом в его шею, чтобы насладиться моментом сполна. — Чимин… — слышит он и наконец поднимает взгляд, от поцелуя себя не удерживая. — Прости, я до последнего… — шепчет альфа в губы. — Ждал, знаю… — мычит в ответ Пак. — Это ты прости, дурака… — утыкается он лбом в лоб Юнги, понимая, что так страстно целоваться посреди аэропорта не очень прилично. Мин почти забывает о том, что у него самолёт и какие-то там дела в Париже, ведь он к нему пришёл, сам пришёл, да ещё и обнимает, целует. Тепло, уютно, а там, среди облаков, тоже неплохо, конечно, но не в одиночестве. Это уж точно. Не хочется улетать, но… — Мне пора… — грустно шепчет старший, пытаясь не разреветься перед своим омежкой. Он слишком сентиментален в последнее время. — Да, действительно, — широко улыбается Чимин, цепляясь за руку своего спутника. Юнги ломает брови, хмурясь: — Счастлив? — Конечно, ведь у меня тоже билетик есть! — достаёт он неожиданно из кармана кофты листик со словами, в достоверность которых альфа не верит.Рейс Сеул Париж
— Но как?.. Ты не мог… — действительно удивлён Юнги. Он-то с трудом билеты достал за несколько месяцев до рейса, а тут… — Мне просто… — хочет объяснить Чимин, но сзади раздаются какой-то грохот и крики, что заставляют обернуться. — Дайте пройти, Боже! Мы занимали уже! Да честно! — бубнит знакомый голос, а потом из толпы появляется прямо перед парнями… — Тэхён? — округляют они глаза одновременно. — Чонгук? — удивляются ещё сильнее. Они потрёпанные, будто марафон бежали, в руках чемоданы и… Документы? — Ч-что вы?.. — не понимает совсем Чимин. Тэхён с Чонгуком смеются заливисто, людей вокруг пугая немного совсем, а затем становятся вмиг серьёзными. — Думаешь, я ради тебя одного задействовал все связи, а, Пак Чимин?! — дует Тэхён губы, маяча билетами перед глазами, а потом растопыривает руку, на безымянном пальце которой кольцо. — Это?.. — Чимин смотрит то на блестящий диамантик, то на молодожёнов (?), то на Юнги, напоминая потерявшегося в большом городе мальчика. — Медовый месяц у нас, глупые! — объясняет им Тэхён, щёлкая по лбу остолбеневших парней. — Идёмте уже, а то так и посадка закончится! — он машет призывно и шагает вперёд, за руку хватая своего будущего мужа. Юнги моргает заторможено, удивляясь такому повороту событий. Не день, а сон. Впервые за всю жизнь он так сильно поражён. Но с ним Чимин, так что… Он поворачивает голову к своему солнышку, а тот хмурит брови, печатая в телефоне кому-то сообщение. — Случилось что-то? — беспокоится альфа. — Нет, ничего, — Чимин целует его в щеку и переплетает пальцы, предлагая уже наконец пройти таможенный контроль. — Потом поговорим, — улыбается широко он. Папа Чимин, когда ты вернёшься?! Где ты сейчас?!Там, где меня любят.
Шах и мат Échec et mat