***
Какаши очнулся в палате в полном одиночестве под звук неприятно пикающих и мигающих приборов. Освещение комнаты хоть и было приглушено, но всё равно спросонья немного слепило отвыкшие от света глаза. Хатаке попытался привстать на локтях, но внезапная слабость и небольшая боль в ключице тут же дали о себе знать и неприятным ноющим ощущением начали отдавать прямо в область около сердца, отчего Хатаке лишь жалобно пискнул и плюхнулся обратно на подушку. «Непохоже на отделение «Аматерасу», неужели мне всё-таки успешно провели операцию в их убежище? Где же тогда Обито сейчас?» Приборы издавали невыносимые звуки, которые навевали Хатаке воспоминания о его прошлых операциях: серьёзных и не очень, когда ему приходилось сквозь боль завершать миссии и терпеть разные раны. Вопросы водопадом лились на ещё еле соображающий мозг Какаши, но задавался ими альфа недолго: спустя несколько минут после пробуждения к нему влетел на всех парах растерянный Обито, который тут же сел на койку к своему напарнику-агенту и с нескрываемым волнением и испугом взглянул ему в глаза. За Учихой следом осторожно зашёл мужчина в халате, который подобно тени бесшумно прошёл к ближайшему к Хатаке датчику и посмотрел на показатели, которые транслировались на экран прибора и также одновременно печатались на бумаге подобно чеку на кассе. — Как ты? — Обито пытался всем своим видом держаться, но подрагивающий голос выдавал его с потрохами. В день операции Обито был сам не свой, поникший и отчуждённый, он стоял у дверей в операционную, вслушиваясь в звук датчика пульса. Учиха боялся лишь одного: услышать вместо размеренного пиканья аппарата ужасную непрекращающуюся линию гула. Звук остановки сердца. Они вместе с Цунаде на линии ждали окончания операции, когда врач выйдет из операционного блока и объявит конечный итог. В голову лезли ужасные мысли, которые не получалось прогнать из своей головы: как он, Обито, будет продолжать беззаботно жить дальше без Какаши, с которым они были вмести с юных лет… как он сможет рассказать Миюки о его смерти… Какая это потеря будет для всего их штаба, ведь Хатаке, как агент, — очень важный и незаменимый сотрудник. На нём держится многое. Пока Какаши был без сознания эти два дня, Учиха всё это время практически не отходил от монитора, который показывал картинку с камер, и не сводил взгляда со своего друга. А если Обито и отходил от своего «поста», то лишь для того, чтобы пройтись по секретному убежищу для себя и контрразведывательного штаба, чтобы агенты и он могли запомнить и закрепить образ схематического макета здания в своей голове, и сделать карту этого укрытия в «Аматерасу». — Бывало и лучше, есть только сильная слабость и небольшая боль в области предплечья. — Вам ещё повезло. Попала бы пуля на сантиметров шесть-семь ниже, Вы бы уже были в ином мире, — ответил тот самый мужичок, который стоял рядом с Обито и вовсю разглядывал лицо Какаши, отмечая бледность его кожных покровов и немного желтоватые белки глаз. — Вы провели около двух суток в коме, работа головного мозга приходит в норму благодаря вовремя проведённой операции и поддерживающей терапии. Думаю, через недели полторы сможете вернуться к привычному образу жизни, только левая рука должна находиться в покое около месяца. Пуля была свинцовая, застряла в мышцах и сухожилиях, если бы мы вовремя не удалили её, могла бы начаться сильная интоксикация, которая могла бы распространиться на весь организм, и ударная доза пришлась бы на мозг и печень, именно поэтому у Вас ноет предплечье. — «Слава Богу он очнулся… Я бы вам никогда этого не простила», — Учиха услышал в наушнике дрожащий голос Цунаде. Она вздохнула от облегчения, и затем послышалось цоканье её каблуков. Сенджу покинула кабинет наблюдательного центра, чтобы хоть немного поспать и набраться сил для нового суматошного и тревожного дня. Благо с Какаши всё хорошо. Цунаде был по душе Хатаке, она всегда оперировала его самолично, лечила и выхаживала, он с ней вёл себя как настоящий джентльмен, что ей очень льстило. Женщина все эти два дня не находила себе покоя, её сердце обливалось кровью с того момента, когда она по камере Обито увидела, как Хатаке потерял сознание от потери крови. Цунаде вместе с Обито неустанно ждала пробуждения одного из лучших агентов, нервно хрустя суставами пальцев рук. — Кто Вы? — специально наивно протянул Какаши, пытаясь выудить хоть немного информации из этого врача. — Мне запрещено называть своё имя, к тому же, это не столь важно, через полторы недели мы с Вами уже распрощаемся, и жизнь нас с Вами разлучит, — загадочно промолвил врач-учёный и оставил альф наедине. — Тору, расскажи мне всё, что произошло, пока я был в отключке, — обратился к Учихе Какаши. У Какаши и Обито был свой собственный язык жестов, они придумали его ещё когда были мальчишками, совсем юнцами, в пятнадцать-шестнадцать лет, только они вдвоём понимали этот шифр и никому о нём не рассказывали. Благодаря этому языку они легко общались между собой на миссиях и даже в повседневной жизни. В палате Какаши Обито насчитал четыре камеры и разместил руку так, чтобы она попала в поле зрения одного Какаши, а затем он вкратце рассказал лишь ту информацию, которую, по его мнению можно рассказывать под надзором камеры и при условии прослушки: о том, как они оказались здесь, как он за него переживал, пока шла операция, и что приняли его здесь, в принципе, гостеприимно, если это так можно назвать. Уже позже, около получаса спустя, он незаметно обрисовал жестами пальцев картину в целом: около сорока-пятидесяти человек находились в этом убежище, все помещения и коридоры утыканы камерами, но теперь, благодаря его прогулкам по всему убежищу с камерой на ремне брюк, у «Аматерасу» была примерная схема строения внутреннего укрытия наркодилеров. Самого главного в этой конторе он так ещё и не засёк, а лечащий врач — и был тем самым учёным, который создал «Звёздную ночь».***
Они сидели за столиком в глубине небольшого ресторана в Токио, живая музыка негромким ритмом окутывала своей лёгкостью всё заведение, официанты галантно обслуживали гостей, и в помещении царила приятная и уютная атмосфера. Саске не сводил взгляда чёрных глаз с Хинаты и смотрел прямо на неё, наверное, пару минут: сегодня она казалась ему необычайно красивой и манящей. Что поделать, воздержание в неделю давало о себе знать, и единственное, что ему оставалось делать, — так это жадно сглатывать слюну, стараясь не так заметно облизывать губы, как его взгляд опускался к разрезу платья на манящем бюсте. — У нас скоро годовщина, уже два года… — медленно озвучил Саске, не осмеливаясь посмотреть Хьюга в глаза. — Ого, с первой годовщиной ты не заморачивался. Ах да… Должно быть, тогда ты не мог сам себе в этом признаться и поверить в существование наших отношений, — смело ухмыльнулась Хьюга прямо в милую мордашку Саске, отправляя в рот вилку с последним кусочком стейка. Он посмотрел в её дерзкие глаза. Взгляд, как у настоящей хищницы. Это именно то, чем его так сильно привлекала Хината, чем она его зацепила, чем всегда выделялась среди остальных девушек, которые встречались на его пути. Она была самодостаточной, независимой, красивой, хитрой, а самое главное — не боялась его. — Как ты хочешь отметить нашу годовщину? — Саске осмелел и смотрел уже на неё в упор, пальцами поглаживая грани стакана с соком, ведь сегодня он за рулём и хотел лично довести Хьюга до дома. Учиха явно сглупил, когда ожидал услышать типичный женский ответ, а-ля поход в ресторан, цветы, конфеты, какой-нибудь подарок в виде блестящей побрякушки или какого-нибудь красивого платья, сумки или туфель. Немного подумав, омега выдала ошеломляющий ответ. — Я хочу с тобой напиться и забыться, как чужие встретиться на одну ночь, можешь быть без цветов, прихвати мою любимую бутылку вина и настройся снимать меня с барной стойки, — пошло закусив губу, Хината как ни в чём не бывало устремила свой взор на группу, которая неплохо исполняла поп-музыку на небольшой сцене. Саске остолбенел на пару секунд и потом искренне улыбнулся ей уголками губ, да, он редко показывал истинного себя, но Хината видела его абсолютно разным и уже не удивлялась проявлениям подобных эмоций. — Это тебе, — альфа положил на стол небольшую коробочку чёрного цвета, завязанную аккуратным, но тугим серебристым бантом — всё как всегда, в его перфекционистком стиле. — Вау, — игриво мяукнула Хината и опустила изысканную коробочку к себе на колени, развязала бантик и открыла крышку. Её взгляду предстал вычурный красивый комплект белья. Бюстгальтер и трусики-танга покрывали уточнённые кружева, узоры были чёрно-белые, бельё само по себе выглядело очень элегантно, сразу видно — ручная работа. Омега взяла в руки лифчик и потрогала подушечками пальцев упругие приятные наощупь чашечки. Выглядел комплект просто потрясающе, и ей с нетерпением уже хотелось его примерить. Хьюга хитро посмотрела на Саске и нежно провела ножкой снизу вверх по икре альфы, приспускаясь телом на стуле немного вниз. — Я хочу его видеть на тебе… — Саске резко схватил девушку за лодыжку, которая уже была практически на его внутренней стороне бедра, и с небольшим рыком продолжил. — Когда буду снимать с барной стойки… Хината улыбнулась ему в ответ, сложила бельё в коробочку и положила к себе в сумочку. — Я, пожалуй, отлучусь на пару минут, не скучай, — и омега, виляя задом, направилась в уборную. Учиха залпом осушил стакан с соком и посмотрел в ближайшее к нему окно. Улицы периферии Токио поглотила тьма, на небе сгущались пышные и тёмные тучи, и лишь яркий свет от фонарей освещал путь небольшому количеству прохожих, которые неспешно прогуливались по городу ночью пятницы.***
Хината вошла в пустующую дамскую комнату, достала заветную подаренную чёрную коробочку и открыла её. Снова показался этот чёрно-белый будоражащий взгляд комплект нижнего белья, и омега, даже не осматриваясь по сторонам, без стеснения приспустила верх своего платья. Большие объёмные белоснежные груди с нежно-розовыми сосками показались из-под вискозного платья, которое струилось красивыми волнами почти до пола. Хьюга быстрым движением прислонила лифчик к груди и мастерски застегнула лямки на спине. Натягивая обратно своё столь приятное к телу платье, она в отражении зеркала заметила взгляд другой девушки, скорее, даже женщины. Её карие глаза смотрели с нескрываемым любопытством и… с завистью. Хината мило улыбнулась незнакомке, поправила причёску и макияж в зеркале, одарила себя в отражении высокомерным взглядом и удалилась из уборной. Она становилась похожей на Саске. Такой же холодной, недоступной и скрытной… Но таковой она была только с ним, с Ино и Сакурой она старалась вести себя иначе, но всё равно многие в ней заметили перемены. Омега научилась играть новую для себя роль. Хината стала двуличной. Она могла смело улыбаться человеку в лицо, одаривать комплиментами или же непринуждённо общаться, становясь в поведении миловидной, но стоило собеседнику отвернуться, как улыбка вмиг сходила с её губ, а взгляд мог передать нескрываемое недовольство и даже ненависть. Она научилась лгать, надевать на себя чуждые ей ранее маски. Хината стала непревзойдённой актрисой. Прямо как истинный Учиха. Она становилась отражением Саске, только в платье и сумочкой в руках. Непревзойдённый манипулятор, который мог теперь бессовестно крутить людьми, как ей заблагорассудится, и при успешном завершении своего «плана» брюнетка могла злорадно ухмыльнуться и спокойно лечь спать этой же ночью, вовсе не обременённая голосом совести, которую она безжалостно разорвала собственными руками. Хьюга спокойно вернулась за их столик, повесила сумочку на крючок сбоку стола и пригубила вино из своего бокала. И боковым зрением уловила на себе голодный взгляд альфы. Такое трудно было не заметить: кружева лифчика практически полностью выглядывали из-под разреза декольте платья и красиво обрамляли кожу. Складывалось впечатление, что это такая задумка, что у платья такой дизайн, но сейчас только Саске с Хинатой было известно, что это — не чёртов дизайн. Она дразнила его перед годовщиной. Голодный до секса альфа с вызовом смотрел девушке в лицо, но уже не на её декольте, а прямо в её такие же холодные и дерзкие глаза. Ему это нравилось, для него это становилось похоже на некую игру. — Ты получишь меня только на годовщину, — тихо промурлыкала омега и, сделав последний глоток красного вина, уже приказным тоном продолжила. — Отвези-ка меня домой, мальчик.