Мёд и кровь

***

Мягкий, казалось, все ещё летний, ветер приподнимал черные пряди длинных волос, играл с ними, а затем аккуратно опускал их обратно на плечи Иллуми. Он стоял на большом, открытом балконе высотки, располагавшейся где-то в Йоркшине. Развращенная жизнь, кипевшая в этом месте, наводила на убийцу тоску, а раскиданные на окраине города трущобы вызывали откровенное отвращение. Черные глаза, в которых единственным выражением могло быть лишь безразличие, стремились скорее к ночному небу, чем к непристойному, грешному действу, что было под ним. И тот факт, что ему придётся пробыть здесь по крайней мере неделю, хоть и не пробуждал в нём особых эмоций, всё же досаждал убийце. Попроси у него помощи кто угодно, следа Иллуми в этом убогом городе, управляемом мафией и грязной кучкой людей, подчиняющиеся ей, не было бы. Но написал ему Хисока. Пожалуй, один из немногих людей, кто не вызывал у убийцы жалости и тошноты. С какой-то стороны он испытывал тихое восхищение Хисокой, а с другой же пытался его превзойти, что было взаимно и со стороны фокусника. Именно это и позволяло им оставаться равными. Это было идеальное сочетание двух сторон, подавляющих друг друга и в то же время дающее подпитку для совершенствования и развития способностей обоих. Хисока был для Иллуми идеальным кем угодно . У них никогда не появлялась нужда думать об отношениях. Друзья? У Иллуми не было друзей, наоборот же данная тема являлась для него табу. Друзья предадут, на них не стоит полагаться. Друзья наскучат и появится желание их убить. Соратник? Если дело будет идти в разрез интересам Хисоки, тот не станет щадить своего "соратника". Любовник? Иллуми не испытывал таких чувств как любовь (только за исключением семьи, где также толковал любовь по-своему). Вся суть основывалась в том, что киллер мог попросить об одолжении или даже помощи лишь Хисоку, а тот позволял себе полагаться только на Золдика. От бессмысленного и затянувшегося взора на темное небо, чьи звезды бесчестно скрывали за собой тучи, Иллуми отвлёк тихий, но резкий смешок. Меж облаков мелькнуло светило и блеск луны упал, а за тем неторопливо прошёлся по кровавым волосам, старательно уложенным и закреплённым лаком, бледному лику, что в блеклости своей могло соревноваться с телом небесным, и ярким, на его фоне особенно, хищным, даже немного диким и неизмеримо лукавым глазам. Луна скрылась обратно, но ее проблеск, кажется, остался во взгляде фокусника, сверкая чем-то несомненно опасным.