More Walls (Collected Along the Way)

В пешеходной зоне у реки даже прохладной, почти зимней ночью прогуливались люди. Летом прибрежные склоны полнились фургончиками с едой, уличными музыкантами и танцорами, но и без них туристы позировали на фоне больших букв «I seoul you». У попавшегося по пути уличного торговца Намджун купил хотток с орехами и медом, который предложил Сокджину. Их окутывали маленькие облачка пара, а ветер на открытом пространстве задувал под полы одежды, отчего, кутаясь в пальто, им пришлось поднять воротники, пока они медленно шли вдоль набережной и разговаривали. — Они точно будут вместе до скончания времен, — Намджун откусил от хоттока. — Это так заметно, скажи ведь? Я не раз бывал на свадьбах, и зачастую сразу становится понятно, что брак обречен. Звучит неприлично, конечно, но все мы там были. — Ты о нашей говоришь? — спросил Сокджин. Тыльные стороны их ладоней то и дело соприкасались. — Как жестоко с твоей стороны, — заявил Намджун, и Сокджин засмеялся. Намджун передал ему парящий теплый хотток и опустил руки на ледяную ограду набережной, закрывая глаза и глубоко вдыхая речной воздух — он словно наслаждался атмосферой. — Мне так нравится все это. Звуки. Люди. Запахи. У Кореи свой особенный аромат, ты знал? Когда бы я ни сходил с трапа самолета, мне стоит лишь вдохнуть — и сразу ощутить его. Нигде в мире больше не пахнет так чудесно. Сокджин не смог бы подтвердить, что замечает в воздухе что-то подобное, но спросил: — После Хааста ты ездил в Сингапур, правильно? Но так и не сказал мне, зачем. — М-м… там живет одна их моих прежних наставниц. Я хотел, чтобы она прочитала книгу до того, как в текст вгрызутся редакторы. Потом я слетал в Лондон, чтобы разобраться с вещами, которые я, так сказать, бросил… Теперь я тут, — Намджун, обернувшись к нему, облокотился на ограду. — Не знаю еще, как долго пробуду в Корее. — Ну, может… — неуверенно начал Сокджин: — если ты на следующей неделе еще будешь в городе, то мы могли бы пересечься. Поужинать вместе или что-то вроде того. Как старые друзья и всякое такое… Проявлял ли он вновь свой эгоизм? Да, не так ли? Пытаясь выкрасть себе Намджуна подобным образом. Еще один час, еще один день… Чтение намджуновых книг, поглощение его слов — лишь только чтобы чуть подольше послушать, как он с ним говорит. А Намджун всегда с любезностью говорил — и Сокджин не понимал, почему. — Да, Джинни. Хорошая идея, — тихо произнес Намджун. Они стояли излишне близко друг к другу. Сокджин втянул воздух через нос, следя за туристическим корабликом, похожим на сгусток света, плывущий в кромешной тьме. — Так значит, ты читаешь мои книги. — Все прочел. Я прочитал… абсолютно все, — он откашлялся, приблизившись к ограждению под пристальным взглядом Намджуна. — И понял, почему ты взял столько наград и премий. Заметно, почему ты… а твоя книга о бонсаях! Кто бы мог подумать, что они окажутся такими интересными? Торговые пути… дипломатические обмены, символизм, связь с философией. Вот это вот все. Да, что ж. Это было блистательно, Намджун-а, — он помолчал, выдыхая пар. — А последнюю неделю я читаю твои мемуары. — Да? Об этом ты мне не писал. — Я знаю. В то время как романы и нон-фикшн были блестящи, лучше всего Намджун прослеживался в мемуарах. Это был слепок души Намджуна, приближавшегося к тридцатилетию, жившего в Лондоне на правах настоящего чужака и получавшего там жизненный опыт. Не принадлежа Британии сердцем, но и по приезде в Корею не ощущая себя дома. Мемуары повествовали о его первом годе: о том, как он исследовал ее, изучал и осмысливал. Несколько скромных попыток завести отношения в попытке найти что-то новое — Намджун открыто рассказывал о том, как все в итоге завершилось. Целая глава была посвящена его рассуждениям о том, чем являлась для него любовь, чем могла бы стать, чем была для него в прошлом. Но Сокджин не упоминался нигде — и, читая, он понимал, что этого и не ждет. И все же мелкие крохи были раскиданы на всем протяжении мемуаров будто тропинка из сказки, ведущая от одного места к другому: Намджун рассказывал о жизни в маленькой студии в Доксан-дон — с Сокджином, но эта подробность была опущена. Намджун писал о том, как однажды застрял в национальном парке горы Сораксан, опоздав на последний автобус до Индже — с Сокджином, но и эта подробность упомянута не была, как и адский скандал, когда им пришлось заночевать в дорогущем отеле, поскольку они никак не могли вернуться в город, на квартиру друзей. Когда бы повествование ни переносилось из Лондона в Корею, между строк везде оказывался Сокджин — и во всем мире были только два человека, которые, читая книгу, могли бы это понять: Намджун был одним из них. Сокджин — вторым. Был ли он против своего полусуществования в этой книге? Нет, он улыбался воспоминаниям, остроумным рассказам Намджуна и его маленьким наблюдениям. Намджун помнил столько всего, много больше Сокджина, который многое позабыл — это было все равно что читать длинное письмо, которое написал ему старый друг, рассказывая о своей жизни в Англии, но вспоминая их общие времена. Мемуары ему понравились особенно — ему понравилось, что он понял их с первой страницы и до самого конца. — В некоторых моментах ты ошибся, — упрекнул он. — Во-первых, парикмахерская в Доксан-дон называется не «Роскошная прическа». Глядя на него, Намджун нахмурился. — Это не так. Неправда! Я проходил мимо как минимум дважды на дню! — Она зовется «Романтичная прическа», — Сокджин закатил глаза. — И ее хозяйка выходила покурить за смену не меньше четырех раз каждый день. Намджун покачал головой. — Ты не прав — не насчет хозяйки, насчет названия. — И это лишь одна из множества неточностей в твоей работе, — настойчиво добавил он, дразнясь, и слишком поздно осознал, что Намджун напрягся. — Твои книги чудесны, если ты этого еще не понял из моих многочисленных сообщений. Я теперь твой новый поклонник. Я все прочел, от корки до корки, и уже с нетерпением жду следующую. Скулы Намджуна тронул алый цвет. — Это… это очень много для меня значит. То, что говоришь мне ты. Это правда… — он посмотрел на реку, осекся и тряхнул головой. — Я счастлив, что они тебе понравились. Вот и все. Помолчав, он добавил: — Интересно, работает ли все еще та парикмахерская. «Роскошная прическа». — «Романтичная прическа». — «Роскошная»! — отрезал Намджун, и оба рассмеялись. — Наверно, хозяйка давно ушла на пенсию. Или, не знаю, может, они перестроили район, снесли все здания? — его улыбка погасла. — Вдруг, и наш дом тоже. Все думаю, на месте ли он все еще. — Ну конечно да, — оскорбленно ответил он. — Конечно на месте. Увидев неуверенность в намджуновом лице, Сокджин расправил плечи и подал ему ладонь. — Поехали со мной. Намджун изумленно взглянул на его руку. — Куда? — Поехали, — настойчиво сказал он. — Это займет где-то… час максимум? Мы вернемся раньше, чем Хосок и Юнги успеют засобираться домой. И я ставлю на «Романтичную прическу» десять тысяч вон. — Принимаю, — Намджун взял его за руку, и Сокджин утянул их к стоянкам такси. На заднем сиденье они смеялись, все еще споря из-за названия салона. От нежданного приятного возбуждения из-за авантюры с бегством внутри у Сокджина все гудело. — «Романтичная прическа» — это совершенная бессмыслица, — продолжал убеждать его Намджун, на что Сокджин ответил: — Именно поэтому я и запомнил! Оказавшись в своем старом районе с узкими переулками и улочками, где мог протиснуться только один автомобиль, они наперебой указывали водителю, куда поворачивать. Уперевшись в перекрывающий улицу широкий фургон, они оплатили поездку и вышли в ночь — издалека слышался шум машин, но в окрестностях было довольно тихо. Ступив вдвоем в Доксан-дон, они словно еще сильнее отдалились от пышной свадьбы. Сокджин не был здесь с тех самых пор, как заступил на армейскую службу. Они огляделись, пытаясь сориентироваться в пространстве. — Что ж, — Сокджин показал на вывеску GS25: — продуктовый все еще на месте. — И детская площадка, — Намджун махнул в сторону пустующих качелей. В воздух поднялся пар от их дыхания — Сокджин поплотнее закутался в свое бежевое шерстяное пальто. Все еще болтая, они двинулись вверх по узкой улице, усеянной небольшими магазинчиками на первых этажах трех- и четырехэтажных домиков, тесно прилепленными друг к другу. — Этой дорогой я возвращался домой, — вслух начал вспоминать Намджун: — когда проходил в журнале стажировку и ездил на метро. — А этим путем мы ходили, когда отправлялись на пробежку, — отметил Сокджин. — Отсюда пять минут до парка, — он потер леденеющие ладони. — А еще где-то неподалеку было кафе со вкусной жареной курочкой, да ведь? — Ох, мы его просто обожали, — Намджун засмеялся, пока они миновали компанию студентов, спускающихся вниз — их было пятеро, торопящихся в субботнюю ночь с хохотом и болтовней, которая эхом отскакивала от фасадов окружающих их зданий; двое в компании шли, взявшись за руки. Проходя мимо взрослых, компания притихла, бросая недоуменные взгляды на них с Намджуном. Наряженные к покинутой свадьбе, будучи в своих блестящих ботинках и роскошных пальто, в этом районе они смотрелись чужаками. Возможно, что даже стариками, по их мнению: тридцать два и тридцать три года. Пройдя мимо, студенты вновь разговорились в полный голос, взорвавшись смехом. Намджун обернулся на них с полным теплотой взглядом — да, когда-то и они были такими. Когда-то давно. — Если у тебя найдется время перед отъездом, — разорвал молчание Сокджин: — то я знаю одно замечательное заведение, где готовят не менее вкусную курицу. Могу тебя туда сводить. На следующей неделе, или когда тебе будет удобно… Сможешь свериться с расписанием у своего персонального ассистента? — Вполне смогу. Они повернули в тупик на вершине холма и остановились перед сложенным из цементных блоков трехэтажным зданием, настолько непримечательным, что оно совершенно не цепляло взгляд. Оба подняли головы ко второму этажу, и Сокджин совершенно точно знал, какое из окошек когда-то принадлежало им, узнавал их микроскопический балкон, вмещавший лишь одного человека. Когда они въезжали, балкон оказался решающим аргументом в пользу этой квартиры: в студии был свой балкон! Малыш, ты видел? Балкон! — Ну, — послышался рядом голос Намджуна. — Здание все еще здесь. — А я говорил, — ответил Сокджин, и тот повернулся к нему в слабом свете уличного фонаря перед домом, где они когда-то друг друга любили. — Я же сказал, что оно никуда не делось. — Я верю, — потянувшись в карман, Намджун извлек оттуда золотой медальон и взвесил его на раскрытой ладони. Сокджин вдруг ощутил себя страшно незащищенным. — Хочешь, скажу забавную вещь? О том, как ты уехал из Новой Зеландии и оставил меня с этим? — его голос стал тише. — Все дело в том… что я храню свое обручальное кольцо в кошельке, в маленьком монетном кармашке на молнии. Я раз пять уже терял этот кошелек — сам знаешь, я все время забываю его в ресторанах. — Да. Ты всегда такой забывчивый. — Да, так и есть. Но… этот кошелек всегда ко мне возвращался, и каждый раз я первым делом проверял, на месте ли кольцо. Я не суеверный человек, но… мне всегда казалось, что я должен сберечь то кольцо, что ты надел мне на палец у алтаря. И именно поэтому вселенная заботится о том, чтобы кошелек вновь оказался у меня, потому что мне предназначено с этим кольцом не расставаться. Это, наверно, так глупо звучит со стороны. И они стояли там, пока подступающая пелена слез угрожала размыть сокджиново зрение, а он смотрел на входную дверь их прежнего дома: словно на старой зернистой фотопленке он увидел вышедших оттуда двоих молодых людей, волосы одного из которых были белы как снег, а второго — мятно-холодны; и они были в шортах и свободных майках, потому что для них царило лето — бесконечное лето — и на пальцах виднелись одинаковые серебряные кольца, когда одна рука ложилась в другую, а они смеялись надо всем на свете, прижимаясь друг к другу ближе близкого, пока впереди у них была вся жизнь. Они прошли прямо мимо него и Намджуна, в то время как они стояли там холодной ноябрьской ночью почти десять лет спустя с темными волосами и давным-давно без обручальных колец — и с видением двух молодых парней, летящих вдоль улицы к метро и исчезающих вдали, пока светловолосый прижимал младшего к себе, и эхом раздающимся их счастливым юным смехом. Намджун тогда был таким красивым — волнующим, дурашливым, очаровательным и умным. Намджун все еще являлся таким для него. Намджун щелкнул медальоном и открыл его, обнажив пустоту. Сокджин не смог сдержать слетевший с губ испуганный вздох, но: — Я положил твое в свой кошелек. Понял, что там ему безопаснее всего, и… чтобы не разлучать их. Я подумал, что несмотря на столько лет порознь, им все равно нужно остаться вместе, — Намджун опустил медальон в карман пальто Сокджина; вес украшения бережно оттянул атласную ткань. — Сохрани его, — Намджун сделал шаг ближе. — Джин-а, не плачь. — Я не плачу, — тот помотал головой. По его щекам медленно бежали слезы. — Спроси меня еще раз, — Намджун не отрывал от него тяжелый взор. — Почему я не переехал жить обратно. Он повиновался: — Почему ты так и не вернулся в Корею? Намджун подошел вплотную, рукой обхватывая его талию. — Потому что Корея — это ты, — он прижался лбом к его лбу. — Корея — это ты. Как я мог вернуться туда, где у меня тебя больше не было — как произошло, когда мы еще жили здесь, на этой маленькой улочке? — Неужели страна недостаточно велика для нас обоих? — спросил он, думая, как прошедшие месяцы не было почти ни единой ночи, чтобы ему не приснился Намджун; как он просыпался и готовил на завтрак яйца всмятку по-британски, которые нравились Намджуну; как слушал Баха, которым наслаждался Намджун; как читал книги Намджуна от корки до корки и подкармливал чувство, что он все еще здесь, рядом с ним, даже если больше не было возможности в защитном жесте ухватиться за прячущийся у сердца медальон. — Недостаточно, — подтвердил Намджун, обнимая его уже обеими руками: — и ты все говоришь о будущей неделе. Какой, Сокджин-а? Пожалей меня. Нас пожалей. Я не хочу ждать, пока мы постареем, пока тебе настанет сорок лет, а мне тридцать с чем-то. Я дал нам три месяца. Три месяца, чтобы посмотреть, изменятся ли мои чувства, окажется ли, что проведенное вместе время — это всего лишь лихорадочный сон, но ничего не изменилось. Прошло семь лет, и ничего не изменилось. Намджун ласково коснулся его щеки. — Довольно, Джинни. Трех месяцев более чем достаточно, чтобы понять, что мне уже плевать на все те вещи, из-за которых я годами злился на тебя. Мне все равно. Я простил нас за ссоры из-за работы, родителей, прочих проебов… и если ты… если ты тоже простил меня, тогда… но если нет, то скажи мне об этом прямо сейчас, я уеду в отель, соберу вещи, и… — Не делай этого, — выпалил Сокджин, схватившись за лацканы его пальто. Он покачал головой. — Не уходи. Это было бы глупо, пожалуйста, не уходи. Я простил тебя за все, все, что мы… и мне кажется, что себя я тоже простил, — он шмыгнул. — Ты был моим до глупого высоким и пугающе болтливым мятным медвежонком, и я никогда не должен был тебя отпускать. Намджун издал прерывистый смешок. — Не знаю, можно ли так называть взрослого мужчину. — Пошел ты, я буду звать тебя как захочу, — Сокджин дрожащей рукой поправил намджуновы волосы, цепляясь другой за пальто — и Намджун поцеловал его прямо перед их старым домом, где зарождались идеи для романов, ныне увидевших свет и процветающих в сердцах читателей. Сокджин ответил на поцелуй — крепко сжимая его в объятиях, беспомощно влюбленный и настолько кайфующий, как чувствовал себя лишь раз, на пороге часовни много лет назад. Когда поцелуй прервался, Намджун произнес: — Помнишь моего будущего мужа? Того, за кем я ухаживал, помнишь? Короче говоря, он уговорил меня сбежать со свадьбы вместе с ним. — Ох, правда? — засмеялся Сокджин с бешено колотящимся сердцем. — Ага, и знаешь, что еще? Он в шаге от того, чтобы позвать меня к себе домой. — Да неужели? — вспыхнул он, и в животе потянуло. — Что ж, звучит весьма угрожающе. Ты уверен, что он — тот самый? — Уверен, — Намджун отозвался белозубым смехом, и его глаза превратились в полумесяцы. Ямочки углубились. — Да, уверен на все сто. Он — единственный. Всегда был. — Он уже упомянул об одной загвоздке?.. Загвоздке насчет поездки с ним домой? М-м, ну что ж. Она состоит в том… что у него дома матрас с эффектом памяти. И нельзя, чтобы он запомнил чье-то тело только, чтобы тот потом исчез, иначе придется покупать новый матрас, а у него нет на то времени, так что… этот твой будущий муж, если… он позовет тебя поехать с ним домой, то тебе придется остаться с ним до седин. — Ах, понимаю. Это важная деталь, — Намджун потерся своим носом об его, и взглянул на нависающий над ними фонарь. — Ты слышишь… музыку с ресепшена в отеле? Сокджин кивнул: потому что он ее слышал. Он обвил руками намджунову шею, тот опустил руки на его бедра, и они в унисон начали покачиваться на пустой зимней улице. Намджун прижал его ближе и спросил: — Интересно, позовет ли он меня? Сокджин втянул аромат Намджуна в легкие, опустил подбородок на его плечо, вжался крепче: — Джуни? — М-м? — В отелях такие неудобные кровати. Я когда-нибудь рассказывал, что у меня дома матрас с эффектом памяти? Настоящее произведение искусства. Тебе стоит приехать… — Приеду, — и оба засмеялись. — Хорошо, — на намджуново пальто капнули слезы, а они все кружились под музыку, которую никто, кроме них, слышать не мог. — Я так люблю эту песню. А ты?