More Walls (Collected Along the Way)

Когда Намджун сказал, что поспит на диване, Сокджин не стал ему возражать: никто из них дальнейшей близости не жаждал. Безответственно опрокинувшись в блаженство, они когда-то все же должны были положить ему конец, и потому оба пошли спать, даже не пожелав друг другу доброй ночи. Когда Сокджина выдернуло из сна, по крыше мягко стучал редкий, только начинающийся дождь. Он моргнул в кромешную темноту, пытаясь понять, который час — казалось, что еще раннее утро. Без приглашения в голову нагрянула вереница событий прошедшего вечера, их громкая ссора из-за ошибок, которые уже никто не мог изменить, бесконечные взаимные обвинения «ты сделал то, а ты сделал это, нет, ты сделал это первым…». Их решение просто сбежать друг от друга и от всех этих ссор было правильным. Теперь же он лежал в намджуновой кровати в полном одиночестве. Без тепла его тела было холодно, и даже мешковатый свитшот, который Сокджин натянул на себя перед сном, не мог заменить объятий, к которым он снова успел привыкнуть. Самым жестоким было то, что они ни за что не смогли бы все исправить: вернуться в прошлое и попросту стать лучше было невозможно. Они не могли сделать набросок другой, новой жизни, и это казалось таким несправедливым, особенно когда он так много нынче понимал и осознавал — течение жизни неумолимо бежало вперед. Чтобы прожить жизнь правильно, давался лишь один шанс — как это могло быть честным? Как можно принять тот факт, что ты не можешь вернуться к началу, выучившись на всех своих ошибках, и сказать: «Я просто репетировал, и в этот раз у меня точно получится. Я лишь учился тебя любить, Намджун-а — позволь мне в этот раз все сделать правильно». Что если бы он тогда не съехал с их квартиры? Что если бы он сказал «ладно, мне до смерти страшно, но я все же полечу с тобой в Нью-Йорк?» Что если бы он заявился на ту вечеринку, нашел своего пьяного грустного мужа в окружении ухмыляющихся мудаков, которые только и ждали, чтобы на него наброситься, встал бы между ними, притянул бы Намджуна в объятия и сказал: — Малыш, тебе хватит. Ну все, все… поехали домой? И Намджун обрушился бы в его объятия, туда, где он и должен был быть. Теперь все эти решения казались такими простыми. И все же, будто клубы дыма, версии непрожитой жизни развеивались, оставляя лишь настоящих Намджуна и Сокджина, в конце концов оказавшихся в одиночестве в разных комнатах, не в состоянии простить. Он потянулся за телефоном — едва перевалило за пять утра — и снова лег, повыше натягивая одеяло на плечи. Стоило ему вновь попытаться уснуть, как перед закрытыми веками вспыхнул яркий свет — и через несколько мгновений послышался гром. Он моргнул в наступившей после молниеносного проблеска темноте — деревянные балки над головой отбрасывали причудливо искаженные тени. Новый шторм? Дождь за окном усилился, и по крыше забарабанили капли. Неужели в горах будет еще один обвал? И почему он едва ли не жаждал этого? Вновь раскат грома — и он поднялся, пульсируя предопределенностью внутри. Из-под двери тянулась полоска света. Колеблясь, он босиком осторожно ступал по подогреваемому полу. Когда он вошел в гостиную, ноги обдало холодом; до верхней части бедра его прикрывал один лишь серый свитшот. Угольки в камине догорали, но лампа на журнальном столе сияла до сих пор. Одеяло Намджуна было брошено на диване — но его самого в комнате не нашлось. — Намджун-а? — позвал Сокджин, направляясь в кабинет. Как он и думал, тот обнаружился за широким письменным столом, озаряемый мягким свечением ноутбука и потолочных огней. Намджун сидел в своей пижаме, растрепанный донельзя, и глаза не видно было из-за бликов на толстых стеклах очков. Сокджин замер в дверях, тут же осознав, что едва одет — хотя чего Намджун там не видел. Его взгляд спустился по обнаженным ногам, затем поднялся к лицу, и он нервно поправил очки — так по-мальчишечьи и по-утреннему. — Не спится? — осторожно спросил Сокджин. — Да, — Намджун коротко бросил взгляд на окно. В Сеуле часто бывали зрелищные грозы — Сокджин всегда их любил, и еще в детстве прилипал мордашкой к стеклу, радостно восклицая от громких ударов и вспышек. В какой-то момент они ему нравиться перестали, он не смог бы отследить точный день, но это точно был один из моментов, когда в обнимку с Намджуном они болтали обо всем на свете, пока тот нервно мял уголок одеяла, будто желая завернуться в него, и извинялся, говоря, что это глупо и иррационально, но притом все равно тревожно вздрагивая всякий раз от грохота над головой — в то время как Сокджин повторял, что все хорошо, и в этом нет ни капли глупости. Как из этих моментов вообще можно было вырасти? — Да, мне тоже не спалось, — это была правда. Он неловко махнул за плечо. — Может, хочешь чаю или чего-нибудь еще? Он сделал паузу, пробуя почву. — Или если мы с тобой закончили со словесными баталиями, то могли бы глянуть какой-нибудь фильм. Это была плохая шутка, сопровожденная робкой улыбкой — но намерение было искренним. Намджун вновь взглянул на него — и выпрямился, как струна, когда вновь вспыхнула молния, ослепительно яркая даже сквозь шторы. Он напрягся, сжав зубы, и Сокджин сделал шаг к столу: — Давай посмотрим фильм, ну чего ты. Он взял из-за двери пустой стул и приблизился. — Ну, если ты не устал… — пробормотал Намджун, пододвигаясь, чтобы освободить место. Сокджин сел и придвинул к себе ноутбук. — Как думаешь, в такую бурю спутник нам вообще что-нибудь станет показывать? На экране светился открытый пдф-файл с выделенной частью текста — Сокджин уже собирался его закрыть, как вдруг, увидев что-то про рыцаря и единорога, удивленно замер. — А, это… э-э… это текст с конкурса рассказов для школьников. — Что? — Сокджин вгляделся в его смущенное лицо — чтобы Ким Намджун, литературный сноб до мозга костей, читал сочиненные детьми сказки? — Да… я вхожу в жюри, — негромко сказал Намджун так, будто чтение детских рассказов в пять утра было для него нормой. — Это… даже мило, — признал Сокджин, и Намджун промолчал, осторожно улыбнувшись. Несколько часов назад они поносили друг друга на чем свет стоит, вымещая боль за прошлое — но то была проигранная битва. И Сокджин вдруг понял, что эти битвы они давно переросли, даже при всех их попытках оставить за собой последнее слово. — Этот текст мне даже немного нравится, — Намджун кивнул на экран. — Пожалуй, немного переборщено с наивностью, но ей, в конце концов, — он посмотрел на название файла: — всего одиннадцать. Сокджин фыркнул, щелкнув по другому открытому файлу. То был список судей, и он мысленно поразился, насколько престижным оказался литературный конкурс. Намджун был самым молодым судьей, и его описание вылезло вместе с красивым черно-белым портретом в накрахмаленной отглаженной рубашке и списком всех его публикаций — художественных и документальных — а также многочисленных литературных наград. — Очень профессионально выглядишь, — восхитился Сокджин, повернувшись к Намджуну, сидящему рядом в голубой пижаме и с растрепанными волосами. — Айщ, это ведь фигня… — пробормотал тот, словно все его книги и достижения были фигней. — Это не фигня, — настоял Сокджин. Над ними стучал дождь, и почти сразу снова грянул гром. — Я всегда… я всегда очень гордился тобой. Все эти годы, я… даже если не читал, то всегда чувствовал гордость за тебя, — он помедлил. — Прости, что никогда не читал твои книги. Это было слишком… больно. На последнем слове его голос сел. Вздохнув, Намджун кивнул. — Ладно… а ты прости, что вел себя как типичный самовлюбленный творец и предполагал, что ты прочитаешь их все до единой. — Возрадуйся: я тебя прощаю. Они обменялись нежными улыбками, и Сокджин, поборов внезапное сильное желание приласкать его лицо и притянуть в поцелуй, развернулся к ноутбуку. — Хотя я почитываю рецензии. Иногда. — Ох, господи, никогда нельзя читать рецензии, — резко отозвался Намджун: — это ведь самое первое правило. — Ну конечно. Мне давно стоило это запомнить, — он улыбнулся и показал на экран. — Ну что, может попробуем выбрать среди этих рассказов победные? — он пожал плечами. — Что же еще делать в пять утра? Помимо чистосердечных признаний и разговоров по душам. Сокджину не хотелось заниматься ни тем, ни другим. Снова раздался грохот, стерев с лица Намджуна неуверенную полуулыбку, и Сокджин про себя проклял небеса. — Помимо всего прочего, — быстро добавил он: — думаю, тебе стоит послушать эти рассказы вслух, а я в этом деле просто неотразим. Что ты так смотришь, неужели не веришь? Ты же в курсе, что у моего старшего брата двое детей? Они просто не могут от меня отлипнуть, когда я начинаю читать им на ночь сказки, так что в этом деле я уже порядком натренировался. Можем даже по ролям почитать… О, давай вот в этой я буду читать за льва, а ты за кокос? Так мы точно выберем победителей быстро, вот увидишь. Намджун придвинулся ближе — темноволосый, с очками в толстой роговой оправе на переносице и глубокими ямочками. — Хорошо. Я тебе доверюсь. Сокджину пришлось проглотить всю свою жажду. Следующие часы они провели, критикуя истории, прочитанные вслух, и ругаясь, каким голосом говорит единорог; Намджун показал ему еще несколько рассказов про пони, которые извергали из себя сладости, и про драконов, которые не успевали делать домашнюю работу. — Ну, это вообще-то очень важно, — заявил Сокджин: — домашнюю работу нужно выполнять вовремя. Шторм продолжался, но в лицо Намджуна вернулись краски, в глазах появилось мерцание теплоты, а плечи расслабились полностью. В конце Сокджин уже шутливо пихал его в плечо, не в силах оторвать свой взгляд от улыбки с ямочками. Студия в Доксан-доне, коттедж на Западном Побережье — и все равно ни капли не изменилось. — Кажется, у нас есть победитель, — заключил Намджун, пролистывая многочисленные файлы и папки. Снаружи было все еще темно, но буря уже стихла. — Да, наверно, — сказал Сокджин — и в темноте кабинета на его бедро опустилась рука Намджуна. Он смотрел на него изучающе, и Сокджин ощутил, как против воли забилось быстрее сердце. Намджун вздохнул: — Боже, из-за тебя меня окутывает такая ностальгия. Сокджин замер, и Намджун потянулся, чтобы приложить руку к его щеке, разворачивая лицо к себе. Встречаясь с ним взглядом, тот позволил. — Знаешь, твое присутствие заставляет меня задумываться, насколько более счастливым я был тогда. Я был юным, но счастливым дураком, а потом мы… просто исчезли из жизней друг друга. — По очевидным причинам, — напомнил он, кивнув в сторону гостиной, где они до того полночи провели за руганью. Прикосновение ладони к ноге исчезло. — Да, но… я не уверен, что когда-нибудь смогу от этого восстановиться, — Намджун покачал головой. — Мы должны были вести себя иначе тогда. И при этом я всегда думал, что… мы все же сможем быть друзьями, даже если что-то между нами случится. Ты сам задумывался об этом когда-нибудь? — Намджун несмело улыбнулся. — Потому что мы были очень близки, сам понимаешь… Но мы не смогли. В конце концов, мы даже друзьями не остались. — Всегда очень тяжело оставаться друзьями. Слишком много разочарований. Но Намджун был прав: они были не только парой, но и лучшими друзьями. Почему они не смогли спасти и сохранить хотя бы эту связь? У него было время подумать над словами Намджуна — обвинениями — что Сокджин тогда отказался от них. Возможно, так оно и было, но… Намджуна он любить не перестал. Вот в чем была вся затруднительность той ситуации: как можно навсегда со всем покончить, когда вы до безумия любите, хотя и не видите смысла продолжать? Он не знал, как выразить это Намджуну, и что это в конце концов значило — спустя столько лет. — Знаешь, — заговорил Намджун: — когда ты приехал сюда, я не знал, как мне быть. Ты остался таким же, каким я тебя запомнил, но при этом порой казался совершенным незнакомцем с внешностью моего супруга, но сейчас я… — он поднял на него потерянный взгляд. — Я чувствую, что ты — это он. Понимаешь? — Смесь старого и нового, — подсказал он. — Да. Да, я тебя понимаю. Он сделал паузу, взял руку Намджуна в свою собственную и сжал его широкую теплую ладонь. — Эй, а помнишь, как мы… постоянно целовались? Целыми часами? И больше ничего не делали. Только это. — Да, — Намджун нахмурился. — Боже, что с нами было не так? Они негромко рассмеялись, во мраке покачав головами. После пары мгновений Намджун сказал: — Это даже грустно, — и сжал его ладонь в ответ: — все это. Сидеть тут вместе, посмеиваться над тем, какими мы с тобой были. Не стали бы… наши молодые версии… не расстроились бы они, если бы узнали, как мы сейчас с тобой перечисляем их ошибки и называем их наивными — за все те жалкие ссоры, ревнивые замечания, за все это дерьмо в сторону друг друга из-за банальной неуверенности в себе? Сокджин все это помнил, несмотря на то что большинство смыло время: почему ты так вежлив с тем парнем, он просто хочет выебать тебя, и прочее, и прочее… Они оба выдавали всякие мерзости: сколько-сколько они тебе заплатят за статью? Господи, редактор просто хочет с тобой переспать! Профессор похвалил тебя на занятии, Джинни? Он точно хотел тебя выебать, и есть совершенно определенная причина, почему он попросил тебя задержаться после лекции! Бессмысленные драмы из ничего — и все всегда прекрасно решалось хорошей еблей после ссоры. Вспоминая, Сокджин фыркнул: на черта все это было? Так незрело, и все от банальной неуверенности в себе, как Намджун и сказал, даже несмотря на обручальные кольца. Было печально думать о молодых версиях себя с такой резкостью — но притом приносило мазохистское удовлетворение, и Сокджин не мог эти мысли перебороть. — Тебя это расстраивает? — тихо спросил он. — Не то чтобы расстраивает, — вздохнул Намджун. — Мы тогда были такими… идеалистами, хотя, наверно, все было предрешено и проклято с самого начала. В этом есть нечто печальное. Жизнь такова и есть. Разве нет? — Намджун посмотрел на него, что-то ища в чертах, и Сокджин понял, что солгать не в состоянии. Это было печально — и если он подумает об этом еще чуть дольше, то может просто заплакать прямо перед ним. Но, возможно, порой ты чувствуешь к кому-то так много, что даже не знаешь, как это выразить — и Сокджин в двадцать три года этого как раз не знал. Он не понимал, как ему быть с той необъятной любовью, жаждой и желанием, которые испытывал к Намджуну. Эта связь была будто бурлящая преданность, которая сделала их взаимозависимыми, но также в ней жило определенное уродство и тяжкая боль — особенно когда кто-то из них чувствовал себе угрозу со стороны других людей — эгоистичность там тоже присутствовала. — Все это было очень незрело, — сказал он, покачав головой. — Но мы были так… — …одурманены? — предложил слово Намджун, и Сокджин улыбнулся. Одурманены. Да. Это была хорошая метафора. Он не отпустил чужой руки, взяв вторую ладонь в свою. — Но я все еще такой же, как он? — Да. Частенько. — Ты тоже, — тихо сказал он, поглаживая большим пальцем костяшки намджуновых пальцев. — Однако я полагаю, что в этом нет ничего хорошего. Мы слишком похожи на прежних себя. Их ссора показала это мучительно ясно. — Я знаю, но… у нас ведь было и много хорошего, даже несмотря на все наши бесконечные проебы. У нас было очень много чудесных дней. — Ага. И мы очень друг друга любили, — добавил Сокджин, гадая, может ли это вообще извинять их хоть на миг. Извиняло ли это все, что они творили, или это обстоятельство не значило ни капли? — Да. Да, мы очень друг друга любили, — согласился Намджун, и, сдаваясь, Сокджин притянул его в поцелуй — нежный, полный тоски, удерживая его безо всякой спешки, стараясь вложить в него всю снедающую сердце боль. Он бережно снял с Намджуна очки с заляпанными стеклами и утянул в еще более глубокий поцелуй, более страстный и крепкий. И, как всегда, Намджун приветствовал его. — Вернешься в постель? — предложил Сокджин, держа его за шею. — Да. Конечно вернусь, — рукой Намджун скользнул по его обнаженному бедру. В постели они раздевались с терпением, которого ранее не показывали, но в то мгновение ничто не значило в мире больше, чем они сами, теряющиеся друг в друге и в ранних утренних часах, неидеально прекрасные. Спиной прислоняясь к изголовью, Намджун придерживал опускающегося на него Сокджина — с руками, вцепившимися в широкие намджуновы плечи, смазкой и латексом между ними и стоном от проникновения в себя. В этот раз они почти не говорили — они едва произнесли пару слов, проглатывая стоны, руками прижимаясь к разгоряченной коже, выцеловывая все несказанное из легких друг друга. Руки Намджуна обвивали его талию, притягивая ближе, и от его крепкой хватки Сокджин слабел и жаждал все больше. Он изогнулся, чтобы найти нужное давление на простату, и содрогнулся, запуская пальцы в пряди его волос и вдыхая запах Намджуна. Он так вкусно пах, так хорошо целовал его… — Как хорошо, — выдавил он вслух, и Намджун перехватил инициативу, когда силы начали покидать Сокджина от переполненности ощущениями, втрахиваясь в него, пока тот подбадривал его короткими «да, вот так». — Джинни, — пробормотал Намджун, и Сокджин встретился с ним взглядом — глубоким, доверительным, принадлежащим ему. Он подмахнул бедрами навстречу толчкам, ладонями обхватил лицо. — Ты все еще мой? — задушенно спросил он, прижимаясь губами к его губам, и ощутил кивок. — Правда? — Правда, — выдохнул Намджун, и Сокджин углубил поцелуй, застонав в его рот, когда пальцы Намджуна сомкнулись на его члене. Сокджин начал двигаться быстрее, продолжая получать удовольствие, пока его не стало слишком много, пока оно не начало захлестывать его через край, но даже тогда он не остановился, беспомощный и притом безмерно могущественный, пока не кончил, дрожа бедрами. Хватая ртом воздух, он следил, как крупными каплями скатывается по нему семя, собираясь на полусжатой намджуновой руке. Его по-настоящему трясло; и он чувствовал себя выпитым. Намджун притянул его в поцелуй за заднюю часть шеи: — Вот так, вот… еще немного, малыш… — он продолжал надрачивать ему, и Сокджин захныкал от продолжающихся толчков, выплескивая все больше между ними. — Давай… Их языки соприкоснулись — Намджун все еще был внутри, твердый как никогда. Сокджин привстал, слезая с него — и член выскользнул, прижавшись к ягодицам. Сокджин стащил с него презерватив, второй рукой оглаживая горячую кожу. Намджун дернул бедрами навстречу его кулаку, прикусив нижнюю губу Сокджину в так и неразорванном поцелуе — и испустил жадный стон. — Дай я тобой займусь, — прошептал Сокджин, оставляя на его губах открытый мокрый поцелуй — и двинулся ниже по кровати, помогая Намджуну сползти спиной на матрас и лечь, опираясь на локти — темнея глазами, пока Сокджин медленно целовал его грудь и живот, спускаясь все ниже. — Ляг и расслабься, я сделаю все сам… Намджун повиновался, и Сокджин был вознагражден глубоким стоном, когда взял его в рот. Намджун был прекрасен на вкус — головка немного горчила предэякулятом, и запах был знаком. Когда Сокджин втянул щеки, тот дернулся, рукой тут же зарываясь в его волосы. Сокджин довел до совершенства свое умение делать минет именно одному человеку — до Намджуна его потуги научиться отсасывать можно бы было назвать весьма скромными, но вместе они, имея время и огромный энтузиазм, изучили это искусство полностью, и все это не раз возвращалось в мысли Сокджина: он вспоминал, как одним лишь ртом мог довести Намджуна чуть ли не до слез, заставлял умолять, пока позволял трахать себя в рот…  — Пиздец, — пробормотал сверху Намджун. Сокджин работал языком и губами как эксперт: растянутый Намджуном рот и давление члена на язык его только распаляли. Он провел свободной рукой по его животу сверху вниз, почти приласкав: хорошо, малыш, лежи смирно… Член выскользнул с влажным звуком, и Сокджин опухшими губами припал к стволу, языком прослеживая вены. Намджун пристально, немигающе глядел на него, едва дыша, рукой все так же в его волосах. Сокджин бережно потянул его мошонку и губами вновь поймал его член, чувствуя мягчайшую кожу и со стоном собирая языком слюну и естественную смазку. Намджун выругался, сжимая пальцы в его прядях, и Сокджин добавил давления, медленно вылизывая плоским языком его головку, из которой будто вознаграждением выступило еще больше предэякулята. Блять, как же ему все еще нравилось вытворять такое с Намджуном. — Хочу, чтобы ты кончил, — и он вновь взял его очень глубоко, отчего Намджун вновь непроизвольно толкнулся бедрами внутрь. Он закрыл глаза, плотно обхватив в кольцо пальцев его член, и втянул щеки, насаживаясь до прикосновения головки к задней части горла. Намджун буквально вцепился в его волосы, а затем, опомнившись, пригладил, временами едва сдерживаясь. — Так хорошо, — выдохнул Намджун, и рукой подтолкнул его вниз — Сокджин безропотно взял глубже, радуясь, что тот зашел уже достаточно далеко, чтобы быть жадным, а не вежливым, а потом закрыл глаза и сглотнул. Намджун издал череду абсолютно непотребных ругательств, но Сокджин продолжил, зная, насколько Намджун уже близок к финалу. Тот дернул бедрами, вздрогнул, и Сокджин вслепую нашарил его вторую руку, заставляя как следует взять себя за волосы.  — Блять… — выдохнул Намджун, и Сокджин терпеливо замедлился — прежде чем Намджун начал трахать его глотку, поначалу медленно и осторожно. Тот открылся, переполняясь приятным предвкушением и держа горло расслабленным, ровно дыша через нос. Ему всегда нравилось, когда Намджун использовал его вот так — ему нравилось доводить Намджуна до точки, в которой тому не оставалось выбора, как только трахать его в рот, чтобы достичь концовки. — Я сейчас кончу, — предупредил он, ускоряясь и так выкручивая в пальцах его волосы, что кожа головы болела. — Блять, я кончу сейчас, ты… Сокджин отстранился ровно настолько, чтобы обхватить основание члена рукой; Намджун замедлился, и Сокджин спешно начал подниматься и опускаться, втягивая щеки, добавляя давления языком и губами дотягиваясь до кулака, пока его рот не наполнила вязкая теплота — Намджун под его прикосновениями распадался на части. Он проглотил все и вновь взял глубже, до самого основания, чтобы снова сглотнуть. — Господи, — Намджун не отрывал от него взгляд. — Господи, малыш… Несмотря на его попытки собрать все, по кулаку потекли остатки спермы, когда он снялся, облизывая напоследок головку и никуда не торопясь, чтобы убедиться, что Намджун закончил. В его пальцах он пульсировал биением крови, и член был красивого темно-алого и розового оттенка, с нитями молочно-белого на коже. Сокджин губами собрал и их. Неверным движением дрожащей руки Намджун убрал с его лица волосы. — Блять… Я и забыл, что ты настолько… — Ага, — подтвердил он, смыкая в последний раз на головке отекшие алые губы. Выпрямившись, он тыльной стороной ладони вытер рот — челюсть и горло болели, но он чувствовал себя сытым. Намджун привлек его к себе, даря глубокий поцелуй. Сокджин запустил пальцы в его волосы, и Намджун отстранился, губами касаясь линии челюсти, горла и ключиц, рассыпая на них мелкие поцелуи. Он поцеловал и его руку — сердце Сокджина пропустило сразу несколько ударов, когда губы Намджуна прижались медленно и нежно к шраму на его плече, словно успокаивая старую рану. — Эй, — сказал Сокджин, ловя его губы своими. — Эй, вернись ко мне… Намджун подчинился моментально — ласково и охотно донельзя. Нельзя было отпускать такое — ни эти объятия, ни теплоту, ни близость. Сокджин должен был лучше бороться за них — он понял это только теперь, уже разыграв свои карты и прожив жизнь, которая отняла у него Намджуна без возможности другого исхода. Он понял это слишком поздно: и в том была вся прелесть возможности оглядываться назад.

***

Солнечным морозным утром дорога из Хааста открылась. Сокджин вышел наружу, набирая в легкие свежий воздух, в бледно-голубом небе не было видно ни облачка. В его руках парила кружка горячего кофе, под ногами скрипели доски — обутый в шлепанцы Намджуна, он присел на краю ступеней окаймляющей дом веранды. Стекла его внедорожника, покрытые инеем, вскоре оттают, когда он заведет мотор. Отбрасывая эти мысли, он покрепче закутался в большой вязаный кардиган землистых и красных тонов — вновь принадлежащий Намджуну — и посмотрел на горы вдали, блистающие снежными пиками в поднимающемся зимнем солнце. Откуда-то доносилось пение одиноких зимних птиц. Когда он наполовину прикончил свой кофе, позади открылась входная дверь, и он лукаво ухмыльнулся, вновь поднося кружку к губам. Намджун молча опустился рядом, так же с кружкой в руке и в больших скрипучих ботинках. Сокджин сварил кофе на двоих, как уже привык. Намджун успел накинуть поверх пижамы большой синий халат, и когда Сокджин краем глаза взглянул на него, то заметил и торчащие, не приглаженные после сна пряди волос. Они вновь спали вдвоем. Намджун устремил на горы взгляд. — Они расчистили путь. Сокджин покосился на свой кофе. — Ага. Слова не шли с языка: что значило время, которое он провел здесь? Что оно значить не могло? Усесться в машину безо всех грандиозных прощаний казалось в тот момент наилучшим исходом. Намджун сжал губы, задумавшись о чем-то. — Смогли бы мы вместе вырасти? — и посмотрел на Сокджина. Тот взял себя в руки. — Я все время думаю об этом, — продолжил он. — Пытаюсь понять, смогли бы мы вместе вырасти. Сокджин покачал головой: — Смысл задаваться такими вопросами? Пять, шесть лет. Семь. Мы не сможем повернуть время вспять. Намджун прищурился на него в утреннем солнце, внезапно помолодев почти до двадцатилетнего мальчишки, и на его щеках проглянули ямочки. — Ты все равно все еще мне нравишься. Сокджин улыбнулся и коленом пихнул намджуново. — Да. Да, ты тоже мне нравишься, — он вдохнул свежий воздух полной грудью и подумал, как замечательно сидеть с ним бок о бок, даже если недолго. Как замечательно знать, что он рядом. Затем застыл, ощутив настоящую скорбь. — Наверно, это и есть ответ на вопрос, — он прикусил язык, чтобы подавить боль внутри. — На твой вопрос, смогли бы мы вырасти вместе или нет. Или то была просто ложь, на которую они оба купились? Намджун сделал глоток кофе, взял его в руки и взглянул на него. — Мы оба жалеем о расставании, — он посмотрел на Сокджина. — Нам необязательно углубляться в это, — быстро отозвался тот, выпрямляясь и качая головой. Намджун замер — воздух вокруг сгустился, небо чуть померкло, а птицы вдруг зазвучали угрожающе, а не радостно. — Если мы, сидя тут, начнем рассуждать… а потом придем к выводу, что… что мы выкинули из своих жизней… лучшее, что… лучшее, что у нас когда-либо… я не могу. Не могу. Он покачал головой усерднее, чувствуя, как становится трудно дышать. — Это разобьет мне сердце, — он втянул воздух, проглатывая накатившие воспоминания. — Ничего уже не исправишь, Намджун-а. Что сейчас? Сейчас слишком много сожалений и взаимных обид. Ты сам это увидел. Как и я. Нет, нам нужно просто… чтобы мы… мы оба заслужили чего-то нового. Начать с начала, например. Намджун внимательно глядел на него, изучая реакцию и выражение. — Потому что новое лучше? — Не лучше, но… здоровее. Если сравнивать с тем, что у нас было. Чем бы это ни было. — Здоровее, — повторил Намджун, пробуя слово на вкус. — Да… здоровые отношения, — произнеся это, он рассмеялся. — Что это вообще значит? Я сам не знаю. Люди иногда говорят о таком, слышал ведь? Здоровые отношения. Я никогда не понимал, что под этим подразумевается. — Может, это отношения, которые причиняют больше добра, чем боли? — предположил Намджун. Сокджин кивнул — да, наверно. — Начать с начала, — повторил Намджун, и Сокджин подавил желание содрогнуться, несмотря на утренний мороз. — Слушай, я иногда думаю, что знать кого-то — это самая ценная валюта, которую может иметь человек. Потому что узнавание кого-то — это тяжкая работа. Я не знаю, может, дело в том, что я переезжаю каждые несколько лет, но чем старше я становлюсь, тем сильнее начинаю ценить людей, с которыми знаком дольше всего. Ничто не сможет заменить десять, пятнадцать, двадцать лет дружбы или непосредственно человека, который принимает тебя таким, какой ты есть, несмотря на столько лет бок о бок с тобой. Он пожал плечами и снова заговорил: — Сейчас я встречаю людей и… чтобы узнать их, нужно вкладываться, и только думая об этом, я уже чувствую усталость. И дело ведь не только во мне, они чувствуют то же самое. «Зачем вкладываться в человека, если он не задержится в моей жизни надолго?». Думаю, поэтому многие пары остаются вместе даже когда исчезает магия влюбленности: потому что они дарят друг другу спокойствие и комфорт, даже если не достаточный, это все равно перевешивает количество эмоциональных вложений и рисков, которые потребует общение с кем-то новым, — он помолчал, взирая на бесконечную гряду гор. — Чем старше мы становимся, тем труднее становится узнавать людей. Он кивнул, соглашаясь:  — Взрослея, мы выстраиваем больше стен. — Да, это правда, — Намджун поставил кофе на ступеньку рядом и решительно вздохнул. — Мне тридцать один. Он фыркнул, любуясь тем, как запутались в намджуновых волосах солнечные лучи: — Поздравляю. — Тебе тридцать три, — провозгласил Намджун, вглядываясь в него. — И я тебя знаю. Я знаю тебя, ты знаешь меня, и… и я не понимал цену этому, пока ты не приехал сюда. Боже, мне нравится, что мы все еще знаем друг друга, даже если переменились, даже если сейчас я понятия не имею, что творится в твоей голове. От осторожной улыбки, направленной ему, Сокджин ощутил переполнившее его тоскливое желание — после чего на его колено опустилась чужая ладонь. — Но когда я… когда я проснулся сейчас, увидел солнце за окном и ощутил запах свежего кофе, я знал, что ты здесь. Я знал, что ты где-то снаружи, потому что раньше ты всегда любил вылезать по утрам на наш крошечный балкон. Я проснулся этим утром, и я все еще знал тебя, Ким Сокджин. И это мне тоже нравится. — Значит, ты просто ленив, раз не хочешь вкладываться в кого-то нового. — Конечно я мог бы вложиться, — сердито произнес Намджун. — Восемь миллиардов человек? Да ладно, среди них найдутся миллионы людей, которые причинят мне больше добра, чем боли. И что теперь? Всегда будет больше людей, больше потенциальных новых влюбленностей для тебя и для меня — новых, сияющих и чистых. Это будет новое начало, чистый лист, о котором многие мечтают — а дальше-то что? Мне нужно продолжать гоняться за наивной мечтой об идеале, потому что я не в состоянии признать, что настоящие отношения — это полный бардак и грязь? Это не делает их менее значимыми, а всего лишь означает, что они происходят между живыми людьми. Нет ничего плохого в том, чтобы запутаться или ошибиться, только если ты трудишься над тем, чтобы сделать все правильно и делаешь верные выводы. Зрелость означает осознание цены тому, что у тебя уже есть: это и опыт, и перспективы, которые могут открыться. Сокджин глядел на лес, улыбаясь самому себе. — Миру не нужны перспективы. Ему нужны незапятнанные первые влюбленности и бесконечные летние месяцы, впервые проведенные вместе. Намджун помедлил, и его рука соскользнула с колена Сокджина. — Значит, ты этого хочешь? Он покачал головой — нет. Опыт ценится превыше невинности. Нельзя вернуться назад, когда одно превзошло другое. — Такая любовь, чтобы воздушные шарики внутри, чтобы дышать без человека было невозможно — у меня ее больше не будет, — тихо сказал он. — Я иногда думаю об этом. Думаю, что я никогда больше не влюблюсь — не смогу так же, как влюбился в тебя. — Он пожал плечами. — Есть стены, которые однажды построив, мы не сможем сломать для людей, что придут позднее. Мы становимся слишком циничными. Он сделал паузу. — Ты знал, что слово «циник» произошло от греческого слова «собака»? — Что? — Намджун нахмурился, явно позабавленный внезапной мыслью. Сокджин задумчиво кивнул: — Там вроде еще был голый мужчина в бочке? Айщ, нужно будет как следует вспомнить — это из анекдота Ёнму, он много такого рассказывал. Ладно… есть вещи, которые мы на своем пути приобретаем, — он не возражал против историй, которые они рассказывали друг другу о жизнях, прожитых порознь — в том числе и о людях, которых Намджун любил после него, и так далее. Потому что они все еще могли говорить часами: о тех же случайных историях, либо о прошлом, проведенном вдвоем. Ничто не имело значения, когда они оказывались наедине. Они молча смотрели на верхушки деревьев: вокруг расстилался смешанный лес из вечнозеленых хвойных и осыпавшихся к зиме лиственных. Сокджин замерзал — они оба замерзли — но никто не двигался с места. — Я часто думаю о том, как мы могли прожить бы жизнь, если бы у нас все получилось. Представляешь? — Прекрасно представляю, — медленно сказал Намджун. — Да. Я тоже. Но… в моей жизни случилось столько всего, чего мне не хотелось бы отменять, поэтому… — в груди заныло. Он сжал зубы. — Поэтому я не жалею о прошедших семи годах. Мне не жаль их. И несмотря на то, что я… я сожалею о множестве аспектов нашего разрыва, я не могу сожалеть об итоге, потому что это сделало меня тем, кем я являюсь сейчас. Он с трудом вдохнул: — Но, раз уж я все это озвучил… я все еще скучаю по тебе. Слова отозвались в нем, как эхо в пустом зале, сильнее, чем когда-либо до этого. Он осмелился взглянуть на Намджуна, столь знакомого и мягкого в утре. — Бывают дни, когда я скучаю по тебе так сильно, что это становится почти невозможно терпеть. Например, внезапно во вторник утром. Или на рабочем ужине в пятницу вечером — я вдруг беру и начинаю по тебе скучать. Это слабость, ностальгия, и я стараюсь думать об этом как о… Он взял себя в руки: — У меня в кабинете висит картина с изображенным на ней калифорнийским побережьем — я купил ее только потому, что она напоминает о нашем лете в Америке. Я вижу ее каждый день. Когда я позволяю себе думать и вспоминать, то просто скучаю. И, наверно, дело в том, что… я никогда не заменял тебя. Я пытался тебя заменить, но… эти стены, понимаешь? И внутри них я все еще скучаю по тебе. Намджун коротко кивнул. — Да. Я тоже по тебе скучаю. Сокджин кивнул, смаргивая выступившие слезы. Он кашлянул, чтобы прочистить горло, вытер ладонями лицо, призывая на помощь самообладание. — Либо я скучаю по твоему образу. Конечно, он не имеет ничего общего с тем, кем ты являешься сейчас. — Это забавно, — произнес Намджун таким тоном, что давал понять — ему ни на секунду не кажется это забавным. — Я точно знаю, кто я такой, когда оказываюсь с тобою, — он порывисто потянулся к его руке и большим пальцем огладил костяшки, беря ладонь в свою. — Вот что я тебе скажу, Ким Сокджин, который знает меня, и которого я знаю, и который, в конце концов, все же причинил мне больше добра, чем боли — если в сорок лет ты будешь все еще одинок, выходи за меня замуж снова. Нахуй все. Давай в сорок лет просто оба признаем, что не нашли никого лучше, вместе оплачем эту горькую истину, а затем вновь станем супругами. Давай просто сделаем это, и все. — Как романтично, — в горле стоял ком, сердце болезненно сжималось, и Намджун рассмеялся, отчего его ямочки углубились. Сокджин покачал головой. — Боже, вот это предложение. Я буду просто полным дураком, если посмею от него отказаться. Он уставился на шлепанцы на ногах. Намджун говорил серьезно. Он действительно был полностью серьезен — ну что за влюбленный дурак. — А что если мне будет сорок, а тебе тридцать восемь, и ты будешь замужем за красивым новозеландцем? Да еще и с двумя усыновленными детьми? — А, да ничего страшного, — отмахнулся он. — Я просто их брошу — это ведь классический ход большинства отцов. Приеду и найду тебя — и мы спрячемся ото всех, как однажды уже делали. — Снова в Вегасе? — Сокджин несколько раз моргнул, чувствуя резь в глазах. — Да, — нерешительная улыбка. — Где твоей душе будет угодно. Сокджин опустил голову и прерывисто вздохнул. — Джун-а, реальная жизнь так не работает. Солнце уже полностью поднялось из-за гор, и Намджун промолчал: возможно, он тоже понимал, что любое обещание разделить будущее вместе было лишь попыткой облегчить нынешнее расставание, чтобы от него не было так больно. Намджуну не нужно было этого произносить вслух — и он, к счастью, этого не сделал. Он лишь сказал: — Но ты ведь сам понимаешь, в чем дело. Сокджин кивнул, не отпуская его руки. — Почему мы расстаемся опять? — после его кивка он сжал пальцы Намджуна. — Из-за этого и расстаемся. — Есть ли у этого имя? — Ну перестань, — пробормотал он — конечно у этого было имя. Намджун вздохнул. — И теперь ты уедешь? — Да. Теперь я уеду. Чтобы к вечеру оказаться в Крайстчерче, отправляться нужно было сейчас. Он отпустил руку Намджуна и поднялся на ноги, забирая с собой опустевшую кружку. Намджун остался на ступеньках и так и не поднимался с них, пока Сокджин не вышел из дома уже одетым, с чемоданом и сумкой для ноутбука в руках. Намджун выпрямился, чтобы попрощаться — он выглядел по-настоящему потерянно. Забавно, правда? Они не прощались еще ни разу в жизни. Сокджин крепко стиснул ручку чемодана. Намджуновы каштановые пряди мягко ворошил ветерок — корни волос успели отрасти, оттеняя пробор. Намджуну был тридцать один год — он был рад увидеть его таким. Он был рад побывать здесь. — Я хочу тебе кое-что отдать, — неожиданно для самого себя сказал он, потому что не собирался и в то же время очень хотел это сделать. Он расстегнул верхние пуговицы своего пальто — в ожидании Намджун нахмурился — и вытащил медальон, который почти не снимал с тех пор, как умерла его бабушка. Намджун никогда ее не встречал, но Сокджин знал, что они наверняка друг другу бы понравились. Он вложил круглое золотое украшение в ладонь Намджуна. — Я хочу, чтобы он остался у тебя, — и закрыл его пальцы. — Но… — Сохрани его. Пожалуйста. Представь, что это мой подарок в честь развода, — пошутил он, а затем притянул Намджуна в крепкие объятия. Прижимаясь носом к его плечу, он добавил: — И будь счастлив, пожалуйста. Хорошо? Я очень хочу, чтобы ты был возмутительно, безумно счастлив. Влюбись, усынови детей. Сделаешь все это, ладно? Намджун сжал в кулаке заднюю часть его пальто, пылко прижимаясь к нему. — Сокджин-а… Они стояли так дольше, чем следовало бы, и затем Сокджин отстранился, смахивая слезы со щек. — Но если ты когда-нибудь окажешься в Сеуле, — начал он и поперхнулся словами. Горло болезненно сжалось, слова не хотели рождаться внутри. — И захочешь поговорить как старые знакомые, — даже не друзья: — то я знаю много хороших новых кафе, — он вдруг понял, что кивает слишком часто. — В Инса-дон есть местечко, где подают персиковый мочи, тебе, наверно, понравится. — Когда тебе будет сорок? — глаза Намджуна блестели — все еще напоминая о двадцатиоднолетнем Намджуне с поцелованной калифорнийским солнцем кожей, сонно выбирающемся из их спальни в крошечном бунгало деревни Этуотер в одних только широких серых боксерах, который теперь стоял перед ним целое десятилетие спустя, реализовавший весь свой потенциал. Даже будучи разбитым, он выглядел намного более мудро. — Да, когда мне будет сорок. А ты будешь замужем и с двумя детьми, не забудь, — он подарил ему улыбку, которая, как он надеялся, вбирала в себя все невысказанные истины, которые было слишком сложно озвучить. — Будь счастлив, Джуни. Ради меня. Во мгновение, когда он прошел мимо него, мир кончился и начался заново: то был очередной краткий момент, который давал сотни других возможных вариаций будущей жизни — которые были добрее, теплее, дарили бы больше надежды или прощения. Но в этой вариации — всего лишь черновом наброске жизни, которую Сокджин никогда не проживет — он спустил вниз по лестнице свой чемодан, открыл автомобиль и захлопнул багажник, убрав все свои вещи. Намджун стоял там же, где и был им покинут, глядя на него сверху вниз, и из его ладони свисала золоченая цепочка медальона. Без медальона Сокджин чувствовал себя даже легче — и это было к лучшему. К лучшему. Содрогнувшись, Намджун отвернулся — и вытер лицо, вытер слезы, а Сокджин позволил себе краткую секунду созерцания: его все так же взлохмаченные подушкой волосы, румянец на шее и щеках, родинка под нижней губой, которую он с такого расстояния увидеть не мог, но которую целовал, пока не настал рассвет последнего дня вместе. Он любил Намджуна сильнее, чем кого-либо в своей жизни. Хотя бы в этом он был, наконец, уверен полностью. Если бы он только знал, как все исправить тогда, пока не стало слишком поздно. Если бы только он… Вместе с двигателем включилось и радио. Грязная дорога подсохла, поэтому выезжать было несложно — он с легкостью развернул машину, не глядя в зеркало заднего вида и не заглядывая в свои мысли, потому что и там, и там он обнаружил бы Намджуна, а это было бы слишком. Возможно, этого всегда было слишком. Хааст в леденеющем утре безмолвствовал: улицы были пусты, в окнах домов не горел уютный желтый свет. Обвал был расчищен, и посреди шестого шоссе больше не нашлось ограждений, поэтому он беспрепятственно выехал к горному перевалу, направляясь в Крайстчерч. Это была прекрасная страна, подумал он. Это была прекрасная страна для обмена запоздалыми обещаниями.

***

В час пик восьмиполосная трасса перед мировым судом была забита автомобилями, и в воздухе раздавалось гудение и крики. Среди наплыва шумящих людей, торопящихся на работу, Сокджин отупело глядел на рекламный щит, рекламировавший крупный семейный внедорожник. «Новый старт! Новое путешествие!» — провозглашал он. В него кто-то врезался безо всякого намека на извинение, и Сокджин очнулся, обнаружив себя в очереди на стоянку такси. С годами он стал ответственен за ведение документации: своевременное выполнение административных задач, правильная подача налоговых деклараций, подписание ежегодных отчетов о производительности и отправка всяческих документов — все это входило в его рабочие обязанности почти каждый день. И даже сейчас ему нужно было подать очередной набор документов. Всего лишь. Он моргнул — и увидел перед собой игровые автоматы, сверкающее огнями казино, улыбку с ямочками и нежно-мятные волосы. А потом оказался здесь. Десять лет спустя. Он рассеянно уселся в такси, продиктовав адрес своего офиса — он был в одном из своих лучших костюмов, уже отработал на этой неделе тридцать два часа и вовсе не собирался на то жаловаться. Работа занимала его мысли и время так, что ему не приходилось размышлять слишком много над тем, что он чувствовал. Пустота отсутствия. Но радио в такси заливалось одной из любимых песен Намджуна: это была Signed, Sealed, Delivered Стиви Уандера. Устраиваясь на заднем сиденье, он улыбнулся: документы были подписаны, запечатаны, доставлены. «Я твой» — но нет. Не в этой вариации жизни. — Спасибо, — он поблагодарил водителя и выскочил перед бизнес-центром, наткнувшись по дороге на начальника другого отдела, с которым тут же заговорил о делах. Погреби себя в груде рабочих дел — забудь его, наконец. Однажды тебе уже удалось, неужели это так сложно? И если это ощущалось слишком больно, то так оно и было; если это ощущалось слишком тяжело, то так оно и было. Сокджину просто требовалось время: благословенное время, пока воспоминания не запорошит снегом, хороня их и превращая в лед. А затем, будь то два года или десять, Намджун снова станет лишь воспоминанием. Тридцать два дня спустя на электронный ящик ему пришло подтверждение. Ким Сокджин и Ким Намджун были разведены. Бумажная копия будет отправлена ему в ближайшие сроки. Он уставился на письмо, в глубине души не до конца осознавая прочитанное. Он вновь моргнул: огни казино, теплые руки, ямочки, звон монет в игровых автоматах и в последний раз захлопывающиеся двери часовни. Его рабочий телефон зазвонил, и он автоматически снял трубку: — Да-да, вы нашли цифры, которые я запрашивал? И закрыл письмо, чувствуя, как внутри разбилось сердце. Несколько часов спустя он все еще сидел в кабинете с открытым почтовым ящиком и какими-то таблицами в Excel, щелкая между открытыми окнами, вкладками и программами в поисках — он сам не знал чего. При взгляде на калифорнийские прибрежные скалы, смотрящие на него с картины возле двери, все начинало качаться и переворачиваться, будто он оказывался в эпицентре бури. Телефон с потемневшим нетронутым экраном лежал возле клавиатуры: поздравляю нас. Он добавил эмодзи бокалов шампанского и стер их. Добавил снова. Стер. Кто-то однажды сказал ему, что все хорошее рано или поздно заканчивается — только плохое не кончается никогда. Намджун был хорошим. Намджун всегда был хорошим для него. В дверь раздался стук. — А, Чонгук-щи, — его юрисконсульт вошел с вежливым поклоном, все такой же накачанный и одетый в элегантную офисную одежду, но с отросшими волосами, аккуратно и по-рабочему пристойно убранными в пучок. Старшие сотрудники делали ему замечания, но Сокджин не собирался терпеть их узколобость и старческие предрассудки — черт побери, дайте ребенку спокойно вздохнуть. — Уже десять часов вечера, почему вы еще не дома, Чонгук-щи? — Вы тоже не дома, — с доброжелательной улыбкой заметил Чонгук. — Я увидел, что у вас еще горит свет, поэтому подумал, что могу передать вам это. Он положил на стол документы, которые Сокджин запрашивал с утра — а, просто чудесно, этого хватит, чтобы занять себя до полуночи. Потому что дело было в том… что дело было. Сокджин только что развелся с мужчиной, которого любил, и если бы он позволил себе хотя бы две минуты отдыха, то рассыпался бы на части. Чонгук завис. — Ну, я тогда пойду домой, если вам больше ничего не требуется…? — Да, да, — Сокджин покачал головой. — Идите домой, Чонгук-щи. Оставаться допоздна — это плохая привычка. Не… — он остановился, а затем выдал Чонгуку совет, который ни за что бы ни пришло в голову озвучить никому из более старших сотрудников: — Не позволяй этому становиться всей твоей жизнью. Это всего лишь работа — а твоя жизнь должна существовать за пределами этого офиса, — он показал на окно, а затем на картину. — Не становись таким же, как я. Не венчайся со своей работой. Женись на человеке, не на своих документах и делах. Чонгук пораженно глядел на него: — Ох, ну… — У тебя есть пара? — М-м… — Чонгук застенчиво почесал затылок — даже в идеально сидящем костюме, с пучком и фигурой, на которую пускала слюни половина офиса, он выглядел очаровательно и мило. — Да, я… у меня есть… парень. Его зовут Тэ… — Хорошо, ты учишься даже быстрее, чем я думал. Отлично. И вы влюблены, так ведь? Чонгук начинал заливаться краской. — Да. — Я рад это слышать, — как же прекрасно было быть юным и влюбленным. Жизнь для того и существовала. — А теперь беги домой, к нему. Не надо засиживаться в офисе со стариками вроде меня — мне уже поздно о таком думать, но тебе в самый раз, — он постарался, чтобы его улыбка выглядела ободрительно, и шугнул его прочь. Чонгук кивнул, снова вежливо поклонился, а затем застыл в открытых дверях. — Если позволите, — нервно сказал он, и Сокджин промычал, показывая, что он слушает, пока просматривал принесенные бумаги. — Вы не старый. И Чонгук улыбнулся — неуверенно, но по-доброму. — Я не знаю, с чего вы решили, что вам слишком поздно — вы еще совсем не стары. Он снова поклонился и вышел. Сокджин некоторое время непонимающе глядел на захлопнувшуюся за ним дверь и затем по привычке попытался нащупать на груди цепочку медальона, потому что это действие всегда дарило ему успокоение, намекая, что Намджун существовал, и все, что между ними случилось, не было плодом его воображения — но ничего не нашел. Он все равно чувствовал себя старым. Тридцать три — ну настоящий динозавр. В этом возрасте точно поздно было что-либо начинать. Да он еще и разведен! Ничего хорошего уже в его жизни не произойдет: пока он сидел под яблоней и выбирал, какое яблоко съесть, остальные успели сгнить прямо на ветках. Вот так он и проведет остаток жизни? В своем кабинете, пока не моргнет в один прекрасный день и не обнаружит, что ему шестьдесят пять? Работа была работой — и он ей наслаждался, ему действительно нравилось, что у него все получается; и в то же время он позволял ей отнимать все свое время, просто чтобы забыться от мысли, что дома его никто не ждет. Где-то там мимо проходила жизнь, захватывающая и чудесная. Но где? Со вздохом он выключил компьютер и отправился домой — раньше, чем планировал. Наверно, ему стоит завести хобби. Лепка горшков из глины? Звучит как нечто весьма успокаивающее. Так ли нужен муж, когда ты можешь сделать керамический винный кувшин? В мини-маркете неподалеку от своей квартиры он взял кимпаб и пару бутылок пива, и, машинально просматривая полки с журналами и книгами в поисках последнего номера «Бизнес Кореи», каждую секунду старался думать лишь о работе, чтобы занять место, отсрочить окутывающее чувство утраты. И вдруг замер. На одной из обложек он заметил знакомое название: «Посылки для сторожа Пака». Этот роман вышел всего год назад. Он схватил его, ощутив внезапное облегчение: нечто настоящее, реальное, а затем огляделся, чувствуя себя застуканным за непристойностями юношей — но всем вокруг было плевать. Он бросился к кассе и владелец магазина, пробивая книгу, сказала: — А, читается как на духу. — Надеюсь. Следующим утром он позвонил в офис и сказал, что приболел и выйти не сможет. На самом деле ему оставалось семьдесят страниц — он почти не успел поспать, погрузившись в роман с головой: смеясь, плача, снова смеясь — и опять заливаясь слезами. Потому что с ним говорил Намджун — тот, кем он был год назад. Это был его супруг — на каждой странице, с его чувством юмора, остроумием и интеллигентностью, он рассказывал Сокджину свои мысли от самых глубоких до самых банальных и разворачивал перед ним целый мир и историю в нем, только чтобы вызвать улыбку — или, по крайней мере, это ощущалось именно так. Сокджин задерживал дыхание в одни моменты; неодобрительно качал головой — в другие. И его супруг все еще был тут: в книге. Никуда не девшийся. Все еще не покинувший его. Когда он захлопнул роман, то до сих пор смеялся — сквозь слезы. Он вытер лицо. Как же здорово было осознавать, что Намджун все еще говорил с ним и, видимо, говорил всегда. Семь лет никогда не были полной тишиной: лишь паузой в разговоре, не больше. Сокджин взял себя в руки, подводя итог: это был первый день после их развода. Теперь они были свободны и по праву могли гоняться за новыми влюбленностями — более приятными, менее сложными. Намджун заслуживал именно этого: одну из миллионов потенциальных родственных душ. Сокджин не был уверен, что заслужил этого сам. И все же написал: Посылки для сторожа Пака: 9/10 Только 9, потому что все еще не могу поверить, что ты вынудил Мирим пропустить похороны ее матери. Он не знал, чего ждать — с отъезда из Хааста прошло больше месяца — и он не получал о Намджуне никаких новостей. С чего бы ему их вообще ждать? Что еще оставалось? Но тем вечером телефон звякнул новым сообщением: Она застряла в утренней пробке и не могла думать ни о чем другом. Я тебе что, бог ульсанских дорог? — Но это ведь ты написал, — обвиняюще бросил он экрану телефона, а потом рассмеялся. Неудивительно, что Намджун мог такое сказать: словно его же истории ему не подчинялись, а были живыми существами, жившими отдельной жизнью. Он стиснул телефон, чувствуя распространяющееся внутри теплое облегчение. Он не стал отвечать — он отправился в ближайший книжный магазин и скупил все романы Ким Намджуна, которые смог найти.

***

К этому дню Сокджин подготовил целую мантру: он не должен переспать с Намджуном. Ему нельзя будет бросаться на него так, будто он отчаялся из-за развода, и он не должен делать того же, что в коттедже, поддаваясь своим слабостям. Даже если небеса обрушатся на землю, он ни на миг не должен попытаться с Намджуном переспать — они могут цивильно обменяться парой фраз, возможно, даже поговорить, но на этом все. Он беспрестанно напоминал себе об этом, подъезжая к отелю в Ёидо-дон в ноябрьскую субботу, одетый в новый черный костюм, с аккуратно убранными с лица волосами, открытым лбом, часами от Cartier и сверкающими запонками. Как же Намджуну не повезло! Ему одного взгляда на Сокджина хватит, чтобы немедленно воспылать страстью — потому что Сокджин выглядел изумительно: от носков начищенных туфель до накрахмаленной белой рубашки с черной жилеткой и костюмом. Он купил новый одеколон — сандаловое дерево с нотками цитруса — и в гостиничном фойе на него оборачивались абсолютно все. — Он был участником айдол-группы?.. — послышалось ему, когда он проходил мимо мужчин и женщин, бросающих на него косые заинтересованные взгляды. Хосок и Юнги решили оторваться по полной: празднество отличалось от традиционных корейских свадеб тем, что после церемонии и банкета они решили устроить прием в западном стиле. Они оба слишком долго ждали этого дня: хотя бы даже дозволения со стороны государства заключить брак. Банкетный зал находился на сорок четвертом этаже, и весь ресепшен полнился членами семей и многочисленными друзьями. Снимая пальто, Сокджин внимательно осматривал гостей. Не то чтобы он себе не доверял, что вы! Просто несколько месяцев назад он некоторый промежуток времени провел на краю света, трахаясь со своим теперь уже бывшим мужем, и с тех пор волнение в нем не утихало. А теперь он был в шаге от того, чтобы столкнуться со своим бывшим мужем впервые в своей жизни. Как приличествовало себя вести в такой ситуации? Никто его никогда не учил. Сокджин понятия не имел, как долго Намджун планирует пробыть в Сеуле — скорее всего, визит будет очень короток, как и все предыдущие до него. И все же его телефон хранил коллекцию сообщений: оценок, сопровожденных ответами и паузами до очередных оценок и ответов на них. Сокджин начал растягивать чтение, опасаясь остаться совсем без книг, и теперь дочитывал последние пятьдесят страниц его мемуаров — уже почти две недели оттягивая окончание. Что он будет делать, когда последняя подойдет к концу — когда Намджун окончательно перестанет с ним говорить? Так далеко он еще не загадывал. Он встал в очередь, чтобы сфотографироваться с женихами, и перекинулся парой слов с теткой Хосока, оказавшейся перед ним. — Почему ты так взволнован, дорогой? Это ведь не твоя свадьба! — Ха, и впрямь, — украдкой он бросил несколько взглядов в сторону, откуда прибывали гости, пытаясь обнаружить там каких-нибудь высоких писателей с ямочками. Сказать, что Сокджин чувствовал себя просто смешно — значит, не сказать ничего. Кто-то постучал по его плечу, и его желудок совершил кульбит — обернувшись, он уставился чуть выше себя и тут же опустил глаза, обнаруживая перед собой прекрасное лицо Пак Чимина. Его вид, как всегда, потрясал воображение — светлые, безукоризненно уложенные волосы, висячие серьги и капелька макияжа; шикарно сидящий темно-синий костюм. — Чимин-и, — сказал он, радуясь знакомому лицу. — Как ты поживаешь? Рассказывай немедленно! Они болтали, продвигаясь в очереди вместе. Сокджин жаждал хоть какого-то отвлечения, как Чимин вдруг вздохнул: — Это моя пятая свадьба за год. За год! — Когда вышел закон о легализации, мои друзья как с цепи сорвались, — он пристально оглядывал гостей вокруг — как и Сокджин. Намджун должен был вести свадьбу, так что ему давно следовало бы оказаться на месте. — Но где есть свадьбы, будут и разводы… — пошутил Чимин, и у Сокджина перехватило горло. — Не то чтобы я составляю рейтинг, — он произнес это тоном, не позволявшим сомневаться, что это был именно он: — но это уже лучшая свадьба из всех, на которых я был в этом году. — Да, она выглядит чудесно. — Сколько раз ты был на свадьбах? — Я? За все время? Черт знает, — он пожал плечами, уже находясь в дверях небольшой залы, где Юнги и Хосок стояли в сочетающихся черных костюмах на фоне красивых кремовых драпировок, свешивающихся с потолка, и цветочных композиций вокруг. Черные Хосоковы волосы были убраны со лба в потрясающей прическе с коротко подстриженными висками, а темно-каштановые пряди Юнги издалека напоминали шелк, рассыпанный по его лбу — он весь светился широчайшей улыбкой. Они терпеливо подчинялись указаниям фотографа, продолжая сверкающими глазами посматривать друг на друга — все так же были по уши в любви. Сокджин запнулся на полуслове, забыв, что хотел сказать. — Какая свадьба тебе понравилась больше всего? — спросил Чимин. — Что? — Из тех, которые ты посещал, какая тебе больше всех понравилась? — Моя… моего дяди. Дядина, — неловко вывернулся он. Чимин сдвинул брови. К счастью, Сокджин оказался следующим и поспешно направился к счастливой паре с искренней счастливой ухмылкой во весь рот. Пока они с Намджуном были поглощены своими новобрачными делами в Доксан-дон, Юнги и Хосок только начинали встречаться. Как все повернулось, да? У Юнги с Хосоком тоже бывали свои взлеты и падения — как-то, еще в самом начале, они даже на целую неделю разбежались, а потом воссоединились после долгого слезливого разговора. А теперь, десять лет спустя, были неразлучны: их будущее и планы выстроились вместе и синхронизировались, и однажды они состарятся вместе, со смехом вспоминая о разделенной вместе жизни. Кто бы не хотел такого? — А, хён, — Хосок оглядел его с ног до головы: — да ты затмеваешь нас своим великолепием! — Это неизбежно, — шутливо отозвался он. — Но вы все равно выглядите потрясно. И тихо спросил у Хосока на ухо, куда положить конверт с подарочными деньгами. После фотографирования он переместился в банкетный зал, стараясь найти в толпе одну очень знакомую каштановую голову и не находя ее. Намджун ни разу не упустил возможности ответить Сокджину на его короткие книжные рецензии и при этом ни разу не написал первым. Может, Намджун надеялся, что Сокджин просто догадается сам и перестанет его трогать? Рассадка была предопределена заранее, и его место оказалось по левую сторону от сцены примерно в середине зала. Чимин сидел рядом, и они подливали друг другу вина, пока вокруг все не наполнилось негромкими разговорами, когда все занявшие свои места гости решили, что настало время начинать. И в этот момент на сцене появился Намджун. Черный, совершенно точно сшитый на заказ костюм-тройка, идеально уложенные каштановые волосы, разделенные пробором посередине и убранные назад. Элегантные черные очки. Этот Намджун разительно отличался от Намджуна, оставленного им в коттедже тем утром — лохматого, в толстом халате, в который он кутался от мороза. Этот мужчина производил впечатление устрашающее и авторитетное — его природная харизма не подводила никогда. Сокджин невольно расправил плечи и выпрямился. Внутри все взвыло. — Это тот самый Ким Намджун? — послышалось вокруг. Намджун постучал пальцем по микрофону, проверяя звук, и произнес: — Добрый вечер, уважаемые гости. Их взгляды пересеклись — с первого раза через половину огромного зала. Мир Сокджина завибрировал, закачался и распался на части. Прошло почти три месяца — три долгих месяца, и они тянулись невыносимо дольше, чем все семь лет, что предшествовали им. Взгляд Намджуна переместился на другую сторону зала, будто он ничего не видел, и Сокджина охватило разочарование. Прочистив горло, ведущий заговорил: — Я рад приветствовать вас на… Сокджин не мог сосредоточиться на его словах: ни на представлении родителей, которые вошли в зал традиционной процессией, одетые в ханбоки, ни на представлении женихов, которые появились в зале следом к большему энтузиазму присутствующих — некоторые даже привстали со своих мест, чтобы снять молодых людей, идущих между столов через широкий центр. И все же, сидя там, Сокджин слышал новозеландских птиц, завывание ветра в деревьях и мелодичный голос Намджуна, рассказывающего о своих бесконечных путешествиях, пока они вдвоем лежали в постели и тихо друг другу смеялись. Когда Сокджин прикасался к нему, кожа Намджуна была тепла. Церемония продолжилась официальной частью: Юнги сиял, а Хосок едва сдерживал слезы. Рядом с Сокджином в открытую плакал Чимин — в конце концов, несмотря на свой дерзкий вид, он был очень сентиментальной и мягкой натурой. Конечно, Сокджин тоже успел прослезиться: возможно, любовь все-таки существует, думал он, глядя на своих лучших друзей, которых провозглашали мужем и мужем. Любовь была повсюду — но не здесь. Не с ним. Намджун стоял на краю сцены за своей небольшой трибуной ведущего, и с его лица не сходила теплая улыбка. Толпа гостей ликовала. Много лет назад они вдвоем ворвались в ту американскую часовенку юным счастливым вихрем: с одинаковыми серебряными кольцами и одинаково пылающими глазами. Он поцеловал Намджуна в теплоте летней ночи: — Я люблю тебя, люблю, люблю, люблю… И никогда больше с тех пор не чувствовал такого. В завершение церемонии бракосочетания Намджун подготовил короткую речь для молодоженов. Гости вновь поднялись на ноги, не отрывая взглядов от стоящих в центре сцены Хосока и Юнги, которые держали друг друга за талию, замужние и улыбающиеся без конца: с кольцами на пальцах и пылающими глазами. Я люблю тебя, люблю, люблю… Намджун заговорил: — Когда Юнги просил меня произнести речь в день его свадьбы, то сказал: «Ты же писатель — напиши что-нибудь хорошее», — Намджун взглянул на гостей с улыбкой. — Что ж, оказалось, что написать речь к свадьбе лучших друзей после десяти лет наблюдения за их взаимной любовью, поддержкой и преданностью оказалось труднее, чем я ожидал. Но что еще можно добавить к тому, что мы и так сейчас лицезреем? Необходимость написать эту речь напомнила мне о том, кого мы можем поблагодарить за этот союз. И этот человек — я, — многозначительно посмотрев на молодоженов, сказал Намджун, и гости негромко почтительно рассмеялись. Вспоминая, Намджун обратился к тому, как они с Хосоком познакомились во время учебы в Лос-Анджелесе, и к тому, как он по возвращении в Сеул заявил Юнги, что тот просто обязан познакомиться с Хосоком. — В то время я был и сам по уши влюблен, поэтому Юнги просто проигнорировал мои слова, — Сокджин взглянул на белую скатерть своего стола, и в его груди вспыхнули угли. Когда Хосок вернулся в Сеул ровно к дню рождения Намджуна, они все отправились праздновать. Сокджин все это прекрасно помнил: он был свидетелем, он чмокал Намджуна и пил с ним наперегонки, заставляя всех надевать маленькие праздничные шапочки, потому что его муж праздновал становление старше на год. Эту часть Намджун гостям не упоминал. Но посреди пьяного угара Юнги набрался смелости и спросил Хосока, не хочет ли тот сходить как-нибудь в кино — и Хосок, улетевший всего с двух бутылок пива, неправильно вбил в его телефон свой номер. — Целых две недели хён думал, что его отвергли, — объяснил Намджун: — и целых две недели Хосок отчаянно ждал звонка, который так и не поступил. Кто-то в толпе охнул от умиления, и Хосок, услышав это, рассмеялся своей похожей на сердечко улыбкой, пока Юнги украл у него быстрый поцелуй в щеку, бесстыдно проявив свои чувства на публике так, как никогда не делал прежде. — Да, дорогие гости, — серьезно сказал Намджун. — Этот союз никогда бы не состоялся, если бы я не спас их от вечного одиночества, пригласив обоих с собой в кино и совершенно случайно забыв там появиться самому. Выждав, пока стихнет смех, Сокджин наклонился к Чимину: — Между прочим, это была моя идея. — А, припоминаю, — прошептал в ответ Чимин, делая глоток вина. — Ты встречался с Намджуном, вроде бы? Хоби-хён что-то такое упоминал. — Встречался? Мы были замужем друг за другом почти десять лет. Чимин поперхнулся. Намджун продолжал: — Готовясь к сегодняшнему дню, я спросил себя, что делает любовь долговечной. И что, в особенности, делает долговечным брак? Сокджин прерывисто втянул в легкие воздух. Ну, погнали нахуй… Намджун обращался к толпе, которая не знала, что Намджун недавно развелся. Никто здесь этого не знал, кроме Сокджина — и теперь, пожалуй, Чимина. — Я пришел к нескольким выводам. Сокджин потянулся за своим бокалом вина. Наклонившись к нему, Чимин яростно прошептал: — Какого хуя, хён? — Во-первых, — Намджун держался настолько уверенно, и в его голосе было столько силы, что внимающая аудитория чуть ли не заглядывала ему в рот: — эта любовь должна обеспечивать поддержку всегда, когда она потребуется. Идет речь о крупных решениях вроде выбора места работы или жизненной цели, или даже чего-то, казалось бы, совсем незначительного — «дорогой, мне выпить яблочный или апельсиновый сок?». Не существует вещей, которые важны более или менее. Сокджин закрыл глаза. В этом они уже провалились. — Во-вторых, — Намджун заглянул в свои заметки: — любовь должна приносить радость, иначе для чего еще нужна жизнь? Любовь нужна для просмотра дурацких фильмов вдвоем, смирения с ужасными навыками готовки или игры в бильярд, даже когда вы оба в нем просто ужасны — но заставляете друг друга смеяться, несмотря ни на что. Этот смех спасет даже самые мрачные обыденные дни, недели и месяцы. И последний пункт является самым важным — потому что он сохранит вам время. Он помолчал. — Любовь должна уметь прощать. Мы все совершаем ошибки и говорим в момент ссоры ужасные вещи, мы скоры рубить сплеча и сгоряча совершать необдуманные поступки. Когда люди совершают ошибки, мы можем выбрать: мстить или прощать. И любовь должна инстинктивно подталкивать к прощению — это включает в себя моменты, когда поддержки оказывается недостаточно, когда плохие дни забирают всю радость целиком. Любовь, что прощает такие спотыкания, остается жить вечно. Нужно уметь прощать себя самого и любимого человека. Большинство из нас этого не умеет. Намджун сделал вдох. — Однако. Наши новобрачные превосходны по всем трем фронтам — и это, скажу я вам, большая редкость. У них впереди целая счастливая жизнь, и всем нам следует обращаться к ним за советом, но никак не пытаться чему-то научить. Пожалуйста, поднимем же бокалы… И гости подняли их в накрывших зал овациях, пока Намджун раскланивался толпе. Хосок бросился обнимать его со смехом и широкой улыбкой, Юнги последовал за ним, и Намджун обоим улыбнулся — даже прижал к себе Юнги в полунеловком «ладно, иди сюда». — Господи боже, — пробормотал Сокджин Чимину, который все еще шокированно взирал на него: — мне срочно нужно выпить.

***

Миссия «не переспи со своим бывшим мужем» протекала успешно, спасибо, что поинтересовались. Ужин был весьма экстравагантным, и после него свадьба разделилась на две части: танцевально-громкую и более спокойную, но Сокджин все равно не находил себе места. Юнги произнес речь, от которой Хосок расплакался, и Сокджин успел наступить Чимину на ногу, чтобы тот перестал бомбардировать его вопросами о десятилетнем браке. Когда ты успел?! Да еще и с этим богом со сцены?! Он понятия не имел, куда запропастился Намджун — в какой-то момент ужина он просто исчез из поля зрения. Может, он уехал и уже летел в какой-нибудь Рим? А Сокджин продолжал торчать тут в своем дорогущем костюме, как полный дурак. — Погоди, так он теперь одинок? — поддразнил Чимин, пока Сокджин максимально незаметно старался высмотреть Намджуна среди гостей. — Да, — процедил он сквозь зубы. — Но я очень сомневаюсь, что он в твоем вкусе, он очень, м-м… а, ну да, очень претенциозный, бесячий и самовлюбленный. И он просто ужасен в постели! Он вообще не умеет управляться со своими мускулами и огромными руками… очень сомневаюсь, что тебе понравится. — Ладно, ладно, расслабься, — Чимин закатил глаза. Сокджин нервно отпил еще вина — обычно после такого количества алкоголя он уже чувствовал бы себя выпившим, и он этого даже жаждал, но почему-то в этот раз вино его попросту не брало. Чимин вдруг испарился, чтобы отрепетировать песню, которую планировал преподнести женихам в качестве подарка, и Сокджин, все так же беспокойно посматривающий по сторонам, остался за их столом. Признав, что время настало, он направился к барной стойке и заказал себе водки. — Чистую? — спросил довольно милый бармен, и он покачал головой, потому что предпочитал… — Водку с тоником и долькой лайма для него — и чистый виски для меня, — рядом оказался подошедший Намджун, и Сокджин почти физически ощутил слабость в ногах. Намджун неуверенно взглянул на него. Очки пропали, но в своем черном костюме он оставался все так же невыносимо красив. — Если только ничего не изменилось?.. — Не изменилось, — заверил его Сокджин, чувствуя, как мир вокруг начинает рассыпаться. Бурные эмоции на свадьбе! Как неожиданно! Он подавил это и обратился к бармену: — Двойную водку. Пожалуйста. — Вас понял, — мужчина подмигнул, мазнув по Сокджину заинтересованным взглядом. Ага! Возможно, ему стоит переспать с барменом! Всяко лучше, чем соблазнять бывшего мужа! — И виски для меня, — повторил Намджун, вскинув бровь, отчего бармен сразу кинулся их обслуживать. Убедившись, что он занялся делом, Намджун развернулся к Сокджину целиком. — Как неожиданно встретить тебя здесь, — он несмело улыбнулся. — Подумал, что… мне стоит хотя бы поздороваться. — Что ж, — он вдруг уловил аромат одеколона Намджуна: мускусный, с нотками розы. Что-то новое. Прекрасно. — Здравствуй. — Да. Повисло молчание. Сокджину вдруг захотелось выйти и никогда не возвращаться. — А ты, — Намджун взглянул в сторону: — м-м… ну, ты, наверно, сам в курсе, как ты выглядишь. Сокджин откашлялся, тоже не в силах долго на него смотреть — словно Намджун был ослепительно сияющим солнцем. — Ты выглядишь старше, — зачем-то отметил он. — Старше? Опять? А я-то думал, что избавление от сковывавших меня брачных уз хоть немного меня омолодило, — Намджун покосился на него словно проверить, как зашла шутка. — Ой, перестань, — сказал он, выбирая мучительную отстраненность, даже если каждое прикосновение, ласка и поцелуй, которые они когда-либо разделили, теперь казались настоящей издевкой — а теперь они были еще и разведены. — Я был лучшим, что с тобой случалось. Намджун улыбнулся, скорее себе — и опустил взгляд: — Это так. Сокджин моргнул и покраснел. Бармен подтолкнул к ним напитки; Намджун с благодарностью кивнул ему. Сокджин быстро сделал глоток водки с тоником, посмотрел на инструментальную группу, которая играла на сцене классические поп-песни. — У нас такого не было, — Намджун обвел рукой зал, видимо, намереваясь все же немного поговорить. И правда: свадьба была продумана до мелочей, и банкетная комната была чудно украшена. — Ну, они могут себе позволить, раз так долго на нее копили, — отозвался Сокджин, следя за Хосоком и Юнги, смеющимися друг другу на танцполе: они уже два часа как были замужем друг за другом. — У нас с тобой не было ни гроша, когда мы… ну, сам знаешь. Он сглотнул и сконцентрировался, отгоняя воспоминания: — Ты… ты надолго в Корее? Намджун поджал губы. — Завтра самолет. — А. Понятно, — Сокджин ощутил мелкие мурашки от коснувшейся его паники. — Несколько дней мотался по делам, встречался с людьми в издательстве, виделся с близкими, друзьями… Тэхён, мой старый помощник, очень мне помог все спланировать. Можно сказать, я вновь его нанял. — Удобно, — чувствуя пустоту, ответил Сокджин. Завтра самолет. Визиты Намджуна в Корею всегда выглядели так, словно он случайно заскакивал на огонек, и ему не терпелось вновь поскорее улететь — особенно хорошо это ощущалось сейчас. И все же он позволил себе представить, как зовет Намджуна на кофе. Что он терял? Они могли просто поболтать, обменяться дурацкими историями, посмеяться, побольше обсудить его книги. — Кстати. Ты закончил рукопись? — Да. Через неделю после твоего отъезда, — и Сокджин неловко качнулся на пятках от мыслей о Намджуне, оставшемся в коттедже в одиночестве. Что если бы он остался? Что если бы он… — А у тебя как дела? — быстро спросил Намджун, стоя достаточно близко, чтобы Сокджин мог счесть это вторжением в личное пространство, но не был в силах отстраниться. — Окунулся в работу? — Да, дел просто невпроворот. — Еще бы. И ты… — рука Намджуна взлетела к виску, и он потер его, осматривая зал поверх голов гостей. — Встречаешься с кем-то? Я думал, что сегодня ты можешь прийти не один. В животе что-то оборвалось, словно он оказался в стремительно падающем лифте. — У меня на это почти не было времени, — пробормотал он. Сердце забилось быстрее. Шестидесятичасовые рабочие недели такого ему позволить точно не могли. — А ты? Нашел себе горячего новозеландского супруга? — Ох, я старался как мог, но Банти даже слушать не стал и отказался бросить Лиз ради меня. Женатые мужчины они такие… сам знаешь. Сокджин фыркнул, и Намджун обратил к нему первую действительно теплую улыбку за вечер. Сокджин хотел отшутиться — что-то насчет борьбы за любовь Банти, если Намджун действительно уверился, что он — тот самый, как вдруг на них налетел сияющий Хосок. — Джин-хён! Намджун-а! Сокджин вновь ощутил это колкое чувство, будто его поймали с поличным. Следом за Хосоком оказался Юнги, и они оба никак не переставали улыбаться. — Ого, неужто холодной войне настал конец? — Хосок радостно опустил руки на их плечи. — Айщ, ну как же красиво вы смотритесь. Йебо, скажи им, они ведь чудесно смотрятся! Юнги глядел на них с долей осторожности — возможно, даже жалости или симпатии. Намджун, к счастью, слегка потушил хосоков энтузиазм. — У вас свадьба — мы вполне в состоянии держать себя в руках, не переживайте. — Как старые друзья, — влез Сокджин, и Намджун бросил на него взгляд. — Ну конечно, вы ведь ими и являетесь — как и все мы, — Хосок улыбался. — Боже, я уже даже и не помню, когда мы вчетвером оказывались в одной комнате! После того, как хён отслужил? Боже, я никогда не забуду твою бритую голову, хён — ты держался с таким достоинством. Айщ, что же там был за повод для встречи? — Твой день рождения, — произнесли они с Намджуном в унисон. Хосок моргнул и развернулся к Юнги: — Они что, пытаются затмить нас своим великолепием в день нашей свадьбы? — Нет, — просто ответил Юнги. — Точно? И… А, солнце, мой дядя собрался уезжать, пойдем-ка… Ладно, до скорого! Ох, как же тепло видеть вас… Хорошего вечера! Болтайте! Наверстывайте упущенное! Что было, то прошло, и всякое такое! Потанцуйте, повеселитесь хоть немного! Скоро вернемся! И молодожены улизнули желать доброй ночи хосокову дяде. Сокджин допил водку, сжимая в пальцах шот, пожалуй, излишне сильно; прямой, как стрела, Намджун, стоящий рядом, выглядел напряженным. Внезапно ощутив, что ему уже похуй на все, Сокджин произнес: — Ну… может потанцуем? Намджун в изумлении воззрился на него. — Только если ты решишь, что это принесет больше добра, чем боли, если что, то я вполне приму твой… — поторопился добавить Сокджин. — Нет, ни о какой боли речи не идет, — перебил его Намджун, дотронувшись до локтя, отчего по всей руке, до груди и пальцев ног Сокджина прошило электричеством. Они оставили свои опустевшие стаканы на барной стойке и направились на танцпол, вливаясь в толпу, где пары покачивались под зазвучавшую неторопливую балладу о любви и переменчивом счастье, которое длилось вечно, когда рядом оказывался нужный человек. Они встали друг напротив друга, приблизились, и руки Намджуна оказались на его талии раньше, чем Сокджин успел выдать торопливое: — Я твой хён — я поведу. На это Намджун лишь улыбнулся, но послушно кивнул; Сокджин прижал ладонь к его пояснице, а другой взял его руку в свою, прижимая Намджуна ближе, пока тот опустил пальцы на его плечо — теперь они были достаточно близко, чтобы не видеть лица друг друга, едва соприкасаясь грудью, и медленно начать танец, осторожно кружась под неторопливый ритм попсовой песни. Через несколько мгновений они вдруг подались ближе друг к другу, сокращая расстояние между собой. Намджун ощущался реальным и настоящим, и Сокджин прикрыл глаза, чтобы запечатлеть это чувство внутри: в конце концов, это был лишь танец в последнюю ночь Намджуна в Корее. Один краткий танец. — Тебе приятно было провести здесь несколько дней? — тихо спросил Сокджин. — Да, — в тон ему ответил Намджун, и каждое его слово вибрацией отдавалось в Сокджине: — Мне понравилось. Я люблю эту страну. Прежде чем Сокджин успел возразить, Намджун добавил: — Я знаю, что ты думаешь: «Намджун-а, но ты же всегда ее ненавидел». Да, когда-то я ненавидел ее, однако… страна выросла в моих глазах. Просто посмотри вокруг, взгляни на эту свадьбу. Все переменилось. Он на миг прижался носом к сокджиновым волосам и сдавил его плечо. — После вчерашней встречи в издательстве я посидел в кафе, пока писал речь… и понаблюдал за людьми. Снаружи лило как из ведра. — Я помню, да. Вчера был сильный дождь, — он прижал его чуть крепче. — Да, и люди стали доставать зонты, ускорились, чтобы добраться домой и не вымокнуть, так что я подумал… как бы здорово было просто сидеть там всю жизнь и смотреть на этот бесконечный поток людей, кипящий в дождливом Сеуле. Это не идеально, но… так по-домашнему. Сеул всегда был моим домом. Понимаешь? Он хотел бы иметь такой же талант: талант Намджуна сплетать слова в сети и узоры, как в его романах, которые погружали в изящные и яркие картины, окунали Сокджина в себя. Как бы он хотел выйти на ту дождливую улицу и войти в то кафе, найти Намджуна за столиком у окна. Присесть напротив. Навсегда остаться рядом с ним. Но у него не было таких слов — никогда. Песня завершилась, и группа резко переключилась на прошлогодний громкий хит — гости вокруг взорвались овациями и тут же начали повторять движения из завирусившегося клипа на эту песню. Намджун ошеломленно отстранился из объятия: — Я ее не слышал, — сказал он, не отпуская сокджинов локоть. — Серьезно? Она прошлым летом играла из каждого утюга, — но Намджун прошлым летом в Корее не был. Они вместе сошли с танцпола в поисках места потише, где можно было бы поговорить, и миновали входную зону с цветочными композициями в уголках. Возле лифтов оказались окна во всю стену, открывающие вид на город, и они неспешно подошли к ним, пока Сокджин буднично рассказывал, как много в последнее время дождей и бурь — безо всяких горных обвалов. Ха. Из зала долетала музыка, а возле лифтов носились шестилетние племянницы-двойняшки со стороны Юнги, которые с хохотом играли в догонялки. Они с Намджуном остановились у дальнего окна: город сиял огнями до самого горизонта, если не считать нескольких черных мазков, где протекала река. Сокджин не знал, что сказать. К счастью, молчание нарушил Намджун. — Я скучаю по Хан. Она лучше чем Сена, Гудзон и Темза вместе взятые. — Какая высокая похвала, — теперь они будут выстраивать рейтинг рек? Сокджину много чего хотелось сказать, но как начать? Ладно, поговорим о реках. Умолкнув, Намджун изучал вид с некоторой тоской — это Сокджина удивило. — Я бы хотел вернуться, — от этих слов он замер, не веря ушам: как будто эти четыре слова он и ждал всю свою жизнь. — Наверно, когда перестану писать. Сокджин выдохнул. — Куплю квартиру с видом на реку. Или дом, — Намджун прочистил горло. — Так значит… ты читаешь мои книги? — Да. Почти все прочитал, — неловко ответил Сокджин. — Все до единой. Говоря это, он ощутил волнение — потому что с какой стати ему написывать своему бывшему мужу после весьма болезненного развода? — И я понял, почему ты взял столько наград и премий. Заметно, почему ты… а твоя книга о бонсаях! Кто бы мог подумать, что они окажутся такими интересными? Торговые пути… дипломатические обмены, символизм, связь с философией. Вот это вот все. Да, — он помолчал, разглядывая город. — А сейчас я читаю твои мемуары. В то время как романы и нон-фикшн были блестящи, сильнее всего Намджун прослеживался в мемуарах: там он описывал, как за несколько лет до тридцатилетия переехал в Лондон; говорил о том, как чувствовал себя в Британии чужаком, но и по приезде в Корею не ощущал себя дома. Мемуары повествовали о его первом годе в Великобритании; о том, как он исследовал ее, изучал и писал. Несколько скромных попыток завести отношения в попытке найти что-то новое — Намджун открыто рассказывал о том, как все в итоге завершилось. Целая глава была посвящена его рассуждениям о природе любви, чем она для него являлась, чем могла бы быть, чем была для него в прошлом — остроумные и увлекательные думы. Но Сокджин не упоминался нигде — и читая, он понимал, что этого и не ждет. И все же мелкие крохи были раскиданы на всем протяжении мемуаров будто тропинка из сказки: Намджун рассказывал о жизни в маленькой студии в Доксан-дон — с Сокджином, но эта подробность была опущена. Намджун писал о том, как однажды застрял в национальном парке горы Сораксан, опоздав на последний автобус до Индже — с Сокджином, но и эта подробность упомянута не была, как и адский скандал, когда им пришлось заночевать в дорогущем отеле, поскольку они никак не могли вернуться в город, на квартиру друзей. Когда повествование переносилось из Лондона в Корею, между строк везде оказывался Сокджин — и они были единственными людьми во всем мире, которые, читая книгу, могли бы это понять. Это было длинное письмо, что написал Сокджину старый друг, рассказывающий о своей жизни в Англии, но вспоминающий о проведенных вместе временах. Мемуары ему понравились особенно — ему понравилось, что он понял их с самой первой страницы, и до окончания оставалось уже меньше пятидесяти. Читая, он все время думал о ценности познания другого человека, когда все стены между вами оказывались снесены. Он слишком поздно очнулся, осознав, что Намджун, ожидая ответа как на иголках, все еще стоял перед ним. — Это было великолепно, Намджун-а, — выпалил он. — Я теперь твой новый поклонник. Я все прочитал, почти до конца, и уже очень жду новую книгу. На губах Намджуна появилась неуверенная улыбка: — Я очень рад, что ты их прочел, Джинни. И что они тебе понравились. Это для меня много значит, и это серьезно очень… — он осекся и беспокойно взглянул на темный городской пейзаж за окном. Из банкетного зала эхом донесся классический трот, и гости громко закричали. От внезапного шума они оба вдруг рассмеялись, но когда смех стих, Сокджин понял, что не знает, что еще сказать. — Наверно, нам пора вернуться? — говоря это, он чувствовал, что не очень хочет: ему нравилось то, как Намджун был предоставлен только ему. Эта жадность никогда в нем не утихала. — Наверно, да, — отозвался Намджун и после последнего взгляда на город добавил: — Я так давно не гулял у реки. Уже несколько лет, пожалуй. Все никак не хватало времени. Сокджин помолчал. Подумал. И с неизвестно откуда взявшейся отвагой вдруг сказал: — А не хочешь погулять? Намджун замер: — Что? — Хочешь пойти к реке? — повторил он, и в ушах застучала кровь. — Тут всего-то минут десять пешком. — Когда? Прямо… прямо сейчас? — уточнил Намджун. Ну конечно, правильно, они же находились на свадьбе лучших друзей — о чем он вообще думал, предлагая такое. Оглянувшись в сторону банкетного зала, Намджун посмотрел ему в лицо. — Да, — и на его губах медленно расцвела улыбка. Появились ямочки. — Да, если ты сам не против. Отсюда совсем недалеко, ты прав. — Мы даже успеем к торту, — быстро подтвердил Сокджин. — Хороший повод размять ноги, так ведь? Раз есть возможность увидеть реку, почему бы ей не воспользоваться? — Отличная идея, — Намджун кивнул. — Да, почему бы и нет? Мы же ненадолго. Было бы круто. — Ладно, отлично. Что ж. Пойдем подышим свежим воздухом, — на ослабевших ногах он направился к гардеробу, где они отдали пожилой даме свои номерки, после чего Сокджин повторил уже для нее: — Мы просто подышать. Женщина смерила взглядом стоящего рядом с ним Намджуна и произнесла: — Понятно.

***

В пешеходной зоне у реки даже прохладной почти зимней ночью прогуливались люди. Летом прибрежные склоны полнились фургончиками с едой, уличными музыкантами и танцорами, но и без них туристы позировали на фоне больших букв «I seoul you». У попавшегося по пути уличного торговца Намджун купил хотток с орехами и медом и предложил его Сокджину. Их окутывали маленькие облачка пара, а ветер на открытом пространстве задувал под полы одежды, отчего, кутаясь в пальто, им пришлось поднять воротники, пока они медленно шли вдоль набережной и разговаривали. — Они точно будут вместе до скончания времен, — Намджун откусил от хоттока. — Это так заметно, скажи ведь? Я не раз бывал на свадьбах, и зачастую сразу становится понятно, что брак обречен. Звучит неприлично, конечно, но все мы там были. — Ты о нашей говоришь? — спросил Сокджин. Их плечи то и дело соприкасались. — Как жестоко с твоей стороны, — заявил Намджун, и Сокджин засмеялся — что еще ему оставалось делать? Проявлял ли он вновь свой эгоизм? Чтение намджуновых книг, поглощение его слов — лишь только чтобы чуть подольше послушать, как с ним говорит Намджун. А Намджун всегда с любезностью говорил — и Сокджин не понимал, почему. Намджун передал ему горячий, еще дымящийся на морозе хотток, и Сокджин его принял. Намджун глубоко вздохнул, разглядывая расстилающуюся поодаль черную водную гладь. — Мне так нравится все это. Звуки. Люди. Запахи. У Кореи свой особенный аромат, ты знал? Когда бы я ни сходил с трапа самолета, мне стоит просто вдохнуть и сразу ощутить его. Наверно потому я и люблю писать об этой стране. До сих пор. Сокджин не смог бы подтвердить, что замечает в воздухе что-то подобное, но его рот и так был набит хоттоком. Прожевав, он сказал: — Тебе стоило бы освежить свою память. В мемуарах есть несколько ошибок. Намджун нахмурился. — Ты о чем? — Ну, во-первых, парикмахерская в Доксан-дон называется не «Роскошная прическа». Намджун моргнул. — Это не так. Это не так! Я проходил мимо как минимум дважды на дню! — Она зовется «Романтичная прическа», — Сокджин закатил глаза. — И это лишь одна из множества неточностей в твоей работе. — Ты не прав, — с вызовом кинул Намджун, улыбаясь. — Ах да, ты же уже старенький, Сокджин-а. Память, должно быть, подводит. — Ой, отъебись, а? — они засмеялись. — Как ты смеешь? Дерзкий мальчишка. Я не могу ошибаться. Намджун улыбнулся. — Что ж, мы все равно не сможем проверить, кто прав, а кто нет. «Роскошной прически» больше не существует. Сокджин быстро проглотил последний кусок и поправил. — «Романтичной прически». И откуда тебе вообще знать? В чертах Намджуна отразилось нечто мрачное. — Потому что я вчера там был. Я не мог уснуть — джетлаг, неудобная отельная кровать, сам знаешь, они никогда… впрочем, ладно. И я решил вызвать такси. Не знаю, что на меня нашло. Сокджин моргнул, пытаясь представить, как этот Намджун — взрослый, сильный — один бродит поздней ночью по Доксан-дон, району, где они когда-то вместе жили. — Там все перестроили. Наш старый дом снесен. Просто снесен. И домик с кафе, где подавали жареную курицу — я почти не узнал квартал, господи, я просто стоял там и чувствовал себя таким старым и сбитым с толку, что… Все просто исчезло. От этих известий на него будто вылили ушат ледяной воды, мучительно остужая его до глубины души: маленькая студия, которая никогда не предназначалась для двоих, с крошечным балкончиком, который едва вмещал одного — ключевой момент! — и они, влюбленные, счастливые настолько, насколько Сокджин больше ни разу не смог быть с тех пор. И все это исчезло? Через пару мгновений Намджун добавил: — Наверно, некоторым вещам лучше оставаться в прошлом. — Да, — ответил он, чувствуя слабость и пустоту. И они застыли на берегу, выдыхая облачка пара, пока подступающая пелена слез угрожала размыть его зрение — и в тот момент он был готов поклясться, что словно на старой зернистой фотопленке увидел прошедших мимо них двоих молодых людей, волосы одного из которых были белы как снег, а второго — мятно-холодны; и они были в шортах и свободных майках, потому что для них на набережной Хан царило лето — бесконечное лето — и на пальцах виднелись одинаковые серебряные кольца, когда одна рука ложилась в другую, а они смеялись надо всем на свете, прижимаясь друг к другу ближе близкого, пока впереди у них была вся жизнь. Они прошли прямо мимо него и Намджуна, пока они стояли там холодной ноябрьской ночью почти десять лет спустя с темными волосами и давным-давно без обручальных колец — и с видением двух молодых парней, летящих вдоль реки к метро, пока светловолосый прижимал младшего к себе, и эхом раздающимся их счастливым юным смехом. Намджун тогда был таким красивым — волнующим, дурашливым, очаровательным и умным. Намджун все еще являлся таким для него. Намджун сказал: — Насчет твоего медальона. Щеки Сокджина вспыхнули даже на морозе. Намджун голыми руками держался за ограждение набережной, не отрывая взгляд от непроглядно темного водного потока. — Прости, что… что я обвинил тебя в… — Все в порядке, — Сокджин ощутил себя разоблаченным. Он ненавидел это чувство. — Делай с ним все, что захочешь. Если вдруг… если вдруг захочешь выкинуть его, то без проблем. Он указал в сторону реки. Намджун засмеялся и покачал головой. — Я не захочу этого, — он покусал нижнюю губу. — Свое я тоже сохранил. Оно лежит в кошельке вместе с монетами. Я сто раз его терял, сам знаешь, какой я рассеянный, — Сокджин прекрасно знал, насколько он рассеян. Намджун откашлялся. — Но всегда, когда кошелек ко мне возвращался тем или иным образом — я первым делом проверял именно отделение для монет: не потерялось ли кольцо? Однажды кто-то вытащил всю наличку, но не стал вытряхивать монеты. Я тогда почувствовал такое сильное облегчение. Намджун помолчал. — Просто я… я хотел, чтобы ты понимал, что я тоже не стал от него избавляться. — Я поражен, что ты так и не потерял его, — сердце стучало так гулко, что становилось почти больно. Он думал о том, как в прошедшие несколько месяцев Намджун снился ему каждый день, как он, просыпаясь, готовил на завтрак яйца всмятку по-британски, как нравилось Намджуну, как слушал Баха, которого Намджун обожал, как читал книги Намджуна от корки до корки и испытывал чувство, что Намджун все еще здесь, рядом с ним, даже если кусочек прошлой жизни, о нем напоминающий, больше не прятался в медальоне у сердца. — Я не смог бы это потерять. Сокджин сделал к нему шаг. В волосах Намджуна запутался ветер, и он уже было потянулся, чтобы поправить его пряди, как вдруг:  — Я переезжаю в Канаду. Рука Сокджина опустилась. — Да, — продолжил Намджун. — Мне на два года предложили квартиру, так что… Нужно будет перед тем вернуться в Лондон и собрать все свои пожитки. Как следует. — А. Понятно, — он сглотнул, чувствуя разрастающуюся горечь утраты. Намджун нерешительно развернулся к нему. — Значит, приключение продолжается, — Сокджин улыбнулся, не желая улыбаться совсем, и, сжав зубы, Намджун кивнул. — Ну конечно. Торонто. Звучит классно, — он не знал, что еще сказать. — Я так рад за тебя. Я правда… На реке он заметил туристический кораблик, похожий на сгусток света в кромешной тьме. Намджун молчал, и Сокджин ощутил безумную злость на него. И что с того, что Намджун тоже сохранил свое обручальное кольцо? И что? И все же… — Во сколько у тебя завтра самолет? Может, нам… мы могли бы встретиться и пообедать перед твоим отъездом. Или поужинать. Если ты, конечно, не… — С утра. Я был бы очень рад, но… — Ладно, без проблем. Все в порядке, — торопливо проговорил Сокджин. Типичный Намджун — типичный, чертовски типичный! О чем вообще Сокджин думал? — Нам, наверно, пора возвращаться. Только если… только если ты не хочешь подписать для меня свои книги? На память. Если ты не против, конечно. — Конечно не против, — Намджун изучал взглядом его лицо. — Я был бы только рад. — Да? Потому что я… живу в десяти минутах на машине. И просто… не уверен, что у нас еще когда-нибудь будет такая возможность. Не знаю, увижу ли я тебя еще после сегодняшнего вечера. Вот поэтому, — сколько лет еще должно пройти? Семь? Или они не увидятся, пока Намджун не устанет от писательства? — Только вот мы наверняка пропустим торт, — признал он: — но все равно успеем до окончания свадьбы, ты ведь наверняка хочешь пожелать Юнги спокойной ночи, и… — Веди, — к счастью, перебил его Намджун с налетом некой суровой строгости, и Сокджин выдохнул, ощущая, как становится легче в груди. Вскоре они уже были на заднем сиденье такси, храня тяжкое молчание — Сокджин думал о Канаде, Торонто и переезжающем туда Намджуне, который проживет очередную главу своей блистательной жизни без него. Они не стали просить таксиста подождать, когда выбрались из машины напротив нужного дома. Поднимаясь в лифте, Сокджин пытался понять, какого черта он забыл здесь посреди свадьбы, и заметит ли там кто-нибудь, что их уже нет? Лифт казался маленьким и тесным — Намджун стоял ужасающе близко и в то же время был слишком далек. Намджун скинул Юнги короткое сообщение, что они выбрались подышать и скоро вернутся; Сокджин не желал знать, что их друзья об этом думают. Который час? Во сколько Намджуну лететь? — Там ничего особенного. Обычная квартира, — набирая код и открывая квартиру, упреждающе произнес Сокджин, что, честно говоря, было ложью. Намджун снял свои дорогие туфли и аккуратно поставил их на обувницу с явной осторожностью, поскольку имел обыкновение разбрасывать свои ботинки где угодно и даже в коттедже не изменял себе; повесив их пальто, Сокджин пригласил гостя в большую комнату, где стояли высокие книжные шкафы, набитые книгами. Разглядывая квартиру, Намджун присвистнул и опустил руки в карманы, подходя к панорамному окну с видом на город. — Да… плачу по большей части за открывающийся отсюда вид, — отшутился Сокджин, и из секции с авторами на «К» выудил стопку книг Ким Намджуна. — Айщ, а есть ли у меня маркер?.. — вслух поинтересовался он, начиная суетиться — Намджун был у него в квартире, чего Сокджин не смел даже представлять. Сердце взволнованно колотилось. Он указал на богатую коллекцию ликеров в кабинете со стеклянной дверью. — Налей себе чего-нибудь, если хочешь. Я сейчас вернусь. Вернувшись с черным маркером, он обнаружил Намджуна все еще разглядывающим пейзаж безо всяких следов алкоголя в руках. — Так глупо, что мне потребовалось столько лет, чтобы, наконец, прочитать все это, — говоря это только для того, чтобы что-то сказать, он положил книги на угловой столик. В отличие от него — взволнованного, суетящегося, Намджун стоял недвижимо и прямо, в своем безупречном костюме походя на модель. — Эй, — не вынимая руки из карманов, он повернул голову к Сокджину: — что мы делаем? — Как что… Подписываем книги, полагаю? — Сокджин-а, — Намджун пронизывал его взглядом, и на его лице не было ни намека на веселье. — Ты оставляешь меня в Новой Зеландии и даришь свое обручальное кольцо. Ты заполняешь бумаги о разводе. Мы разводимся. А затем ты… начинаешь слать мне сообщения насчет моих книг. Что это значит? — Намджун сделал шаг ближе. — Потом ты приглашаешь меня на танец во время свадьбы, зовешь улизнуть, а потом привозишь к себе домой. Да, в таком контексте это все звучало очень не очень! Но прежде чем он успел себя защитить, Намджун произнес: — Ты привез документы для развода и сказал, что хочешь двигаться дальше. Я попытался уважить твое решение, попытался его осмыслить как следует, так что приготовился уйти сегодня рано — на случай, если бы ты пришел на свадьбу с кем-то и вел бы себя холодно со мной. Я был готов ко всему, но вместо этого я… не уверен, что ты собираешься пожелать мне спокойной ночи и разойтись. Сокджин-а… Тот ощутил подступивший к горлу ком. Гостиная была просторна, но с каждым шагом приближающегося к нему Намджуна пространство сжималось и схлопывалось. — Спроси меня еще раз. — О чем? — Почему я не вернулся жить в Корею. Едва слышно, он спросил: — Почему ты не вернулся жить в Корею? — Потому что Корея — это ты, — твердо ответил Намджун. Сокджин моргнул, и тот покачал головой. — Я не представляю, как жить с осознанием, что ты не будешь моим. Это пытка. Вот это все, весь этот миг — это настоящая пытка, — Намджун подошел еще ближе, и в его голосе звенела неугасающая настойчивость. — Скажи мне остановиться, и я остановлюсь, если ты не желаешь этого слышать. Тогда я выйду отсюда, и больше… — Не надо, — испуганно перебил он. — Не делай этого. Пожалуйста, не надо. От мысли, что ты опять уйдешь, я задыхаюсь. Глаза Намджуна распахнулись — искренность, симпатия. — В таком случае… я хочу, чтобы ты знал — мне плевать. Понятно? Мне плевать на все то, из-за чего мы злились друг на друга все эти годы. Мне плевать на ссоры из-за работы, родителей, других проебов… Мы уже столько раз проебывались. Мы могли бы памятник уже возвести, чтобы высечь количество наших проебов в камне, но мне плевать, потому я нас простил. Нас обоих. Я простил нас, — Намджун глубоко вдохнул. — Но если ты не простил меня, если ты все еще наказываешь меня, или злишься за то, что я вытворил тогда, то скажи мне это прямо сейчас. — Но я злюсь не на тебя, — едва слышно ответил он. Он совсем не злился на Намджуна. — На себя? Он кивнул. — Тогда тебе следует и себя простить, — Намджун подступил вплотную и прижал руку к его щеке. — Я тебя простил. И себя тоже. Поверь, последнее было намного труднее, — он ласково поправил его волосы. — И ты все равно продолжаешь говорить так, будто мы никогда друг друга больше не увидим. Он покачал головой и вновь продолжил: — Что ты такое имеешь в виду? Пожалей меня. Нас пожалей. Я не хочу ждать, пока мы постареем, пока тебе настанет сорок лет, а мне тридцать с чем-то. Господи, три месяца уже прошло… — Намджун смахнул слезу, покатившуюся по щеке Сокджина. — Довольно этого, Джинни. Ладно? Довольно. Трех месяцев более чем достаточно, чтобы понять — мои чувства реальны и не изменились ни на миг. Прошло семь лет, и ничего не изменилось. Сокджин начинал дрожать, ладонями прижимаясь к лацканам намджунова пиджака. Тот пальцем за подбородок направил к себе его лицо. — Ты не можешь прожить без любви, где дышать без друг друга невозможно, о которой ты говорил? Что ж, ты всегда можешь найти ее в моем лице. — Правда? — слабеющим голосом спросил он с повисшими на ресницах слезами. — Да, чистая правда. Это тяжело. Я знаю, что это тяжело, но ты должен впустить меня сейчас. Ты сможешь, хорошо, малыш? Ты сможешь со мной, как я смогу с тобой. Ладно? Сокджин кивнул, и Намджун засиял, показывая ямочки — его глаза зажглись тем непередаваемым счастливым мерцанием, которое спасало череды дней, недель и месяцев. — Ладно, — сказал Намджун. — Хорошо. Отлично. Боже, иди уже ко мне. Он запечатлел на его губах нежный поцелуй, который Сокджин разорвал: — Но ты ведь улетаешь. Ты собрался переезжать в… Намджун покачал головой. — Лучше я вернусь домой, — что-то в его голосе граничило с отчаянием и отзывалось в Сокджине болью. — Просто скажи мне, что я могу вернуться домой, хорошо? Он прижал свой лоб к его лбу: — Хочешь правду скажу? Я не смогу вытерпеть жизнь, где я не буду замужем за тобой. Сокджин засмеялся, обвивая руками его шею и увлекая в переполненный слезами поцелуй. Он забыл о книгах, о свадьбе — Торонто, «Романтичной прическе», межконтинентальных переездах и обо всех их ссорах, которые его больше ничуть не беспокоили и не имели ни малейшего значения для него. — Есть одна загвоздка, — выдавил он, когда поцелуй вновь прервался. — Я не просто так попрошу тебя остаться. Дело в том, что… у меня матрас с эффектом памяти. — Что? — Намджун нахмурился. — Погоди, что… — Я не могу позволить, чтобы мой матрас запомнил твое тело, а потом ты просто исчез, потому что в противном случае мне придется покупать целый новый матрас, а я занятой человек, и у меня нет на то времени, так что если… если я попрошу тебя провести со мной ночь, то тебе придется остаться не только сегодня, но до седых волос и старости, а это означает, что ты должен переехать обратно в Корею и быть со мной. Джуни, настало время остепениться. Намджун взял его лицо в ладони. — Я уверен, что у меня получится. — Уверен? — несмело спросил он. — Я уже повидал мир — кусками, но все же. Нет ничего лучше дома. Лучше тебя. Но я могу, каждые несколько лет, просить тебя провести весну за границей, исследовать вместе новое место… ты можешь улетать со мной на время моих писательских отшельнических поездок, работать оттуда, где мы окажемся. — Я смогу, — ответил он, потому что не хотел моргнуть и оказаться в своем кабинете шестидесятипятилетним и одиноким. Жизнь была где-то там: где бы ни оказывался Намджун, как прекрасный повод закончить с работой чуть раньше. — У меня точно получится, — и под кожей текло радостное облегчение. — И есть еще одна последняя загвоздка. — Да? Он кивнул, чувствуя, как сдавливает горло. — Я очень скоро потащу тебя в загс, потому что тоже не могу вынести того, что я не замужем за тобой — я искал себе супруга, и по большинству параметров подходишь только ты. Вот в чем последний вопрос. — По большинству? Не по всем? — Намджун засмеялся, моргая влажными от слез ресницами. По всем. Он обернул руку вокруг его талии и притянул Сокджина ближе: — Звучит так, будто ты делаешь мне предложение. — Когда я его сделаю, ты узнаешь об этом первым, — резко заметил он, и, просияв, Намджун его поцеловал, пока Сокджин прижимал его ближе близкого, наконец-то находя в себе достаточно сил, чтобы оставить Намджуна себе. Когда они разорвали поцелуй, он спросил: — Так значит ты попросишь меня остаться? Он вдохнул аромат Намджуна, втираясь в него: — Джуни. — М-м? — У меня матрас с эффектом памяти, я ведь уже сказал. Это попросту произведение искусства. А гостиничные кровати — сам знаешь, на них безумно неудобно спать, поэтому я и подумал… хочешь ли ты провести… — Хочу, — и внутри у Сокджина взорвалась радость, такая, которую он чувствовал лишь раз — давным-давно в американской часовне. Это была радость, говорящая «я не могу дышать, не могу жить без тебя», но притом в еще более приятном своем проявлении: потому что пока Намджун продолжал целовать его, их планы и цели синхронизировались, сливались в одно единое видение — возможно, впервые в жизни. Намджун уткнулся в его волосы носом, и Сокджин уже чувствовал его невероятно глубоко внутри завоевывающим самые отдаленные и наиболее надежно защищенные уголки его души. — Так значит решено. Никакого самолета утром. Никакого отъезда. Не сейчас. Ты останешься. — Пока я с тобой. — Это будет очень и очень надолго. Намджун улыбнулся. — Так тому и быть.

***

— Чонгук-щи, — в среду после обеда Сокджин вышел из кабинета, и Чонгук оторвался от документов, тут же насторожившись и приготовившись к дальнейшим указаниям — именно поэтому Сокджин и повысил его так, чтобы Чонгук теперь работал непосредственно на него. — Я еду обедать. Надолго. Мне не звонить. — Вас понял, — Чонгук смотрел на него с долей веселья. Апрель для всех был очень загруженным месяцем, ведь именно тогда они должны были завершать расстановку всех своих инвестиционных стратегий. Вся неделя у Сокджина была расписана по минутам, если не считать этих трех часов, что он выделил себе для личных дел. — Вы так элегантно выглядите. — А, это все новый костюм, — попытался оправдаться он — но костюм действительно был новым: Армани, полностью черный, и уж слишком вычурно-красивый для рабочего дня в среду. — Он вам очень идет, — сдержанно похвалил Чонгук — мальчик умел набивать себе бонусные очки! Сокджин был уже в дверях, как услышал оклик: — А запрет на звонки включает в себя… — Его — нет, — быстро понял тот. — Он будет со мной. Чонгук воспринял ответ с понимающей улыбкой, и Сокджин спустился, чтобы сесть в заказанное заранее такси. На пути он заметил баннеры, рекламирующие новый роман Ким Намджуна. Очередной взрывной успех, без сомнения, и он слегка самодовольно улыбнулся, вспомнив посвящение на первой странице: Сокджину — как и все книги, что я когда-либо писал Айщ, ну что за романтик… Это его даже немного смущало! В подобных проявлениях вовсе не было нужды… Ну ладно, возможно, еще нескольких хватит… Сокджин приехал рано и, выбравшись из автомобиля, остановился под вишневыми деревьями в цвету. В машине ему пришло сообщение от отца, подтвердившего, что они появятся на пятничном ужине в ресторане — они закатят им пир, будто в последний раз. Это была еще одна вещь из списка, которую вскоре можно будет вычеркнуть. Великолепно, превосходно… Высокая, внушительная фигура в потрясающем черном костюме пересекла площадь, направляясь к нему, и Сокджин расправил плечи, ощущая, как взмокли вдруг ладони. По правде говоря, он даже не знал, чья именно это была идея, но все решалось очень удобно — нужно было просто зарезервировать место через интернет, подгрузить необходимые документы… До приятного удобно и легко: он ценил хорошую организацию и оперативность! Дело стоило довести до логичного конца хотя бы только из-за этого! — А, вот и ты, — сказал он, чувствуя приятную слабость. — Сколько можно тебя… Ты что, подстригся? — Только что, — признался Намджун, поприветствовав его звонким поцелуем в губы, и провел пальцами через короткие темно-каштановые пряди. — Когда ты утром ушел, Тэхён почти сразу прибежал и помог мне подготовиться. Я настоял на том, чтобы убрать побольше длины. Тебе кажется, что слишком коротко? — Нет, все хорошо, — он нервно поправил галстук Намджуна. — А Тэхён уже в курсе? Мы разве не собирались объявить об этом потом? Намджун пристально смотрел на него — безмолвно и с теплотой. — Перестань на меня так пялиться. — Ты не переживал в тот раз так сильно. — В тот раз я был пьян, — заявил Сокджин — оба знали, что это неправда. — У меня вся неделя делами забита! Можем мы уже наконец расправиться с этим, и все? — Как ты нервничаешь, — поддразнил Намджун, позволяя взять свою широкую ладонь. — Я просто хочу с этим покончить, — настоял Сокджин. — Мне все время неловко на людях, когда я продолжаю называть тебя мужем, тут же приходится исправляться. Намджун ему улыбнулся — по-мальчишечьи ослепив ямочками и от приятного волнения будто помолодев. Ладно, первым об этом заговорил Сокджин. Да, ладно, это он сделал предложение — он был готов это признать! Так же, как он сделал предложение Намджуну целых десять лет назад, когда они проходили мимо часовни в Лас-Вегасе. Оказалось, что Намджун только-только собирался сделать это сам. Вместе они выбрали одинаковые платиновые кольца и провели целый месяц в подобии некоторого помолвочного предвкушения, чувствуя, как взаимно нарастает нетерпеливая приятная тоска. Он разгладил мелкие складки на пиджаке и рубашке Намджуна. — М-м… у нас впереди тяжелая пятница — даже представить боюсь, что наши родители подумают друг о друге. И я не собираюсь брать ответственность за то, что моя мать сделает, когда узнает о том, что мы опять… Ну, а отцу, скорее всего, будет важно только то, заключили ли мы брачный договор. — Твой отец такой романтик, конечно, — ухмыльнулся Намджун, все еще с любовью взирая на него. — Я непременно сообщу ему, что не планирую ни еще одной свадьбы, ни развода. — Да, — мягко согласился Сокджин. Ох, ну что он мог поделать со своим бестолковым медвежонком? Видимо, только выйти за него замуж. — Да, у меня примерно такие же планы на жизнь. — Что ж, — Намджун приподнял его подбородок пальцем и поцеловал. — Значит, мне очень повезло. Сокджин был слишком очарован, чтобы протестовать. Он притянул его в крепкие объятия — возможно, даже слишком — но разве в такой день это было воспрещено? Медальон под рубашкой прижался к груди; внутри него теперь хранились сразу два серебряных кольца — вместе, как они всегда и должны были быть. Не было ничего страшного в том, чтобы принимать свое прошлое со всеми тупиками и вопиющими ошибками. Не было ничего страшного в этом, когда ты прикладывал усилия и старался вывести из этого нечто лучшее: и к тому же, платина была прочнее серебра. — Кольца у тебя? Намджун кивнул. — Отлично, — не отпуская его из объятий, он вдохнул. Выдохнул. Наконец, отстранился, готовый ко всему. — Знаешь, это даже не самое лучшее. Намджун изогнул на него бровь. — Да? — Конечно. Лучшее будет завтра. — М-м… и что же завтра наступит такого особенного? — на лице Намджуна читалось ужасное самодовольство. Сокджин вдруг понял, что только рад мириться с таким выражением до конца своих дней. — Это, — он махнул в сторону загса: — всего лишь бумажная волокита. Но… но завтра настанет наш первый день в браке — и каждый день после него мы будем оставаться в нем. Вот так. — Да. Ты прав. И почему-то все волнение Сокджина испарилось — обоих накрыло ощущение спокойствия и чистой ясности. Намджун нахмурился — и оглядел площадь. — Ты это слышишь? — он приобнял его за талию. — Там музыка. Дорога возле них гудела и шумела, но Сокджин все равно сказал: — Да. С Намджуном он всегда ее слышал. Намджун понимающе улыбнулся, и Сокджин обвил руками его шею, пока они оба медленно покачнулись под музыку, которую больше никто, кроме них, слышать не мог. — Я так люблю эту песню, — сказал Сокджин. — А ты?                      fin.