* * *
К удивлению, с первым этапом интервью и правда удалось разделаться очень быстро. После того как Келлер и ее подопечная Биргит покинули его кабинет, Готтфрид нашел телефон Адлера и набрал его номер. После четырех гудков на том конце провода раздался мужской голос. — Добрый вечер, — поздоровался Готтфрид. — Это Готтфрид Веберн, я вчера... — Ах, Готтфрид, — Адлер, судя по всему, улыбнулся. — Так торопились узнать, что у вас там и как, что забыли вчера позвонить, не правда ли? — Да, заработался. — Ничего! Сейчас, подождите, посмотрю в вашу карту. Да-да... Так... Анализы в норме. Кровь, моча в порядке, фертильность чуть выше медианы, pH спермы... — Да-да, спасибо, но я в этом не разбираюсь. Получается, я допущен? — Допущены-допущены, так что не вздумайте употреблять алкоголь! — Кто... — Кто будущая мать? — Адлер, похоже, пребывал в отличном расположении духа. — Одну минуту. В трубке послышался шелест бумаг. — Берайтсшафтсляйтерин Агнета Мюллер, минус пятого года рождения. Готтфрид почувствовал, как у него закружилась голова. — Как вы сказали? — переспросил он. — Берайтсшафтсляйтерин Агнета Мюллер, минус пятого года рождения. Ее фенотип сгладит ваши недостатки, а высокий интеллект обоих родителей, скорее всего, передастся по наследству. Кажется, она из вашей лаборатории, так что вам же лучше! — Благодарю вас за информацию! — Конечно-конечно, обращайтесь! Трубка разразилась противными короткими гудками. Готтфрид с отвращением швырнул ее на рычаг. Вот уж и правда, час от часу не легче! И Айзенбаум, сволочь, как в воду глядел! Готтфрид вспомнил свой сон и потянулся за платком — вытереть руки. Это было фиаско.* * *
— У Айзенбаума было такое лицо, будто ему кто-то на роже говном усы нарисовал, — смеялся Алоиз, когда они летели вниз, закончив с работой. — Понятия не имею, что он там наговорил этим достопочтенным фрау, но, кажется, тебя он теперь возненавидит еще больше! — Я тоже не знаю, — проговорил Готтфрид. Он сам вообще смутно помнил вторую половину интервью — все его мысли были заняты совершенно другим. — Что с тобой такое? Ты после этих формальностей опять какой-то кислый. — Например, мне нельзя пить. — О, тебя допустили! Поздравляю! — Алоиз широко улыбнулся. — Угу. — Кто мать, знаешь? Готтфрид вздохнул. Отчаянно хотелось напиться вопреки директиве Адлера. — Угу. — Ну не тяни же ты кота за причиндалы! — воскликнул Алоиз. — Агнета! — рявкнул Готтфрид, закладывая слишком крутой поворот. — Агнета, мать ее, Мюллер! — Ну так это же отлично, дружище! — Алоиз похлопал его по плечу. — Вы друг друга знаете, цените, она к тебе очень хорошо относится. — Ничего ты не понимаешь! — горячо возразил Готтфрид. — Айзенбаум был прав. Она уйдет из команды! И я останусь один с этой чертовой пушкой! На сколько она выпадет из процесса, а? Сам посуди! И Айзенбаум и все остальные будут тыкать в меня пальцем, мол, на бабу поставил? А ей каково? — Ты с ней уже говорил? — Нет. — Ну так и не приплетай ее! Она, в конце концов, нормальная девчонка, хотя и физик. Только порадуется. А ты уже за нее решил какую-то муть! Вот что, поехали вниз! Тебе ж половой покой не прописали? — Нет, — мрачно отозвался Готтфрид. — Пока нет. — Ну... Поехали? Готтфрид медлил. Какая-то часть его стремилась в "Цветок Эдельвейса", но перспектива рассказа Марии о его новом задании пугала. Готтфрид сам не мог понять, почему, но, судя по ее реакции на упоминание Вальтрауд, здесь все могло быть куда хуже. Домой? Впереди выходные, пусть ему и стоило поработать, но возвращаться теперь в нору, в которой ему уже второй раз снилась форменная дрянь. — А поехали вниз? — неожиданно предложил он. — Уверен, — Алоиз с сомнением посмотрел на друга. — Там зараженные, радиация. А тебе вон, долг Отечеству... — Адлер сказал, что, во-первых, еще действует антирадин, а во-вторых, дети, рожденные от облученных родителей, проще адаптируются! — Ну, если Адлер сказал, — с сомнением протянул Алоиз. — Вот чертяка ты, Готтфрид! Знаешь же, что мне и самому интересно! Они медленно плыли по воздуху вдоль одного из нижне-средних ярусов, немного ниже того, где они некогда встретили то самое существо. Признаков жизни там не было — заброшенные бетонные коробки с зияющими провалами окон-глаз, битые стекла, какой-то мусор. — Смотри! — Алоиз дернул Готтфрида за рукав. Готтфрид замедлился еще сильнее, почти повис в воздухе, чтобы посмотреть, на что же указывал друг. У самого более-менее ровного пятачка, когда-то, похоже, бывшего весьма роскошной посадочной площадкой, громоздилось здание. Когда-то отделанное светлым, почти белым камнем, большую часть которого уже давным давно сковыряли или разбили, с огромными окнами и даже остатками балконов, старомодное, вроде тех, что были до Катастрофы, оно казалось здесь совершенно чужеродным. На его крыше, отделанной вычурными барельефами, тоже искалеченными, громоздился следующий ярус Берлина, и громоздился до того несуразно, что казалось, что это здание сюда воткнули совершенно вопреки здравому смыслу. — Давай его осмотрим? — глаза Готтфрида загорелись. — А если там кто-то есть? — Хм-м... — протянул Готтфрид. — Да... Если зараженные... — С другой стороны посмотри! Там над входом свастика! — Думаешь, зараженные бы ее содрали? — Ну конечно! — Может, ловушка, — с сомнением проговорил Готтфрид. Его раздирали сомнения. Чертовски хотелось влезть внутрь, осмотреться, но он прекрасно понимал, что попади они в лапы зараженным, о которых говорили Мария и Барвиг, им не сносить головы. У них не было оружия, они были совершенно беззащитны. — Знаешь, я беру свои слова назад, — уверенно заявил Готтфрид. — Я не самоубийца, этого Партия не поощряет. — Ну... — Алоиз, похоже, тоже боролся с желанием все-таки влезть в столь интересное здание. — Ты прав, — признал он. — Давай, что ли, пошатаемся по окрестностям "Эдельвейса"? Или чуть ниже? — Давай, — с легким сердцем согласился Готтфрид. Он еще раз бросил взгляд в одно из огромных окон странного дома, и в тот же миг ему почудилось какое-то движение. — Алоиз... Там кто-то есть. — Уверен? — Нет, конечно, — фыркнул Готтфрид. — Может, просто тени. — Ну и фюрер с ними. Согласившись, что уж под свастикой с тенями точно фюрер, Готтфрид направился наверх. Вот еще, так рисковать! Они не настолько идиоты, посмотрели — пора и честь знать. Ярус за ярусом город становился все оживленнее. Туда-сюда сновали пестрые фигуры, иногда встречались и форменные мундиры. Пару раз Готтфрид заметил непропорционально огромных — людей? Существ? Эти твари были ростом выше любого истинного арийца раза эдак в полтора, и шире — примерно в два. — Кто это? — нахмурившись, спросил Готтфрид. — Ты тоже заметил? — Алоиз поджал губы. — Понятия не имею. Впервые вижу. — Надо бы выяснить. Не люблю, когда рядом ходит то, названия чему я не знаю, — поморщился Готтфрид. Они летели дальше. Пейзаж стал почти привычным, разве что вывески потусклее, партийных мундиров — побольше, и даже встречались новенькие флюквагены на посадочных площадках. — Может, тут? — предложил Готтфрид, кивая на просторный пятачок. Он открыл окно, чтобы лучше рассмотреть обстановку. Там уже стоял свеженький "Опель" с партийной эмблемой, в окнах виднелись люди, а из хриплых динамиков над дверями какой-то забегаловки доносился какой-то джаз. — Давай, — легко согласился Алоиз. — Пониже немного, конечно. Но выглядит довольно надежно. — Если не лезть во всякие заброшенные здания, — поддакнул Готтфрид. Они шли по узкой улочке вдоль нагромождения лавчонок, забегаловок, магазинчиков, большая их часть была открыта. На них смотрели по-разному: кто-то стремился зазвать к себе гостей в партийных мундирах, кто-то кривился, кто-то делал вид, что они — пустое место. — Ну и лабиринт, — покачал головой Готтфрид, когда они вышли на очередной перекресток. Улочки петляли, и порой перекрестки представляли собой пересечения не двух дорог, а больше. — Как бы не потеряться. Надо было прихватить с собой клубок пряжи. — Какой клубок? — Мне мать какую-то сказку в детстве читала. Не помню точно, но там был лабиринт и чудовище. И посланный туда человек вышел благодаря тому, что его возлюбленная дала ему клубок пряжи. — Что-то никто не одарил тебя клубком, Готтфрид, — недоверчиво проговорил Алоиз. — Тебя, знаешь ли, тоже! — Прямо по больному, — вздохнул Алоиз. — И не стыдно тебе? А еще друг, называется. Они вышли на небольшую площадь, очень похожую на рыночную. К их огромному удивлению, там не было ни души. Воздух словно застыл, тишина показалась неестественной и давящей, низкий потолок верхнего яруса угрожающе навис над самыми головами. Холод пополз по спине Готтфрида. — Знаешь, — протянул Алоиз, — давай смываться отсюда подобру-поздорову. Не нравится мне тут... — Правильно не нравится, партийная шавка! — откуда-то от ближайшей стены отлепилась фигура, одетая в темно-серый, почти черный комбинезон. В руках фигура держала увесистую железную трубу. Готтфрид оглянулся — он помнил, откуда они пришли, нужно было срочно делать ноги! Но с той стороны от стен отделились еще две фигуры. Они были в таких же комбинезонах, перчатках, а на головах у них были подобия глухих шлемов с прорезями для глаз. — Не оглядывайся, — прокаркал еще один — Готтфрид сбился со счета, сколько их выросло из темноты. — Не поможет. Вы еще пожалеете, что на свет родились. — Мы уже пожалели, уважаемые товарищи! — заявил Готтфрид. — Мы очень пожалели, разрешите нам идти? Существа разразились лающим смехом. — А он смешной! — заявило еще одно существо, судя по голосу, женщина. — Мне нравится! Давай отдадим его старине Груберу? А? Готтфрид вздрогнул — он понятия не имел о том, кто такой старина Грубер, но, судя по контексту предложения, ему это ничего хорошего не сулило. — Не буди лихо, женщина! — рявкнуло еще одно из них. Откуда-то спереди раздался утробный вой и тяжелая поступь. — Разбудила, сука безмозглая, — возмутился кто-то еще. — Вот теперь нам его успокаивать. — Зачем? — возразило еще одно. — Отдайте Груберу этих. — Они нам пока живыми нужны, идиот! — рявкнул первый. — Нам партия за них дорого заплатит! Утихомирьте его! Трое отделились и пошли на звук. Издалека донеслась какая-то возня, вой, рычание и ругань, но вскоре все стихло. — Только можно я вот этому, хорошенькому, сначала веки швейцарским ножичком отрежу? — взмолилась женщина, указывая на Алоиза. — Как такой же, как он, гестаповец проклятый, моей сестре на моих глазах! — Ты определись, на чьих глазах веки-то обрезал — на твоих аль сестриных, — глумливо протянул очередной. — Отставить! — снова рявкнул первый. Женщина было метнулась к насмешнику, ну тут же застыла и поникла, ссутулив тощие плечи. — Ну что, партийчики... Готовы ответить за грехи братьев? Готтфрид вздрогнул — он знал одного человека, способного отрезать жертве веки. Но этот человек не был гестаповцем. — Погодите! — Алоиз поднял руки. — Расскажите, чего вы хотите! Может, мы попробуем... — Вы? Попробуете?! — протянул первый. — Да если мы вас сейчас отпустим, вы к нам своих приведете, а нас потом... — он рубанул ребром ладони по горлу. — Думаете, нам хорошо?! — Никому не хорошо гнить заживо! — прокричал Готтфрид. — И это можно облегчить! Я знаю, как! Он очень надеялся, что попал в точку. Это был их крохотный шанс на жизнь — лишь бы с ними вышли на торг. Он сделает антирадин, он добудет реактивы, он... Да все что угодно, лишь бы их оставили в покое! — Знаешь? — первый рассмеялся. — Раз знаешь — расскажешь. — Отпусти — и не только расскажу, еще и лекарства принесу! — уверенно отчеканил Готтфрид. Это далось с трудом — от волнения ему свело челюсть, по спине градом катился пот. — Зачем же мне тебя отпускать? — первый явно веселился. — Мои тебя обработают так, что ты и тут расскажешь. — Не расскажу, — Готтфрид дернул головой. — Я не помню! У меня рецепт. — О, мои ребята заставят тебя вспомнить, — пообещал первый. — Они у меня знаешь какие! Один — художник, разрисует — родная мать не узнает! Второй — музыкант! На каждой струне поиграет, нужный звук настроит! Третий — скульптор. — Вы не понимаете? — вмешался Алоиз. — Любая неточность в рецепте сделает из лекарства яд! — И к тому же, где вы возьмете реактивы? — подхватил Готтфрид. — Я не верю вам, партийчики. Вот когда ваша драгоценная верхушка выменяет вас на наших людей, тогда мы продолжим разговор. Возьмите их! Они явно без оружия. Существа стали сжимать кольцо. Готтфрид и Алоиз встали спина к спине, но, судя по всему, драться было бесполезно. Готтфрид прикинул, что даже если он каким-то чудом завладеет палкой того, что было женщиной и подбиралось к нему слева, то остальные быстренько парой метких ударов раскроят ему череп. Возможно, это было лучшим решением ситуации, но проверять не хотелось. Неожиданно откуда-то сзади донесся рев мотора — явно дизельного, хотя такие уже давно были пережитком прошлого. Впрочем, как и Готтфридова "БМВ", пусть и с атомным движком. А потом бабахнуло раз, бабахнуло два, в нос ударила жуткая вонь, а перед глазами потемнело; и он почувствовал, как чьи-то цепкие пальцы ухватили его за ворот кителя и куда-то потащили. — Алоиз! Алоиз, ты где? — Готтфрид давился словами, пока его волоком тащили по бетону, его ужасно тошнило, а потом, помимо темноты, на него навалилась тишина, и время застыло.