Чёрное и белое 2: Союз

— Плохо дело. Мятежники вконец оборзели. Пора набирать обороты, да чем скорее - тем лучше. А теперь о погоде... Мотма вздохнула и переключила канал, положив пульт обратно на диван, и отхлебнула остатки синего чая. Синим он, правда, стал после того, как приезжавший на рождественские каникулы Лакс ничтоже сумняшеся под градусом дерябнул парочку литров красителя в чаевую банку, но сильно от этого вкус не ухудшился и вот уже как три месяца они - Реис, Риса, она и Со пили исключительно его. Ещё и подшучивали, мол, такого чая ни в одном уголке Галактики больше не найдёшь. А уж устроиться на диване перед телевизором с ним - дело святое. Правда, двое первых больше предпочитали перед тви’леками и тви’лечками в ресторанах с кружечкой коньяка, поэтому чандрилианка и ондеронец в такие моменты оставались одни и молчали часами напролёт, сидя рядом друг с другом на диване и выполняя какую-либо письменную работу. Но в этот вечер - тринадцатой пятницы, к слову, они решили в очередной раз дать себе поблажку да заодно глянуть, что про них на федеральных каналах там вещают. Да так смотрели, что чуть было не заснули, а кто-то даже и в самом деле заснул. Правда, не до конца. — Переключи обратно. Я слушал. - тут же встрепенулся Геррера, пытаясь вытащить пульт из руки сенаторши. — Переключи, говорю тебе! — Да там одно и то же крутят. Я уже сто шестнадцать раз прослушала и наизусть заучила. Пересказать, если ещё не понял? - Мон устало закатила глаза. — Убери руку. Надо же когда-нибудь и настоящую совесть иметь, а не только ту, что по ночам во сне в виде сестры является. Отдай, кому сказала. — Не отдам. Переключи. Или дай мне, я сам. - мятежник, хоть и уставший, вполне соответствовал своему теперешнему кредо - бунтовать всегда, везде и при любых обстоятельствах. — А то сломаю. — Что конкретно? - женщина приподняла бровь, не меняя выражения лица. — Руку или пульт? Учти, первое дороже стоит. Гораздо дороже, если уточнить. — Тогда пульт. Но если будешь выёживаться, могу и первое. - без явной угрозы, но с явно нехорошим оттенком в голосе ответил Со. — Потом ты пырнёшь меня электрошокером, контакты замкнут, ударят током меня, а потом тебя - и всё, мы в больнице, а потом тюрьма, суд и казнь. Зачем тебе это, а? Отдай пульт по-хорошему, не спорь, Мон Мотма. Я всё сказал. — Хм. Нет. - сенаторша тоже не собиралась сдаваться. — С рациональной точки зрения, мы сейчас оба занимаемся ерундой, пытаясь друг друга переиграть из-за какой-то телепрограммы. (А ведь мать правду мне говорила - от этих теликов добра не жди!) Тем более, квартира общая. Вещи и предметы тоже. Ну что? Понял теперь? — Никак нет, мисс сенаторша. - издевательски растягивая слова, возразил Софиус. — С рациональной точки зрения - кто сильнее, тот и прав. Ум свой можешь оставить при себе и тешиться в собственное удовольствие. Отдай пульт, детка. Не нарывайся на драку. Случайно или нарочно подобное хамство соскользнуло с его языка - но слова достигли цели. Мон вздрогнула и шумно втянула носом воздух, теребя левой рукой медальон на шее. Глаза её подозрительно заблестели, а щёки покрыла смертельная белизна - явный признак того, что холодный гнев вот-вот вырвется наружу. Но руку с переключателя она не убирала - просто нажала кнопку, и экран погрузился в темноту. — На сегодня достаточно. Будьте добры покинуть помещение, сударь, и направиться спать. - нервно выдохнула она, теребя медальон ещё сильнее. Бёдра женщины непроизвольно сжались, не оставляя никаких сомнений о том, что она возбуждена и очень сильно. Повстанец уж точно не мог этого не заметить. — Я с вами говорить в данный момент не желаю. Вы оскорбили меня. — Сена-а-аторша. Ну что ты несёшь. - передразнил выражение её лица Геррера, точь-в-точь подкатывая глаза. — Где здесь было оскорбление? Давай, докажи. По Общегалактическому словарю проверь, если хочешь. А так, я вообще-то прав: девчонка - она девчонка и есть. Чего возмущаться? — Того. Я же говорила, что не потерплю настолько непристойные намёки в свой адрес. Хочется сказать - говорите напрямую. - отрезала Мотма, засовывая пульт в диван и прикрывая подушками. — Я много чего видела и слышала - можете не беспокоиться. — Ну ты ж сама запретила о себе беспокоиться. Вот я и говорю - мне кажется, что ты со мной заигрываешь. Хочешь по-жёсткому, проще говоря, чтобы было на кого потом морально свалить вину своей физической и психической легковозбудимости. Верно я говорю? Мон не отвечала, стискивая в побелевших пальцах медальон и лихорадочно моргая. Краснеть она уже давно разучилась, но бледнеть - ничуть, и теперь лицо её было цвета бумаги. Но взгляд её по-прежнему был направлен в пространство, отражающееся в пустом экране погасшего ящика. Затем, не меняя положения, медленно кивнула. — Молчание - знак согласия, верно? - уточнил Со. Глаза у него сузились и стали хитрыми-хитрыми. — Скучно, видно, жить стало, что поиграться захотелось? — Прекрати. У меня колени трясутся. - потребовала политичка, закусывая нижнюю губу. Больше всего сейчас ей хотелось одного - снять напряжение любым способом, и она пыталась сделать это мысленно, но проклятый бунтовщик только сильнее распалял его одним своим присутствием и дерзким желанием противостоять. Одним словом, мешался, а у неё ещё дел куча, несмотря на отпуск - первый полноценный в её жизни, к слову. Не может же она весь месяц не вылезать из кровати? Так и разлениться можно. Да и вообще, что-то она в последнее время забывать начала о своей приличности и непоколебимости. — Может, я и хотела бы, но не могу - между прочим, мне ещё звонить, спрашивать, писать, и всё это в десять вечера... Давай завтра. - кое-как выговорила она, зевая. Тянущее сладковатое чувство начинало её мало-помалу отпускать. — Договорились? — Что, прям работа подождать никак не может? Даже в отпуске? Да, так я тебе и поверил. Детка. - нарочито вставил он, явно желая подразнить упорную партнёршу, и пересел подальше. — Ну и что ты мне сделаешь? — А зачем тебе? Я ведь не соврала насчёт работы - её и сделаю. - Мон встала с места и, нарочито громко стуча тапками, скрылась в кабинете. Закрыться она, правда, не успела - всего один рывок железной рукой распахнул дверь снова, и кто-то снова вошёл. Задвижка щёлкнула, и женщина поняла, что попала надолго. — Мешать мне пришёл, что ли? - спросила Мотма, нервно сглотнув. Она уже успокоилась, но неявный зуд продолжал терзать где-то внутри. — Своих дел нет? — Мешать. Какое некультурное слово. - словно от отвращения, “скривился” Со. — Скорее уж «скрашивать серые рабочие будни весёлыми разговорами», это подошло бы лучше. Как ты, кстати, относишься к массажу? — Железными руками? Не слишком положительно. Хотя смотря где. - не отрываясь от мерцающего экрана, монотонно пробубнила чандрилианка. — Только один минус - холодно. В перчатках лучше. — Значит, в перчатках, говоришь... - болотные глаза снова сузились, словно в ухмылке. — Кожаных, верно? — А почему нет? Стоп, ты на что сейчас намекаешь? Софиус! - бессильно простонала женщина, внезапно придавленная спиной к столу. Краем глаза она успела отметить, что хотя бы работу не помял. — Я не говорила - сейчас, я сказала - завтра! Ну почему ты такой упрямый? — Что, уже урыл? — Закопал и сверху потоптался. - женщина снова демонстративно закатила глаза и дёрнула плечом. — А теперь отпусти. Или - ладно уже, делай что предложил, только на это раз я молчать не буду. Не понравится - встану и уйду. Ты же меня знаешь. И никакая физическая сила не помешает мне. И работать не мешай. — Работай, работай... Скоро о работе своей и думать не захочешь... - пробормотал под нос ондеронец и выпрямился. — Ладно. Раздевайся. — Софиус. Я же сказала. Не сейчас. - железным тоном отрезала Моника, с хрустом прижимая свой средний палец к ладони. Больше всего его бесил этот наигранный, неуверенный на деле тон, за внешней суровостью которого виделась явная лень и неуверенность в себе. Да, в его глазах она и вправду начинала медленно, хоть и неохотно, возвращаться к истокам и из женщины-утешительницы и покровительницы домашнего сейфа с оружием снова превращаться в машину-политика, из тех, кто вечно откладывает жизнь на потом, а потом в старости сидит у разбитого корыта один с сорока дроидами и стаканом воды, без родни, без друзей. Сыграло явно роль и вмешательство папаши - по крайней мере, царапины и синяки на её запястьях появлялись почти всегда после близкого общения с родителем, по слухам, начавшего окончательно сходить с катушек. Всё это оставляло свои следы и не могло не раздражать - и маска деловитости, скрывающая зависимость и покорность в страхе потери работы и союзников, и эта постоянная занятость, и вечная мерзлота в глазах - ровно такая же, как у него в то время, когда они встретились впервые, только вот с тех пор характеры у них радикально изменились, и от прежней пламенной девчонки Мон и полудепрессивного-полубезразличного среднечеловека Со остались лишь полные противоположности: он, с маньячным блеском в глазах и бунтарством в сердце; и она, холодная и пустая, с зачерствевшим нутром, напрочь забывшем о жалости и любви. И сейчас, он желал единения всем разумом и душой - только вот не хотелось теперь уже ей, и они снова пришли к тому, от чего пытались убежать всю жизнь - разногласию мнений. — А как я, по-твоему, увижу, свихнул тебе невзначай что-нибудь или нет? - пряча разозлённый тон за небрежностью, резко ответил Геррера, за неимением действий начиная снимать одежду с продолжавшей что-то печатать и болтать в микрофон Мотмы самостоятельно. Она даже услышала, как он хмыкнул, разглядев рубцы от старых шрамов - то ли сочувственно, то ли уважительно, припоминая, видимо, старый диалог во время их второй встречи на прежней квартире - раненых, больных и полностью друг перед другом беззащитных. Сейчас, конечно, такого бы уже не повторилось - хотя кто знает. По крайней мере, новых ран на спине уж точно не должно было появиться, и хотя бы это радовало. — Надо же, до сих пор не сошли. Умело наносили, похоже. Говоришь, не больно было? — Я так не говорила. Я сказала - претерпелась. Но тебе же от препаратов и калёного железа явно не лучше было - меня можешь не жалеть. - бросила Мотма и снова принялась что-то шептать в микрофон. — Алло, станция, я вас слушаю, слушаю, записываю... — Умеет же надавить. Зачем сразу по больному-то? - тихо, но так, чтобы Мон слышала, фыркнул мятежник и надел перчатки. — Но сейчас она у меня получит, нахальная, наглая, дерзкая сенаторша... Замацаю до полусмерти чандрилку. — Чандрилианку. - машинально поправила Мотма и положила трубку, принимаясь снова печатать. Где-то на середине предложения она почувствовала сильные руки на своих плечах и даже чуть было не остановилась - но сдержалась, продолжив писать дальше, испытывая смутное желание оставить эту нудную и бесполезную работу и заняться чем-нибудь поинтереснее. Особенно в тот момент, когда ладони переместились на груди. — Мммм... Сильнее. - выдохнула Мон, царапая столешницу ногтями. — Сдави руками... да, и потри пальцами, только пожёстче давай. Ах, да, чуть не забыла: пожалуйста. Я же всё-таки приличная. — Так больно же будет. Сама ж говорила - железными руками ей не то, не сё. - с явным сомнением произнёс Геррера, на секунду приостанавливаясь. Калечить сенаторшу в его планы не входило - несмотря на все угрозы, они на самом деле ничего не стоили. — Ну, как хочешь. Но я предупредил. — Не будет. Давай, говорю. - подбодрила его Мотма, вытягиваясь на столе передней частью тела. — Ах-х, ничего себе! В...вот только работать меш...шает... - промямлила она, сжимая ладони в кулаки и зажмуриваясь, явно не без удовольствия. — Завтра... давай завтра... с-сейчас я занята... не могу. Прекрати! Софиус прекращать и не думал. Напротив, он даже воспринял это как призыв к более активному действию, судя по тому, как неуверенно звучали её последние слова. И в своих догадках он не ошибся - женщина неохотно, но вполне осознанно выключила компьютер и выпрямилась в кресле, тяжело дыша и моргая влажными ресницами. — Негодяй. Это ты виноват. Я работаю, а ты меня соблазняешь. - сквозь зубы выдохнула женщина. — И только не думай, что я вот так встану и уйду. Нашёл дурочку. — Ну вот видишь - я опять прав! Сама возбуждаешься, сама начинаешь провоцировать, чтобы потом заявить, что виноват, оказывается, я. Нашла дебила, конечно. - экстремист оскалился в ухмылке и сдавил выступающие части между пальцами сильнее, вызвав у партнёрши очередной томный выдох. — Синяки уже останутся, если что. Тебе хватит? — Да задолбал уже! Гладь меня, мацай, суй руки куда хочешь - не спрашивай, отца ж твоего! Думаешь, я в ментовку пойду крысить? - взорвалась сенаторша, ударяя рукой по столу. — Я уже два года как не девица благодаря удачным обстоятельствам, а ханжей и скромницей никогда не была! Не сдерживайся, говорю тебе! Понятно? — Ни фига себе. Мазохизм прогрессирует и приносит свои плоды, однако. Ну раз уж хочешь по-моему - будет по-моему. - мятежник грубо вытащил политичку из кресла и прижал к полу. — Обидишься - вообще ничего от меня не получишь. Слышала? — Обижусь? Никогда! Бери, что хочешь! - Мотма тоже была неплоха в передразнивании, оскаливаясь не хуже своего доминанта. — Единственное, что попрошу - не кусайся сильно. Зубы-то когда в последний раз вообще чистил? Вот-вот, и я о чём. Усёк? Молодец. Следующие полчаса прошли довольно быстро, но утомительно, особенно учитывая то, что действие происходило в половину одиннадцатого, и на следующее утро Мон с удивлением разглядывала себя в зеркале, размышляя, как она могла подобного вообще захотеть. Синяки от железных пальцев и засосы красовались практически везде - плата за сомнительное, болезненное удовольствие, продлившееся недолго и закончившееся внезапно, но сильного неудобства они не причиняли. Скорее, заставляли задуматься о том, как же ей теперь быть с санаторием, в который они с друзьями планировали поехать на будущей неделе? У них явно будет к ней много, много вопросов. *** В Сенате было шумно. Обсуждали в основном одно - усиление Палпатином мер против внезапно из ниоткуда появившихся мятежных организаций, нападавших на правительственные учреждения и похищавшие заложников в обмен на деньги. Никто не знал, откуда они возникли и когда исчезнут, но большинство единодушно были за то, чтоб они вернулись в ту дыру, из которой вылезли. — Мон! А ты слышала? Китаянку убили! - выбежала к ней навстречу Лоло, как только женщина переступила порог Сената. — Задушили детей на её глазах, расчленили мужа, а потом свернули шею! Да ещё и на видео засняли! Пойдём, пойдём, покажу! Мон сама не знала, зачем она идёт за родианкой на ватных ногах в кабинет смотреть видео страшного содержания, ведь эта тема никогда её не интересовала. Зачем напряжённо всматривается в экран, пытаясь разглядеть лицо маньяка, а разглядев, бессильно вздыхает и царапает ногтями шею, оттягивая воротник, что внезапно сдавливает горло петлёй. Горько усмехается, прикусывая губу до крови, вновь испытывая странное удовольствие от самоистязания. К её счастью, родианка ничего не замечает - да она и не смотрит, лишь стоит у окна со слезами на больших звёздчатых глазах. — Зачем её убили? С какой целью? - спросила Мотма уже после как минимум десятого просмотра расчленёнки. — Если шантажировать хотели, то само управление Империи, китайскую власть или родню Баны? А может быть, сразу всех? — Ты такая бесчувственная, Мон! А я вот всю ночь проплакала, глаз не сомкнула! - укорила её зеленокожая. — Подумать только: шестеро безвинных детей, муж-бизнесмен и сенаторша убиты ни за что! Просто потому, что они за Империю! Представляешь, как страшно жить становится? А ну как меня или тебя хлопнут? Жесть вообще! Похоже, Пурс была сильно возмущена - обычно родианка слыла немногословной, скромной женщиной, убившей из-за неразделенных любви политических взглядов своего соотечественника Анаконду, правда, это недавнее дело тщательно замыливалось ею. Во многом же Лоло была обязана своим освобождением отчиму Мотмы, Галлериану, от которого вовремя откупилась на суде, вследствие чего её оправдали за «несознательность действий» и «ложные показания с целью защиты обвиняемого», в тюрьму запихнули бабку-уборщицу, вообще к этому делу не причастную, а дело закрыли. Естественно, без уговора Мон судья и не подумал бы отмазывать неудачливую секретаршу, и теперь Лоло считала себя по гроб жизни обязанной чандрилианке, что проявлялось в её несколько робко-виноватом поведении по отношению к ней: мол, почему же ты меня, убийцу, простила? Великодушная ты, Мотма, женщина, однозначно. Самой же бывшей принцессе на это дело было не более чем всё равно - не унижалась же родианка перед ней, в самом деле, а кем себя хочет считать, тем пусть и считает. Её дело. — Меня не убьют. - брякнула Мон и тут же пожалела о своих словах. Впервые она увидела узкие родианские глаза. — Как ты можешь знать? Сговорилась, что ли? - Лоло слегка напряглась. Долг жизни долгом жизни, но первому доносчику - больше бабок. — Не-а. Откупилась. Триста тысяч кредитов и... ну, ты понимаешь, что. - щёки Мотмы снова побелели, на этот раз уже от смущения. — Приличие приличием, но жизнь дороже, верно? — Верно. - Пурс свободно выдохнула и успокоилась. Похоже, дочка Императора снова была вне подозрений и дурного влияния мятежников. Монике же было стыдно, что она практически обманывает свою подругу, но ведь, с другой стороны, она сказала практически чистейшую правду: деньги были теперь частью их купленной квартиры, к слову, той самой, только уже заново восстановленой, а насчёт соития... ну ей же необязательно знать, что оно было по взаимному согласию? Так что пока что всё нормально, если, упаси пресвятые сенаторы, она снова что-нибудь не ляпнет в неподходящий момент. Тогда можно смело ложиться под гильотину и нажимать на кнопку, ибо не в тему сказанных слов Император не прощает. В дверь заглянула любопытная голова Бейла Органы. — Привет, девчонки! Что смотрим? - без стеснения начал он. — Кстати, Лоло, твои родители случайно не... — Нет. У меня вообще нет родителей, только воспитательница из детдома. - отрезала Лоло. — А у Мон их целых три. Органа шутки не заценил. — Надо же? У вас на свободной Чандриле теперь родитель номер три завёлся? - без тени смеха спросил он. — Я, конечно, всё понимаю, но чтобы так... Мотма фыркнула и закрыла вкладку с видео. — Это не так работает. Вообще-то у меня были мать, отец и отчим. Двое последних умерли, причём они меня и воспитывали. Мой биологический отец жив, но сошё..- она внезапно осеклась, почувствовав резкую боль в области запястья - от той самой, невидимой и страшной руки, длинными когтями сдавливающей нежную кисть и одновременно другой такой же перебирающей её короткие, так и не отросшие волосы, как во время тех давних и страшных экспериментов по слиянию с объектами Силы, раз за разом заканчивавшихся неудачей. «Не быть тебе, видно, чародейкой, девочка моя. Но можешь утешиться - твоё призвание в другом. Я же пока попробую тебе помочь.» - говорил он, но слова были пусты. Помочь он всю жизнь на самом деле хотел лишь себе. — Сошёлся с другой. А вам что за дело, сенатор Органа? — Так, ничего. Просто поговорить зашёл. Что там с санаторием, кстати? — Я не знаю пока. Билеты Гарм Бел покупает. - отозвалась вместо Мотмы родианка. — Кстати, меня почему-то не позвал! Можете устранить эту несправедливость? — Что сказать. Попробую. - Бейл пожал плечами. — Удачи вам, госпожи сенаторши. И будьте начеку. Мало ли что может случиться. *** Призрачная Падме Амидала вытянула из бокала коктейль и прикусила трубочку. Она, конечно, не могла ещё в полной мере ощутить ни эту холодящую свежесть, ни морской бриз, ни приятное прикосновение так любимого ей песка - всё же призраком она стала не так давно, и пока не умела толком обращаться с некоторыми материальными предметами, но хотя бы уже была видна и слышна практически всем, не без помощи артефакта, конечно. Одета она была как все - в тунику местного санаторского фасона, кое-как напяленную на неё женой Бейла Органы через полуматериальный проводник, волосы собраны в хвост, на ногах тапочки - словом, если бы никто не знал о её смерти, мог бы принять за глюк или, на худой конец, голограмму, так она была внешне неотличима от тусующихся здесь людей, словом, женщина, приехавшая с друзьями на курорт отдохнуть от работы и поискать приключений на полную катушку в местных пляжных зонах. — Товарищи, тут такое дело. Сенатор Бинкс недавно пропал. - начала она, небрежно откидывая бокал в сторону. — Ещё не умер, но я его не нашла. Предлагаю нанять охотника. — Знать бы, на кого. - хрюкнул гаморреанец Хоглин, секретарь небезызвестного одноплеменного с ним Аскиса. — Вы правы, конечно, сенатор Амидала, но нельзя абы кого подозревать... Возможно, это кто-то из наших союзников, ну, ошибся маленько, с кем не бывает, за имперца принял. Переговорить надо бы с ними, авось и узнаем чего. — У нас нет союзников. Они есть разве что у Гарм Бела. - возразила Мон Мотма, вытирая мокрые от жары волосы рукавом халата. Показать своё тело друзьям она так и не решилась. - Экстремисты, партизаны, как их там... — Ой, не скажите, Мотма. - Иблис хмыкнул и взглянул на неё внимательно. — Вы их сами прекрасно знаете. А кого-то, возможно, и ближе, чем просто знакомого. Сенаторша побледнела. К счастью, остальные решили пропустить такой нетактичный ляп мимо ушей и продолжили обсуждать судьбу несчастного Бинкса, предлагая всё более и более фантастические планы его обнаружения, что позволило Мон слинять и пойти купаться в одиночестве, заперев халат в сейф. Но и тут она наткнулась на кого-то, только направившись к воде. — Тётя! Тётенька! - вскрикнула девчонка с косичками, лет пяти-шести на вид. Судя по богатому платьицу и украшениям, приехала она сюда с родителями явно не на последние кровные. Даже лопатка и ведёрко у неё были из чистого никеля. — Почему ты вся в синяках? Тебя кто-то побил? — Джин, не верещи и не показывай пальцем. Тёте неприятно. - вздохнула женщина в кимоно с бриллиантом на шее. Лицо её выглядело уставшим и измождённым, словно от трудной работы. — Извините её, пожалуйста, Юджиния очень шумный и непослушный ребёнок. - обратилась она к Мотме, пока мелкая с изумлёнными вздохами бегала вокруг последней. — Пока не дашь поиграться - не успокоится, а я играть с ней пока не могу. А как ей одной бриллианты доверять? — Да, это тяжело. - политичка тоже вздохнула и присела на коврик рядом с женщиной. Джин перестала носиться и замерла на месте, потом, уже тихо и спокойно, направилась к морю мешать воду с песком. Мадам облегчённо вздохнула. — У самой двое. Одна сорванец, другой тихий, но вялый, и им обоим только года по два-три. Акселерация, что ещё сказать? Они уже бегают, а я в их возрасте ещё в коляске сидела. Только вот отец их не видит... — Что, много работает? - посочувствовала кимоношная. — Не-а, не знает. Его зашантажировать ими могут, если случайного вскроется. - призналась Мон, пересыпав песок из руки обратно на пляж. — Работа опасная, понимаете ли. Да и у меня тоже. — Мятежники, что ли? - пошутила женщина. Мотма подскочила от неожиданности и замотала головой. — Да ладно, мы сами такие. У мужа вот дружбан завёлся - маньяк, контрабандист, повстанец. Зато к своим добрый. А уж как эту сволоту имперскую мочит, ухх! - понизив голос, прошептала та, вертя в пальцах бриллиант. — Я не сдам тебя, не бойся. Только и ты молчи. Ты ведь Мон Мотма, верно? — ??? — Я видела фотографии, дружбан этот показывал. Говорит, мол вот эта - женщина надёжная, не сдаст, а в случае чего и прикрыть может. - богачка улыбнулась. Мон тоже улыбалась, но её всю трясло, и даже не от холода. — Со Геррера его зовут. Знаешь такого? — Как не знать. Он и есть тот самый отец детей. - призналась сенаторша, опустив голову. — Только ему ни гугу, понятно? Он может захотеть их защитить и совершит страшную ошибку, за которую все мы поплатимся жизнью. Пожалуйста, мисс... — Лира. - женщина снова улыбнулась и пожала руку всё ещё трясущейся политичке. — Юджинию вы уже знаете. Мужа со мной на данный момент нет - он работает, и я не знаю даже толком, над чем. А Со вам, извините, кто? — Партнёр, сожитель. Ну и ещё любовник... иногда. Мы познакомились ещё до того, как он изменился. - Мотма мечтательно и одновременно тоскливо вздохнула, глянув на опускавшееся в воду солнце, а потом опять на бескрайние песчаные просторы. — Мы спасали друг друга от смерти, когда я ещё была имперкой, а он - бывшим уголовником, ложно обвинённым в мятежничестве, потом он пошёл в армию, исчез года на два... вернулся уже таким. Да, было время... — Да уж, конечно. Вот мой Галька не такой. Вечно сидит на одном месте, и не сдвинешь никуда. - женщина вздохнула и снова покрутила в пальцах бриллиант, в сумерках кажущийся светящимся. — Даже в отпуск с нами и то не поехал. А познакомились мы с ним -интересно сказать: на курсах исторических лекций по древнему Илуму и его необыкновенных кристаллах. Я тогда занималась сбытом этих штуковин, а он разрабатывал усилители для пушек вместе со своим товарищем Хреником, главным ботаником всея инженерной параллели. Без эксцессов, конечно, не обошлось, но в целом всё не так драматично, как у вас с Геррерой. Это не он ли, случайно, там сидит? Мон в мгновение забыла и о своём задушевном разговоре, и о самой Лире. Выкрикнув: «Пока!», она побежала в направлении тени, видневшейся на фоне темнеющего неба очень хорошо. Ей предстоял сложный и тяжёлый разговор. Увидев стремительно проносящуюся мимо неё по пляжу Мотму, Джин офигела и выронила совочек. Затем опомнилась, поборола его, и побежала к коврику. — Мама, мама! Тётя побежала к дяде Соне! - закричала мелкая, кидаясь ей в объятия. — Она его не убьёт? Нет? — Нет, солнышко. Собирайся, мы идём в номер. - успокоила её Лира, запихивая вещи поспешно в пляжный рюкзак. Она уже догадалась, что здесь будет происходить, поэтому стремилась как можно быстрее смыться с места отдыха и не мешать взрослым людям вести «переговоры» на природе вдвоём. *** Закат догорал. Со Геррера потянулся и открыл глаза, проснувшись от того, что на нём оказалось что-то тяжёлое. Подозревая самое неожиданное, он открыл глаза, и... В своих предположениях не ошибся. Мон Мотма сидела на нём в лучах заката, обхватив бёдрами нижнюю часть туловища. Лицо её выглядело довольно мирным, но, несмотря на это, немного рассерженным. Сухие губы слегка подёргивались, а руки упирались ему в плечи, давая ясно понять, кто хозяин в этом разговоре. — Ты поставил меня в довольно неловкое положение, знаешь ли. Кто просил рассказывать обо мне каким-то левым людям? Я чуть не померла от неожиданности. - сразу начала она, без предисловия. Глаза злобно сощурились. — Скажи, зачем? О конфиденциальности слышал вообще? — Слышал. Ну, Гален спросил меня, да я ответил. Пьяный в дуплину был, чего ж не сказать-то. Ладно, если уж ты так обижаешься, в следующий раз спрошу разрешения. - отвечает он, уже без всякого желания спорить. Слишком уж трудный был день сегодня, он устал и не хочет ни во что ввязываться. Мотма яростно нахмуривается и ещё сильнее давит ему руками в плечи, прерывисто дыша ему в лицо. Глаза горят ярче закатного солнца. Щёки бледны, как у восковой куклы, губы сжаты в полосочку. Идеальная солдатка. Нет, не солдатка. Лидерша. — Кто такой этот Гален? Что ты ему ещё наговорил? - железным тоном, не сбиваясь, спрашивает Мон. Грудь её, обтянутая тесной туникой, вздымается от частого дыхания. — И последний вопрос: что ты забыл здесь, в имперском санатории? Приключений ищешь? — Нет, лидер. - срывается у него с языка. Мотма опешивает и... краснеет, почти полностью растворяясь в алых солнечных лучах. Возвышаясь над ним, она кажется каким-то ангелом, сверхсуществом, ибо ни одно из живущих на свете ему бы подобного не простило. — Да, я не оговорился, Мон Мотма. Будь моим лидером, прошу. Женщина снова теряется и возвращается к своей привычной бледности. На лице цвета бумаги ярко-красными линиями прочерчивается кровь, внезапно хлынувшая из её носа. Нет, он ошибался - холодная и неприступная она ещё прекраснее и желаннее, чем обычная живая женщина. Они словно лёд и пламя - полные противоположности как снаружи, так и внутри. Он не чувствует рукой, какова она на ощупь, но полностью уверен - горячая, как раскалившийся за день песок в дюнах Татуина. Сам же - холодный, будто снега Илума, несмотря на всю броню и то, что весь день был на пляже. Но в душе его - языки пламени, в её - ледяные кристаллы. Они слишком противоположны, чтобы не стать идеальным сочетанием гармонии и баланса стихий - так он думал, лёжа на дешёвой скамейке какого-то захудалого пляжа и в полусне разглядывая женщину всей его жизни. — Не хочешь слушать? А просто - хочешь? - говорит она, искушающе проводя пальцем по его скуле. И в самом деле, чертовски горячая, как раскалённая печь, но лицо так остаётся неподвижным, а голос мёртвым. — Хочешь, я возьму тебя? Хочешь мира и союза, как раньше? Я даже могу простить тебе все убийства, которые ты совершил. Хочешь этого? Решай же. Пусть они снова будут вместе. Пусть она возьмёт его, как в первый раз - он уже чувствует, как она напряжена, как нервно трётся об него низом туники, под которой ничего нет, как неровное дыхание её всё чаще прерывается. Пусть сорвёт долой ненавистную броню, перестав скидывать инициативу на него, ведь он слишком устал от всего этого, сорвёт с себя, и - станет с ним единым целым, и пусть мир снова перевернётся перед глазами. Он разглядел синяки от своих щипков на её теле - и поморщился, с негодованием на себя за то, что осмелился осквернить её белоснежную кожу. Да, Танис он убил именно за издевательств над его возлюбленной, то же самое сделает даже и с Палпатином, если тот осмелится. Как можно вообще причинять боль той, что с таким торжеством и обожанием смотрит ему в глаза, вталкивая его в себя? Той, которая его любит, как бы ни пыталась отрицать этого? Но всё на самом деле гораздо проще. Он сам её тоже давно любит.