О чем не пишут в преданиях

Его выдернуло в мир внезапно и мгновенно. Ладонью он оперся о снег, удивленно потрогал его, даже попытался собрать в горсти, но снег здесь смерзся настолько, что даже не продавливался под пальцами. Никак не получалось прийти в себя. Словно раньше, до этого момента, его и не существовало вовсе – словно вообще ничего не существовало – а сейчас была наледь под пальцами и забирающийся под одежду холод, и темнота вокруг, освещаемая единственным факелом, который держал в руках золотоволосый мальчишка. - Это явь или сон? – сипло спросил эльф – голос подчинялся ему плохо. – Время… Сколько прошло времени? Юноша осторожно вонзил факел в снег, разбив спрессованный участок держателем. - Не торопись. Эльф смотрел на свои потрескавшиеся ладони. - Вой, - вспомнил он, чувствуя усиливающуюся боль в голове. – Вой, грохот и холод. Вихрь или буря… Юноша протянул ему руку – командир уставился на нее исподлобья. - Ты вел здесь битву, - осторожно произнес он. Эльф вспомнил огромное крыло с наросшими на нем ледяными иглами и привкус крови. Мужчину в промятой драконьим хвостом броне. Женскую фигуру в покрытых льдом доспехах. - Ты испортил портал, заперев ледяную драконицу здесь, в Зале Перехода. В руках у той женщины из воспоминания был арбалет – он к ним примерз. - Ты воззвал к деве Нариэль, и она услышала твою молитву. Когда она получила Кристалл Жизни, немедленно приказала мне найти и… вернуть тебя. Его звали Ботар-эль – и это он отдал приказ задерживать драконицу до последнего. И солдаты задерживали; громадная морозная туша носилась над их головами с невероятной для своих размеров скоростью, обрушивая на них ледяные вихри и удары мощного хвоста. Двоих она выцепила лапами, очередной раз спикировав, и бросила с высоты. Обрушилась на теряющий защиту караван, разметав и раздавив людей и лошадей. Она ревела так громко, что шума битвы даже не было слышно, а потом он ударил в портал, и на мгновение стало так тихо, что он услышал даже тихий треск, с которым покрывалось льдом его собственное тело. - Какую молитву? – спросил он через силу, глядя на свои пальцы, к которым возвращалась подвижность. Одна мысль о том, что он мог попросить богиню об исцелении, обожгла изнутри стыдом. Юноша положил ладонь ему на плечо. - Ты просил у нее сил, чтобы успеть осуществить задуманное. Я здесь как вестник ее воли – ты можешь вернуться в мир и… - Где драконица? - …отдохнуть, ведь должно пройти время… - Я спросил, - одернул мальчишку Ботар-эль. – Где драконица? Она мертва? - Метель вырвалась на Ксентарон, - ответил тот после паузы. – Это моя вина. - Не имеет значения, чья, - эльф поднялся на ноги, пытаясь встать устойчиво. Голова раскалывалась, воспоминания рвались в нее, но их было слишком много – целая эльфийская жизнь. Пока вместо следующих прояснений памяти он получал только новые вспышки боли в висках. – Значит, мне нужно на Ксентарон. На лицо юноши словно легла тень, улыбка, настойчиво пробивающаяся на его лице, померкла. - Тебя ждут почет и покой, - проговорил он настойчиво. – Ты исполнил свой долг, и эта война – не твоя. Он стиснул зубы. - Не моя война? Эта тварь уничтожила моих воинов, весь мой отряд. И ты говоришь, что мне следует отправиться пировать, пока она беснуется на свободе? - Я говорю, что месть – неподходящий мотив для героя. Ботар-эль усмехнулся. - Как твое имя? В ответ ему долго молчали. - Гилтиас. - Ты знал меня раньше? Это молчание, кажется, длилось еще дольше. - Да. - И что, я создавал впечатление командира, который не выполнит последнего долга перед своими солдатами – когда они выполнили свой долг перед ним? Потому что месть ты считаешь недостойным мотивом? Гилтиас шагнул ближе и положил руку ему на плечо. Сбросить ее с себя не хотелось. - У меня дурное предчувствие насчет твоего участия в этом сражении. Это не слишком умный и не слишком осмотрительный поступок для того, кто только что вернулся из мертвых. Ты не должен… - Должен, - надавил Ботар-эль. – Должен. Своих воинов я не забуду – и ей не прощу. Кто-то из нас двоих должен пасть. Он шагнул в сторону, а Гилтиас пару мгновений все еще стоял с приподнятой рукой и отчаянным выражением на лице. Сменилось это выражение одновременно со странным шуршанием за спиной Ботар-эля – мечи они выхватили практически одновременно. Тень опоздала на пару мгновений и рванула прямо под удар. Следом за ней из темноты бросилась вторая, третья – силуэты сливались и почти не рябили во тьме. Свободной рукой Гилтиас схватил факел и рассек им воздух, выхватывая несколько силуэтов, окружающих их кольцом – те тонко взвизгнули, когда огонь очертил их, и ринулись вперед. Скорость и четкость движений возвращалась к эльфу быстро, но недостаточно – один удар сотканной из темной магии лапы он пропустил, другой от него отразил Гилтиас. Группка была небольшая – отчаявшиеся, оголодавшие тени сражались с едой яростно, но недолго. Гилтиас смотрел на него так гневно и выразительно, что Ботар-эль зачем-то оправдался: - Всего лишь царапина. Юноша стиснул зубы и ничего не ответил. - Я помню, что мы уже сражались вместе, - признался лучник, когда они уже оказались на Ксентароне и направились к поднимающейся в небо черной башне. – Но когда, где, даже с кем – нет. - Воспоминаниям нужно время и благодатная почва. И живая голова, в которую они смогут вернуться. Гилтиас уже не отговаривал, но и воодушевления его участием в битве в юноше не прибавилось. - И этот лед… Хотя, мне кажется, что только лед я и помню. Это было не совсем правдой – память подсовывала вместо ледяной пустыни картину цветущей зеленью местности, но Ботар-эль даже не мог сказать, этот мир ему видится или какой-то иной. Зелень травы сменялась яркими ответами обработанных изумрудов, а те, в свою очередь, пронзительно-зелеными глазами прекраснейшей девушки. Девушка сидела с ним на огромных садовых качелях и смеялась, озорничая, сорвала цветок и настойчиво собиралась вплести ему в волосы. Ощущений было слишком много: приятное тепло в груди соседствовало с тоской и горечью утраты. И острой, злой, неутомимой ненавистью. Он пытался вспомнить, но чем больше прикладывал усилий, тем легче и быстрее становились мысли, и удержать их, зацепиться не было никакой возможности. Битва разомкнула изогнувшуюся, покореженную линию времени, которую Ботар-эль все пытался себе вернуть и распутать, сместила на задний план. Демоны наползали растянувшейся по всему небу грозовой тучей. Их брали и стрелы, и мечи, и драконий огонь, но было их столько, что первое время казалось, будто они не умирают вовсе и продолжают двигаться неумолимым строем неумолимого войска. Некоторые уже успели спуститься и теперь прорывались вперед. Первому ряду лучников пришлось перейти на мечи. Метель вынырнула, когда сам Ботар-эль уже тянулся к мечу. Пронеслась над головами, обдавая своим дыханием все, до чего могла дотянуться – с трех сторон ее блокировали Золотые драконы, не позволяя холоду распространиться, но самой драконице вреда причинить не могли. Артефакт, который дал ему Гилтиас перед битвой, покорно лег в ладонь – гибкая черная стрела, казалось, даже нетерпеливо подрагивала в руке, стремясь сорваться в полет. Стрела взмыла в небо молнией – и, долетев почти до скалящейся морды, резко изменила траекторию. Пораженная Метель зависла в воздухе. Стрела Судьбы промчалась у него над головой, пролетела над гномами, над эльфами и над демонами – и пробила доспехи и сердце Деймоса, оборвав его приказ на полуслове. Драконица расхохоталась. Один из демонов вклинился в строй и сбил с убитого мага шлем – и зашипел, развоплощаясь. Ботар-эль, ошарашенный, едва сдерживающий желание прыгнуть вниз, понял, что узнает его лицо. Сталь лязгнула по твердой демонической коже совсем близко. Их теснили; наверху метались в оголтелой ничьей лед и огонь, а внизу демоны брали их количеством, понемногу задавливая сопротивление. Гилтиас, давно отбросивший меч и обернувшийся драконом, сжигал самых быстрых, но тьма все наползала. Сбивая с пути родственную мелочь, к ним на четырех лапах несся кто-то огромный – Ботар-эль вдавил в него меч почти по самую рукоять и уже на середине движения осознал, что это было его ошибкой. Демона рана лишь, разозлила, не помешала – он дернулся прямо с мечом в брюхе, полоснув эльфа когтями по груди. Гилтиас бил по демону хвостом, сбрасывая с себя двух других. Сверху обсыпало льдом. А потом в глаза ударило ярким светом. Ботар-эль подался назад, ослепленный на миг – темная тень прыгнула за ним, в последний момент остановленная драконьими лапами. Туча на небе рассеивалась – туча, состоящая из таких же демонических существ. В просвете показалась одна-единственная звезда, слабо мерцая и пульсируя. Миг, второй, третий она словно накапливала энергию, а потом выбросила луч, угодивший прямо в глаза Метели. Драконица взвыла, вскинулась, готовая к новому броску и выдоху. И задергалась, так и не выпустив из себя дыхание – а потом исчезла, просто растворилась в воздухе. Демоны помельче истошно завизжали и бросились врассыпную. В крупных прицельно били другие лучи, наконец, свалив с Гилтиаса намертво вцепившегося в него демона и развоплотив того, кого он удерживал лапами. Когда все было кончено, последний луч звезды слабым мерцанием протянулся к земле, к поверженному Деймосу. В голове отчаянно вспыхнуло – Ботар-эль спрыгнул по частично обрушенной лестнице вниз, рванул к этому свету. Силуэт рос прямо из света, подпитывался им, видный слабо-слабо. Прекрасная девушка, протягивающая к мертвецу руки. Эльф, наконец, узнал ее. Наконец, вспомнил. Рядом с ней медленно проступал силуэт мужчины. Она улыбнулась ему – и Ботар-элю показалось, что и его самого ослепило этой улыбкой. Или его ослепила вспышка, с которой исчез последний луч. Когда глаза снова смогли видеть, не было ни силуэтов, ни тела в черном плаще. Звезда в небе погасла. Эльф присел на колено, пытаясь справиться с охватившими его чувствами. Из удивления, печали, осознания и принятия получалась отвратительная смесь – он ощущал себя потерянным и опустошенным. Грудь пронзило болью – не столько ментальной, сколько физической, и Ботар-эль вдруг понял, что встать на ноги для него вполне может обернуться непосильной задачей. В голове вихрем закручивались воспоминания и мысли, сердце тянуло, царапины покалывало тысячей мелких игл. Гилтиас чуть сдавил его плечо, а потом так же молча протянул руку. От лазарета он смог отмахнуться, от Золотого дракона – нет, а потому получил и мазь, и повязку, и постель, в которой уснул в тот же миг, как только в ней оказался. Снов не было – никаких; а проснувшись, Ботар-эль впервые с момента своего воскрешения ощутил прилив сил и бодрости, вызванных не куражом битвы или яростью, а полноценным отдыхом. Гилтиас, безмерно правый в своих рассуждениях, обнаружился в кресле рядом. Дракон дремал, устроив голову на высокой спинке. Эльф не стал подниматься – чтобы его не тревожить. Мысли и воспоминания выстроились четким правильным рядом. Ботар-эль перебирал их дотошно, убеждаясь в полноценности памяти и ее максимальной хронологической верности. С дней минувших мысли немедленно перескакивали на настоящие и обратно. Он закрыл глаза, подсчитывая, соображая. Портал на Ксентарон появился уже при Деймосе – талантливом, сильнейшем маге, закрывшем дворец для посещений и лично ни с кем не желающем вести дела. К этому времени у Ботар-эля уже не было никакого шанса встретиться с сестрой, и эта его изначальная заинтересованность Ксентароном оказалась всего лишь погоней за призраком. Ложащиеся под ноги тропы, льнущие к рукам магические камни – он не был уверен, но подозревал, что чужая магия, сотворившая и пропитывающая Ксентарон, тянулась к нему точно так же, как он тянулся к этому месту – к эху, отголоску ее жизни и ее присутствия. В темноте его век мешались правые и виноватые, и он утешил себя мыслью, что ни правых, ни виноватых в их истории не было. И тем, что Стелла, кажется, была здесь счастлива. Где-то внизу наигрывали мелодию – легкую, светлую, кажущуюся почти знакомой – он сосредоточился на ее звучании, стараясь отпустить. Получалось не слишком хорошо, но, когда он открыл глаза, этот мир со странно переплетенными судьбами продолжал жить своей жизнью, и Ботар-элю предстояло продолжать жить вместе с ним. На сей раз с кресла его внимательно рассматривали: мягко, задумчиво и молча. Последнее даже вызвало у него слабую улыбку. Это тоже не желало укладываться в голове как следует: никак не получалось ощутить пробел в восемь столетий, особенно, когда время продолжилось практически на том, на чем остановилось. Беснующаяся Метель. Любознательно рассматривающий его Гилтиас. Про то, что теперь их разделяла масса прожитого драконом времени, постоянно приходилось себе напоминать. Ботар-эль сел на постели, свесив на пол ноги. - Ты же говорил, - подсказал он. Гилтиас молчал, мерцая золотыми глазами. Эльф всегда упускал момент, когда они меняли цвет. - Что бы мы ни делали – всегда находимся на своем месте, верно? Дракон кивнул. - Какого черта ты молчишь? Он опять стер все временные разрывы своими плавными размеренными движениями – оказался перед ним на коленях, все тот же юнец, способный вращать собой целую вселенную. Теплые ладони легли над поясницей, лбом дракон аккуратно уперся ему в здоровое плечо, как можно сильнее отдаляясь от повязки. - Понятия не имею, что говорить, - признался он. - Твои вековые мудрости должны стать еще на несколько веков мудрее. - Знаешь, этот стереотип живет дольше, чем я, и, не удивлюсь, если он сможет меня пережить. Что ты хочешь от меня услышать? Ведь не то, что потери не становятся привычкой, и что посреди разудалой кабацкой пьянки ты вдруг останавливаешься, пойманный случайным воспоминанием, и стремительно трезвеешь? Ты знаешь об этом ничуть не хуже меня. Других мудростей за время твоего отсутствия изобрести не успели. Ботар-эль зачем-то подавил искушение зарыться носом в его макушку и постараться ни о чем не думать. - Тогда расскажи мне, что интересного я пропустил. - Одну эпическую битву в Энии, и одну – на Ксентароне, с выходом гномов из Подгорного Царства и пробуждением Золотых драконов. - Пробуждением? - Ага. Мои родичи замечательно отдохнули от всяческих разговорчивых существ за пару тысячелетий. - Ты тоже? – эльф мягко гладил его по щеке. - Нет. Я их сторожил. Помнишь мои священные обеты? Ну вот, это они. Постоянно сидеть в вулкане на острове и сторожить. - Помнится, ты сидел в этом вулкане не так уж и постоянно. - Обстоятельства изменились, - Гилтиас подставлялся под ласку, как соскучившийся кот. – Зимы становились все длиннее, а потом весь год превратился в одну бесконечную зиму. Подгорные гномы окончательно закрыли все ворота и запретили спуск к ним, их братья сверху переселялись. Кого холод не выгонял, тех убивал. Девочки из моего подгорного леса, в конце концов, поселились у меня в доме – видишь, у «безобразно огромного бассейна» есть свои плюсы. Представь себе годы жизни в качестве аквариумной рыбы, - Гилтиас горько усмехнулся. – Примерно на этом моменте мне открылась самая главная тайна предков. Ботар-эль ждал, ероша ему волосы – руки к дракону будто притягивало. - Устаешь не от многословности людей и эльфов – не столько от многословности. Устаешь от разрушения цивилизации, падений империй, войн и бесконечных смертей существ, к которым ты успел привязаться. Наслаждайся бессмертием, сколько пожелаешь, так сказать. И однажды ты окончательно понимаешь, что спящее дыхание сородичей в теплом вулкане посреди побеждающей зимы – это все, чего тебе хочется. Эльф потянул его к себе, но Гилтиас так и остался на коленях, провел носом по его шее. - Ну, а потом эпические битвы несколько развеяли мое жалкое существование. Мы побратались и немножечко покутили с Дрогбаром… Потом – еще немножечко. А потом Деймос разрешил переходы в Энию. И я ломанулся туда, как мальчишка. - Как ты в Зале Перехода оказался? Она выдохнула перед тем, как портал закрылся. Я думал, чародеев уничтожило. - Практически. Но, видишь ли, с этим связана печальная история жажды божественной силы, история великой воли и великого предательства. В этой истории все действующие лица тоже, в конечном итоге, оказались на своих местах, чтобы открыть мне путь. - Ты не хочешь подняться? - Не особенно. У меня омерзительное чувство, что ты снова подло исчезнешь, стоит выпустить тебя из рук. - Постараюсь потерпеть хотя бы пару минут. Гилтиас чуть отстранился и хотел еще что-то сообщить – эльф не удержался и поцеловал его. У него все еще не укладывалось в голове, что по нему тосковали почти тысячелетие, но Гилтиас, несмотря на все свои новые знания и новые потери, по-прежнему мог убедить даже мертвеца. Руки сдавили ему спину почти до боли. Целовался он совершенно безумно, чередуя вдумчивость и порывистость – дурной, сумасшедший, потрясающий. - А мне говорили, - бормотал дракон ему в подбородок, - говорили родители: ни за что не вздумай связываться с человекоподобным существом, даже если оно теоретически бессмертное. - Мне вообще жениться говорили. Что, возраст осознания правоты родителей наступил слишком быстро, да? Я затыкаюсь, затыкаюсь. - А ты не затыкайся, пока я тебя не целую. Почти тысячелетие без твоих скептических комментариев. Почти тысячелетие ждал, пока перестану по ним скучать – так и не дождался. Я не так представлял себе божественные возможности. - Гилтиас. - Что, теперь мне замолкнуть? - Ни в коем случае. Но поднимись уже с колен. Я ужасно странно себя чувствую. Дракон ухмыльнулся и, не меняя позы, поцеловал его снова. Вечером, после очередного разбора завалов и трупов, Ботар-эль мечтал только о ванной и постели, но жизнь снова внесла свои корректировки. Взбодриться ему пришлось, едва переступив порог. Девушка сидела в кресле, боком к нему, устроив неподвижные руки на коленях и, кажется, задремав. Сходство было поразительным – ему оставалось только жадно разглядывать черты ее лица. На втором быстром шаге девушка вздрогнула, проснулась, повернулась к нему всем телом – и наваждение исчезло. Ботар-эль замер перед ней, все еще разглядывая без всякой вежливости: она действительно была безумно похожа на Стеллу. Эльфийка поднялась, разглядывая его чуть прищуренными голубыми глазами. Голову ее обхватывала королевская диадема, на пальце обнаружился хорошо знакомый королевский перстень. Ботар-эль опустился на колено, прогоняя возникшие в голове вопросы и тоскливое желание выставить ее вон: - Моя королева. Она чуть улыбнулась – улыбка у нее тоже была совершенно другой. Ботар-эль вежливо улыбнулся в ответ. До встречи с ней он чувствовал себя усталым, теперь, за пару жалких, ничего не значащих мгновений – совершенно раздавленным. - Рада видеть вас в добром здравии. - Простите, что заставил ждать. Она покачала головой: - Полагаю, это мне следует извиняться за внезапное вторжение. Присядьте. Если это было приглашений пойти под трибунал – то стоило отметить хотя бы его безукоризненную вежливость. И весьма странно выбранное время. - Весьма печально иметь возможность, наконец, созерцать возвращающийся к жизни Ксентарон лишь в те моменты, когда он снова нуждается в нашей помощи. - Весьма, - подтвердил Ботар-эль, не развивая тему. Для него нынешний Ксентарон представлял весьма печальное зрелище даже в тот момент, когда он мог видеть не только руины и тела убитых воинов и демонов. Великая Весна подступала к своему разгару, но устранить последствия зимы пока еще могла. Мир кричал о годах холода и запустения – своим видом и своим небом, отчаянно зарывающимся в волосы ветром. Эльф видел последние годы его расцвета, сейчас же наблюдал самое начало его воскрешения из мертвых. - Я бы не хотела, чтобы наша помощь ограничивалась только вмешательством военных сил. Долгое время наши миры провели в изоляции друг от друга, но теперь, полагаю, настало время, когда мы сможем вернуться к сотрудничеству, наладить и развить его. К мирному и повседневному сотрудничеству. Она говорила вполне искренне. Ботар-эль только не понимал, зачем; разве что в концепцию мирного сотрудничества вписывалась передача цареубийцы энийского происхождения в руки местного правосудия. - Вы говорили с Ирдисом. Это не было вопросом, но он кивнул. Придворный чародей выпытывал из него информацию так дотошно, как делал это и сам Ботар-эль, и теперь знал его историю ненамного хуже, чем ее непосредственные участники. Алатиэль – он, наконец, вспомнил ее имя – молчала, разглядывая его, и эльф начал сам: - Если речь идет о суде… - Нет, - ответила она неожиданно жестко. – Ни о каком суде речи вообще идти не может. Ботар-эль приподнял брови. Она пояснила: - При первом нападении на Энию Деймос убил моего отца, а его люди, отвлекая внимание от нападения на дворец, резали окрестных жителей. У нас не сложилось сложных политических взаимоотношений – у нас их не было вообще. Совместное сражение с Минатрикс мало к чему нас привело. На тот момент больше всего нас беспокоило, чтобы больше никаких вторжений в Энию не происходило: Деймос это нам… обеспечил. Обе стороны хоронили погибших и не искали правых и виноватых в изначальном конфликте. Полагаю, сейчас мы тоже не будем касаться этих вопросов. Ради взаимных интересов. Она никак не проявляла внешне своей усталости, но он буквально чувствовал ее, как можно порой почувствовать исходящую от собеседника ненависть или страх. - Теперь же обстоятельства для сотрудничества вполне благоприятные. - На восстановление прежнего снабжения и оборота ресурсов уйдет достаточно времени и средств, - признался Ботар-эль. – Но, заверяю, я сделаю все возможное, чтобы ускорить этот процесс. Опыта у меня достаточно. - Нисколько в этом не сомневаюсь. Но от вас я бы хотела получить несколько иную помощь, - Алатиэль помолчала, рассматривая его лицо, и закончила с предисловиями. – Трон Ксентарона пуст. Я хочу, чтобы его занял тот, кто заинтересован в благополучии моего государства. Сперва лучнику показалось, что он чего-то не понял. Потом – что он ослышался. В конечном итоге сознание вернулось к первому тезису. - Вы – родственник королевы. Легендарный воитель, много лет охранявший Ксентарон от страшной угрозы, и пожертвовавший ради этого жизнью. Воскрешенный милостью богов. Поразивший предыдущего правителя артефактом, ведающим и творящим судьбу. - Если это речь для агитации, то последнее утверждение содержит еще меньше правды, чем все предыдущие. Стрела Судьбы - здешний артефакт, и кто лучше местных знает, как именно он работает. От судьбоносности в нем только красивое название. - Порой достаточно и этого. Но я учту. - Вы предлагаете немыслимое. Это было не совсем верно – Ботар-эль это понимал. В контексте ее аккуратной полуправды затея как раз представлялась вполне мыслимой. У эльфов не случалось перебоев с наследниками, но соседние государства часто грешили внезапными претендентами на престол, и для взятия – или закрепления уже взятой власти ничего лучше, чем привязка к божественному молчаливому согласию, судьбоносным артефактам или древнему пророчеству, еще ничего не придумали. Видимо, за восемьсот лет в этом вопросе также не слишком продвинулись. - Я предлагаю разумное. Так или иначе, из-за Ксентарона я потеряла отца, потеряла доброго друга, потеряла тысячи подданных и едва не потеряла мужа. - И приобрели огромную головную боль. - И приобрела огромную ответственность, которой никогда не желала. Теперь, когда порталы снова открыты, наше сотрудничество – просто вопрос времени. И я не хочу больше жить в страхе, последует ли с этой стороны удар в спину или нет. - Это разумно, - произнес Ботар-эль после паузы. – Я понимаю ваши опасения и надежды. - Но не хотите разделять их, - произнесла она горько. Он почти восхитился, как просто она все видела. - Я бесконечно польщен вашим доверием… - Подумайте, - прервала его Алатиэль. – Хотя бы подумайте. В сон он провалился мгновенно, не успев погрузиться ни в положенные размышления, ни в воспоминания. Усталость по-прежнему оставалась действенным лекарством. Чужое присутствие и опустившееся на постель тело чувствовал сквозь сон, но так и не определил бы, являлось ли оно частью этого сна или относилось к яви, если бы при пробуждении это самое тело не обнаружилось рядом. Гилтиаса хватило только на то, чтобы стянуть сапоги. Солнце вставать не спешило – как не спешили разгребать себя бесчисленные завалы. Чужой отряд чувствовался третьей рукой – бесконечно полезной и инородной. На переработку смотрели волками и молчали. На смены, равные по времени сменам местных эльфов, смотрели волками и молчали. На похвалы и претензии отвечали по форме. Он тысячу раз командовал чужими людьми, ни никогда не делал это после того, как потерял всех своих. Ботар-элю хотелось завыть от тоски и вернуться в гномью таверну, которую он проклинал в свою первую зиму на Ксентароне и ругал во вторую, к которой обвыкся в третью и безумно любил в четвертую. Он все проматывал прошлое в голове и никак не мог найти момент, когда из заносчивого мальчишки превратился в мужчину, которого люто ненавидели эльфийские чародеи, любовно называли «чудовищем» подчиненные и пускал в личный погреб простоватый трактирщик-гном, к которому он был вполне искренне привязан. У него копилось все больше и больше слов, которые следовало сказать Стелле; после окончания работ он был настроен ехать в старый королевский дворец, чтобы отыскать хоть что-то, напоминающее о ней, остро понимая – ничего там не осталось, и остро не желая в это верить. Не снилось ничего – выключающемуся на ночь сознанию не снилось ничего. Однажды утром Гилтиас удержал его за запястье – сонный, снова успевший и к эльфам, и к драконам, снова вернувшийся черт знает когда и безумно уставший. В первую секунду замороченный эльф был почти уверен, что задержали его исключительно по делу и сейчас спросят, даст ли он ответ Алатиэль – Алатиэль так отчаянно хотела слышать ответ положительный, что он бы уже ничему не удивился. Но Гилтиас просто прижался к нему на секунду, немедленно провалившись в сон в процессе, и Ботар-эль, осторожно укладывая его обратно из полуобъятия, испытал такую нездоровую радость от факта, что он здесь, с ним, что он вообще существует, что рассвет, пробивающийся через темно-серое небо, впервые показался ярким.