sit aliquis casus demens in amore cum me

Волосы Марко отливали багряным золотом в свете праздничных костров. Роберту отчаянно хотелось коснуться их, пропустить сквозь пальцы мягкие пряди, но он не решался; в Марко было что-то священное, чтобы не сказать — божественное. За это Роберт ненавидел себя и любил Марко. Ему не стоило находиться здесь, но и уйти Роберт не мог. Марко привел его за собой с той же рассеянной беспечностью, с какой делал все в этой жизни; просто взял за руку и повел, и Роберт пошел, как будто все, чего ему хотелось — это идти за Марко и держать его за руку, и никогда не останавливаться. И лето, и этот жаркий, душный июнь были наполнены безнадежностью столь же сильно, сколь и ароматом цветов, травы и земли, нагретой солнцем. Пришло время вернуться — Роберта ждали в Ватикане с подробным отчетом, но, честно признаться, он не был уверен, что сможет сказать всю правду. Роберт даже не был уверен, что сможет вернуться. — Ты в курсе, что если ты отказываешься прыгать через костер, то тебя могут заподозрить в колдовстве? — спросил он, улыбаясь. — Ну, конечно, — фыркнул Марко, не оборачиваясь; венок на его волосах сполз на одно ухо, — можно подумать, если я не хочу спалить одежду, то это делает меня демоном из преисподней. — Я к тому, что это никогда не было праздником нечистой силы. Скорее уж наоборот. — Слушай, сам ты нечистая сила, — оскорбленно отозвался Марко; запрокинув голову, он смотрел на солнце, которое неумолимо клонилось к закату, — но этот день для всех. Для людей и колдунов. Для детей и взрослых. Для тебя и меня. — Для вампиров и упырей, — подхватил Роберт насмешливо, и Марко тут же расхохотался, повернулся, протянул ему руку. Не так, как протягивают для рукопожатия или поцелуя, а как маленький ребенок — чтобы взять и идти куда-то дальше, вдвоем. Он был удивительно хорош этим бесконечным июньским вечером. То ли закатное солнце было тому виной, то ли всполохи многочисленных костров, свет от которых неистово плясал на темных силуэтах деревьев, то ли общая атмосфера, бездумный радостный ритм, в котором музыка и пение смешивались воедино, взлетая к темнеющему небу, но Марко казался Роберту нездешним, будто не человеком, а существом из другого, лучшего мира. — Идем? — спросил Марко, и Роберт моргнул растерянно; все же взял его за руку и Марко тут же переплел пальцы, так привычно и машинально, будто они всю жизнь так ходили. — Куда? Я не хочу танцевать. И не умею, честно говоря, — торопливо предупредил Роберт. — Нет-нет, я тоже не хочу, — Марко помотал головой, и венок сполз еще сильнее, — пойдем просто так. Погуляем? — Ты уверен, что гулять ночью по лесу — это хорошая идея? — Конечно, — Марко пожал плечами, — это же наш лес. И наш день. Ничего с нами не случится. Спорить с Марко было невозможно, да Роберту и не хотелось особенно. Его постоянно преследовала мысль, что эта ночь — самая короткая ночь в году, черт бы ее побрал — была для них последней. Утром его ждал поезд до Дюссельдорфа, а там — самолет до Рима, и в солнечной, жаркой, неизбежно многоцветной Италии эта ночь превратится в сон. В еще один повод для исповеди. — Со мной уже случилось, — возразил он и подошел ближе к Марко. — Разве? — Марко поднял брови и еле заметно вздрогнул, когда Роберт мягко прикоснулся к его волосам, поправляя венок. — Конечно, — отозвался Роберт, почему-то шепотом, будто надеясь, что за музыкой, окружающей их со всех сторон, Марко его не услышит, — ты. — Ты уезжаешь завтра? Марко спросил это, когда они ушли в сторону от празднующих, и шум толпы достигал их лишь изредка, всплесками смеха в стороне да отголосками музыки. — Да, — сказал Роберт, и Марко сильнее сжал пальцы, до боли. — И не вернешься? — Видимо, нет. Марко промолчал, и Роберт промолчал тоже. Он не знал, что сказать; обсуждать отъезд было бессмысленно — Роберт сказал о нем Марко еще неделю назад, когда взял билеты, но Марко и в тот раз промолчал, а потом вовсе сменил тему, отказываясь реагировать на неизбежное. Марко шел впереди, вел Роберта за собой, и тот в полумраке деревьев рассматривал его спину и шею, млечную, как путь, с ворохом веснушек, таких ярких, будто Марко купался в одуванчиках. — Куда ты меня ведешь? — Тебе понравится. — Это не ответ. — А ты задай правильный вопрос, — Марко усмехнулся, — и я на него отвечу. — Я не хочу играть в загадки сегодня, Марек. — А я не хочу отвечать. Пойдем, сам увидишь, — он сильнее потянул Роберта за руку, — тебе понравится. Я обещаю. В этом Роберт и не сомневался. Близость Марко наполняла его каким-то мистическим воодушевлением; хотелось подойти ближе и уткнуться носом в его мягкие волосы, проверить, так ли они пахнут летом, травой и солнцем, как кажется. — Я часто гулял здесь, когда был маленьким, — сказал Марко, сворачивая на малозаметную тропку; он то и дело перешагивал через корни деревьев, пару раз чуть не споткнулся в черничных сумерках, но руку Роберта не отпустил, — ну, знаешь, когда ссорился с родителями и хотел побыть один. Я убегал сюда, мог ходить здесь часами, знал каждое дерево. — Звучит одиноко, — заметил Роберт; в лесной полутьме было легко разговаривать, как ночью, когда не видишь лица собеседника, и можно рассказать любую, даже самую страшную тайну. — Так и было. Марио появился позже. Но это ничего, я привык, ты знаешь. И, по большому счету, в лесу никогда не бываешь по-настоящему одиноким. — О, да, конечно, — не удержался Роберт, — здесь как минимум есть комары. — Ты понял, о чем я, — Марко пожал плечами, — тут слишком много… Всего. Жизни. — Я не хочу про магию, Марек, — Роберт поморщился, когда раскидистые ветви одного из деревьев неловко мазнули его по щеке. — А я и не про нее. Ну… Может быть, не только про нее. Ты ведь тоже это чувствуешь, верно? Сегодня — особенно. Как много жизни вокруг. В деревьях, в земле, в воздухе… В солнце. — Это Бог. — Это жизнь. А как называть ее — уже неважно. — Марек, давай не будем, — попросил Роберт жалобно, — не сегодня. Я не хочу ссориться с тобой прямо сейчас. — Давай не будем, — легко согласился Марко, — тем более, что мы уже пришли. Они вышли на пологий, заросший травой берег, у которого почти бесшумно плескалась темная озерная вода. Деревья молчаливыми стражами обступили этот крохотный клочок земли, в центре которого зеркальной гладью лежало озеро. В вечернем полумраке оно казалось бездонным. — Его не так просто найти, — сказал Марко, стягивая с себя футболку; венок с его головы тут же упал в траву, — надо знать, куда идешь. Я часто прятался здесь. Сидел у воды, плавал… Думал. Тут хорошо думается. — Ты привел меня сюда, просто, чтобы поплавать? — уточнил Роберт. — Я никого не приводил раньше, — отозвался Марко, продолжая раздеваться, — мне показалось… Так будет правильно. Роберт не видел в этом ничего правильного, но если уж на то пошло, он не видел ничего правильного и в своих странно переплетенных отношениях с Марко, а отказаться от них все равно не мог, да и не пытался уже. Любовь к Марко была неизбежной, как виселица, и теплой, как утреннее солнце. «Прости меня, Господи» в очередной раз подумал Роберт и потянул вверх свою футболку. Марко тем временем разделся и нырнул в темную воду. Роберту подумалось, что точно так же он нырнул в их странную связь, как в бездонный водоем, рискуя утонуть, захлебнуться, разбиться о камни — ради нескольких секунд безудержного восторга. Роберт не умел так. Он разделся и подошел к самой воде, осторожно тронул ее ногой; вода была удивительно теплой. — Прыгай, не бойся, — сказал Марко, и его негромкий голос в лесной тишине пронесся эхом над кронами деревьев, — здесь хорошо. Его мокрые волосы казались почти черными, и от того сильнее очерчивалось бледное лицо и глаза, которые — Роберт был в этом уверен — сейчас были темно-зеленого, почти болотного цвета. И, как болото, Марко затягивал его все глубже и глубже в трясину. Роберт глубоко вздохнул и, закрыв глаза, нырнул, позволяя воде обнять себя целиком. — Вот видишь, — выдохнул Марко, когда он вынырнул, жадно глотая свежий лесной воздух, — видишь, это совсем не страшно. Роберту на мгновение показалось, что он говорит вовсе не о купании. Мысль мелькнула и пропала, а потом в голове стало звеняще пусто, потому что Марко вдруг оказался так близко, обнял Роберта за шею и поцеловал — глубоко, медленно, и вкус его губ смешался со вкусом озерной воды. Роберт никогда бы в этом не признался, но в тот момент, так жадно, взахлеб целуясь посреди маленького лесного озера, в туманном, желанном нигде, он всем своим телом, каждым позвонком ощущал то, что Марко называл магией. Она была в земле и в деревьях, растворялась в воде и в воздухе, она пряталась среди звезд на бездонно темном небе, таилась в созвездиях веснушек на мокрых плечах Марко. Она была в каждом поцелуе, в каждом движении навстречу друг другу, в каждом «Марек», в каждом «я люблю тебя». Магией была насквозь пропитана вся эта краткая ночь, от заката и до рассвета, которая оставалась им до окончательного прощания. Они целовались, ныряли, смеялись и целовались снова, ощущая себя безнадежно бессмертными, и Роберту казалось, что так будет всегда: звездное небо над головой, звездное небо в отражении водной глади, Марко в его руках, он — в руках Марко. На берег выбрались обессиленными и счастливыми, рухнули прямо на разбросанную вокруг одежду и еще несколько минут молча смотрели на звезды. Роберт потянулся и взял Марко за руку, и тот вновь переплел пальцы, без слов обозначив то важное, что Роберту нужно было услышать. Мы смотрим на это небо вместе. Где бы мы ни были. Он приподнялся на локтях, чтобы посмотреть на Марко. Тот раскинулся на берегу, и его влажное, будто бы светящееся в ночной тьме тело притягивало взгляд. Роберт не выдержал, придвинулся ближе, наклонился, целуя в шею, и Марко послушно подставился, откинул голову, довольно улыбаясь. Слова закончились, и вместе с ними закончился и весь мир, и магия, и бог, и остались только они вдвоем — Марко и Роберт. Роберт целовал его, целовал и все никак не мог остановиться. Целовал ключицы вразлет и твердые, темные в ночной прохладе соски, целовал плечи, руки и запястья, вылизывал пальцы и теплый живот, утыкался носом в пах, в мелкую поросль золотисто-рыжих волос. Ему хотелось больше, хотелось всего, что Марко мог бы ему дать, и в ответ хотелось отдавать не меньше. Роберт сполз ниже — холодная трава неприятно колола обнаженную кожу — и, не давая себе опомниться, обхватил губами член Марко, который слегка покачивался, будто бы в ожидании. Марко весь задохнулся, шумно выдохнул и дернул бедрами, и Роберт позволил ему это сделать. Противно не было; было странно, солоновато и горячо, и дурманила мысль о том, что он делает Марко хорошо. Хотелось сделать лучше; Роберт на пробу лизнул языком, попытался взять глубже, и головка бархатно скользнула по щеке, а Марко зашипел и выгнулся весь, судорожно цепляясь рукой за траву. Он не умел, но очень старался; это было важно — сделать их последнюю ночь вместе особенной, закрепить ее не только поцелуями и разговорами, но и чем-то вещественным, материальным — вкусом смазки и спермы на языке, жаром чужого тела, чужим запахом, смешанным с запахом леса, которым, казалось, пропитался весь Роберт, с головы до пят. Потом Марко потянул его на себя, не позволяя закакончить, и Роберт с сожалением отстранился. Глаза у Марко были шальные, почти черные, и дышал он тяжело и рвано. — Не хочу так, — выдохнул он, притягивая Роберта ближе, прижимаясь, — хочу вместе с тобой. — Давай, — согласился Роберт, и Марко устроился поудобнее, обхватил ладонью оба их члена и двинул рукой в привычном уже, отточенном движении, будто с утра пораньше Роберта в постели доводил, а не ночью, черт знает где, потерявшись во вселенной. Это было бы хорошо — потеряться во вселенной вдвоем. Все было кратким и бесконечным одновременно: дыхание в унисон, рваные, быстрые движения, короткие поцелуи, шумные вздохи, стоны, смешанные с шумом деревьев и плеском воды. Роберту хотелось, чтобы это все было вечным и, кончая, утыкаясь горячим лбом во влажное от пота плечо Марко, он осознал это так ясно, как в первый раз. — Я люблю тебя, Марек, — сказал он с легким удивлением. И в этом была магия. — Уважаемые пассажиры, наш самолет совершил посадку в аэропорту города Рим. Температура за бортом — двадцать шесть градусов Цельсия, время — семнадцать часов тридцать одна минута. Командир корабля и экипаж прощаются с вами… Роберт зевнул и сел поудобнее, выключил режим полета на смартфоне. За бортом было тепло, и за бортом был дом. Точнее, до дома все еще надо было добраться; родная квартира, конечно, ждала его только после отчета кардиналу. Но к этому Роберт за последние пять лет уже привык, и точно знал, где в римском аэропорту можно выпить хороший кофе, после которого ему окончательно расхочется спать. Он убрал телефон в карман, подхватил сумку с ноутбуком и, вслед за неторопливой вереницей людей, двинулся к выходу из самолета. На улице ярко светило солнце; стоило взять солнечные очки, но Роберт не подумал об этом и перед отлетом кинул их в чемодан; предстояло страдать еще как минимум полчаса, пока он не заберет багаж. Он спустился по трапу, спрыгнул на асфальтированную дорогу и на мгновение замер, покачнувшись. Ему показалось, что воздух вокруг так явно пахнет летом, лесом и травой. — Вы в порядке? — рассеянно спросила его женщина за спиной, которой он мешал пройти; Роберт торопливо посторонился. — Да, — отозвался он, — да, все хорошо. Просто сон.