Carpe diem: живи моментом

х х х 1.

«Оптимистическая ложь до такой степени необходима в медицине, что врач, неспособный искренне лгать, выбрал не ту профессию.»  — Джордж Бернард Шоу

Парковочные места возле клиники забиты круглые сутки. Для врачей есть отдельная зона, но её стоимость волшебным образом высчитывается из зарплаты. Не то чтобы Чжань был таким уж скупердяем, просто это глупо — зарплата у младшего врача гинекологического отделения не такая уж большая, а красные конверты он не принимал из принципа*. Так что его Honda Accord занимает парковочное место потенциального пациента. И ему не стыдно. Мало что вообще уже стыдно, если подумать. Рассуждать о собственном моральном компасе, любуясь рассветом через грязное лобовое стекло, — не совсем то, что должно задать тон утра. Но когда он за последние лет шесть наблюдал так за чем-то столь просто? Да и хорошо. Не нужно искать место, есть запас времени, целых минут двадцать до начала смены. Конечно, на нём всё та же одежда, а на завтрак будет неоправданно дорогой сэндвич из Старбакса внутри больницы*, но… он избежал нервотрёпки и приступа чувства вины, когда смотришь в глаза человеку, которому обещал «долго и счастливо»? Или это чувство облегчения, когда оказывается, что тебя и не ждали. Он ненавидит себя за него. Вернее, ненавидел бы, если бы на это нашлись силы. Сяо Чжань уснул в машине, да так крепко, что проснулся с рассветом, так и не заявившись домой. В окно стучат, и Чжань заторможенно поворачивает голову. Он нажимает на кнопку, опуская стекло. — Чжань-гэ… ты так рано или… поздно? Мы тут вам привезли роженицу. Ты в приемном сегодня или где? Чжань моргает пару раз, затем качает головой, толком и не понимая, что хочет донести. Он сегодня «везде». Сегодня среда, кажется. Ван Ибо хмурится. Они видятся чаще, чем кто бы то ни было ещё из их компании, просто потому, что бригада Ибо подвязана на его больницу и это чудесное стечение обстоятельств. Чжань иногда думает, что без Ибо было бы совсем хреново. Они никогда не были дружны во время учебы, слишком большой возрастной зазор: Ибо был только на втором курсе, когда Чжань переходил в интернатуру. А сейчас Ибо решил отпахать год за два, отдавшись в парамедики. «Потому что это охрененно круто». Конечно. Безусловно. Во многом работа на скорой напоминала такси, во всяком случае пациенты считали именно так, правда, такси было бы дешевле. Но это были те люди, которые жаловались на боли в животе, высокую температуру, «странное самочувствие». Для таких случаев скорая и правда была просто средством транспортировки. Потому что нельзя смазывать картину для диагностики, а не потому, что они бесчувственные сволочи, которым жаль дать таблетку от «адской боли». Но есть еще аварии, несчастные случаи, нелепые несчастные случаи, передозировки, криминал, идиотизм, «инородные тела» во всевозможных отверстиях, и да, роды. Чжань выковыривает себя из машины, пытается немного размяться. Ибо наблюдает за ним с легкой насмешкой и любопытством, сложив руки на груди. — А где твой термос? Хотел глотнуть чая. Сяо Чжань мрачно смотрит на него исподлобья, открывает заднюю дверцу, чтобы вытащить рюкзак. Труха внутри термоса вряд ли могла покрыться плесенью за ночь, ничего непоправимого не случилось. Кроме того, что заварки у него не было. Придется скрести по сусекам ординаторской или комнаты отдыха. И там, и там есть кухоньки, где можно поживиться чем-то, на что забыли наклеить стикеры-собственники. — У тебя так много времени, чтобы прохлаждаться со мной тут, Бо-ди? Или всё дело в чае, да? Подсел на мой улун. Вот оно что. Чжань закидывает рюкзак на плечо, трет переносицу, начиная идти в сторону здания. Ибо пристраивается рядом, отвратительно бодрый в пять сорок утра. И как он умудряется? — Конечно же дело в чае. О твоем целебном напитке ходят легенды по всей клинике. Скоро начнут заглядывать ребята из больниц традиционной медицины, подосланные Хенгом. Или он сам зажмет тебя в углу, чтобы выпытать рецепт… — Я спал в машине. У меня болит шея и поясница, Ибо. И мозг. — Невозможно. Там нет болевых рецепторов. Они доходят до лифта. Голова тяжелая, а руки и ноги почему-то ощущаются слишком легкими. Чжаню лень анализировать, на самом деле он очень хотел бы поесть и, желательно, что-то сладкое. Можно было бы пошариться по шкафчикам его ординаторов, наверняка кто-нибудь хранит запас батончиков или типа того. Ибо сам клацает по кнопке, пока Чжань, закрыв глаза, пытается уловить свой дзен, мысленно умоляя свой сахар не падать, пока он не найдет хотя бы жалкую вафельку. Синхронно с лаконичным «дзынь» кабины начинает пищать пейджер. — Судя по твоему лицу, Чжань-гэ, ты надеялся, что батарейки в нем сдохли. — Ты свой проверь, а то действительно что-то заболтался со мной. Ибо пожимает плечами, почему-то заходит следом за Чжанем в лифт. Тот смотрит на него с немым вопросом в глазах. Ван Ибо усмехается. — У меня смена закончилась, Чжань-гэ. Тебя к нашей роженице вызывают? Должна быть палата 321. Двадцать три года, первые роды. Объявила, что хочет съесть свою плаценту. Это очень модно на западе, по ее словам, наладит связь с ребенком с первых минут, и что-то еще про кожу. И что так делают шимпанзе. Я просто хочу увидеть твое лицо при встрече с ней. Специально тебя поджидал, а ты уже тут как тут. Сяо Чжань медленно поворачивает к нему голову. Сколько он спал? Все затянулось из-за долгой операции, он ассистировал и уже даже не помнил, чему именно. Потом была бумажная волокита и зависший компьютер, любимая часть работы любого врача, особенно когда на тебя повесили часть ординатуры, состоящую из безмозглых, эгоцентричных, желторотых… ладно. Было где-то два часа ночи? Да. Чжань же еще сделал обход. Значит, где-то три часа ночи. Выходит — и поспал он три часа. Неплохо. — Какие официальные инструкции в таком случае, не знаешь? Психиатрическая бригада? Усыпление на время процесса? Что-нибудь? Ей не хватает того, что ребенок буквально рос в ней и эта связь недостаточно надежная, да? Высушить пуповину и носить в виде ожерелья, как вариант? Нет? Ибо тянется через него, чтобы клацнуть по кнопке, иначе они будут стоять в этой кабине, пока кто-то нуждающийся не вызовет лифт. Пейджер снова пищит, но Чжань игнорирует его. От Ибо пахнет энергетиком и лаймом дезодоранта. Неожиданно бодрит и хочется втянуть поглубже, вместо этого Чжань чешет нос и запрокидывает голову, крепко зажмурившись, а затем принимается потирать мочки ушей — тибетская гимнастика утверждает, что это помогает лучше кофеина. — Знаешь, Чжань-гэ. Я тебя провожу, заберу твой термос, сделаю тебе чай и верну. Тогда моя совесть будет частично спокойна, ведь я вижу, что ты явно не в себе, ты же обычно очень добрый и понимающий, а тут сразу настроен, как обычный врач-заебашка. У меня на этой неделе только ночные смены, ехать домой не хочу. Буду в ординаторской куковать и всех бесить. — Ты хочешь, чтобы я прикрыл твой зад с твоим бомжеванием в ординаторской за чай? Ладно. Почему не хочешь ехать домой? Ван Ибо взъерошивает волосы на затылке и отводит взгляд, внезапно заинтересовавшись информационным экраном, где реклама таблеток от кашля сменилась бюллетенем о туберкулезе. У Чжаня нет моральных сил на попытку разгадать этот ребус, так что он отворачивается, подавив зевок. Начинает копаться в рюкзаке, вытаскивая помятый халат, всовывает его в пакет, а затем отдает Ибо. — Раз тебе будет нечего делать, сунь его в автоклав. — Автоклав? — При последнем обходе у роженицы было подозрение на педикулез*, я не помню, чем все закончилось. Лишним не будет. — Чжань-гэ. Тебя тоже надо было всего в автоклав засунуть тогда. И меня теперь. Я не хочу быть лысым. Боже, погоди… лобковый? В больнице в курсе? — Поздно, Ван Ибо, поздно. В курсе, конечно. Ван Ибо кривится, удерживая пакет с халатом чуть ли не двумя пальцами. А ещё врач, называется. Роды пришлось проводить при помощи вакуум-экстрактора, после чего хлынули реки послеродового кровотечения, но справиться с этим удалось быстро. Сяо Чжань размышлял о том, что мог бы выбрать своим профилем дерматологию. Или геронтологию. Психиатрию. Может даже — стать терапевтом, делов-то. Но в свое время ему это показалось чем-то мелочным. Если и идти во врачи, надо быть врачом с большой буквы. Он метался между романтическим представлением о нейрохирургии и почетным званием врача-акушера. В конце концов, победило последнее: Чжаню просто нравилось, что по итогу у него удваивается количество пациентов, а не наоборот. Иногда ему хотелось вернуться в прошлое и открутить себе голову, заорать благим матом, чтобы шел себе в графические дизайнеры и не выебывался, пытаясь пойти по стопам своего деда. Но ведь бывали моменты осознания счастья, что он все же рискнул. Например, когда ребенок, родившийся с боем, выдавал твердую девятку по шкале Апгар, а его мать была в сознании и даже с радостью принимала это скукоженное существо в ошметках всякой дряни (чаще всего это похоже на какое-то овощное рагу или перемолотую пиццу?), пока Чжань накладывает последние стежки. Аккуратно и методично. Как учила бабушка, когда Чжань захотел себе красный шарф в детстве. Ладно, не совсем удачная метафора. Слишком много философии для одного утра, пора завязывать. Вопрос в том — где его термос? Чжань заходит в ординаторскую, преисполненный адреналина, но отчаянно нуждающийся в еде. В углу тихо работает телек, чай стоит на столе, крышка термоса лежит рядом и это вопиющая ошибка. Но Ибо простительно. Тот сопит на диване, видимо не найдя в себе сил доползти до кровати: это перед Чжань-гэ нужно выпендриваться и фонить бодростью, пока тот, словно амёба, плетется принимать новую жизнь, но ночная смена в скорой — далеко не шутки. Чжань подходит к этому телу, наклоняется и тыкает Ибо в щеку. Они оба нуждаются в том, чтобы побриться и сходить в душ, и если у Ибо ещё есть на это шанс, то Чжаню придется щеголять по отделению так до конца смены. — Эй. Существо. Сходи в душ. Там есть моя бритва. Браун. И спи дальше. Ибо отмахивается от коллеги, для верности — наобум пинается ногой, но не попадает. Чжань посмеивается и возвращается к чаю. Делает пару внушительных глотков, заглядывая в холодильник. Есть два контейнера Алистера, один Сюин и забитая энергетиками полка Ван Ибо. Какие-то бесхозные йогурты и темнеющий банан. Чжань выуживает контейнер Алистера с рисом и овощами. Открывает его без намека на муки совести, копошится палочками. Телефон вибрирует в кармане и он знает, кто ему пишет. «Сегодня ужин с родителями. Не забыл?» Чжань перечитывает сообщение пару раз, но его смысл не меняется. Забыл или нет, но разве он успеет к семи часам? Нужно искать себе замену, проворачивать махинацию, целую комбинацию из людей, которые заменят друг друга, чтобы по итогу Чжань смог сидеть перед четой Фэн, жевать пресную свинину, запивая ее пивом, выслушивая сетования на жизнь от отца и матери своей жены. Да. Своей жены. Он ведь сам выбрал себе эту жизнь, верно? И всё в ней кажется правильным и идеальным. Он действительно врач, правда старается и ему не наплевать на своих пациентов. Помогает с ординатурой, может как аппендикс вырезать, так и пневмонию вовремя обнаружить, но главное — он мастер в своем профиле. Не лучший, но определенно — хороший специалист. Не берет взятки, постоянно учится и учится, в том числе и на своих ошибках, метит в науку через пару лет, как иначе. Берет двойные смены, не против подменить тех, у кого есть дети и старые родители. Идеальный друг. Успешный врач. Гордость семьи. Хреновый муж. Они сошлись во время учебы, только вот Фэн Ци была педиатром, а по итогу вообще стала писать детские книжки, а не лечить детские болячки. Кроткая, безмерно вежливая, ответственная, нежная и миниатюрная. Она была из тех девушек, которые пьют чай из кружки, которую разрисовали лично. Пушистыми котятами. Идеально, да? А ещё её волосы постоянно забивали сток. Чжань всегда шел в душ первым делом, когда бы не вернулся с работы, чтобы смыть с себя рабочую смену. И ему было физически плохо от вида этих волос, не говоря о том, что вода плохо сливалась. Он выуживал весь мусор и эти длинные, черные нити запутанной срани, на которую налипли белесые потеки от мыльной воды или что-то еще. Да, Чжань принимал роды, несколько раз на дню, как минимум. Зашивал брюшину, возился с разрывами разных степеней, не говоря о том, что происходило в смены общей практики или во время шефства над ординаторами и интернами. А уж день приемного покоя… Но что бы там ни происходило, это никогда не могло сравниться с этим мерзким ощущением при виде влажного комка длинных волос его жены. Он никогда не говорил с ней об этом, потому что с момента его «повышения» (больше рабочих часов, насмешка в виде 500 юаней к зарплате, высшая степень ответственности) они не встречались так уж часто. Даже перестали ложиться вместе спать. Так что тратить время на выяснение бытовой фигни казалось Чжаню плохой идеей для их брака. Брак. Брак — вообще плохая идея, кажется. Что он ему дает, кроме чувства вины космических масштабов? Особенно за то, что он бы… он бы не променял смену на день с ней. В тишине — да. Но не с ней. Что это может значить? Или он использует работу, чтобы сбежать от своей нормальной и идеальной жизни с красавицей-женой? Это ведь он отмечает галочкой согласие на дополнительные смены. Ради карьеры, конечно. Все ради карьеры. Нет больше никаких причин. Всё обязательно наладится. Он ведь правда хотел, чтобы она стала его женой. И он правда хотел… Правда хочет быть достойным мужем. Ещё не поздно. Надо выгрызть себе выходной. И сегодня оказаться на ужине. — Чжань-гэ. Ты забыл жевать. — А? — Ты положил рис в рот и не жуешь, а пялишься. Вкусно? Чжань кивает и отлипает от столешницы, о которую оперся спиной, чтобы подойти к дивану поближе. Он садится на подлокотник и кивает на рис. — Алистер всегда вкусно готовит. Даже обычный рис. Хочешь? — Почему твоя жена не готовит тебе обеды с собой? Ты всегда что-то подъедаешь. Чжань-подъедун-гэ. Давай сюда этот рис, да простит нас Алистер, широкой души человек… Ибо садится, чуть ли не опираясь о чужую ногу, и вскидывает голову, открыв рот. Чжань зависает на целую минуту, за что получает недовольный тычок куда-то в бедро. Ибо уже смотрит на него и явно ждет. Чжань цепляет побольше риса и запихивает в чужой рот. Слышится довольное мычание. — Чфань-гэ… — Прожуй сначала. — М-гм. Чжань-гэ. Так она сожрала? — Что? — Плаценту. Чжань вздыхает, копаясь палочками в рисе. Ибо зачем-то стягивает его с подлокотника на диван, Чжань просто повинуется этой «силе притяжения», уместив свою задницу. Бедро к бедру, хоть на диване ещё полно пустого места. Но это почему-то не ощущается странно. Чжань даже не считывает это. Просто бок Ибо теплый, сам он сонный и смешной, и так удобнее дожирать чужой рис. — Я убедил её, что это плохая идея. Ей не очень понравился её вид, так что… — Это хорошо. Сынён теперь мне должен двадцатку. Он до последнего верил, что она всё же её сожрёт. Чжань фыркает и косится на Ибо, снова подсовывая ему рис. Тот благодарно мугукает и кивает, мол, ешь сам дальше, откинувшись на спинку дивана. Чжань откидывается на неё медленнее, его поясница все ещё ноет. В ординаторской приятная полутьма, потому что никто так и не открыл жалюзи. Чжань переходит на шепот, получается хрипло: — А как твоя смена прошла? Ибо прочищает горло, мычит в задумчивости, прикрыв глаза рукой, и принимается перечислять: — М-м. Труп до приезда, старику было восемьдесят четыре, ничего страшного, просто ушел во сне, но журналов потом заполнять море, конечно. Студент первого курса, инженер, решил готовить посреди ночи, рубил мясо — отрубил себе палец, но мы его вовремя нашли, в смысле — палец нашли, все пришили потом. Несколько диабетиков. О-о, женщина с глазами. Настаивала, что ей станет лучше, как только я заварю ей медвежью лапку с сычуаньским перцем. С глазами, потому что явно щитовидка — навыкате, ух, жуть. Лапку я ей не заварил, подозрение на инсульт — отказали ноги, вроде оправилась, я уже не интересовался потом, нас срочно вызвали, дописывал документы на колене, планшет снова глючил, пришлось вручную. Этой медвежьей лапкой все мозги мне выела. М-м. Что ещё такого. О. Отравление морскими огурцами. Мужчинка тридцати лет позарился на элитный образ жизни и решил прикупить по дешёвке. Они же не имеют вкуса, в чем их ценность вообще, лучше тофу… — Они редкие, Бо-ди. Всё, что редкое — ценно. — М-гм. Тогда Чжань-гэ — морской огурец. Сяо Чжань выдает саркастичное «ха-ха» и поворачивается к Ибо. Взгляд последнего почему-то слишком серьезный для контекста шутливого подката. Фельдшер прочищает горло и отводит глаза, мазнув взглядом по губам Чжаня. — Как Фэн Ци? — Все еще терпит меня. Вернее, моё отсутствие. Но, чувствую, скоро и её терпению наступит конец. Есть идеи, как задобрить жену, если ты муж-мудак с диагнозом врач? Ван Ибо пожимает плечами. Достав телефон, он сбрасывает Чжань-гэ сайт флористической компании и промокод на скидку. — Пошли ей цветы. Все девушки это любят. — А можно заказать доставку на раз в неделю, допустим, чтобы они выбирали какой-то букет и присылали? И проплатить сразу оптом? На пару месяцев? Ибо сначала смотрит на палочки в чужих пальцах, переваривая поток вопросов, затем, недоверчиво прищурившись, смотрит в глаза Чжаня. Тот смотрит в ответ, не совсем понимая, чем конкретно вызывал подобное выражение лица друга. Ибо открывает рот, чтобы что-то сказать, но у Сяо Чжаня срабатывает пейджер. И это не просто пиканье. Это — экстренный вызов, а значит — кто-то пытается умереть в его смену. Чжань оставляет рис на Ибо и пулей вылетает из ординаторской.