Carpe diem: живи моментом

x x x 2.

У врача бывают отвратительные дни и часы, не дай бог никому этого. Среди врачей, правда, не редкость невежды и хамы, как и среди писателей, инженеров, вообще людей, но те отвратительные часы и дни, о которых я говорю, бывают только у врачей. За сие, говоря по совести, им многое проститься должно. — А. П. Чехов

Ван Ибо не нужно в ординаторскую. На это нет ни одной объективной причины. Более того — подстанция скорой находится в соседнем здании, как и шкафчик фельдшера, низенькая кровать с продавленным матрасом и кабинка душа с матовым стеклом окна, которая так нравится Ибо по причине легкого флера эксгибиционизма. Ладно, на самом деле в ней — лучший напор воды. Но почему-то жалкие крохи свободного времени, остаток после смены или наоборот, когда он приходит до её начала, он предпочитает проводить здесь. И вовсе не на первом этаже приемного отделения, а аж на седьмом. В этом холодильнике даже есть лично его полка, забитая энергетиками и, порой, картонными коробочками с лапшой или рисом, злаковыми батончиками. Сяо Чжань, когда на него снисходит озарение здорового образа жизни, закупается на двоих. И никогда не задается вопросом, почему Ибо тут практически поселился за последние года четыре. Хотя, может и задается, но явно не вслух. Это обоих устраивает. Конечно же. Сейчас тут никого нет. У Ибо болит голова, таблетка всё никак не подействует, это явное последствие того удара, когда пьяный мужик приложил его лбом о стену. Ван Ибо просто обожает вызовы на бытовуху. Колотые раны, бесполезная полиция, орущая женщина, жуткий смрад перегара. Почти что ностальгия. Последний вызов всегда задает тон окончанию рабочего дня. Лучше бы это был какой-нибудь паршивый аппендикс с классикой диагностики, чем это дерьмо. Конечно, человек может ко многому привыкнуть, и Ибо за эти годы насмотрелся на всякое. Но считал, что если ты однажды поймаешь себя на ощущении, что привык и к такому — это знак, что пора валить. Он не хотел ощущать привычным человеческую жестокость, насилие, добровольную жажду отъехать из-за какого-нибудь вещества с псевдо-счастьем в порошке, да и в принципе… Ибо плюхается в мякоть дивана, берёт подушку, которая, как ему кажется, бывает частой гостьей под головой одного младшего врача, обнимает её и запрокидывает голову, прикрыв глаза. Внутри всё гудит, ноги гулко ноют, в животе ворочается что-то ершистое, все норовит превратиться в тошноту. Возможно это от голода. Но Ибо слишком хорошо устроился, и тут так тихо и пахнет каким-то виноградным лимонадом, что-то вроде. Наверное, Сюин снова прикупила в Miniso ароматические палочки и пыталась устроить уют в помещении, в котором бывает довольно редко. Ибо видел эти цветастые колбы, заглядывал не так давно в поисках какой-нибудь смешной безделушки. В итоге купил себе очередную кружку, банку крема и маски для лица, на которые никогда не будет времени. У него стала сушиться кожа, он как-то пожаловался на это Чжань-гэ, так что тот вооружился байду и «набайдил» ему оптимальные варианты. Ибо медленно приоткрывает глаза. Как это паршиво. Как это всё отвратительно и паршиво. Особенно когда Сяо Чжань заходит в ординаторскую и смотрит на него. В этом взгляде и обеспокоенность, которую тот пытается задвинуть куда подальше, и легкая суровость, потому что с Ибо иначе нельзя, и что-то ещё. Вот последнее всегда хочется удушить. Потому что это дарит Ибо самое ужасное, что есть на свете — надежду. Это бесполезная, лицемерная хрень человеческой природы, не иначе. Вера — другое дело. Знание — тем более. Но надежда. Она высосет из тебя все соки, понизит способность здраво оценивать реальность и подарит бессонные ночи. У Сяо Чжаня прохладные пальцы. Он ведет ими по чужому лбу, приподнимая отросшую челку. Ибо знает: у него на голове сейчас полный хаос, пульс вне нормы и подозрение на легкое сотрясение. Только причины для этого разные. Причесочка — побочный эффект ночной смены и извечной привычки ерошить волосы. Пульс — Сяо Чжань слишком близко, а у Ибо сейчас нет сил себя контролировать. Не говоря о том, что желания на это нет никогда в принципе, но он старается. Ну, а сотрясение… ничего, пройдет. Ибо говорит это вслух, пытается уйти от очередного касания, но Чжань переключается с его лба, берет за кисть и давит большим пальцем на сплетение вен. Закрывает глаза, чтобы полностью обратиться в слух и ощущение. Считает пульс. — У тебя явно обезвоживание*, кроме твоего шишака на лбу… — Спасибо, док. Вы не зря проучились столько лет и пашете, как вол. Всё ради этого невероятного момента диагностики… — Не ёрничай. Ибо благополучно затыкается. Чжань выпрямляется. Ибо кажется, что внутри него в такие моменты что-то немного умирает. И воскресает, стоит Чжаню приблизиться снова. Это мучительно. Почему он согласен на эти муки? Это так тупо. Ибо подавляет в себе желание издать что-то вроде стона заебанного (самим собой) человека, никак не связанного с его физическим состоянием, потопать ногами, как пятилетка и заорать потом матом в подушку, пытаясь себя удушить. В реальности — он просто наблюдает, как Чжань наливает ему стакан теплой воды из чайника, тот недавно кипел, судя по всему. Ибо прочищает горло. — Сынён рассказал? Да он драматизирует, меня всего раз приложили башкой. А вот малой их… — Их малой — забота соцопеки, которую ты уже вызвал, и детского отделения. А вот твоя голова с тобой до конца жизни. Пей. Ибо вздыхает. Принимает стакан, задерживаясь взглядом на пальцах Чжаня. Полоска белого золота на безымянном. Он знает, что это уже не то кольцо, которое было изначально. «Истинное» обручальное кольцо Сяо Чжань потерял на второй год ординатуры, кажется. Или на третий. Они вместе ходили выбирать «точно такое же», но до сих пор не были уверены в том, что оно и правда идентично настоящему. Вряд ли бы Фэн Ци заметила подмену, учитывая, как невероятно «часто» видит своего мужа и его пальцы, но это было важно для самого Чжаня. Ибо пьет мелкими глотками, перекатывая во рту теплую жидкость с этим типичным привкусом кипяченой воды. Он закрывает глаза опять. Так легче. Чжань открывает холодильник. — Не пей энергетики в ближайшие дни. Тебе вообще с них надо слезть, Бо-ди. — М-м. А ещё спать минимум шесть часов в сутки, есть овощи, фрукты и витамины. Это так иронично. Мы говорим пациентам подобные вещи, а сами ведём образ жизни хуже, чем самые отбитые из них. Холодильник захлопывается. Ибо чувствует, как Чжань садится рядом. Диван продавливается, бедру становится теплее. Чжань пахнет свежестью и чем-то… м-м. В него хочется закутаться, как в только что высохшие простыни. Вау. Какой шикарный комплимент. Кошмар. Ибо открывает один глаз. Чжань нашел в недрах холодильника шоколад, разламывает плитку внутри пачки, только после этого открывает её, наклоняется вперед, чтобы устроить это безобразие на низком столике. Берёт внушительный кусочек и сует Ибо под губы. — Ешь. Потом ещё поешь нормально дома. Не тошнит? В глазах не двоится? Хорошо меня видишь? Ибо молчит. Сяо Чжань вскидывает бровь. Ибо представляет, как сейчас медленно приблизится. Очень медленно. Проведёт губами по губам, игнорируя шоколад. Хороший такой шоколад. Сразу же начинает таять под теплотой чужих пальцев. Ибо заторможенно кивает, забирая кусочек. — Не тошнит. В глазах все хорошо, особенно ты. — Ну если ты снова свои пикап-фразочки тренируешь, то и правда всё в порядке. Но всё равно. Проверяй себя. Отоспись хорошо. Ты же уже выпил ацетил… — Всё я выпил, Чжань-гэ. Сяо Чжань кивает. Сам берет себе шоколад, зажевывая его так, словно тот виновник всех его бед. Ибо жует медленно. По большей части он позволяет шоколаду во рту растекаться и вязать язык своей сладостью. В какой-то момент Ибо немного сползает по спинке дивана, а затем устраивает голову на чужом плече. Так можно. Он уже много раз проверял. Чжань говорит тише, Ибо снова прикрывает глаза, продолжая лениво жевать угощение. — Мне не Сынён сказал. Медсестры на посту приемного уже успели распустить слух, как ты защищал пацана вместо копов. Ты же понимаешь, что ты медик, да? Это их работа. — Не нуди, я тебя прошу. Сделал как сделал. — И ты оплатил вызов. В благотворители записался? — Иначе пацана бы не отвезли в операционную. — Отвезли бы, не дури. Это уже не первый раз за эту неделю, у тебя так много денег? — Я делаю это в долг. — И сколько пациентов вернуло тебе твои деньги? — Я делаю это, потому что не могу иначе. И кто бы говорил, мистер-я-никогда-не-принимаю-красные-конверты и возвращаю деньги со счета? Сяо Чжань вздыхает. Ибо считает, что этот раунд он выиграл. За стенами больницы занимается рассвет, через двадцать две минуты их смена официально закончится. Пейджеры молчат, голова гудит меньше, Сяо Чжань никуда не девается, мир кажется нереальным из-за недостатка сна, но Ибо всё устраивает. Серьезно. Всё устраивает. — Есть разница, Бо-ди… Если ты будешь действовать так каждый раз, ты же знаешь… выгорание не за горами. На себя и на близких ничего не останется. Дистанция важна. Мы — люди. Об этом часто забывают пациенты, но им простительно. Но сами мы должны об этом помнить. — Ты правда хочешь обсуждать со мной вопрос профессионального выгорания этим ранним утром, Чжань-гэ? Видишь, какое большое предложение я сказал. Со мной всё в порядке. С пацаном всё в порядке. Со всеми всё в порядке. А ты в порядке? Сяо Чжань молчит слишком долго. Ибо уже дожевал свой шоколад, был бы не против зажевать ещё, тошнота странным образом отступает, хоть, блин, это же сладкое? Неужели это эффект от того, что это шоколадка Чжаня? Ладно, Ибо простительны такие мысли, он всё же головой ударился. — В порядке. Как только может быть в порядке человек, который сидит сейчас без нижнего белья, потому что в последний раз, когда меня залило кровью, пропитались даже трусы. Надо поднять этот вопрос. Для врачей-акушеров нужны какие-то влагоупорные штаны. И вообще вся форма. Ибо коротко смеётся, отлипая от чужого плеча. Тянется за еще одним кусочком шоколада. Только сейчас дошло, что это не просто молочная плитка, она ещё и с орехами. Такой шоколад любит Сюин, так что теперь понятно, кого они обокрали на этот раз. — Чудесно, гэ. Я так и вижу, как ты приходишь к господину Хань Фэю и заявляешь с порога «мне нужны влагоупорные штаны, господин Хань, надо как-то решать вопрос». Серьезно? Ты без трусов? Чжань медленно поворачивает к нему голову и вскидывает бровь, выдавая: — Ты хочешь проверить? Проблема в том, что Ван Ибо хочет. Он усмехается, закидывая шоколад в рот и качает головой. Это отзывается ноющей болью от виска к виску, так что он скоро прекращает, снова откинувшись на спинку дивана. На полке неожиданно врубается радио, после шумов, диктор бодро приветствует слушателей: «Доброе утро, Шанхай! На часах шесть утра, настроение оптимистичное, температура воздуха…». Ван Ибо и Сяо Чжань, вяло, но хором, говорят «доброе утро» в ответ, скатываясь в смешки. Дверь ординаторской открывается с ноги, и через минуту на весь этаж раздается: «Вы совсем охренели жрать мой шоколад, сволочи?! Жить надоело?! Я сейчас вам корнцанг* в жопы засуну! Один на двоих!» Сейчас бы пищание пейджеров могло бы звучать сигналом спасения для кого-то из них, но те молчат, так что приходится стойко выдержать насилие от Сюин, когда она принимается дубасить их подушкой. Действительно — доброе и бодрое утро. х х х Хенг прекрасно знает, что думает практически каждый в этой аудитории. Проигнорировать атмосферу легкого презрения и превосходства тоже сложно. Он ждёт, когда все окончательно затихнут, но это происходит только тогда, когда Хань Фэй поднимается на кафедру, чтобы встать рядом. Уникальное явление, по правде говоря. В Шанхае достаточно больниц и клиник, особенно с того момента, когда государство стало поощрять частный бизнес в сфере здравоохранения. Но бизнес остается ключевым словом в обоих случаях. Что касается их медучреждения… это некий гибрид всего и сразу? Не без стараний семьи Хань, конечно же. Главным кредо всегда было три компонента: комплексное лечение, новаторство и прогресс. Но никак не деньги. Что не мешает их больнице занимать топ-3 в рейтинге финансовой успешности. Поток денег зависит не только от количества пациентов, которых всегда хватает, достаточно спуститься в холл и заценить длинные цепи очередей. Поток зависит от количества процедур и анализов, на которые этих пациентов направляют. Даже если это не так уж нужно. «Залечить» — то, чего боится любой человек, который попадается в ловушку белых стен. Какими бы новыми они ни были. Это одна из многих причин, по которой традиционная китайская медицина никогда не вымрет. Но интегрировать древние талмуды в современные реалии медицины? Смешать, но не взбалтывать, заставляя работать сообща, а не конкурировать на рынке и в головах населения? Фантастика. Но они всегда были двинутыми мечтателями. — Для начала, спасибо, что пришли. По аудитории прокатываются смешки. Не то чтобы у присутствующих был выбор. Это первое выступление, запланировано еще три в разные дни, чтобы охватить весь медперсонал, но не оставить пациентов без присмотра. Хенг опускает взгляд в свой планшет, проходясь по тезисам. Хань Фэй делает едва заметный шажок ближе, что заставляет немного усмехнуться, бросив на него короткий взгляд. Очень мило. Как и весь нейрохирург в целом. Ладно, «милый» — самое последнее слово, которым стоило называть этого статного мужчину. Но Хенг помнит его не только таким. Надо сосредоточиться. Док обводит аудиторию долгим взглядом, и начинает совсем не по тексту: — Я знаю, что вы все думаете. И нет, не потому что я Шаман или как вы там ещё меня прозвали. Я правда понимаю. Когда-то я сидел среди вас, закатывал глаза и подписывал петиции в поддержку запрета традиционных методов китайской медицины в случае серьезных заболеваний. И нет, меня не ударило молнией и я не пережил клиническую смерть, из-за чего потом резко передумал и ушел в эту сферу. Я решил рассмотреть древние методы через призму новейших технологий, и выводы, к которым я прихожу, удивительны и прекрасны. Во многих больницах по нашей стране открыты кабинеты иглотерапии и других услуг традиционной медицины, мы же собираемся пойти чуть дальше. Старый корпус, в котором идет ремонт уже второй месяц — это будущее отделение традиционной медицины в наших стенах. Оно ни в коем случае не возьмет на себя роль ведущего, это лишь продуманная и щадящая подмога, разработка рецептов и планов лечения с учетом всех особенностей пациента, больше всего нацеленное на период реабилитации. Есть ряд методов, практик и лекарств, гарантия действия которых доказана стопроцентно. Не хуже, чем западные пилюльки или наши аналоги с заводов. Но побочных эффектов для той же печени и почек будет меньше. Мы, как люди знания, способны отделить мифы от реальной пользы. Никто не просит вас скупать на рынках дичи порошки из рогов носорога и всовывать пациентам, я лично участвую в рейдах по таким местам, и всегда поддерживаю политику закрытия рынков с очень многих точек зрения, которые и без того запрещены. Но остальные аспекты древнего учения важны. Это глупо отрицать. Хенг берет паузу. В аудитории панорамные окна. Шанхай за ними утопает в серости и сырости первых осенних дней. Хань Фэй закладывает руки за спину и смотрит в зал. Затем наклоняется к микрофону, и хоть Хенгу надо бы подвинуться, тот этого не делает, потому что это все ещё зона его комфорта рядом с этим человеком. — Влияние на зарплату не существенное, но в плюс. Это не поощрение и никогда им не будет. Репутация нашей больницы важна, как никогда. Назначайте анализы и процедуры только по необходимости. Спорные случаи обязаны обсуждаться, помните об этом. Слышатся расслабленные вздохи и мягкий гул по залу. Хенг тихо цокает языком и переглядывается с Хань Фэем, кивает в знак благодарности. Затем продолжает: — Если кто-то хочет сотрудничать в этом вопросе — отправляйте заявки. Открытие корпуса назначено на конец ноября, к этому времени было бы хорошо понимать в теории план будущего симбиоза. Будут проводиться тренинги и семинары, большую часть из них я буду вести лично. Мы должны видеть в этом новые возможности. Последний звук съедается экстренным вызовом пейджера Хань Фэя. Точно такой же сигнал получает и Сяо Чжань на свой. Они переглядываются. Кому одновременно может понадобиться нейрохирург и врач-акушер? Дерьмо. Хенг провожает Хань Фэя долгим взглядом, наблюдая, как тот коротко хлопает Сяо Чжаня по спине, пока они спешат на выход. Ибо тоже проводит своего коллегу взглядом, но переключается на Хенга куда оперативнее, тот всё еще смотрит вслед главе больницы, моргает, затем извиняется и продолжает. Краткое введение в традиционную медицину. Ибо пытается вслушаться, но парочка медсестер впереди шепчут слишком громко, хоть и пытаются прикрыть свои рты. До Ибо доносятся обрывки: «Слишком красив, красивее, чем женщины, как так?» «Наверняка делал пластику, смотри на его нос» «Зачем он красит волосы и отращивает их такими длинными? Разве это добавляет очков? Он и так врач с натяжкой, травник! Выглядит и правда как какой-то шаман, еще и браслеты эти, куда это годится?» «Моя мама как-то лечилась так, довела себя до камней в почках!» «Он такой красивый, но никогда не бывает с женщинами, вы что-то знаете об этом?» «Они с господином Ханем друзья детства, тот просто потакает ему» «А может они с господином Ханем…» Ибо наклоняется вперед и вкрадчиво говорит на ухо самой болтливой из них: — Отвратительно. Она коротко улыбается ему, видимо решив, что это «отвратительно» — согласие с тем, что они говорят. Ибо улыбается безмерно вежливо, когда уточняет: — Вы отвратительны. Фельдшер выпрямляется, складывая руки на груди. Вэньхань рядом с ним издает едва слышный храп, чтобы предупредить катастрофу, Ибо пихает друга в бок. Традиционная или нет, медицина остается тем ремеслом, которое дарит тебе уникальную возможность засыпать при любых обстоятельствах, а уж такая лекция просто благо: тут организм сразу же ориентируется и пытается выжать максимум из ситуации, когда тихо, безопасно, тепло и можно вытянуть ноги. Что ещё для счастья надо? Медсестры прозвали подобные ситуации джекпотом дьявола. Беременная пациентка поступает в больницу в связи с аварией, в процессе выясняется, что кроме сотрясения и ушибов, у нее присутствует опухоль головного мозга, которая явно прогрессирует, а после удара — угрожает важным центрам органа. При этом плод не так уж рад пережить эти приключения, но срок еще слишком мал, чтобы попытать счастье рождения. Очень сложно диагностировать эту дрянь, ведь проявления опухоли часто воспринимают токсикозом первых недель беременности, и дальше связывают только с этим, очевидным, состоянием. А меж тем, из-за гормональной перестройки и других изменений, которые провоцируют задержку натрия и воды, а значит — способствуют росту, опухоль лишь растёт. Ещё быстрее, чем прежде. Проводить операцию по удалению сейчас — мягко говоря, опасно, но не провести её — вариант ещё хуже. Хань Фэй рассматривает снимки головного мозга, пока Чжань сканирует взглядом результаты УЗИ. Нейрохирург спрашивает спокойно, не смотря на Чжаня: — Ты озвучишь или я? Сяо Чжань переводит на Хань Фэя тяжелый взгляд. Медики — это те люди, которые просто знают, что делать и также те, кто постоянно делают выбор. У них нет уникального права зависнуть между чем-то и чем-то, отложить решение на какой-то срок. Каждая минута — возможная цена чьего-то здоровья и, нередко, жизни. Медик берёт на себя ответственность, которая находится вне сферы человеческого. Как сейчас. Разве это они должны решать, кто должен выжить: женщина или её ребенок? — Мы должны поговорить с её семьей. Приоритетность обычно в матери… — Нет времени. Опухоль покрывает собой речевые центры, я удивлен, что еще нет кровоизлияния. Вероятность того, что это будет всё тот же человек… пока её накачали маннитолом*. Хань Фэй смотрит внимательно, снова и снова возвращается к снимкам. Невысказанное виснет в прохладном воздухе кабинета. — Мы сделаем всё, как надо. Чжань говорит это уверенно. Хань Фэй переводит на него взгляд и коротко кивает. Операционная готова. Пора приступать.