2О лет назад
往事化蝶 昨日比翼今双飞 Bygone events dissolve into butterflies. Yesterday flying wing to wing; today, in pairs.
姑苏, Сучжоу Ромашковый чай кажется действительно целебным. Хенг делает всего один глоток, а головная боль отступает. Сейчас лето, беспощадный в своей жаре август. А Хенг пьет горячий ромашковый настой, именно так. Мелкие цветки раскрылись в кипятке, словно только что сорванные с лужайки у дома. Хенгу шестнадцать. И вчера ночью у него украли первый поцелуй. Думать об этом забавно. Совсем не обидно, даже приятно. Хенг делает ещё пару глотков, стараясь понять, нравится ему вкус или нет? Если с ромашкой в этом ключе сложно, то с поцелуем всё достаточно просто — тот однозначно Хенгу понравился. Ничего особенного, просто теплое касание губ. Хенг делал вид, что спит. У Хань Фэя были «рейды по пабам», как и положено парню его статуса, который окончил школу с отличием и крепкими связями с наследниками «чистых» семей. Хенг ничем таким похвастаться не мог, хоть усердно занимался в тех же стенах. Предпочитал дружить с изгоями, извечно отстаивал свою точку зрения и выражал неуважение к учителям, что в Поднебесной, зачастую, карается телесными наказаниями. Хенга много раз отмазывали и заменяли битье палками на какие-нибудь отработки, но порой ему всё же доставалось. И если не от учителей, то значит от сверстников. Самых отбитых. И вот если Фэй узнавал… а тот всегда узнавал. От расплаты их мог спасти всё тот же Хенг, потому что он «не нуждался в защите». О, как они любили ссориться на подобные темы. Если бы только дядя чаще «гостил» дома, а не был в разъездах, он бы оценил эти крики. Сейчас же счастливая пора — целая неделя для Хань Фэя, когда тот может «оторваться» за все годы лишений перед поступлением, и… целый месяц каникул для Хенга, когда тот должен, конечно же, заниматься с репетиторами, чтобы «подтянуться до уровня Фэя к концу обучения, лодырь!» Хенг криво улыбается в кружку, наблюдая, как внутренний дворик постепенно тонет в пастельных, теплых цветах заката. Интересно, когда Хань Фэй вернется сегодня? Снова к часу ночи? И захочет ли его пьяная голова вновь сотворить нечто странное? Хенг объяснял себе этот случай тем, что Хань Фэй наверняка запал на какую-то девушку в тот вечер, но в силу своего характера, даже в состоянии пьяного оболтуса — ничего не сделал. А потом… как это слово, Хенг читал… точно. Сублимировал. Всё потому что Хенг начал волосы отращивать, именно так. Да и в целом походил на симпатичную девушку куда больше, чем все одноклассницы того же Фэя. Официально это не было предметом для гордости, но имело свои плюсы. Странные, но всё же. Оказалось, что на такой типаж красоты западают в равной степени и девочки и мальчики. Но ещё были те, кто дразнил Хенга. С последними тот обычно играл в наступление или же сразу бил под дых. Еще один повод для не_гордости, но так уж вышло. Хуже, опять же, если за него заступался Фэй. Он не устраивал драк, просто через время ученика, мягко говоря, изживали. Никто не смел говорить с ним. Никто не садился рядом в столовой. Во всех спортивных состязаниях тот ненароком получал бы мелкие травмы (а если уж команда проиграла — его вина, даже если тот ничего не сделал) и даже учителя начинали видеть на месте нерадивого ученика пустое место. Это было жестоко совершенно на ином уровне. Хань Фэй с детства умело пользовался своей властью, и Хенг не считал это хорошим качеством. По сути, в жизни Фэя он был единственным существом, на которого невозможно было ничем надавить и хоть как-то контролировать. Бесило ли это Фэя? Каждый божий день. Хенг покусывает губы, обернувшись на часы: круглый циферблат подсказывает, что сейчас без пяти минут девять вечера. Хенг решил, что если Фэй снова к нему полезет, он откроет глаза, чтобы его напугать. Определенно. Так и сделает. Парни считают, что пить с Хань Фэем не так уж интересно. От трезвого он отличается лишь большей молчаливостью, но при этом и каким-то животным аппетитом: методично сжирает немеренное количество еды, при этом пьет всё больше и больше, но никакого дебоша не устраивает и даже ходит более-менее ровно. Даже когда таксист, пользуясь их состоянием, пытается нагреть на лишнюю сотку, Фэй ровным голосом ставит в известность, что он «просек манёвр», но всё же даст эту несчастную сотку в виде бонуса. «Незачем так унижаться». Наверное трезвый Фэй сделал бы то же самое молча, вот и все отличия. Сам же Фэй видит парней каким-то смутным пятном в полумраке у их дома. Работает только один фонарь у подъездной дорожки, а в русле его вен — слишком много промилле, чтобы хоть как-то париться на этот счет. Зато в голове есть четкие мысли. Хенг, Хенг, Хенг. После первого курса Хань Фэя вышлют учиться в Америку. Целых пять лет без Хенга. Который будет тут, так ведь. Никто не даст ему получить точно такое же образование, никто не даст ему оказаться на западе, так как у Хенга и без того дурной нрав. Хенг, Хенг, Хенг.Хань Фэй так не согласен, но что он может сделать? Учитывая, что он прекрасно осознает ненормальность и порочность своего желания. Хенг никогда не должен узнать. Он никогда не должен понять. Но сейчас… Фэй ощущает эту свинцовую волну тоски. Она губит его, а ведь ещё только конец лета. Впереди поступление и еще целый год, когда всё будет почти что так, как и всегда. Просто он будет на парах, а Хенг — все еще в школе. Наверняка уже образумится, ведь в его планах тоже медицинский университет. Хенг смышленый, на самом деле умный, что бы там ни говорил дядя. Его оценки страдают лишь из-за поведения и того факта, что тому скучно. Скука — вот, кто смертельный враг Ли Хенга. А что может быть более тягомотным, чем бубнеж учителя о том, что он и так знает? Потраченное впустую время! Фэй старается вести себя тихо. Уже поздно. Его все равно встречает Сяожи, их кухарка и домработница. Она бубнит «ничего-ничего», помогает с обувью, которая все не скидывается с ног. Фэй сидит на низком диванчике, щурится в полутьме, тихо уточняя: — Хенг… спит? — А-Хенг спит… и вам бы не мешало. Помочь подняться по лестнице? Хань Фэй отрицательно мотает головой. Сяожи говорит что-то еще, у нее сбитое тело крепкой женщины, она бы легко помогла Фэю добраться до комнаты, но тот непреклонен. Немного понаблюдав за тем, как Фэй криво поплыл на кухню, Сяожи махнула рукой и отправилась спать. Осталось-то всего два дня этого кутежа и молодой господин снова станет адекватным образчиком семьи Хань. Нужно же и бесов своих выгуливать порой, верно? Хань Фэй наливает воды. Но не пьет. Он вспоминает, как вчера позволил себе нечто… нечто, что будет только его. Огромным секретом, который длился-то всего секунды три, но занимал все его сердце. Фэй открывает холодильник. Внизу есть пара банок пива. Пить его после более суровых напитков идея так себе, но сейчас Фэю не кажется, что он решится. Ему хочется, но ему и страшно. Все разрушится, абсолютно всё, если Хенг узнает, так ведь? Доверия больше не будет. Всё станет слишком странным. Неправильным. Фэй ставит банку пива рядом со стаканом воды. Изучает и то, и другое. Пиво марки Яньцзин. Дядя предпочитал его, а не более популярное Циндао. Фэй не разбирался, да и не планировал. Он, на самом-то деле, алкоголь презирал, особенно после того, как изучил несколько исследований о его вреде для мозга. И что теперь? Фэй осознанно собрался капитулировать тот самый мозг, чтобы решиться на убийственный поступок. Вчера же получилось, да? Он видел Хенга днем, тот вёл себя как обычно. Так и сегодня случится то же самое. Просто коротко коснется его губ и уйдет к себе. Всего-то. Когда еще у него будет возможность поступить так глупо? Точно не в ближайшие годы. Хань Фэй кивает сам себе, вскрывает бутылку пива и пьет. Во рту горько, почему-то отдает дыней. Фэй пьет жадно, словно воду в жаркий день. Он не помнит, как добрался до комнаты Хенга. Словно моргнул и уже оказался там. Тот спит. Совершенно трогательный. Такой нереальный, и в то же время настолько привычный. Фэй чувствует себя больным и всесильным одновременно, только вот фокус в том, что это не из-за алкоголя. Когда Хенг рядом, и особенно когда тот смотрит на Фэя с восхищением или теплом, это чувство… противоречивое и сильное, оно будто бы заряжает Фэя. От кончиков пальцев ног до макушки. Он может всё. Лишь бы тот смотрел. Этот патетичный пьяный бред. Фэй усмехается, протягивая руку. Он гладит Хенга по щеке, едва уловимо мажет большим пальцем по губам. Поглаживает родинку ближе к подбородку. В этот момент Хенг открывает глаза. В общем-то, пьяный мозг Фэя еще на кухне задавался вопросом, что будет, если тот проснется. Было несколько вариантов развития событий, но все эти планы только что волшебным образом испарились. Фэй просто смотрит. Хенг смотрит в ответ. А потом в сознании Фэя словно бы что-то меняется. Он не помнит, кто и что начал, но скорее всего… Хенг жаркий, бесконечно жаркий, он стонет ему в рот. Это не от боли, ведь Фэй просто целует его. Просто целует, удерживая за руки. Он уже на кровати, устроился поверх щуплого тела. Хенг мальчишка, просто мальчишка, симпатичный, дерзкий мальчишка с острым языком. Даже буквально. Тот снова ел на ночь какие-нибудь острые снеки, не иначе. Жжётся. Хенг весь жжётся. Пытается вырваться пару раз, и Хань Фэй с радостью бы отпустил, но это страшно. Страшнее того, что он делает сейчас. Как только отпустит — ничего нельзя будет вернуть назад. У него есть только этот момент. Момент, когда он все еще касается Хенга. Все еще может чувствовать его. Чужой язык в его рту ласкает в ответ… или это попытка чего-то другого? Непонятно. Фэй ощущает чужое возбуждение. Чтобы убедиться, и только с этой целью, он трётся ощутимее, заставляя Хенга как-то неловко всхлипнуть. Тот наконец-то смог увернуться от очередного поцелуя. Всё пошло, мягко говоря, не по плану. — Фэй… Фэй, ты слышишь меня? Хань Фэй не смотрит на него, его глаза прикрыты. Одна рука свободна, так что Хенг осторожно опускает ладонь на чужую щеку, чтобы как-то привлечь внимание. Он знает как силен его старший братец. Во всех дурашливых потасовках его победа зависела только от ума, а не от силы, потому как натренированное тело Фэя не оставляло ему и шанса. Чем же ситуация отличается сейчас? Ровным счетом ничем. Хенг запутался. Ему горячо, ему… хорошо, и это неправильно. Учитывая, что Фэй явно представляет вовсе не его сейчас, закрыв глаза и продолжая тереться. А теперь еще и опустившись губами на его шею. Хенг шумно тянет воздух носом, терпит, когда его кожу всасывают, тянут, чтобы оставить след. Тот пульсирует сразу после, теперь легко отсчитать свой пульс, вау. Сплошные плюсы. В голове странная мысль — а вдруг это всё, что ему достанется от Фэя? Вдруг эта нелепая, странная ситуация, это всё, что у них будет? Отношения-то определенно испортятся, так ведь? Сейчас, в этой полутьме, ощущая запах перегара от Фэя вместе с его извечным ароматом сандала, Хенг готов признаться себе кое в чем. Фэй забирается под его футболку. Вскоре с бедер стаскиваются и боксеры. На них пятно от смазки, ведь у Хенга стоит и стоит крепко. Хань Фэю безумно нравится его лапать и целовать везде, словно он голодный зверь, который добрался до добычи, но все еще хранит в себе крохи разума и не жрёт всё сразу. А только радуется, выцеловывая, сжимая и принюхиваясь. Серьезно. Хань Фэй только что вжался в него всем телом, уткнувшись носом в шею, и глубоко вдохнул. Хенг облизывает губы. Почему-то накрывает тотальным спокойствием. Будь, что будет, верно? Даже если будет больно. Не больнее, чем когда он самолично сватает Фэю какую-нибудь девчушку или на полном серьезе помогает дяде разобраться с будущими кандидатками на «пост» жены его старшего братца. Названного старшего братца. Они были так удивлены в свои десять, когда им все же популярно объяснили, что они не родные. Хань Чень был довольно лаконичен, объяснял, что это ничего не меняет, просто по этой причине Хенг так на них не похож, например. На самом деле это многое изменило. Где-то в подсознании — точно. Но все равно происходящее сейчас — форменное извращение, разве нет? Фэй кусает его плечо, опуская руку. Шорох, характерный вжик молнии на брюках. Фэй разобрался со своей одеждой, так, получается? А теперь обхватывает чужую плоть, сжимает, двигается к основанию, возвращается к головке, сжимает снова, ласкает ее подушечкой большого пальца. Хенг и себя касался довольно редко. Признаться стыдно — но чаще всего в связи все с тем же Хань Фэем. В душе. Представляя… всякое. Но никогда не осмеливаясь даже допустить мысль, что его невинные и «пикантные» фантазии хоть в чем-то станут реальностью. Хенг смелеет. Он обхватывает член Фэя в ответ, и кажется это в чем-то было ошибкой. Первые секунды все в порядке, это можно даже назвать ленивой дрочкой, взаимной услугой. Но потом Фэю срывает крышу. Он целует снова, но в этот раз куда более жадно. Руки Хенга снова в захвате, а еще через время Фэй искусывает его соски, ведет языком вдоль ребер, снова покусывает по впалому животу, вылизывает его низ, прежде чем взять член в рот. Он идет дальше, заставляя Хенга закусить ребро ладони, хоть как-то заглушая те звуки, что рвутся наружу. Фэй обхватывает губами налитые яички, подрачивает ему ладонью. А затем переворачивает Хенга на живот, подводит за бедра, выцеловывает чужую поясницу. На ней есть ямочки. Он оставляет поцелуй в каждой. У них нет ничего, что могло бы быть смазкой. Хенг начинает бояться, и адреналин уже не подстегивает возбуждение, а явно пытается его заглушить. Он ведет бедрами, пытается уйти от очередных касаний и поцелуев, но его возвращают на место. Но Хань Фэй, даже будучи в состоянии аффекта, не делает того, что могло бы навредить. Да, поза не очень приятная для достоинства Хенга, и он готовится к боли, когда ощущает увесистый член между своих ягодиц, но… Хань Фэй просто снова трется. Трётся и трётся. Мажет головкой, оставляя тягучую смазку, совсем немного толкается во вход, дразня, обводя по кругу, и снова вжимается, чтобы продолжить тереться. Хенг все еще боится, но все так и идёт. В какой-то момент он расслабляется, даже отставляет задницу удобнее и повыше, опускаясь на свои локти. Так удобнее дотянуться и до своего члена. Хорошо, хоть и странно. Когда Хенг чувствует тепло на своей пояснице и ягодицах, до него не сразу доходит, что это может быть. Он слышит шумное дыхание Фэя, то, как он задержал очередной вдох и затем резко выдохнул. Чувствует поцелуи по своей спине сразу после, и то, как чужая рука накрывает собственную на члене, помогая, наконец-то кончить. И только потом до него доходит — это Фэй его так собой «украсил», а потом еще и ладонью по коже размазал. Это ведь грязно, верно? Его тут только что обкончали, окей. Хенг фырчит от смеха, и это явно нервное. Фэй, снова не глядя, сгребает его в свои объятия. Приходится с этим мириться. Хенг пытается анализировать ситуацию — ему по идее надо бы в душ, да? И случилось нечто непоправимое? Наверное даже — страшное? Нет? Рациональная часть внутри него твердит, что да. Это явный конец и всё с этой ночи будет трудным, даже если Фэй ничего не будет помнить. Дело даже не в нём. Хенг окончательно признал тот факт, что был бы не прочь действительно и полноценно заняться… сексом с Хань Фэем. С которым рос, учился, которого любил безмерно и безусловно, но ведь… никогда в таком смысле. Так ведь? Или всегда именно в таком? Хань Фэй ведь наверняка ошибся. Он был пьян. Это все гормоны. Просто он слишком благородный, чтобы завалить какую-нибудь барышню, хоть те дали бы ему без лишней драмы. Определенно. Это просто помутнение его мозгов, ничего более. Хенг дожидается, когда Хань Фэй крепко уснет. Вылезти из его объятий очень сложно, но Хенг не зря был самым гибким в классе. Он бредет в душ. Бездумно стоит под струями теплой воды, смывает с себя всё, что произошло только что, в том числе и свои жалкие попытки в… надежду. У него не получается уснуть, а быть рядом с Фэем сейчас отчего-то очень больно. Он не может найти сил даже лечь рядом. Смотрит на него. Такое спокойное… холодное лицо. Хенг уходит в библиотеку, чтобы, завернувшись в плед, читать до рассвета старые сказки, где добро никогда не побеждает зло, никто ни хороший и никто ни злой, но все получают по заслугам. Иногда казалось, что ничего не изменилось. А иногда становилось понятно, что всё уже никогда не будет прежним. Каждый из них запомнил ту ночь по-своему. Фэй был уверен, что вёл себя как безобразное животное и сделал Хенгу больно. Тот его боится, быть может даже презирает, если не ненавидит. Хотелось закрыть себя, монстра, от него подальше. Не сметь навредить. И не приведи господь, чтобы навредил кто-то другой. Странным образом микс из ревности и чувства собственного ничтожества создал из Фэя чудовище. Зимой своего первого курса он даже устроил Хенгу комендантский час, но когда тот пытался проводить с ним больше времени, запертый после школы в стенах дома, — игнорировал его. Эмоциональные качели. Взаимные обиды. Постоянные ссоры. Близилось время, когда Фэй должен был улетать в Штаты. От этого становилось только хуже. Всё было сломано и никто из них не имел ни малейшего представления о том, как это исправить. Хань Фэй не был мастером слова, когда речь шла о публичном выступлении или даже банальном объяснении чего-либо. Что уж тут говорить о своих чувствах. Он смотрит на Хенга, который вытянулся на широком подоконнике их дома в Сучжоу. Сейчас начало осени. Через неделю Фэй отправляется в солнечную и далекую Калифорнию, чтобы стать одним из студентов UCLA. Хенг же болел последний месяц, да и в целом стал проявлять все меньше активной деятельности и упросил дядю перевести его на индивидуальное обучение. Он не хотел тратить время на какие-то «мнимо важные» школьные дела общественного толка, лишние предметы и в целом, даже на дорогу. Он четко определился с университетом, старательно учился день ото дня, делал внушительные успехи по всем предметам. Фэй был уверен, что Хенг наберет нужное количество баллов, если не больше. Шанхайский университет стопроцентно будет его. Фэй все еще смотрит. Волосы Хенга отросли внушительно, теперь тот собирает их в извечные пучки и хвосты. Он читает фармакологический справочник. Жует яблоко. В его ногах ютится кот с диковинным именем Чэньцин. Конечно же, это придумал Хенг, отдав дань своей странной любви к поэзии Цюй Юаня. Фэй слишком глубоко задумался, чтобы сразу заметить, что Хенг смотрит на него в ответ. За окном начинается дождь. Мелкая дробь по стеклу и листьям, которые только поддернулись цветами осени. Хенг неуверенно улыбается, а затем начинает говорить. Его голос тихий, словно он боится спугнуть что-то между ними. Обычно это ощущается натянутой струной, которая лишь чудом не лопнула за это время, но сейчас всё не так. — Ты слышал о теории множественных миров, Хань-гэгэ? Фэй отрицательно качает головой и продолжает смотреть. Вряд ли об этом было написано в справочнике, который листал Хенг. Значит, в мыслях тот всё это время был явно не посреди агонистов допаминовых рецепторов. Хенг откладывает книгу, оставляет рядом с собой огрызок от яблока и тянется к коту, приговаривая «иди ко мне, хороший». Хань Фэй как-то тоскливо ловит себя на мысли, что хотел бы быть сейчас этим кошаком, но вместо этого уточняет: — Так ты расскажешь? Хенг кивает, но не смотрит на него. Он занят поглаживанием черной шерстки, заставляя Чэньцин урчать. — Смысл в том, что для любого решения, принимаемого любым человеком, и для любого его результата есть своя реальность. Представляешь? Другие вселенные действительно существуют. Но неверно думать, что существуют лишь вселенные, основанные на принятых людьми решениях. Вселенная может быть основана на чем-угодно. Например… вселенная, где Чэньцин не кот, а… не знаю. Ослик? Хенг говорит всё это и улыбается, все продолжая почесывать и поглаживать Чэньцин. Хань Фэй выжидает целую минуту, прежде чем спросить: — В какой вселенной хотел бы быть ты? Хенг наконец-то смотрит на него. Его взгляд какой-то странный и на секунду Фэю кажется, что тот всё знает. Каждое желание Фэя, каждый его страх, и всё то, что он чувствует, когда Хенг рядом. Тот снова улыбается, затем пожимает плечами: — В этой. Я хотел бы быть в этой и ни в какой больше. Со всеми её решениями. А ты? В этой фразе слишком много. Хенг мог бы упомянуть родителей, мог бы отвлеченно пошутить. Но он сказал именно это. Фэй молчит. Затем говорит тихое «тоже». Почему-то с этого момента всё наконец-то становится простым. Особенно когда Фэй набирается смелости и целует Хенга на прощание. Просто потому что он не мог поступить иначе. Потом начался период, когда Хань Фэй старался летать в Шанхай минимум раз в сезон. Вместо отеля или аренды квартиры, он оставался в общежитии Хенга, откуда изживался Юй Бинь — сосед по комнате. Они вели себя как раньше, единственное, что менялось — поцелуи на прощание. Они не говорили об этом, не думали об этом, жили так, как жили всё это время. До одной ночи, когда Хенг старательно избегал Фэя весь день, чтобы вернуться к нему и наконец-то сказать вслух «ты мой». Всегда был. Всегда есть. И всегда будешь. А я твой. Во всех вселенных из всех возможных решений.Сейчас (четыре года спустя после основных событий)
Чикаго, Аэропорт О’Хара Карэ — это непривычно. Пальцы хотят пройтись по длине волос, убрать за ухо. Последнее получается, но вот пустота наступает слишком рано. Хенг всё никак не привыкнет, но он счастлив. К этому привыкнуть легче, хоть и страшно. Фэй обнимает его со спины, пока они ждут свой заказ в Старбакс аэропорта. Рейс Ибо и Чжаня немного задержали, так что у них есть время выпить кофе. Фэй утыкается в его шею носом и глубоко вдыхает. Хенг пахнет горьким шоколадом, конечно же кофе и духами Фэя. Сколько бы тот ни дарил ему своих, он предпочитает пахнуть так, как муж. — Я уже забыл, что мы заказали… — Ранний Альцгеймер, милый? Фэй тихо хмыкает, целует за ухом и отпускает Хенга, как только слышит «венти латте с ореховым сиропом для Чимина!». Хенг вертит головой, вычисляя тех, кто сразу же дернулся и стал смотреть по сторонам. Таких становится ещё больше, когда объявляют второй напиток для… Джареда Лето. Хенг вздыхает: — Вот черт. BTS еще не победили американского Иисуса… Фэй вручает ему мокко с дополнительным шотом эспрессо и целует в щеку. По зоне отдыха кофейни явно проходится ветерок разочарования, хоть все и так должны понимать, что вероятность такой реальности, где Чимин заказал кофе вместе с Джаредом Лето, при этом не имея за собой толпу людей, довольно мала. Хенг берет Фэя за руку, они решают всё же пройтись ближе к гейту. — Как думаешь, они успели поссориться во время перелета? Фэй пожимает плечами, сначала целуя Хенга в пальцы, только после делая глоток кофе: — Семнадцать часов полета с пересадкой в Токио… думаю, да. Только я бы не называл это ссорами. Так, балуются. Чжань всегда будет ворчать на Ибо, тот всегда будет подкалывать его. Это их happy ever after. Они ссорятся, но продолжают держаться за руки. Помнишь? Ты еще на видео снял и это взорвало youtube. Хенг задмучиво мычит нечто согласное, а затем тянется к чужому уху: — А как бы ты назвал то, чем мы обычно занимаемся во время перелета? Фэй делает большой глоток своего латте, косится на Хенга, а затем наклоняется к нему, чтобы шепнуть: — Бесстыдство. Хенг довольно улыбается, затем тянется за поцелуем, только целомудренный «чмок» превращается в явную прелюдию не для посторонних глаз. Но, собственно, окружающим-то глубоко насрать. Чжань медленно вскидывает бровь, наблюдая эту сцену. Они с Ибо только забрали багаж и уже думали, что Хенг с Фэем опаздывают, но нет. Те тут как тут. Лобзаются посреди аэропорта. Ибо тихо смеётся, поглаживая Чжаня по тыльной стороне ладони: — Если их не позвать… долго они ещё так будут? Чжань устало вздыхает. Он мечтает растянуться на постели, а не практиковать вуайеризм в общественном месте. Он усмехается, когда Ибо начинает лезть к нему, несправедливо полный энергии. Щеки Чжаня зацеловывают, как и губы, но тот не поддается, хоть… ладно, он обнимает Ибо в ответ, бурча куда-то в волосы: — Я их убью… я хочу спать. Просто лечь. И хочу есть. Точно. Хочу жрать лёжа. Идеально. — Хорошо-хорошо, гэ. Я пойду их разнимать. — Нет, Хенг тебя по самому дорогому как лягнет, придется только ждать… — Ради тебя я готов на такие жертвы, пойдем. — Ты-то готов, а мне твое дорогое дороже… всего дорогого. О, всё, мне надо спать, не могу. Джетлаг такой джетлаг… Где я, кто я, зачем я… Ибо еще раз целует чужую щеку, затем тянет Чжаня за руку, поправив на себе лямку тяжелого рюкзака: — Эй! Вы! Сосальщики! Да, я к вам обращаюсь! Совесть поимейте, мы с гэ жрать хотим! Развели тут… ой, sorry, sorry… Чжань-гэ, гаркни на них тоже. Хенг улыбается в чужие губы и все же прерывает поцелуй, тихо шепча: — Может, сделаем вид, что мы их не знаем? Хань Фэй целует его у виска и машет Ибо рукой, выдавая лаконичное «поздно». Проходящие мимо снова уверились в стереотипе о том, что китайцы очень громкие. Но кого это волнует?