***
Таймер беззвучно помаргивал около звездного ночника. — Осуждаешь? Роджер привычно усмехался со стены. — Угу. Мог бы и соврать. Азирафель украдкой подышал себе на ладонь. Кроули клялся, что уже ничем не пахло, да и чем там могло пахнуть после пятой подряд чистки зубов, — но Азирафеля всё преследовал постыдный запах блевотины. Как же его выворачивало… Прямо на стену, пока Кроули хватал его за плечи и удерживал на месте, не давая упасть и отбиваясь от подбежавших помочь Вельз и Мишель. Уйдите все, орал он, а Азирафель никак не мог остановиться, его уже рвало одной желчью — и теперь горло нещадно драло, даже выданный Вельзевул сироп не помогал. И он еще обвинял Кроули в излишней драматичности. Накопившийся за ночь нечеловеческий страх, материализовавшись таким странным способом, вышел из него весь, после чего Кроули увел Азирафеля к себе, чуть ли не силой усадил на койку и долго и невыносимо нежно вытирал бледное дергающееся лицо влажными салфетками. Я идиот, прости меня, повторял Энтони, как заведенный, а Азирафель мог сосредоточиться лишь на воспаленных губах, оказавшихся непозволительно близко теперь, когда он был такой отвратительный и воняющий. Губы болезненно кривились. Звуки долетали до Азирафеля как сквозь толщу воды и никак не получалось сообразить, за что Кроули просит прощения, ведь вот же он, рядом с ним, и этого достаточно, чтобы искупить все грехи мира… — Вообще, истерические реакции мне не свойственны, ты не подумай. Улыбка из наглой тут же превратилась в иронично-снисходительную. — И нечего тут ухмыляться. А то сниму со стены. Кроули, которому полагалось дремать, прижался щекой к мягкому животу еще теснее и, не открывая глаз, обжег дыханием мгновенно пошедшую мурашками кожу: — Быстро вы подружились. — Можно подумать, у нас был выбор. — Азирафель под одеялом медленно провел кончиками пальцев по волнительно выгибающейся худой спине. Кроули заерзал, но позу не поменял. Так и лежал, окончательно съехав с груди Азирафеля и обнимая за поясницу длинными руками. — Но, как оказалось, мы неплохо друг друга понимаем. Темные ресницы дрогнули. — Мне уже начинать ревновать? — Сперва начни дышать в сторону, а не мне в пупок. Кроули тут же мстительно прижался губами к пухлой складочке на всё еще влажном животе. Потерся всем телом, извиваясь змеей, намеренно задевая горлом пах и опавший член. И зашипел. Боль пополам с удовольствием, сатана его раздери. Азирафель невольно сжал плечи Кроули коленями, за что удостоился еще одного расслабленного поцелуя. — Ты потрясающе пахнешь. — Хватит издеваться. И оставь, бога ради, свои губы в покое, они еще не зажили… — Зефиром. У меня стоит на зефир. Я грязный извращенец, — пробормотал Кроули, пуская в ход зубы. Вроде бы так, легонько, но Азирафель прерывисто вздохнул от накатившего удовольствия. Хорошо хоть, что сердце уже успокоилось и не молотило в груди, стремясь вырваться из-под ребер и воссоединиться с точно таким же, бешено стучащим навстречу, когда Кроули вжимал его в матрас, жестко вталкиваясь бедрами, грудью, животом, плечами, всем собой. Им было почти что больно, а иногда и не почти; и Азирафель точно помнил, как крепко заехал пяткой Кроули по пояснице, когда тот вздумал на мгновение отстраниться от него, а Кроули в ответ укусил его за подставленную шею — натурально вцепился клыками, вгрызаясь и задыхаясь одновременно, и вот дальше Азирафель уже затруднился бы восстановить точную последовательность событий. — Душ грязному извращенцу точно не помешает. Кажется, его еще долго будет преследовать видение белесой капельки, дорожкой прочертившей себе путь от поросшей темными волосками груди до впалого живота и дальше, вниз, смешиваясь с такой же влагой, но уже чужой. Самое непристойное и самое восхитительное зрелище на памяти Азирафеля. Наверное, у него и впрямь была скучная жизнь. — Это потому что вы меня обкончали, доктор Фелл, — с радостным изумлением сообщил ему Кроули. Он неудобно вывернул голову, чтобы видеть зардевшееся лицо Азирафеля. Острый подбородок уперся в невольно напрягшийся живот, и Азирафель любовно провел ладонью по горячему плечу. Щекотно пересчитал пальцами выступающие на шее позвонки, а после с невыразимым наслаждением зарылся всей пятерней в и без того безумно всклокоченную рыжую шевелюру. Кроули в ответ судорожно впился в его многострадальные бока. — Кх-х-х… Сделай так еще… Азирафель сделал. Он массировал пальцами толкающийся в ладонь затылок и чуть ли не радовался тому, что в его возрасте не так-то просто устроить второй заход. Пусть даже и с Кроули, лицо которого сейчас являлось чистым воплощением греха, и чьи глаза, казалось, горели в темноте, как у дикого зверя. Энтони жмурился, словно хищник, дорвавшийся до редкой ласки. Змей, взявший своего ангела прямо в райском саду, на глазах у всех. Не то чтобы ангел был против. — Хороший мой. Кроули предостерегающе хмыкнул, прижавшись ртом к заинтересованно дернувшемуся члену. Поймал взгляд Азирафеля, наипохабнейше подмигнул и одним движением «ох-ангел-я-совершенно-точно-не хороший» прошелся языком по всей длине, от головки до светлой поросли у основания. Азирафель мгновенно сжал медные пряди, с силой отдергивая даже хрипнувшего от неожиданности Кроули в сторону. — Хороший мой, — повторил он уже с угрозой. — Ну ладно, ладно… — Кроули мотнул головой, сбрасывая мягкую ладонь с макушки и садясь между бесстыдно разведенных бедер. Погладил нежную кожу под коленями, скользнул выше, к чувствительному местечку в паху, — и повторил, когда Азирафель спрятал лицо в сгибе руки, чтобы не застонать в голос. — Никаких поцелуев и прочего, пока губы не заживут. — Именно так, — глухо донеслось из-под локтя. — Худшая пытка на свете. Делать с тобой что душе угодно, но не иметь возможности поцеловать. Признайся, ангел, тебе просто нравится издеваться надо мной? — Помнится, ты сказал, что последовательность тебе не важна. Кроули дернулся вперед, наваливаясь всем весом и отнимая руку от лица Азирафеля. Так и улегся сверху, почти касаясь кончиком носа порозовевшего от удовольствия лица. Азирафель уже привычным движением обхватил Кроули ногами, плотно вжимая в себя. Их животы бесстыже липли друг к другу, а дыхание смешивалось. — Я идиот, — честно признался Кроули, большим пальцем легонько надавливая на податливо разомкнувшиеся губы. Порядком искусанные, надо сказать. — Какого, спрашивается, дьявола я терпел почти два года? Надо было сразу взять тебя в оборот. — Я бы тогда точно сбежал. Не умею торопиться, — Азирафель сжал его в объятиях чуть сильнее, чем хотел, и тут же извинительно провел ладонями по спине, вниз, к напрягшимся ягодицам. Кроули хотелось держать везде и сразу. Он и держал. Иногда взять и уже не отпускать и есть самое сложное. Не бог весть какая истина. Кто же виноват, что Азирафель Фелл уродился слишком медленным. — Ты-то не умеешь? — Кроули уже исследовал его горло, невесомо пробегая подушечками пальцев по дергающемуся кадыку. Азирафель сглатывал раз за разом, но Кроули всё не унимался. — Какая гнусная ложь. — Не знаю, что ты там себе навоображал, Кроули, — негромко проговорил Азирафель. Длинные пальцы, до этого поглаживающие мягкую светлую щетину, грозящую еще через пару дней превратиться в весьма милую бородку, замерли. — Я не изменился. И поверь, легко со мной не будет. Просто это была действительно плохая ночь. Кроули ослаб в его хватке и бессильно упал лицом в подушку рядом. Дернулся болезненно. Азирафель, повернувшись, осторожно припал к тревожно бьющейся на длинной шее жилке. Поцелуй, еще один, и еще, и еще. По одному за каждую минуту, когда Азирафель думал, что потерял его. Очень много выходило поцелуев. — Ты не изменился, а я не устану извиняться, — еле слышно прошептал Кроули куда-то ему в висок. Азирафель мог ощущать губами на пульсе и ладонью, прижатой к груди Кроули, как частит его сердце. — Прости меня. Это было… не знаю, о чем я думал. Зачем так обидел тебя. Прости. — Прощаю, — легко ответил Азирафель. — Я тебя люблю. — А я тебя. Всё хорошо. Всё хорошо, сказал Азирафель еще раньше, когда они остались одни. Вельзевул с несвойственной для нее деликатностью выждала часок и всё же заглянула к ним навестить уже приведшего себя в порядок Азирафеля — при этом без труда отодвинув с дороги пытавшегося что-то вякнуть Кроули. «Зайди потом ко мне, Фелл, давление-то пошаливает. Все болезни нынче от нервов. И только парочка, как известно, от любви», — хмыкнула Вельз, стаскивая у него с руки манжету тонометра. «Кстати, хорошо высказался, мне понравилось. Говорила же, не держи в себе. Глядишь, и правда дойдет до него наконец-то», — добавила она, кивнув на закатывающего глаза Кроули. И ушла, чуть не прищемив дверью его длинный острый нос. О чем это она, сумрачно удивился Кроули. Азирафель мотнул головой — потом расскажу. Он подошел к двери и повернул рычажок в положение «не беспокоить». Глубоко вздохнул, собираясь с силами. Кроули неслышно, как ему казалось, подкрался сзади. Обнял со спины, прижимая к себе и покачивая в объятиях. «Что такое, ангел?» «Всё хорошо. Теперь — хорошо». Как ты только смел подумать, лихорадочно шептал он спустя несколько мгновений, ужом извернувшись в цепких объятиях. Азирафель отчаянно притягивал к себе пахнущего лечебной мазью Кроули, вжимался сухими губами в горло, целовал. Было горячо, сладко и больно — всё сразу. Как ты смел подумать. Как ты смел, Кроули. Какие мои слова и действия навели тебя на мысль, что я смогу без тебя?.. Кроули сдирал с себя одежду, запутавшись в молниях и липучках. Азирафель ничем не мог ему помочь. Сам он даже рубашку до конца снять не успел. Роджер получил по морде шкиперской шапочкой, птицей полетевшей прочь. Никаких продуманных поз. Никакой подготовки толком. Ни единого слова. Только они сами, уже не очень молодые, уставшие до отчаяния — и такие изголодавшиеся. Одеяло на постели комкалось, неприятным валиком впиваясь в спину, и приходилось выгибаться, пока Кроули нависал над ним, раз за разом проходясь крепнущим членом по члену Азирафеля, по дрожащему животу, по бедрам. Припадал на локте, обхватив оба члена ладонью, двигая рукой, растирая почти что грубо, и Азирафель тут же клал свою ладонь поверх его, вскидывая бедра в ответ на каждое движение. Пытался впиться жадным воспаленным ртом в заострившийся сосок, облизать, прикусить, но Азирафель не позволял — только это единственное, — ни на миг не желая причинять Кроули боль. И тот смотрел с отчаянием умирающий от жажды путника, мимо которого в последний момент пронесли чашу со спасительной водой, — Азирафель всерьез боялся, что сердце вот-вот лопнет от переполнившей его нежности. Кроули выдернул из-под него одеяло, и Азирафель в ответ взял его за руку, поднес обветренную ладонь к лицу и, обхватив губами два длинных пальца разом, вобрал их в рот, смачивая слюной, а после просто развел колени как можно шире. Кроули бережно коснулся Азирафеля влажными пальцами, оглаживая, надавливая легко-легко, чутко считывая реакцию тела. А после судорожно вздохнул сам — и неловко перегнулся через Азирафеля, чтобы выудить из ящика прикроватной тумбочки початый флакон. Хотел бы Азирафель знать, чем это Кроули занят в часы отдыха… а впрочем нет, не хотел. Он знал. Кроули осторожно толкнулся в него скользким прохладным пальцем сначала на пробу, потом уже смелее, растягивая и добавляя остальные, а после набрал жесткий темп — и захлебывающийся от болезненного удовольствия Азирафель его не останавливал. Как и не остановил и после, когда Кроули спустя совсем недолгое время заменил пальцы членом и начал вбиваться в него мелкими частыми толчками, тоже опасаясь сделать больно. Наоборот, Азирафель с силой дернул его за плечи, практически уронил на себя, обнял в ответ, заставив подхватить под коленями, безжалостно подмять — и двигаться, двигаться. Кроули беспомощно скалился, не имея возможности поцеловать доверчиво открытую шею, а почти что распятый под его весом Азирафель лишь упирался лбом в покрытое веснушками плечо и беззвучно выдыхал — давайдавайдавай! — и скрещивал ноги на изгибающейся пояснице, задавая ритм. Сжавшись, скорчившись друг на друге, друг в друге, не стремясь к красоте, но стремясь стать единым целым, — они всё делали правильно. Оказывается, лицо у Кроули в момент оргазма становилось довольно-таки непривлекательным. Странная мучительная гримаса сопровождалась последними сильными движениями бедер, почти что ударами, и какими-то задушенными стыдливыми стонами. Ни в какую другую минуту Азирафель не любил Кроули больше. И да, он действительно его обкончал. — …Больно? — тут же приподнялся на локте Кроули, когда Азирафель с предупредительной осторожностью отстранился и, поморщившись, сел на постели и потянулся за оставленными на тумбочке салфетками. — Не больше, чем можно было бы ожидать. — В мои лучшие годы ты бы так не сказал, ангел. — Ну, и я раньше весил поменьше и был гибче, чтобы не беспокоиться об этом и не беспокоить своих… Кроули гневно зашипел что-то, с головой зарываясь обратно в одеяло. — Не хочу слышать ничего о том, что было раньше, понятно?! — Понятно. — Азирафель склонился над коконом, тая в уголках рта лукавую усмешку. — Но и ты, любовь моя, даже не заводи песню о каких-то там лучших годах. Твои лучшие годы наступили только сейчас. Договорились? Кроули посмотрел на него желтым глазом в щелочку в одеяле. — Я подумаю. — Вот и подумай, — через одеяло погладил его Азирафель. Кроули упрямо брыкнул ногой. — А лучше давай все-таки попробуем поспать. Мне на дежурство вставать через два часа. — Ты всегда такой ответственный? Готов оставить любовь своей жизни в одиночестве и уйти на всю ночь? Азирафель потер поясницу, развернул бурчащий сверток и принялся очищать расслабленно задышавшего Кроули от подсохших потеков. После чего с удовольствием нырнул в нагретое змеиное логово. Кроули тут же оплел его руками и ногами, словно очень влюбленный спрут, и укрыл обоих одеялом. — Мишель и так всех подвинула из-за меня. А любви моей жизни не худо бы собраться с мыслями и обдумать свои планы на будущее. — Что тут думать. Выходи за меня, м? — Непременно. За безработного летчика без лицензии, перспектив и, возможно, пенсии, — но зато с ужасным характером и любовью к импульсивным решениям. Заманчивое предложение, Кроули, но у меня, знаешь ли, есть стандарты. — Положим, лицензию я им не отдам. Гэйб пусть хоть наизнанку вывернется. — Надеюсь. Это я про лицензию, а не про Гэйба. Кроули фыркнул куда-то в Азирафеля, но ничего не ответил. Да и что было говорить. Они оба знали, что Кроули летчик по призванию и без полетов его жизнь уже не будет прежней. Азирафель как-то имел несчастье побыть в роли его пассажира и помнил тот самый счастливый бесшабашный взгляд, когда Кроули легко и непринужденно бросал планер вперёд, а после уверенно выравнивал его, насмехаясь над вцепившимся в ремни Феллом. А ещё то, как он смотрел на расстилавшееся перед ним ослепительно-белое и равнодушное в своем величии небо. Как человек, который после долгого вынужденного отсутствия наконец-то вернулся домой. И каково же такому Кроули было не лететь, а падать?.. — Немного страшно. Но больше противно, — негромко сказал Кроули, и Азирафель понял, что невольно начал размышлять вслух. — Что, думаю, и всё? Вот так просто? Глупость какая-то. А дальше уже и думать стало некогда. — И обо мне? — И о тебе, — помедлив, честно ответил Кроули. — Это ведь ничего? — Ничего, — уверил его Азирафель. — Засыпай, мой дорогой. Думаю, всё утрясется, так или иначе. Всё будет хорошо. Кроули не надо было упрашивать дважды. — Даже если и нет — с тобой я буду лететь всегда, ангел, — пробормотал он, прикрывая глаза и проваливаясь, наконец, в долгожданный сон. Азирафель любяще прикоснулся щекой к растрепанной макушке. Он терпел сколько мог. Лишь когда дыхание Кроули стало размеренным и глубоким, Азирафель не выдержал — и беззвучно разрыдался.***
Благословение, что Энтони хранил старенький любимый плеер у самой кровати. Азирафель смог нашарить его в ящике тумбочки, распутать провод от наушников и нацепить их на себя, умудрившись не разбудить при этом самого Кроули. Музыка играет в темноте, И качается фонарь. Колышутся тени, Мое сердце трепещет. Только ты и я… В полной тишине, обнимая человека, которого он совершенно точно любил больше всех в этом сумасшедшем мире, Азирафель задыхался и зажимал рот ладонью, не давая воплям вырваться наружу. Время ничего не значит, Когда ты со мной, Пожалуйста, побудь ещё. Искусанные пальцы дергало от боли. Но там, внутри, болело сильнее. Знаешь, я никогда не видел, куда вела меня жизнь. Будем ли мы вместе вечно? Что будет, любовь моя? Тьма, едва не поглотившая его прошлой ночью, проливалась слезами — самыми горькими и самыми счастливыми из всех возможных. Поживем — увидим, Будем ли мы завтра Так же счастливы, как сегодня вечером. Азирафель поймал, наконец, неуловимый взгляд вечно нахального Роджера. И захлебнулся от новой порции слез — что, доволен теперь?! Тот еле заметно улыбался: ну что ты. Это не я. Не приписывай мне чужие лавры. Больше никаких вопросов, Давай наслаждаться этим вечером, Только ты и я… Соленые капли срывались с дрожащего подбородка и исчезали в спутанной рыжей шевелюре. Казалось, Кроули попал под небольшой дождь — это здесь-то. Не такое уж редкое оказалось явление. О, неужели ты не видишь, что мы должны быть вместе, Быть вместе, только ты и я. Только ты и я, светло улыбался Азирафель сквозь никому не слышные слезы. Только ты и я. Таймер мерно замигал, обнулив время: полночь вступила в свои права. Начинался первый день их новой жизни.