nobody promised anything.

      Не то чтобы у детей не было совершенно никаких вопросов, вот только желание задавать их как-то даже и не появлялось. Подгоняемые отрядом вооружённых демонов, тринадцать мальчиков и девочек перебирают ножками так быстро, как могут, потому что этим чудовищам откровенно говоря плевать с высокой колокольни, в каком их жертвы состоянии и с какой скоростью могут идти.       Эмма бросает взгляд через плечо на младших братьев и сестёр и к своему ужасу не видит ни одной пары глаз: все до единого опустили головы вниз — скорее всего, не для того, чтобы следить за дорогой. Рыжеволосая девочка сглатывает и глубоко вздыхает. «Надо держать себя в руках», — решительно думает она и сжимает руки в кулаки. Она ничего не может сделать. Она не может помочь им сбежать. Однако она может быть внимательной, и, возможно, это спасёт им жизнь.       Эмма осторожно глядит снизу вверх на демона — того, что в шляпе. А затем слышит вопрос, заданный тем, кого, кажется, зовут Сюран:       — Эрцгерцог, откуда могло взяться такое количество детей? Из другого поселения сбежали? Они ещё и в одежде скота с премиальных ферм…       — Меньше вопросов, — щурится эрцгерцог, а Эмма внезапно чувствует, как ноги слабеют, когда она видит выражение его лица (морды). Оно скрыто маской, которая, впрочем, не мешает видеть хищную ухмылку. — Мы с лордом Байоном разберёмся, откуда они, не сомневайся. Сейчас наша задача — доставить их в Золотистый Пруд.       Эмма всё же спотыкается на ровном месте, и сбоку незамедлительно прилетает грубое «Быстрее!» Впрочем, за последние несколько минут — Эмма не имеет ни малейшего понятия, сколько они уже идут — это происходит не в первый раз, поэтому она даже не обращает внимание на крик.       Эрцгерцог. Наверняка он занимает не последнее положение. У демонов же есть какая-то иерархия? Или… В любом случае, он очевидно руководит этим отрядом, так что точно имеет какое-то влияние в их кругах.       К огромному сожалению Эммы, больше пленители не произносят ни единого слова, поэтому она возвращается мыслями к их поимке. Возникает закономерный вопрос: «Почему Сон Джу бросил нас?» Нет… «Ушёл», — поправляет себя девочка. Сон Джу не казался плохим, он в самом деле заботился о них. Он не мог бросить их. По крайней мере, она надеется на это. Возможно, он ещё вернётся за ними? Иначе… Кто им поможет выжить в «Золотистом Пруду»? Она даже до сих пор не знает, что это такое, и спрашивать о чём-либо таинственного эрцгерцога — последнее, что она собирается делать.       «Ушёл. Сон Джу ушёл, — повторяет себе Эмма. — Ушёл с Гильдой и Реем. Гильда и Рей были без сознания. Рею была нужна срочная медицинская помощь. Возможно ли, что он отнёс их в безопасное место?» Эмма не знает, где может быть это безопасное место. Она также не знает, сколько времени занимает дорога туда и правдива ли вообще её догадка. Она же не Рей и не… «Норман бы понял, зачем он это сделал, — с тоской думает девочка. Она спешит отогнать от себя мрачные мысли, потому что скучать по кому-то… Вряд ли это поможет сейчас. — Значит, он понёс Гильду и Рея в… убежище? Хотя бы они точно увидят место, ради которого мы прошли через столько препятствий и пережили всё это, — со странным чувством восторга, с радостью думает Эмма. Она не замечает, как глаза открываются шире, зелень в них вспыхивает яркими огоньками, а её губы замирают в бессознательно сдерживаемой улыбке. — Тогда это было верное решение. По крайней мере двое из нас будут спасены».       Нэт как можно менее заметно ускоряет шаг и нагоняет Дона, который идёт сразу за Эммой. Мальчики загнанно переглядываются и слабо кивают друг другу.       Каждый думает о своём. Дон в первую очередь надеется, что с Гильдой и Реем всё будет в порядке, что Сон Джу не сожрёт их где-нибудь в лесу и что он вообще правда хотел им помочь, а не обманывал всё это время. Возможно, Дон хотел бы обсудить план действий с Эммой, но один взгляд на демона рядом с ним — и весь настрой мигом испаряется. Куда бы они ни шли, лучше дождаться, когда их оставят в покое, а уж потом… Потом и о побеге подумать можно будет. «Мы обязательно сбежим от них снова», — говорит его взгляд, когда Дон смотрит на Нэта.       Мальчик с красными волосами хмурится и аккуратно почёсывает свой великолепный нос. Если честно, у него абсолютно нет идей насчёт того, что может помочь всем им в столь ужасной ситуации. Это худший сценарий из всех, какие приходили ему на ум с момента побега: быть пойманными отрядом демонов с фермы. В этот момент Нэт резко, удивлённо вздыхает и поджимает губы. А с фермы ли эти демоны? Мальчик вспоминает монстров, что взяли их в плен ещё до того, как они достигли B 06-32. «Огромные, мускулистые, по шесть пальцах на руках, ходили на четырёх ногах… У них были рогатые маски. Некоторые ходили на двух ногах и у них было не так много мышц, как у первых», — формулирует для себя примерное описание демонов с фермы Нэт. После этого он смотрит на окружающих их существ. По три тонких длинных пальца, стройные тела, никаких рогов. Ни один из них не стоит на четырёх ногах, да и в целом все они более человекоподобны, чем те. «Они не с фермы?» — осознаёт Нэт, и, к его собственному удивлению, он не знает, как к этому относиться. Хуже им от этого или лучше? Есть вероятность, что эти демоны не вернут их на ферму. Но куда они вообще их ведут?       И стоит мальчику подумать об этом, как он замечает, что лес начинает редеть. За толстыми стволами Нэт различает очертания зданий. С каждым шагом они становятся всё чётче, и в конечном счёте дети приближаются к небольшому городку.       Они ступают на неширокую дорожку, что ведёт вглубь скопления невысоких домиков. Среди младших раздаётся шепоток. Дети с, наверное, излишним усердием крутят головами, разглядывая поселение, и лишь немногие замечают. Немногие, включая Эмму, Дона и Нэта.       Дома эти раскрашены не в самые мрачные цвета. Можно даже сказать, во вполне себе яркие. Одно-, двухэтажные, с треугольными крышами. Кое-где подоконники украшены цветами, некоторые здания — цветными флажками. Видны лопасти мельниц, что несколько выше обычных домов. Слышно журчание речки, — скорее, ручья — по маленькому мостику через которую они проходят. Вот только шум ручья — единственный звук, который можно услышать.       В поселении висит тишина. Дети, заметившие эту особенность, не знают, всегда ли здесь так. Но у них появляется догадка, что нет, стоит посмотреть в одно из окон. А затем в следующее, и в следующее, и в следующее.       Внезапно начинает бить дрожь, руки леденеют, и сердце замирает. Лица. На них словно каменные неподвижные изваяния стоят и пялятся люди. Чьи-то руки висят по бокам, чьи-то лежат на груди, а глаза — о, в них есть то, что заставляет детей почувствовать себя мёртвыми. Пустые взгляды, взгляды, наполненные страхом, или смирением, или отчаянием — а то и всем сразу. Глаза у этих людей будто наполовину закрыты. Их было бы не сложно принять за спящих, если бы они лежали или сидели. Хотя в каком-то смысле, как кажется старшим, они действительно спят; или выглядят так, будто желают воспринимать происходящее как страшный сон.       Другие опираются руками о подоконники и прислоняются лбами к стеклу — высовываться наружу никто не рискует. Нэт ловит взгляд одного такого ребёнка, — нет, подростка — и понимает, что значит выражение «кровь стынет в жилах». Этот человек смотрит на него сверху вниз, и взгляд его полон глубочайшего сочувствия, смешанного с презрением. Губы искривлены в уродливой мрачной усмешке, и всем своим существом он так и кричит: «Соболезную, но помогать я вам не собираюсь». В соседнем окне Нэт видит взрослую женщину, которая, когда замечает взгляд мальчика, едва заметно качает головой. Её губы сжаты плотно, до побеления, и находится она на втором этаже, но, несмотря на расстояние, Нэт словно чувствует её боль — такую, как если бы ей было больно за обречённых на страдания детей. Позже он, возможно, поймёт, что именно так оно и было, что эта женщина была одной из тех немногих выживших взрослых, которые раз за разом переживали, переживают и будут переживать чужие смерти. Сломанные, но всё ещё цепляющиеся за жизнь.       В конце концов даже самые стойкие Дон, Эмма и Нэт отворачиваются от окон и утыкаются носами в землю. Потому что такая гремучая смесь отравляет, словно яд проникает всё глубже и глубже, и остановить они это не в силах, а сходить с ума пока рано. Что уж говорить о банальной нехватке сил удивляться или радоваться появлению взрослых представителей человеческого рода. И, если уж быть совсем откровенными, кое-кто даже думает, что эти взрослые и на живых-то мало чем походят.       Демоны доводят стайку детишек до небольшой площади — центра поселения, как думает Эмма — и наконец-то останавливаются. Некоторые облегчённо выдыхают и сгибаются пополам. Они уставшие, голодные, и силы так быстро двигаться у них были только из-за страха смерти. Теперь же, кажется, демоны собираются от них отстать, поэтому усталость накатывает с новой силой.       — Добро пожаловать в Золотистый Пруд, — впервые за долгое время подаёт голос безымянный для детей эрцгерцог. Он подцепляет кончиками пальцев край своей шляпы и разворачивается к пленникам. Эмма отпрянывает назад, чуть не врезаясь в Дона. Последний вместе с Нэтом порывается закрыть собой остальных одиннадцать детей. «Так Золотистый Пруд — это поселение?» — Вам надо знать всего две вещи. Во-первых, отсюда невозможно сбежать. Во-вторых, охота начнётся уже завтра. Напомните об этом тем, кто расскажет вам правила. Теперь… — «демон» обводит взглядом толпу напуганных человеческих детей и останавливается на Эмме, — весёлой нам игры, — вкрадчиво глаголет безымянный монстр и улыбается — лживо, угрожающе, не оставляя надежды на счастливое будущее. Вдогонку его словам звучит гогот «демонов», что обращают на детей свои лица. Их выражения непонятны никому из людей, и лишь Эмма узнаёт эти взгляды.       Ей не нравится интонация, с которой эрцгерцог произносит последнее предложение. Ей не нравится, что он не уточняет, кому «нам». Её пугают слова «охота», «невозможно сбежать», потому что в дополнение к ним на её семью смотрят, как на натуральный корм.       Эмма не хочет делать поспешных выводов, но она делает. Эмма хочет верить, что она ошибается, что всё будет хорошо, но она не верит. Просто потому что Эмма помнит, как те твари смотрели на бездыханное тело Конни.       Тем временем глава отряда подаёт подельникам знак, и все они одновременно разворачиваются, чтобы быстрым шагом направиться обратно, на выход из поселения. Анна, всё это время шедшая позади, как-то обречённо смотрит им вслед. Тонкие бледные пальцы дрожат в попытке сжаться в кулаки, но елейный голос демона отдаётся в ушах эхом и затихать, видимо, не собирается. Девочка опускает взгляд вниз, на макушку Алисии, и через мгновение младшая поворачивается к Анне. «Что он имел в виду?» наверняка должно было звучать очень тихо, но срывающийся голос этому как правило не способствует. И, глядя в стремительно наполняющиеся страхом янтарные глаза, Анна не может позволить себе сказать: «Не знаю», — точно так же, как и не может солгать.       — Эмма, я кушать хочу, — гундит Марк, сложив ручки в замочек у себя на груди.       — И я, и я! — моментально раздаётся ещё с нескольких сторон. Эти слова смешиваются с «Я устал» и «Я устала», превращаясь в непонятную мешанину из жалоб и хныканья. Эмма растерянно оглядывает детей и прижимает к себе готовую заплакать Джемиму. Если честно, ей очень страшно за родных, и она не знает, как скрыть эмоции в этот раз.       В этот момент в проходе между двумя домами показывается подросток, что вводит Эмму в ступор. «Разве не все люди спрятались?» По мере приближения мальчика к группе детей она всё чётче видит коротко постриженные фиолетовые волосы и различает отдельные пятна на заляпанной грязью куртке цвета хаки и таких же уделанных непонятно чем штанах. Все тринадцать человек замолкают и — кто-то с интересом, кто-то с испугом, кто-то в предвкушении непонятно чего — смотрят на незнакомца. Джемима от Эммы так и не отлипает.       Подросток останавливается на расстоянии двух с небольшим метров от рыжеволосой, видимо, самой старшей девочки и обращается ко всем новоприбывшим, однако смотрит лишь в её зелёные глаза:       — Меня зовут Ви. Следуйте за мной.       После этого Ви поворачивается на девяносто градусов и уже заносит ногу, чтобы начать движение, но поступает вопрос:       — Куда ты нас ведёшь? — спрашивает Эмма. Ви даже не оборачивается, чтобы посмотреть, кто говорит.       — Туда, где вам расскажут, что это за место и что вас ждёт. Вам надо познакомиться кое с кем.       Эмма поджимает губы и, когда Дон осторожно трогает её за плечо, кивает. «Надо довериться ему. У нас всё равно нет выбора». Дон с сомнением глядит на старшую, но пожимает плечами. Если подумать, делать всё равно нечего. А так… Хоть какая-то информация.       Пока старшие пытаются обмозговать своё положение, Тома и Лани очень горячо и сердито о чём-то спорят.       — Да говорю тебе, — возбуждённо шепчет Лани, — это точно мальчик. Эмма тебе то же самое скажет.       — Посмотри на её ресницы, — бурчит Тома. — Они же длинню-ю-ю-ющие.       — Посмотри на его волосы, — парирует Лани. — Они же…       — Ну, и что? У… У Иветт вот тоже волосы не длинные! А могли быть ещё короче… И у Анны…       — М? — вклинивается между братьями упомянутая Анна, потому что те, занятые увлекательной беседой, из середины группы мирно перекочевали в конец.       — Ничего! — машет руками мигом покрасневший Тома, а его светловолосый лучший друг давится хихиканьем.       — Он сказал, что у тебя короткие волосы и что они могли быть ещё короче.       — Да, — слегка сдвигает к переносице брови девочка. — А к чему это?       — Это же нелепо, — заявляет Лани всё тем же свистящим шёпотом. — Короче, чем у тебя или Иветт, у девочек волос быть не может!       — Ах, не может? — по-доброму усмехается Анна и тянет младшего брата за ухо.       — Ай-ай-ай-ай! — взвизгивает Лани, прыгая на одной ноге.       — И почему не может? — сопит Тома, косо глядя на брата. — Их что, нельзя обрезать короче? Что у девчонок за волосы такие?       — Можно, конечно, — сообщает Анна. Наверное, воспитание и забота о младших — единственное, что может отвлечь её от мрачных дум, и она этим пользуется.       — Но я никогда таких не видел! — вздёргивает нос Лани и гордо смотрит на старшую сестру. — Такие бывают только у мальчиков.       — Не только! Вот у Ви…       — Что у Ви? — перебивает Анна.       — Этот глупый говорит, что Ви девочка, — ещё тише, чем раньше, фырчит Лани и тычет друга в бок. Наступает очередь Томы пищать от неожиданности.       — Хм… — задумывается Анна, — я тоже склоняюсь к такому варианту. Не только у мальчиков бывают короткие волосы, Лани.       Она треплет Тому по голове, и, пока брюнет широко улыбается и даже подпрыгивает от радости, Лани принимается нюнить.       — Ты на чьей стороне, эй!       — На стороне правды. Почему бы вам просто не спросить у Ви полное имя? Я уверена, это лишь сокращение, — пожимает плечами Анна. В ответ на поспешные «Это неинтересно!» боящихся проиграть друг другу мальчиков она лишь качает головой и подталкивает их вперёд. — Давайте, не отставайте от остальных.       — А мне вот кажется, что это мальчик, — робко сообщает Росси, когда мальчики оказываются на одном с ним уровне. Лани моментально набрасывается с объятиями на брата, который сгибается в три погибели под его весом.       — Кто-то ещё любит меня! — с излишней драматичностью вздыхает Лани, пока Росси хлопает этими своими круглыми как монетки зелёными глазами и пялит в землю.       Остальные почти не пытаются разобраться, что произошло у этих двоих и Томы, — поддержанный самой Анной, он теперь выхаживает аки гордый павлин и щеголяет улыбкой от уха до уха — но обстановка всё равно более или менее разряжается. Конечно, все до сих пор голодны, все ещё больше устали, но, по крайней мере, больше никто (или почти никто) не думает об ужасной опасности и возможном предательстве со стороны Ви.       Они проходят не так уж много, поскольку поселение оказывается небольшим. Группа детей оставляет за собой несколько рядов домов, проходит три или четыре мельницы (маленькие и побольше) и останавливается у дверей следующей (одной из самых больших, что они видели).       — Адам, открой. Это я, — обращается внутрь Ви. Вскоре дверь распахивается, и в проёме показывается человек. На самом деле, не все и далеко не сразу понимают, что это ребёнок.       Блондин с огромными, несопоставимыми размерам тела длинными руками, кажется, полностью состоит из мышц. Круглое лицо, нос картошкой и пара неестественных, крупных, вздувшихся на лбу вен — а огромная майка не скрывает, что венами покрыто всё его тело в принципе.       Ви благодарно кивает привратнику и, ничуть не смущаясь чужой реакции (несколько удивлённых вздохов да испуганное «Что с ним?»), проходит внутрь. Дети гуськом топают следом, и каждый второй, к стыду старших, считает своим долгом настороженно посмотреть на Адама. Впрочем, мальчика это никак не задевает: он вообще на всех смотрит преувеличенно-равнодушно. У Анны появляется ощущение, что он мыслями находится далеко-далеко отсюда.       Пока Ви ведёт их вглубь, в центральную часть мельницы, дети с любопытством разглядывают здание изнутри. Хотя, в общем-то, смотреть тут особо не на что: каменные стены и больше ничего, — поэтому любопытство быстро сменяется разочарованием и скукой.       Проводник толкает дверь в какое-то помещение, и детям требуется около полуминуты, чтобы зайти туда всем до последнего.       Они обнаруживают себя в небольшой, но довольно вместительной комнате, значительную часть которой занимает деревянный квадратный стол. За ним сидят люди — видимо, друзья Ви. Они довольно громко разговаривали о чём-то, но с момента, как в помещение заходит Эмма, а потом и ещё двенадцать человек, незнакомцы молча изучают взглядами новичков.       — Вот. Тринадцать человек, — сообщает им Ви, прежде чем усесться с краю.       Незнакомцев Эмма насчитывает всего одиннадцать (включая Ви). По бокам сидят четыре и пять детей, а во главе — двое взрослых, и вот они интересуют её больше всего. Однако времени как следует разглядеть их обоих Эмме не дают: сидящий справа подносит кулак ко рту и не самым тактичным образом кашляет, дабы привлечь внимание.       Чёрные, местами седые, почти белые волосы, зачёсанные направо, неплохо так помятая одежда — когда-то бывшая белой рубашка и тёмный жилет — всё, что успевает рассмотреть Эмма.       Мужчина одаривает детей быстрым, колким, едва ли не надменным взглядом исподлобья — треугольные отметины под нижними веками придают ему ещё более враждебный вид — и громогласно говорит:       — Начнём с того, что здесь вам никто не рад.