nobody promised anything.

      — Что?! — одновременно взвывают Нэт и Дон. Из-за внезапного начала «игры» они не успевают сообразить, в какую сторону бежать, поэтому кидаются со всех ног в одном направлении. И так же синхронно кричат, потому что… — «На шагающих утят быть похожими хотят»?!       — Да они издеваются! — подпрыгивают в воздухе и дрыгают ногами, будто бьют невидимого противника, Лани, Тома и Алисия.       — Так, сосредоточьтесь! Нам надо…       …и пуститься в дальний путь, крича: «Кря-кря!»…       —…разделиться, — мрачно заканчивает Дон. Позади него нервно и пока ещё совсем чуточку весело посмеивается Крис.       — Это же должна быть охота на людей, разве нет? — шипит Нэт почти на ухо Дону. Рассчитать расстояние ему не удаётся, поэтому он едва не проезжается губами по его ушной раковине, и смуглый мальчик тянет брезгливое «Фу-у-у, Нэт!» — Почему они выбрали именно такую музыку?       …от утят не отстаёт! Кричит: «Кря-кря!»…       — Кря-кря, кря-кря, — передразнивает песню Тома и даёт пять Лани.       — Понятия не имею… Соберитесь! — прикрикивает на них Дон, пока Алисия раздаёт пинки (не в воспитательных целях). Потом он вновь обращается к Нэту. — Не знаю, почему… А! — вдруг несдержанно выкрикивает он. «Они проверяют, насколько серьёзно мы относимся к их играм?»       — Они хотят, чтобы мы потеряли бдительность? Упростить себе задачу, — высказывает своё предположение Нэт.       Обо всём этом они говорят на бегу: у них нет права останавливаться. Нет права быть пойманными. Они должны вернуться сами и вернуть всех младших целыми и невредимыми. Или хотя бы целыми. Или хотя бы вернуть.       Дон хмурится и решает, что сейчас не время об этом думать. Тем более, что уже порядком надоевшая мелодия не позволяет ни на чём сосредоточиться.       …кружат в танце озорном не зря, не зря!..       Крис хватается за Алисию, тихонько визжит, боясь, что из-за угла вот-вот выпрыгнут демоны. Однако добрая детская песня в тот же миг придаёт ему сил, и вот он уже воображает, как расправится с возможным противником. Будь тут музыка помрачнее, слова потяжелее да не будь рядом давно во всю веселящихся Томы и Лани, он бы, наверное, дрожал как осиновый лист. Да и вообще, последние сутки они все находились в каком только возможно сильном напряжении, слушая план Эммы, размышляя, реально ли это — выжить всем-всем до единого.       По правде сказать, Крис боялся. Да они все боялись, чего уж греха таить. Никто не был уверен в увещеваниях Эммы о том, что всё будет хорошо, но никто её и не винил за то, что она не может этого гарантировать. Конечно, в этом виноваты лишь бездушные охотники. Уже после рассказа Юго и, ну, остальных (в основном Юго) краски начали сгущаться, Паула не выглядела шибко позитивно настроенной. Ещё накануне Крис был готов бегать, сражаться за свою жизнь (по крайней мере, он так думал), но не был готов к…       …повторяйте все за мной, все фигуры до одной…       …к этому. И сейчас, из-за предшествовавшего детской песенке перенапряжения, от такой издёвки, плевка в лица людей его переклинивает. Крис уже не может здраво оценивать происходящее вокруг. Возможно, головой (маленькой головкой пятилетнего дитя) он понимает, что вот так вот смеяться — не нормально, особенно в их положении, но ничего не может с собой поделать. Внезапно по чистой случайности Крис поднимает глаза наверх и видит искажённые лица старших, Нэта и Дона. Последний скашивает взгляд вниз и хватает за руку споткнувшегося мальчика.       — Не отставай.       …легче танца в мире нет!..       — Нэт, нам всё-таки нужно разделиться. Давай, прямо сейчас! — выкрикивает Дон, потому что музыка почему-то становится громче.       …лучше танца в мире нет!…       Между ними пролетает копьё. Оно вонзается в дерево неподалёку, и раздаётся несколько заторможенный вскрик Лани. Все остальные останавливаются как вкопанные, некоторые теряют равновесие и летят вниз, ударяясь коленями и ладонями о землю.       — Ты как? — обеспокоенно спрашивает Дон, подбегая к раненому Лани. Тот показывает глубокую царапину от копья на предплечье и расползающееся пятно крови на одежде.       — Болит, — стонет мальчик, прижимая ладошку к этому месту. — Дон, что… — вроде начинает задавать вопрос он, но потом слова заканчиваются.       Они оказываются полностью окружёнными демонами, и Лани где-то на подсознательном уровне понимает, что спрашивать дальше смысла нет.       …на шагающих утят быть похожими хотят…       Кажется, песня начинается заново, но ребята уже не следят. Им немного не до того. Нэт отскакивает подальше от монстров, стремясь закрыть собой «своих» детей, — то есть Криса и Алисию — и плевать, что с другой стороны они абсолютно открыты. Впрочем, через полсекунды Дон встаёт спиной к Нэту и помещает за себя поскуливающего, не привыкшего к боли Лани и Тому.       Дети слышат, как демоны переговариваются: «Нельзя убивать всех» — «Троих будет достаточно», — но что происходит дальше, не успевает уловить никто.       Несколько монстров заносят огромные лапы, сжимающие копья, назад, готовые метнуть их в своих жертв. Алисия попискивает, боясь высовываться из-за спины брата. Хотя, конечно, большинству демонов её всё равно видно, ведь двое несчастных человек не могут окружить её, спрятать от опасности, от охотников, от мира, от судьбы. Хотя, конечно, она понимает, что если продолжит в том же духе, первыми убьют Дона и Нэта как преграды для копий номер один. Хотя, конечно, Алисия понимает, что будет винить себя в их смерти, понимает, что уже не смешно, — ни ей, ни Крису, ни Томе, ни тем более Лани — но она не может заставить себя сделать хотя бы один шажочек в сторону. Достаточно совсем чуть-чуть сдвинуть ножку — и это может спасти жизнь её брату, — одному из — но девочка успешно и не безболезненно игнорирует желание помочь, просто потому что оно прямо параллельно её инстинктам самосохранения.       Каждое движение конечностей демонов пугает. Крис не шибко нежно хватает за руку стоявшего рядом ребёнка. Тома вслепую сплетается пальцами с тем, кто стоит прямо за ним, — вероятнее всего, спиной — и биение сердца застревает где-то в глотке.       — Нет, — выдыхают некоторые (возможно, все), когда демоны чуть отводят лапы ещё дальше назад, чтобы в следующую секунду метнуть копья. Дон и Нэт стискивают зубы, понимая, что сейчас произойдёт. Ни один из них не хочет умирать, гадкое чувство страха за собственные шкуры расползается где-то в животе и заканчивается лёгкой тошнотой. То, как демоны медлят, выбирая, кого убить третьим, бесит, и оба уже на грани того, чтобы во всю глотку заорать: «Давай!» — потому что ожидание — это отвратительно. Отвратительно, мерзко, ужасно. Они поджимают губы, смотрят на охотников исподлобья. Сжимают потные, холодные руки в кулаки и как будто надеются, что эти твари запомнят их лица (конечно, им будет плевать).       Они должны были выжить. Они должны были продержаться первую охоту, хотя бы первую охоту. Все вместе. Они обещали защищать младших братьев и сестру, и это единственное, что они могут сейчас сделать: спасти жизни большинства ценой своих собственных. Это — груз ответственности старших братьев, и позже они осознают, что именно это чувствует Эмма с момента их побега. Особенно после того, как они потеряли Рея.       Дети смотрят на демонов, чьи лица скрывают маски, и то, как бесстрастно они разглядывают своих кроликов, пробуждает желание взвыть, молить о пощаде. Это новое чувство, доселе им неизвестное, — чувство, когда тебя вот-вот убьёт разумное существо. Конечно, «мама» занималась именно этим всю их жизнь, но она хотя бы не убивала их собственноручно и на виду у других.       …на мгновенье надо детство возвратить!       Внезапно музыка обрывается. Будь обстановка более спокойной, кто-нибудь точно заметил бы, как неприятно режет слух незавершённый отрывок, но сейчас… сейчас все до единого смотрят на пленителей. Уродливые чудовища, даже вряд ли представители элиты, раздражённо шуршат между собой на смеси их собственного языка с тем, что понимают дети. Нэт напрягает слух и разбирает лишь отдельные слова: «господин», «помочь», «веселее».       На этом всё кончается. Демоны разворачиваются и тихо покидают место несвершившегося преступления, не начатого злодеяния, так, будто их тут и не было вовсе.       У детей дрожат руки. В попытках понять, что только что произошло, они сначала смотрят вслед уходящим демонам, потом крутят головами, но даже эти движения даются им с трудом: они двигаются рывками, и каждый чувствует, будто шея вот-вот заскрипит.       — Надо идти, — чрезмерно безэмоционально произносит Дон. Одной рукой он хватает Лани за здоровую конечность, другой — Криса и тащит их обоих за собой. Младшие едва успевают перебирать будто скованными чем-то ногами, поначалу даже не замечая, что состав их команды поменялся.       В это время Нэт точно так же торопливо и скомканно сообщает Алисии и Томе, что им пора идти. Последний сглатывает и закашливается, когда смотрит в спины уходящей группе Дона. Он заметил, что больше с ним нет Лани. Он не решается сказать об этом и без того насмерть напуганному Нэту, но всё равно пялится на светловолосый затылок лучшего друга. Тома не знает, что с ним будет, если он больше не увидит Лани. И хотя он продолжает повторять себе слова Эммы, страх пересиливает веру в удачу (теперь не только он, но все они понимают: ничто, кроме этой самой удачи, не может уберечь их от гибели).       Пока темноволосый мальчик нагоняет старшего брата и Алисию, Нэт активно вспоминает, какое слово он слышал последним. Нюс? Люс? В любом случае, плевать ему на это с высокой колокольни. Надо убежать, убежать как можно дальше.       «Тишина значит, что у нас есть время убежать, — и это главный залог успеха». Что ж. Самое время это проверить.

***

      — Эмма! — свистящим шёпотом окликивает сестру Доминик. Он прислоняется к дереву и тяжело дышит, пока старшая возвращается на несколько шагов назад.       — Мы уже… так долго бежим, — пыхтит мальчик, потому что не в силах прикинуть время хотя бы примерно. Каждую секунду, что они находились в движении, Эмма и Доминик озирались на каждый шорох, каждый звук сломанной ветки, чтобы потом обнаружить, что это они сами его издают, и от такого постоянного напряжения оба ребёнка очень измотались. Хорошо, возможно, не Эмма, но Доминик точно. И ведь вместе с этим старшая постоянно одёргивала брата, дабы тот не отвлекался на странно весёлую и от того пугающую песню. Они бежали, когда началась музыка, бежали, когда она стихла, и…       — Нам надо бежать дальше, — качает головой девочка. «Всё идёт так хорошо, — хвалит их обоих про себя она. — Мы прекрасно справляемся. Мы даже ни одного демона пока не встретили». — Давай, Доминик, вперёд. Пока музыка не заиграла.       — А куда мы бежим-то хоть? — вымученно выдыхает младший, выпрямляясь.       — Эм… — замявшись, Эмма мотает головой. — Это неважно. Как можно дальше отсюда. Скорее! — бросает она, прежде чем рвануть дальше. Она знает, что у Доминика ещё есть силы. Ещё много сил. Его лишь надо раскачать. Скоро он придёт в норму и перестанет жаловаться.       Мимо проносятся деревья с такой скоростью, что почти сливаются в непонятное зелёное месиво. Брат и сестра давно ушли подальше от тропы, решив, что так, наверное, будет безопаснее. Хотя, по правде говоря, Эмма думает, что шансы выжить в лесу и вблизи тропы примерно одинаковые.       В какой-то момент Доминик хватает её за руку, чтобы подбодрить, потому что почти слышит, как прямо на бегу крутятся шестерёнки, как она думает, что предпринять, не сменить ли маршрут. Эмма удивлённо опускает взгляд вниз, на брата. Последний ей широко улыбается и показывает палец вверх.       — Не отвлекайся! — задорно говорит он (негромко) и прибавляет скорости. Эмма счастливо щурится, кивает ему и чуть больше пригибается к земле, чтобы не отставать от Доминика. В этот момент со всех сторон раздаётся продолжение песни, и оба ребёнка от неожиданности подскакивают.       Мы теперь утята! И так прекрасно на свете жить!..       Мальчик задевает рукой ствол дерева, когда лавирует между ними, немного сдирает кожу и морщится, но не придаёт этому особенного значения. Вначале — потому что это никак не мешает им продолжать бежать, потом — потому что прямо рядом с собой они слышат истошный крик. «Нет! Я не хочу!» — доносится до их ушей.       …вместе солнце, речка, дом, кружат в танце озорном,       Кружат в танце озорном не зря, не зря!..       Доминик спотыкается и врезается уже в другое дерево. Он почти сразу падает ниц, чтобы его, не дай Бог, не увидели, и потирает ладонью ушибленное место на голове. Эмма пристраивается рядом и осторожно выглядывает из-за кустов, которые оказываются единственным, что прячет их от демонов и скрывает от их жертв.       — Попались, — как мешает густой мёд, тянет один из монстров. Эмма едва сдерживает удивлённый возглас: этот демон кардинально отличается от Сон Джу. Он совсем небольшой, белый. Правда, у него тоже есть рога, но… они не свои. Это маска. Эти рога — часть длинной маски, в которой есть отверстия для шести глаз монстра. Вычурная накидка на голое тело не скрывает руки, и вот тут Эмма замечает ещё одно существенное отличие: у демона шесть конечностей, две из которых он тянет к несчастным детям.       Людей всего двое: девочка, судорожно сжимающая копьё, и мальчик помладше, — так Эмме кажется сначала. Однако потом она замечает ещё одного, стоящего за деревом.       …неуклюжий бегемот ничего не разберёт,       Но старательно поёт: «Кря-кря! Кря-кря!»…       — Выбирайте, — говорит тем временем аристократ. Ещё чуть-чуть — и, кажется, начнёт подрагивать от предвкушения, — выбирайте одного из вас. Остальных двоих мы отпустим.       «Что, — взрывается в голове Эммы подобно петарде и оставляет после себя только звон в ушах. — Что?» Она смотрит на происходящее перед ней широко раскрытыми глазами и едва успевает прийти в себя, чтобы растянуться на земле, когда в их сторону резко оборачивается один из нескольких демонов вокруг аристократа — видимо, прислуга.       …на мгновенье надо детство возвратить!..       Задержав дыхание, Эмма переводит взгляд на посеревшего Доминика (и плевать, что у него смуглая кожа).       Мальчик крепко зажимает ладонью рот, чтобы не издать ни малейшего писка, и упрямо пялится в землю. «Надо уходить. Надо уходить, надо уходить, надо уходить», — колотится в висках. Доминик презирает себя за этот страх, ведь ничего особенного ещё даже не случилось, но и поделать с этим ничего не может.       …легче танца в мире нет, лучше танца в мире нет!..       — Я дам вам десять секунд. Кого же вы выберете? Раненного? Ту, кто смогла ранить мою прислугу? — слетают слова с языка демона, а Эмма и Доминик слушают. Больше они ни на что не способны. — Или, быть может, того, кто трусливо прячется, бросив своих друзей?       «Так он не сидит в засаде, — делает для себя открытие Эмма, потому что она была твёрдо уверена: он пришёл спасти этих двоих. — Он испугался», — констатирует она про себя и в ту же секунду понимает, что не может винить его за это.       …мы теперь утята! И так прекрасно на свете жить!..       — Десять. Девять, — начинает отсчёт монстр. На счёт «восемь» на плечо Доминика опускается рука сестры, и мальчик дёргается. Он не знает, как переживает услышанное и увиденное сестра, но уверен, что не лучше его самого. До тех пор, пока не смотрит в её глаза: полные решимости, злости. Глаза, в которых пляшут опасные огоньки. Такие, будто она собирается убить.       Поправка: не «будто».       Эмме было страшно лишь в первые несколько секунд. Сейчас она прикидывает шансы убить одного из, по словам Юго, сильнейших демонов в округе с помощью лука. К её огромному сожалению, она не взяла ничего из того, что раздавали утром, но решение находится почти моментально.       — Шесть, — громче прежнего раздаётся голос белокожего демона, когда рыжеволосая указывает пальцем на топор, что лежит со стороны Доминика. Наверное, его кто-то оставил здесь ещё с предыдущей схватки, потому что лезвие оружия в крови. Мальчик с сомнением смотрит на сестру и подтягивает к себе топор, чтобы потом передать его девочке.       — Зачем тебе? — едва слышно шепчет он.       — Надо спасти их. Им никто не поможет, — так же тихо отвечает Эмма, и Доминик прикладывает все усилия, чтобы не подавиться воздухом.       — Ты ку-ку? Это же один из тех аристократов! Он же может…       — Он не убьёт меня, — прерывает его бормотания та, взвешивая в руках оружие.       — Четыре…       — Тогда что делать мне? — вцепляется в ногу Эммы Доминик, когда та пытается встать.       — Будь здесь и не умирай, — серьёзно отвечает та, и это было бы мило, если бы в этот момент в её глазах не отражался план того, что она собирается сделать. Если бы не спешка, возможно, Доминик бы и поверил, что с ней всё будет в порядке, но сейчас у него просто нет шансов обдумать, правда ли она может победить.       — Но Эмма!..       — Два…       …на весёлых на утят быть похожими хотят…       — Доминик, будь здесь! — отрезает Эмма, и это уже больше походит на приказ.       Не то чтобы у Доминика есть выбор. Из оружия у него — один единственный пистолет, который ему вряд ли поможет, так что при всём своём желании он не в состоянии как-либо поддержать Эмму.       — Один, — хмыкает белый демон (что, надо заметить, весьма иронично), и в эту секунду Эмма стрелой выбегает из-за кустов. Её план состоит в том, чтобы на своей максимальной скорости пробежать мимо скопления существ и метнуть топор в главного, аристократа, через брешь в строю его слуг.       …за утятами вослед кричат: «Кря-кря!..       Она замахивается и, почти не отдавая себе отчёт в том, что делает, мечет оружие. Раздаются вскрики незнакомых девочки и мальчика, когда мимо них пролетает неопознанный объект. Дети громко втягивают ртами воздух, да так и не выдыхают: острое лезвие раскраивает череп монстра. Сначала слышен характерный треск: это ломается маска, — потом звучит хрип бесчеловечного, и в конце он падает на спину. Рукоять боевого топора торчит под небольшим углом вверх, все шесть конечностей лежат, раскиданные в разные стороны.       …неуклюжий бегемот ничего не разберёт,       Но старательно поёт: «Кря-кря! Кря-кря!..       Сначала есть только нарушаемая дурацкой песней тишина — в какой-то степени траурная, тяжёлая, она как будто поглощает раненого мальчика и девочку, — и, наверное, того, что спрятался за деревом тоже — забирает последние силы. Копьё малышки падает на землю, а за ним и дети. Они упираются руками в землю позади себя, сипло дышат и хватаются друг за друга грязными пальцами, пытаясь понять, в каком теперь положении находятся. Вокруг до сих пор полно прислуги, которая пытается дозваться своего господина (оказывается, его зовут Люс), но от самого господина их спасли.       Спасли?       …и природа хороша, и погода хороша!       Нет, не зря поёт душа! Не зря, не зря!..       Девочка затаивает дыхание, когда скручивается всем телом, разворачивается в сторону, откуда прилетел топор, и видит её. Богиня во всём своём великолепии — по-другому она не может назвать человека, что стоит за спинами демонов и, кажется, тоже совсем не дышит. Зелёные как окружающая их листва глаза блещут мимолётной яростью, ноги согнуты, одна рука висит, другая до сих пор вытянута в ту сторону, куда улетел её топор. Лицо незнакомки также повёрнуто в их сторону, и улыбка, которая на нём красуется, никак не сочетается с выражением глаз спасительницы.       «Получилось! Получилось!» — ликует Эмма, и именно поэтому выражение её лица получается таким невинным, искренним, радостным. Она правда рада, что смогла убить одного из сильнейших представителей аристократии, потому что благодаря этому теперь может спасти целых трёх человек. Да, Юго говорил, что тут никто никому не помогает, но ведь надо с чего-то начинать? Да и это было совсем не сложно — застать Люса врасплох и вот так просто зарубить топором.       …на мгновенье надо детство возвратить!..       «Зарубить топором, — внезапно произносит Эмма про себя и даже, возможно, вслух. В ней происходит борьба. Она пытается ухватиться за мысль, которая только что потрясла её до глубины души. Хотя бы за её маленький хвостик. И ей это удаётся. — Я радуюсь тому, что зарубила топором живое существо».       В то время как девочка прокручивает это в своей голове, подобно аудиозаписи, к ней оборачиваются все слуги до единого, и вот тогда Эмма понимает, почему бороться с элитой сложно. Их, может быть, и не сложно убить, вот только… Сложно после этого сбежать.       …повторяйте все за мной, все фигуры до одной,       Все фигуры до одной! Кря-кря-кря-кря!..       Девочка старается выпятить грудь колесом, старается твёрдо стоять на ногах, но адреналин отступает, и колени начинают дрожать. Былая ярость исчезает из глаз почти полностью. Она сталкивается взглядами с той самой девочкой, которая смогла ранить прислугу по словам уже мёртвого Люса, и видит в них чистое восхищение. А ещё благодарность. Именно эти две вещи приводят Эмму в чувство.       Она делает несколько быстрых шагов назад, когда один из монстров отдаёт чёткий приказ:       — Убить её, — и вот уже после этих двух слов девочка разворачивается на сто восемьдесят градусов, готовая сорваться с места.       …вот танцует, вот даёт! Кря-кря! Кря-кря!..       Да, она только что убила одного из элитных демонов. Да, она только что спасла троих человек. Да, она говорила Доминику, что не позволит им убить себя. Да, накануне это она была тем, кто заряжал всех до единого позитивом и верой в их силы. Но несмотря на всё это, она была и остаётся ребёнком, а детям свойственно бояться. И вот теперь ей наконец-то становится страшно.       В такие моменты даже у самых сильных мозг выключается как по щелчку, и она не понимает, что страх её легко может погубить. Ей плевать и абсолютно на всё. Единственное, что приобретает важность, — схватить Доминика и сбежать. И, конечно, нельзя забывать про тех троих.       …можно хвостик отряхнуть и пуститься в дальний путь…       — Бегите! — выкрикивает Эмма. Она бросается со всех ног вперёд, но через несколько шагов оглядывается через плечо, чтобы проверить, действуют ли незнакомые дети. Делает она это очень зря. Рот неконтролируемо открывается и прикрывается, когда она всем корпусом разворачивается обратно и на ватных ногах проходит немногим более двух метров обратно в сторону демонов.       Рядом с трупом Люса стоит эрцгерцог Льюис. В своих руках эрцгерцог Льюис держит Доминика.       — Никто никуда убегать не будет. С этого момента именем лорда Байона все присутствующие лишаются права убивать девочку под номером 63194, — воркует демон, проводя острыми как ножи ногтями по щеке Доминика, — потому что это сделаю я.