***
— Удачи вам, — машут ручками на прощание близким Росси и Иветт. Анна, Джемима и Марк — последние, кто покидает их домик, но эти слова они говорили и говорят всем уходящим. Чувствуют, что она им понадобится, удача-то. Прежде чем закрыть дверь, Росси ловит взгляд проходящего мимо человека. Это подросток, мальчик лет четырнадцати. Тощий как незнамо кто, поджарый, с ярко выраженными морщинами на лбу и с мрачной насмешкой в глазах, он машет рукой в их сторону. Росси не знает, как трактовать этот жест, и испуганно захлопывает дверь в здание. — Нужно спрятаться, да? Эмма говорила спрятаться, — негромко говорит Иветт Росси. — Да, — кивает мальчик, — она говорила, надо спрятаться в шкафу. — Потому что тут больше негде прятаться, — вспоминает ещё одну реплику Эммы Иветт. — Тогда мы… — Идём со мной, — хватает сестру за руку тот. Он тянет её в сторону кухни, но не слишком аккуратно, отчего Иветт спотыкается. — Ай! Куда? Разве нам не нужна комната? Та, где мы спали? — непонимающе смотрит на брата она, восстанавливая равновесие, и Росси отпускает её. — Извини, — бормочет он; закапывается всей пятернёй в свои волосы и чешет голову. — Ну… Если честно, мне кажется, что шкаф — это как-то ненадёжно… — Что? Почему? — кривит губы в задумчивой гримасе Иветт. — И почему ты не сказал об этом вчера? — Ну, я не знаю… Я подумал, что… Все были так заняты… — мямлит Росси, поднимая потерянный взгляд к потолку. — Просто это слишком простое место для прятания, а ещё… Ещё у демонов хороший нюх… Я подумал, надо спрятать свой запах… — он оборачивается и неуверенно смотрит на невероятно удивлённую Иветт в поисках поддержки. Девочка откладывает любимый блокнот на подоконник и опускает ладошки ему на плечи, как бы подбадривая. — И как ты хочешь это сделать? — Я думаю, что тебе будет лучше спрятаться в… ну… Идём, я покажу. На это раз он уже не тащит за собой сестру, а сам топает к их маленькой кухне. Иветт ничего не остаётся, кроме как забрать свой блокнот с подоконника и последовать за братом. Последний тем временем останавливается около печи и тыкает не самым тонким пальчиком прямо на неё. У Иветт глаза лезут не то что на лоб, а сразу на макушку. — Ты хочешь, чтобы я залезла в печку?! — Ну, не совсем… В трубу. Я думаю, так лучше. Если они нас… Если мы… В общем, в самой печке тебя увидят, но если ты проползёшь выше и будешь сидеть в трубе, запах огня и темнота тебя спрячут. Иветт наклоняется и сосредоточенно пялится в чёрное отверстие, вытягивает губы уточкой, пока размышляет, действительно ли план Росси лучше. Мальчик качается на пятках, разглядывая затылок сестры этим своим отсутствующим взглядом. — Ладно-о-о, — делая ударение на последний слог, тянет Иветт, — наверное, твоя идея и впрямь лучше. А что тогда будешь делать ты? — Я хочу спрятаться в матрасах. Сложить их друг на дружку и лечь посередине… — мямлит Росси, будто ещё не совсем вернувшись на Землю. — Мы спали на них сегодня, так что запахи друзей спрячут мой. Всё равно других идей у меня нет, так что… Только мне нужна твоя помощь. Иветт чуть склоняет голову и кивает. — Я посмотрю и скажу, правда ли тебя не будет видно, когда ты залезешь, и потом вернусь сюда. Росси показывает большой палец вверх и, когда его взгляд окончательно проясняется, вровень с сестрой идёт к лестнице. Уже на втором этаже, будучи в той комнате, где ночевали человек шесть из всего их отряда, дети принимаются собирать раскиданные по полу матрасы. Заветный блокнот Иветт оставляет на столике, но всё равно постоянно проверяет взглядом, не делась ли куда-то её вещица. Матрасов оказывается семь. Один из них ночью использован не был: они достали его на всякий случай, да так и не убрали. Его Росси и Иветт кладут первым. Следом — все остальные. Постельное бельё — подушки, одеяла — Иветт складывает рядом. Вообще, приходится поднапрячься, потому что матрасы эти для детей не то чтобы очень лёгкие, но ради безопасности одного из них они, кажется, горы свернуть готовы. — Сейчас я залезу, и… — кряхтит Росси, самостоятельно приподнимая три верхних матраса, — и тебе надо будет положить сверху подушки и одеяла так, чтобы выглядело, как стопка сложенного белья, но оно должно прятать… эм… выпуклость. — Хорошо! — кивает Иветт. Ещё немного — и честь отдаст, право слово (а ведь это при таком-то почти дрожащем, слабом, неуверенном голоске «начальника»). Она подхватывает те самые три матраса и ждёт, пока Росси залезет. Мальчик ложится на живот, лицом ко входу в комнату. Так, под ним оказываются четыре матраса, один из которых нужен лишь для объёма и не источает никакого запаха. — Накрывай, — приглушённо и оттого почти неслышно говорит он. Иветт осторожно опускает на него три матраса, которые держала всё это время, и уже берётся за первое одеяло, когда вспоминает. Она бросает бельё, берёт свой блокнот со стола и, вновь приподняв многострадальные матрасы, протягивает его Росси. Тот запрокидывает голову и выжидательно смотрит на сестру. — Возьми, пожалуйста. В печке он испачкается, и вообще будет неудобно. Мальчик совершенно по-доброму улыбается сестре, зная, как ей дорого то, что она отдаёт ему на сохранение. Он кладёт блокнот под себя и вновь опускает голову. Только после этого Иветт окончательно накрывает его одеялами, аккуратно раскладывает подушки и уже через десять минут гордо смотрит на своё творение, отряхивая руки. «Замечательно», — хихикает она. Девочка разворачивается к выходу, чтобы сбежать вниз по лестнице. Потом, когда она кряхтя забирается в трубу и упирается ногами и руками в её стенки, звучат первые слова песни. Если бы в этот самый момент мимо их домика проходил какой-нибудь демон, он бы со стопроцентной вероятностью услышал тихий смех, а затем и громкий чих теперь измазавшейся с ног до головы в копоти и чуть не вывалившейся из печи Иветт.***
…на весёлых на утят быть похожими хотят… Марк приплясывает на месте (перепрыгивает с ноги на ногу). Джемима тихо хлопает кулачками (ладошками было бы слишком громко). Анна смотрит на брата и сестру с мягкой улыбкой: теперь можно. Совсем недавно, может, полчаса назад она выглядывала из их шкафа. На улице уже потихоньку начинает темнеть, а значит, и до конца охоты осталось уже не так много времени. Они сидели здесь весь день. Без преувеличений. Больше шести часов и совершенно безвылазно. Всё же Анне стоило больших усилий заставить младших оставаться в шкафу так долго. Вначале не прошло и часа, как Марк сообщил, что он голоден. Ещё через какое-то время соизволила уведомить об этом Анну и Джемима. Но вот незадача: еда могла легко привести к ним охотников. По этой причине старшая сестра одёрнула их раз, два, три, а потом просто перестала реагировать на хныч. Анна поняла, что не может ничего сделать. Лучше уж пусть мелкие канючат, но тихо и в шкафу, чем побегут на поиски еды в дом к Росси и Иветт. Правда, в какой-то момент — часа через три — дети разнылись ну уж совсем сильно, и Анне было их искренне жаль, но она правда не могла ничего поделать с этим. Ей тоже хотелось есть, она тоже устала сидеть на месте… Что говорить о музыке, которая с самого начала её раздражала. Пока Марк и Джемима отвлекали себя этой самой песней, Анна думала, что это несправедливо. То есть, конечно, это очень жестоко и иронично со стороны демонов, — «детство возвратить» — ишь чего выдумали — но было здесь и ещё кое-что. Большую часть поселенцев составляют подростки и иногда взрослые люди. И тем не менее, в охоте участвуют люди всех возрастов, то есть и дети тоже. «Она же их отвлекает», — вот, что прочно засело в мозгу Анны с первых строчек песни. На более-менее взрослых людей она давит, младших — отвлекает, и непонятно, что хуже. Единственный плюс — для них, детей, что весь день обречены прятаться в доме, это скорее способ наоборот сохранить рассудок. Анна с самого утра отчаянно старается не слушать происходящего в песне. Когда Марк и Джемима внезапно решили заняться танцами, она не стала их останавливать. Знаете, как это бывает, с голодом-то? Сначала он просыпается. Это гадкое чувство отзывается ноющей, режущей болью где-то в животе, скручивает его. Такое состояние может длиться довольно долгое время, всё в этом плане индивидуально. Иногда даже кажется, будто рёбра выворачивает и сдавливает одновременно, начинает тошнить. Он поднимается выше, забирается под грудную клетку, подкрадывается к горлу и оборачивается горечью во рту… Однако в конце концов по крайней мере боль и тошнота уходят, оставляя после себя пустой, урчащий желудок и неприятный запах изо рта. И ты вроде понимаешь, что голоден, что надо поесть, но в то же время организм вполне отчётливо говорит, что, в принципе, всё если не хорошо, то терпимо, и ты постепенно забываешь о нём, о голоде. Точно так же произошло с Марком и Джемимой, и Анна, счастливая от того, что никого более не надобно успокаивать, позволяет им танцевать столько, сколько они хотят. Лишь бы вели себя тихо и не донимали её, потому что нервы на пределе. Анна постоянно напряжена. На протяжении долгого времени почти без отдыху девочка не только следит за Марком и Джемимой, но и не отлипает от щёлки между дверцами шкафа. Она наблюдает сразу за всем: напрягает зрение, чтобы увидеть, если на улице замаячит демон, слух, чтобы услышать шаги монстра (или нескольких, чего, она надеется, не произойдёт); изредка шикает на малышей за ней, чтобы потише были, да ещё реже тяжело вздыхает. Несколько раз она даже обращается к Богу с молитвой, прося дать ей сил справиться с этим кошмаром. И вот она делает это снова. Складывает руки и чуть поднимает, принимаясь совсем тихо бормотать молитву с закрытыми глазами. Благодаря таким перерывам глаза хотя бы немного расслабляются, к тому же, в душевном плане девочке становится куда легче. …на весёлых на утят быть похожими хотят… И вот Анна шепчет последние слова. Она делает глубокий вдох, опускает руки и открывает глаза. В следующее мгновение происходит две вещи. Первое: музыка обрывается. Второе: девочка понимает, что близка к становлению атеисткой. Она слышит шаги. Медленные, сопровождающиеся стуком когтей монстра о пол, шаги крадущегося по первому этажу охотника. Анна ни секунды не сомневается в том, что это оно. Она резко и как можно тише оборачивается к Марку и Джемиме, чтобы зажать ладонями их рты прежде, чем те успеют хотя бы пикнуть. Дети сначала не понимают, что происходит: десятую долю секунды назад они были всего лишь разочарованы тем, что музыка закончилась. Но стоит им услышать то, что привело Анну в такой ужас, и их глаза распахиваются, зрачки сужаются, а конечности начинают дрожать. Старшая сестра медленно качает головой, и никому неизвестно, что она вкладывает в этот жест. Только вот дети видят на её лице лишь решительность. Да, её руки подрагивают, да, саму её вот-вот начнёт колотить, да, губы сжаты до побеления и да, ужас накрывает с головой. Однако именно он и придаёт сил. Марк и Джемима переглядываются и кивают девочке, после чего все трое принимаются вслушиваться в тишину. Спустя несколько секунд они вновь слышат шаги. Только вот звучат они уже не на первом этаже, а на втором. Анна понимает, что они попросту пропустили момент, когда монстр туда поднялся, — или с лестницы шаги невозможно услышать — но это не так важно. Доски наверху жалобно поскрипывают (так же жалобно, как хотят заскулить от сковывающего тела страха люди), пока неизвестный не спеша обходит каждую комнату. Вот он идёт, кажется, по коридору; проверяет дальнюю комнату, что находится в левой части дома. Анне думается, что он от нечего делать просто наматывает круги по ней — так долго он в ней находится. Наконец, демон выходит и направляется к комнате, что расположена прямо над комнатой детей. Все трое как по команде затаивают дыхание, а монстр как будто ещё более неторопливо начинает изучать помещение. И, возможно, Анна начинает сходить с ума, потому что она буквально слышит, как тот открывает все дверцы шкафа по очереди. «Как будто тянет время, — думает про себя девочка и вдруг крупно вздрагивает. — А что, если да? Может, он ждёт, когда придёт помощь?» «Быть похожими хотят не зря, не зря!..» — раздаётся прямо тогда, когда шаги замирают предположительно у окна той самой комнаты над ними. Дети подскакивают на месте так резко, что Джемима бьётся локтем о стенку шкафа. Если бы не рука Анны, она бы, наверное, вскрикнула от боли, но Анна предусмотрительна. «Чёрт, — раздосадованно шипит она, потому что из-за музыки теперь шагов не услышать. Девочка продолжает развивать ту мысль о каком-то напарнике непрошенного гостя в их доме, и вдруг радостно улыбается. — Конечно! Нет никакого помощника. Ведь зачем им вообще разделяться? Они бы тогда сразу пришли сюда вместе. Да и зачем аж двоим демонам осматривать по идее пустое здание? Наверняка он пришёл сюда один, чтобы осмотреть всё поверхностно…» Пока Анна думает об этом, младшие пялятся на старшую сестру и ждут, когда она объяснит, что за повод радоваться в их ситуации сумела найти. Но девочка не успевает. Они вновь слышат кого-то (вероятно, вновь демона, что уж гадать). И на сей раз шаги раздаются из соседней комнаты. Комнаты на первом этаже. На лицах всех троих людей читается «Только не это», и все они понимают, о чём речь. Однако Анна всё же не теряет надежду. «Он один. Это тот же, что был на втором, просто из-за музыки мы не услышали, как он спустился… Или она. Нам надо дождаться, когда этот демон пойдёт в коридор, и тогда бежать через окно, иначе он может вылезти через окно в той, соседней комнате тоже. Бежать через дверь нельзя, потому что мы не знаем, есть ли там кто», — принимается сбивчиво и очень осторожно тараторить Анна, да так быстро, что Марку с Джемимой только и остаётся ловить каждое её слово. На короткое «Поняли?» в конце её пламенной речи они одновременно кивают (тут Анна замечает, что до сих пор держала руки у их ртов, и наконец отпускает брата и сестру). Анна сглатывает, отворачивается от младших и вновь принимается слушать. У неё появляется чувство, что шаги становятся ещё более чёткими и громкими, но Анна не обращает на это внимание. Она выжидает. Вот демон останавливается прямо около стены, у которой стоит их шкаф, но с другой её стороны. Вот он проходит дальше, к, видимо, окну. Вот он разворачивается и вдруг быстро — гораздо быстрее, чем когда был на втором этаже — направляется к выходу из комнаты. Сердце пропускает удар. Анна шумно, глубоко вдыхает и понимает, что больше медлить нельзя, потому что чудище лишь набирает скорость. Она отдаёт тихую команду «Давайте!» и распахивает двери шкафа. Дети выскакивают наружу. Отвыкшие от движения ноги заплетаются (особенно у Анны, которая даже не танцевала вместе с младшими), когда они рвутся к окну. Сначала Анна подсаживает Марка, помогая ему забраться на подоконник, затем — Джемиму. Последняя довольно ловко спрыгивает на землю, но вот Марку с его лишним весом везёт меньше: он приземляется крайне неудачно. Ногу пронзает резкая боль, когда лодыжка подворачивается, загибаясь внутрь. Большего Анне увидеть не удаётся. Она отворачивается от младших, занятая тем, чтобы залезть на подоконник тоже, но перед этим оглядывается через плечо. …кружат в танце озорном не зря, не зря!.. Анну парализует. Всё вокруг будто приостанавливается. Она даже перестаёт слышать поскуливания Марка и что-либо ещё, потому что видит его. Он стоит в дверном проходе и смотрит прямиком на девочку, но дальше идти не спешит. Вместо этого уродливый монстр, чья маска закрывает лишь верхнюю половину его лица, искривляет рот в отвратительной и до жути выразительной усмешке. Анна как будто в самом деле лишается слуха. Есть лишь она, чудовище, которое наконец делает первый шаг в её сторону, и тишина, что разделяет охотника и жертву. Анна как села на подоконник, так и продолжает на нём сидеть полубоком. С одной стороны к ней движется демон, с другой… А что происходит с другой? Стоит девочке понять, что она отвлеклась слишком сильно, как она резко выкручивает голову в сторону вылезших из дома брата и сестры. Перед тем, как от волнения и шока перед её глазами всё плывёт, а картинка сменяется сплошными звёздочками, Анна видит то, что не отпустит её до самой смерти. На мгновение солнце заслоняется чем-то тёмным; чем-то, вселяющим отчаяние и рушащим ту самую надежду. Где-то на задворках сознания уже в этот момент проскальзывает мысль о том, что это демон. «Летающий демон», — её первая мысль, но когда он приземляется на землю, она понимает: он спрыгнул со второго этажа. Ещё она понимает, что совершила ошибку. Очень серьёзную и непоправимую ошибку. На её глазах только что спустившийся монстр смотрит на валяющегося на траве Марка, которого безуспешно пытается поднять Джемима. Впрочем, она оставляет это дело, когда демон появляется в поле её зрения. Он окидывает взглядом их обоих, и Анне не обязательно приходить в себя, чтобы понять: он выбирает жертву. На самом деле, это отнюдь не долгий процесс. Он не томит, не мучает их ожиданием, но то, с каким презрением в глазах он их осматривает, пугает Анну ещё больше. Неожиданно он обращает этот самый взгляд уже на старшую девочку. Она не видит ни капли сожаления или сочувствия. Лишь откровенное «Плевал я с высокой колокольни, что с вами будет» и «Вы недостойны жизни». Затем демон снова переводит взгляд на детей и убивает Марка. Да, вот так просто убивает мальчика. Заносит лапу с копьём над ребёнком, который даже не замечает этого, занятый больной ногой, и пронзает его насквозь. Как нечего делать, верно? Верно. Он занимается этим регулярно, каждые три дня и по много-много раз. Он не испытывает особого удовольствия от убийства людей. Больше от осознания, что уничтожает ещё одного жалкого представителя жалкого рода человеческого. Для него само слово «человек» значит ровно то же самое, что для людей — «курица» или «корова», или «свинья». Он так воспитан. Это его работа. Он покорный слуга лорда и пока получает достойную плату, пока это не противоречит его сущности, он будет этим заниматься. А это не противоречит его сущности. В отличие от Анны, к которой осознание произошедшего приходит крайне медленно. Она так и продолжает сидеть на подоконнике, пялясь на тело Марка, пока её оттуда не сталкивает подошедший из глубины комнаты демон. Она шмякается о землю, впечатываясь в неё чуть ли не лицом. Голова кружится, тишина в ушах сменяется писком, плавно перерастающим в визг. Визжит не она. Визжит Джемима рядом с ней. Это не бессмысленный звук. Это долгое, протяжное «Марк», в которое вкладывается вся самая тёплая сестринская любовь, какая есть в маленькой, добродушной, милой и нежной девочке. Анна, не осознавая этого, бросается к младшей, прижимает её к себе и даже не понимает, что толком её не видит. Она, наверное, просто на звук ориентируется, потому что взор застилает непонятная белая пелена, стоит краем глаза заприметить растекающуюся по траве кровь и закатившиеся глаза Марка. Мальчика, который даже не успел ничего понять перед своей кончиной. Спустя ещё несколько секунд до Анны доносится приглушённое «Фу, какая мерзость» демонов, потому что Джемиму начинает рвать. Она так быстро, как может, отлипает от старшей сестры, опирается руками о землю, и рвота выплёскивается наружу. У темнокожей девочки слезятся и против её воли закрываются глаза, и она отчаянно пытается не смотреть в сторону мёртвого брата, но, как это обычно бывает, не справляется. Тело содрогается в новом приступе, а после него обессиленно падает прямо рядом с мерзкой жижей. Анна тупо смотрит на это, потом — на мерзких существ, что с отвращением наблюдают за неприятной картиной. «Идём отсюда», — доносится до девочек и даже до старшей, которая наконец начинает приходить в себя. В её чистых голубых глазах появляется осознание происходящего, скорбь и отрицание. Она бросается к Джемиме вновь, тихонько просит её подняться, хлопает по щекам и кладёт чужую голову себе на колени. Джемима не потеряла сознание, но была близка к этому, и сейчас прикладывает неимоверные усилия, чтобы просто сфокусировать взгляд на лице старшей сестры. В это время один из демонов поднимает мешок с костями и мясом и закидывает его себе на плечо, невзирая на кровь. Он, всё ещё морщась и фыркая что-то про «самых слабых существ, которых ему когда-либо доводилось видеть», отворачивается от людей, и тут его одёргивает второй со словами «Подожди, нас вызывают». — Немедленно доложите обстановку и чем вы сейчас заняты. Демоны в непонимании смотрят друг на друга. «К чему такая спешка?» — Только что убили детёныша у пустующего дома на юго-западе поселения. Направляемся в поместье лорда. — С детёнышем был кто-то ещё? — Так точно, — кивают они, а на лбах так и написано: «Тоже мне кто-то». — Господин Люс мёртв. Запланировано прощальное застолье. Всем охотникам приказано принести как можно больше добычи. Не убивайте всех, кто был с ним, но мне нужен минимум ещё один. Приказ ясен? — Так точно, — тянут шестёрки. Связь заканчивается, и они недовольно пялятся на оставшихся девочек. Далее разговор происходит на непонятном людям языке, однако одно Анне совершенно ясно: надо бежать. — Так лень, если честно… Весь день за ними бегаем, и вот те на. — И так уже достаточно жрачки, куда больше-то? Чёртов Люс, он всегда был самым слабым из аристократов. — Сидел бы себе в башне и не рыпался, раз такой слабый… — Поверить не могу, что его убил один из этих жалких отбросов. Анна в это время склоняется над Джемимой и почти в самое ухо шепчет: «Ты беги налево, я — направо». У младшей хватает сил лишь кивнуть, и она не знает, как вообще сейчас побежит, но, видимо, выбора нет. «Главное не смотреть на Марка, главное не смотреть на Марка, главное не смотреть на Марка». Когда Анна резким движением помогает встать на ноги темнокожей сестрёнке, она рассчитывает, что побегут за ней, за Анной. Эти демоны довольно брезгливы, а от Джемимы прямо сейчас пахнет не лучшим образом. К тому же, для пиршества им нужно больше мяса, а, значит, и человек покрупнее. И вот девочки разбегаются в разные стороны. Джемима — не быстро, пошатываясь, на заплетающихся ногах, но хоть как-то. Анна — резво, так же решительно, как прежде, и быстрее, чем обычно. Поначалу она не оборачивается назад, чтобы не тратить время. Она вообще как будто забывает о том, что потеряла брата, и у неё нет никакого желания взглянуть на него в последний разок. Возможно, так действует адреналин, возможно, осознание того, что больше никто умереть не должен, возможно, страх того, что демоны действительно погонятся за ней. Вот только демонам на неё без разницы. Демоны тратят лишь несколько секунд на раздумья и выбирают Джемиму. В конце концов, умер не эрцгерцог и не Байон, и даже не Нус или Нума. Всего лишь какой-то жалкий Люс, репутация у которого и при жизни-то была так себе, а теперь, после того, как он позволил человеку убить себя, её просто не стало. В конце концов, уже вечер. В конце концов, они все тоже подустали. И, в конце концов, никто не знает и вряд ли узнает, что они выбирают не лучший вариант. Анна в самом деле не планировала оборачиваться. Но, знаете, строить планы — это в целом довольно рискованное занятие. А строить планы в мире, где каждый день ты можешь потерять родного человека, а то и двух или трёх — совсем гиблое дело. И Анна понимает это, когда слышит звонкий хруст. Она уже успела убежать на приличное расстояние, но звук всё равно оглушает. Девочка спотыкается и едва не летит кубарем, когда тормозит, и с трудом заставляет себя повернуться в ту сторону, куда должна была убежать Джемима. Джемима больше не в состоянии бегать. Ровно как не в состоянии ходить, сидеть, спать, улыбаться. Девочки, которая всегда больше всех помогала старшим, такой ласковой девочки, что с большой, беспредельной любовью заботилась о младших и о старших братьях и сёстрах, больше нет. Теперь бедняжка висит на неоспоримо крепком копье, которым была убита прямо во время бега. Конечно, демонам ничего не стоило догнать и здоровую Джемиму, чего уж об этом рассуждать, когда девочка была в таком ужасном состоянии. Правда, Анну это никоим образом успокоить не может. Она не оседает на землю, но ноги будто прогибаются в обратную сторону, пытаясь удержать её от падения. Губы дрожат, но широко раскрытые глаза пока ещё не наполняются слезами. Она вперивается взглядом в тело Джемимы, когда демоны, потехи ради, трясут им, показывая его Анне (будто она и без того не видит, что стало с сестрой). Монстры буквально смеются ей в лицо, когда мотают мёртвую девочку из стороны в сторону, — девочку, которая хотела стать сильнее, дабы помогать старшим, и, по сути, этого добилась, ведь благодаря ей Анна осталась в живых — указывают когтями на такого же мёртвого Марка, что до сих пор висит на плече одного из них. Они смеются и дразнятся, словно дети, что отобрали любимую игрушку у младшего и возвращать её не собираются. В таких ситуациях на помощь приходят строгие мамы, но у Анны мамы нет. Во всяком случае, сейчас и рядом. Нет человека, который скажет непослушным детишкам вернуть ей её «игрушки», да и не игрушки это вовсе. Когда демоны уходят, девочка сглатывает, и сердце, что всё это время будто вообще не билось, резко оживает. Пульс подскакивает, голова вновь начинает кружиться, а из глаз, что до сих пор ни разу не моргнули, начинают литься слёзы. Они стекают по щекам, затекают в едва приоткрытый рот, текут вниз, мочат шею и одежду, смешиваясь с потом, который успел подсохнуть с момента, когда они покинули душный шкаф. Они. Да нет больше никакого «они». Нет, потому что Анна совершила ошибку. Много ошибок. Не тянуло это чудище время, чтобы дождаться напарника. Они всего лишь ждали начала музыки, чтобы ничто не помешало им убить людей. Не было никакого проявления особо хорошего слуха, когда она слышала шаги сквозь оглушающую детскую песню. Демон нарочно ступал слишком громко, чтобы запутать жертв. Не было у Джемимы никаких шансов выжить. Анна видела природу этих слуг. По ним было видно, что они не кровожадные любители охоты, а всего лишь пешки в руках элиты. Не в их характере было стараться слишком сильно, если была лёгкая добыча. Теперь Анна находит это очевидным. Теперь всё это кажется настолько простым, что она не понимает, как могла допустить столько ужасных ошибок. Теперь уже Марка и Джемиму к жизни не вернуть, и в этом виновата только она, Анна. Девочка наконец-то оживает (если так вообще можно о ней выразиться), но лишь для того, чтобы бухнуться на колени и беззвучно заплакать. Кричать почему-то не хочется. Хочется найти виноватого, хочется сбросить груз ответственности за произошедшее на кого-нибудь, на кого угодно, лишь бы не винить себя сразу в двух смертях. Руки леденеют, голова начинает болеть пуще прежнего, воздуха перестаёт хватать. Такое чувство, будто она бежала марафон в тысячу километров и сейчас валяется на земле, пытаясь отдышаться, но это не нехватка кислорода в воздухе. Это душевная боль разливается по венам, это от неё спирает дыхание в горле. Анна хватается за шею рукой, сдавливает её, совсем лишая себя возможности дышать, и отпускает, лишь когда кровь приливает к голове так сильно, что, наверное, может разорвать её к чертям. Девочка упирается лбом в истоптанную ею же траву и свистяще выдыхает, бьёт кулаками по земле и всё ещё не хочет закричать. В любом другом случае она бы молилась о том, чтобы дальше всё было хорошо. Она бы просила Господа о том, чтобы случившаяся с ней неудача не повторилась вновь, чтобы он помог ей её исправить. Но сейчас… Сейчас Анна больше не чувствует, что верит в него. Она не может ненавидеть маму, потому что любит её, несмотря ни на что, не может ненавидеть себя, потому что слишком слаба для этого, не может ненавидеть демонов, потому что и так их ненавидит с тех пор, как узнала, что они убили Конни и остальных. Она также не может ненавидеть бога, если он есть. Но она больше не уверена, что он на их стороне, если он действительно существует. Она больше не хочет надеяться на его помощь, она больше не хочет находить в вере душевное успокоение, потому что сегодня это погубило её родных. Анна не замечает, что песня заканчивается. Позже она будет корить себя за то, что была столь неосторожной, не смогла быстро взять себя в руки и побежать домой, но сейчас она берёт то время, которое ей необходимо. Она лежит вот так, уткнувшись носом в землю, может, пятнадцать минут — до момента, пока не чувствует, как неопознанная букашка забирается ей на нос. Анна вздрагивает и резко поднимается, чтобы стряхнуть с себя существо. Потом, приглядевшись, она видит, что это был обычный муравей. А, приглядевшись получше, она замечает ещё одного, и ещё трёх, и ещё пятерых. Всего десять муравьишек, занятых перетаскиванием какого-то, видимо, тяжёлого для них грузика. Анна вновь зачем-то их пересчитывает. Десять маленьких муравьёв, занятых важным для них и кажущимся неважным для девочки делом. Наверное, именно так демоны и смотрят на людей. Но Анна понимает, что разница есть. Она заключается в уважении. Они, беглецы с фермы под названием «Благодатный дом», уважают жизнь в любом её проявлении, тогда как демоны убивают всех, кто хоть сколько-нибудь слабее них самих. И за это Анна презирает их ровно в той же степени, в какой они — её. Всех, кроме Сон Джу, хотя даже он в конечном итоге их покинул. Девочка мрачно и коротко усмехается. Глаза полуприкрыты, она не обращает внимание на дрожь в руках и еле-еле заставляет ноги двигаться по направлению к их дому. Дому, где её ждут Росси, Иветт и, возможно, остальные, если они уже успели вернуться. Анна не сомневается, что все они живы. Хотя, может, она просто боится допускать, что иной вариант возможен. По дороге Анна также приходит к логичному, но, вероятно, несправедливому выводу. «Тот, кто убил Люса, виноват в смерти Джемимы, — совершенно внезапно появляется мысль в опустошённой голове несчастного ребёнка. — Если бы не этот человек, они бы не забрали Джемиму». И Анна позволяет себе злиться на него заочно, кем бы он ни был. Уже издалека возможно чуть более светловолосая, чем раньше, девочка видит стоящих у входа Иветт, Росси, Нэта, Алисию, Тому, Дона, Лани и Криса. «Все живы», — с облегчением осознаёт Анна. И сразу вновь мрачнеет, потому что понимает: она единственная не смогла уберечь тех, кого ей доверили. Она единственная не справилась с такой важной задачей. Но, тем не менее, от нервов или ещё чего, она начинает улыбаться, и улыбается всё шире и шире с каждым шагом. Дети, уже давно заприметившие сестру, выпучивают глаза и смотрят на неё с неприкрытым ужасом. Её и без того особо бледная кожа стала ещё белее, на щеках из-за этого даже не разглядеть белые разводы от слёз. Всё лицо измазано в грязи, тело, каждая конечность, каждый палец и даже голова подрагивают от пережитого напряжения и переизбытка эмоций. Отдельным пугающим зрелищем становятся побледневшие, голубые и уже вовсе не такие чистые невинные глаза. Веки почему-то сомкнуть никак не удаётся, растянутые в кошмарной улыбке губы дрожат, а взгляд молящий, виноватый и при этом радостный, и брови слегка приподняты. Всех детей до единого пробирают мурашки, мороз проходится по коже от такого зрелища. Они совсем не узнают свою сестру, не в таком виде, не в таком состоянии. Когда Анна подходит к ним вплотную, она даже не замечает искривлённых в удивлении и испуге лиц. Она останавливается. Руки безвольно висят, голова двигается урывками от напряжения в шее, когда она как будто осторожно ею мотает один раз влево, один раз вправо и обратно. — Они мертвы, — просто, совершенно не своим, чужим голосом произносит Анна и отключается на месте. Поймавший её Нэт ошалело смотрит на таких же шокированных братьев и сестёр. Звучит закономерный вопрос. — Это как?