nobody promised anything.

      — Лукас, прекрати работать, твою мать.       Лукас вздыхает, прежде чем перехватить карандаш поудобнее. «Овощи заканчиваются, крупы — тоже… Тем не менее, остальных продуктов на этот раз в избытке. Надо сообщить поставщикам…» Он сгибает ногу в колене и, положив блокнот на бедро, продолжает проверять провизию по списку.       — Лукас, — повторяет Юго. В ответ ноль реакции. Мужчина ползком, на животе, с помощью рук подбирается ближе; двигается до тех пор, пока не оказывается меж чужих ног, и, опёршись на локти, заглядывает в тетрадку. — Хва-тит.       Лукас недовольно на него зыркает, поправляет средним пальцем очки и продолжает молчать в попытках сосредоточиться на работе.       — Лу-у-ука-а-ас, — недовольно, протяжно, скрипуче зовёт своего ненаглядного Юго. Тот глубоко вздыхает и поворачивает к нему голову.       — Ну что?       — Охота была вчера, дорогой, мы имеем право на отдых сегодня. Этим кто угодно из детей заняться может, даже Антенна.       — Её зовут Эмма, лопух.       — Что-что?       Юго демонстративно закатывает глаза и упорно делает вид, что совершенно ничего не слышит и не понимает.       — Юго.       — Да-да?       — Им нужен отдых. Мы сильнее и выносливее. К тому же, я не устаю от такой работы.       Юго укладывает голову на чужое бедро и фыркает.       — И чё?       — Почему ты отговариваешь меня от выполнения обязанностей и спихиваешь всё на детей? Разве это не ты у нас отвечаешь за рациональную часть работы и должен быть строг в этом отношении? Или ты такой серьёзный и грозный только при других, чтобы страх наводить, а?       — Ну не включать же мне рационального трудоголика, когда это касается твоего отдыха! — подобно прищемившей хвост кошке воет Юго. Он вытягивает руки вверх, потягивается и зевает. Лукас смотрит на него своими карими глазами не мигая.       — Ты напоминаешь мне кота.       — Да ну?       — Сонного, ленивого и сытого…       — Да ты что? — отмахиваясь и аки удивлённо выкрикивает Юго и дует куда-то вверх, пытаясь убрать чёлку, мешающую смотреть на снова взявшегося за карандаш Лукаса.       — Сытого… Чересчур сытого… — повторяет Лукас с задумчивым выражением лица. — Погоди-ка, это не ты, случайно, подъедаешь картошку из того мешка, что стоит в стороне от остальных? Тебя не было сегодня утром, если так подумать. И в свободные вечера ты иногда задерживаешься… У ребят бы на такое духу не хватило, — размышляет вслух Лукас.       — Тоже мне детектив… — бубнит Юго, переворачиваясь на бок. — Пиздёж и клевета чистой воды.       Лукас усмехается и утыкается глазами в блокнот, решив, что тему они закрыли. Поэтому он не видит, а чувствует, как его «домашнюю» (единственную не запачканную кровью) рубашку приподнимают, как Юго суёт туда свою голову. Он прижимается губами к коже, набирает полные щёки воздуха и резко, отрывисто выдыхает Лукасу в живот.       — Юго, ну что ты… Ай, бля! Щекотно! — вскрикивает мужчина и, бросив карандаш, выпихивает ржущего в голос Юго из-под своей одежды. — Чёрт, я из-за тебя карандаш куда-то потерял… — вздыхает он, отдышавшись. Юго принимает сидячее положение и пожимает плечами.       — Помочь?       — Да уж, было бы неплохо. Из-за тебя же посеял, в конце концов, — ворчит Лукас, крутясь и пытаясь выискать взглядом письменную принадлежность где-то на полу. Юго, правда, уже давно этот несчастный карандаш подобрал и теперь занимает наблюдательную позицию. — Ну чего? — цокает языком Лукас, когда замечает, что тот на него пялится и даже не пытается помогать с поисками. Юго качает головой и в следующую секунду тянется к Лукасу, чтобы потом прижаться к его губам собственными. Он целует ненавязчиво, возможно, слегка сожалея за доставленные неудобства, но это не особо ощущается. Чтобы Лукас, наконец, успокоился, он вкладывает карандаш в его расслабленную руку и свои ладони опускает на его щёки, поглаживает пальцами за ушами, поправляет любимые бордовые волосы, втягивает в более глубокий, но отнюдь не пошлый поцелуй. Это, на самом деле, не совсем в духе Юго, но и у него иногда бывает подобное… настроение. Правда, столь нечасто, что сам Лукас каждый раз удивляется таким приливам нежности. Как сейчас. Он бы не назвал Юго жёстким, когда дело касается секса, да и вообще отношений, нет, нет, совсем нет. Скорее… очень решительным и предпочитающим быстрое развитие событий.       Лукас любяще улыбается, когда ощущает прикосновения Юго, непонятно зачем подаётся ему навстречу (не то чтобы между ними было вообще какое-нибудь расстояние, которое можно было бы сократить подобным движением). Карандаш он всё же из руки не выпускает и в ответ мужчину не обнимает. Не считает нужным. Юго целует его снова и снова, чувственно так, с искренней любовью, целует и в уголок губ, в уже ощутимо колючую щёку, прижимается к ней же носом; сидит-сопит в сторону какое-то время, наслаждаясь моментом, и после стискивает Лукаса в объятиях, уложив голову ему на плечо.       — Люблю тебя.       Лукас кладёт руку, по-прежнему сжимающую карандаш, ему на спину и вздыхает непонятно отчего. Юго трактует этот вздох по-своему.       — Да ухожу я, ухожу… Работай сколько влезет, — тараторит он, отпуская своего мужчину и поднимаясь наконец на ноги. — Можешь продукты и на будущее посчитать. Вдруг твари забудут арифметику, а у тебя, хоба, — и всё уже готово.       Лукас издаёт смешок и смотрит на уходящего в сторону двери Юго, положив голову на колено.       — Я буду на той окраине поселения. Приходи, как закончишь, — говорит Юго. Он неопределённо машет рукой, видимо рассчитывая, что Лукас поймёт, о какой стороне света он говорит.       Когда Юго покидает их комнату, он оставляет дверь закрываться самостоятельно. И, пока она закрывается, до Лукаса доносятся обрывки фраз, адресованных уже детям, находящимся в штаб-комнате мельницы. Фразы, произнесённые вмиг сделавшимся сварливым, сурьёзным, строгим командиром-дедом Юго.

***

      Лукас, конечно, всеми конечностями за то, чтобы помогать детишкам, но, к счастью, отдыхать он любит не меньше. Поэтому с подсчётом оставшейся провизии мужчина заканчивает довольно быстро. Однако и бежать к Юго он не торопится. Во-первых, ему хочется почитать. Немного, может, полчаса, минут сорок. Во-вторых, если он задержится, Юго вновь будет ворчать о том, что Лукас «слишком сильно себя нагружает, совершенно о себе не думает и о себе не заботится», а это уже настолько привычно, что даже довольно забавно. Почему Лукас уверен в том, что именно такую шарманку Юго и заведёт? Потому что живёт с ним с рождения. Конечно, он знает своего любовника как облупленного. И да, Юго будет волноваться без причины. И нет, не потому, что Лукас ему соврёт. Потому, что Юго сам себя привык накручивать.       Потому, что ему жизненно необходимо о ком-то заботиться. Заботиться иначе, чем Лукас заботится о детях. Юго совсем не такой сильный, каким ему удаётся выглядеть перед остальными и каким он пытается казаться Лукасу. Они вдвоём прошли через бесчисленное множество горестей и потерь (включая руку Лукаса (это довольно важно для самого Лукаса). И Юго — он не может защитить всех. Только, в отличие от Эммы, он это осознаёт и принимает. Это пришло с возрастом. И всё равно это вызывает чувство неуверенности, чувство, будто почва превращается в зыбучие пески прямо у него под ногами. Он, на самом деле, зависим от Лукаса, потому что каждый раз, когда Юго чувствует себя беспомощным, он возвращается к заботе о нём. Их любовь — вот, что держит его на плаву. И его, и Лукаса. Их отношения, моменты, когда они могут наслаждаться друг другом, проявлять чувства во всех возможных формах — это освобождает их от гнетущего чувства ответственности за чужие жизни. Вернее, не так.       Это помогает им с чувством ответственности справляться. Только друг с другом они могут по-настоящему отдохнуть, расслабиться, почти ни о чём не беспокоясь.       Лукас смахивает одинокую слезу. Подобные мысли — мысли об их отношениях и о том, насколько они важны друг для друга — всегда заставляют его вспомнить, как сильно он любит Юго и сколь невыносимо желание быть рядом с ним. Поэтому Лукас с тяжёлым вздохом кладёт книгу, которую уже было взял в руки, и поднимается на ноги с твёрдым намерением прямо сейчас отправиться к Юго.       Книги не относятся к категории тех вещей, поставкой которых в поселения озадачивают себя «демоны», ведь книги скоту для поддержания жизни не нужны. Однако почти с первого дня, как Лукас занял пост со-главы спасательного отряда Золотистого Пруда, он лично просил гонцов с третьего яруса приносить ему хотя бы по одной книжонке в пару недель — конечно, обязательно с условием, что Лукас будет их сжигать по прочтении и в случае возникновения риска быть пойманным «демонами» за чтением человеческих творений. Лукасу такое обращение с книгами не по душе, но жизнь — его и всех, кто прячется в Городе — дороже. Иногда вместо Лукаса таким неблагодарным трудом занимается Юго, который срать хотел на эти брошюрки и вообще бесится с того, как сильно они рискуют всем и всеми лишь из-за желания Лукаса разнообразить свой досуг. Но это желание самого Лукаса, поэтому сделать он с ним ничего не может.       Только что отложенную книгу мужчина дочитает, вероятно, уже завтра — страниц осталось совсем немного, книга эта интересная, художественная. Лукас привык к тому, что ему чаще приносят более нудные и практико-применимые вещи, нежели небольшие романы, так что в этот раз на прочтение ушла пара мирных дней.       Лукас покидает комнату, плотно прикрывая за собой дверь. Он кивает полусонной Эмме и Соне, которая пытается вдолбить ей хотя бы базовые знания о том, как скрыться в лесу от «демона». Эмма старается впитать в себя материал, несмотря на усталость — это видно, в этом вся она. Лукас улыбается, когда выходит из помещения. Мелкий Юго был поразительно на неё похож.       «А книгу ту сжигать всё-таки будет жалко. Обложка в этот раз попалась красивая», — с грустью отмечает Лукас.       Правда, жалко.