***
Трель домофонного звонка разносится по квартире как раз в тот момент, когда Руслан натягивает после душа домашние футболку и штаны, потому что неглиже встречать друга, которого он так резко выдернул в субботний вечер, кажется слишком двусмысленным. За несколько секунд расправившись с одеждой, он оказывается у небольшого экранчика, на котором виднеется очертание фигуры Андрея, и жмет на кнопку, позволяя гостю войти в подъезд. Он знает, Андрею понадобится не больше двух минут, чтобы появиться на пороге, поэтому облокачивается на платяной шкаф у входа в ожидании. — Пиздец погода, еще март называется, — Бебуришвили стряхивает с воротника пальто капли не то снега, не то дождя, корча забавную гримасу. — А ты менее пижонисто мог разодеться, я тебя не на свиданку вроде позвал, — Руслан не может удержаться от комментария внешнего вида Бебура, одетого излишне презентабельно, и тянет согнутую в локте руку для рукопожатия, чтобы затем привычно приобнять друга. — Я вообще-то от девушки, — ворчит Андрей в самое ухо, и Белому от его нудятины хочется растянуть губы в ухмылке, потому что когда-нибудь этот дед наконец перестанет комментировать все подряд. Андрей стягивает с себя верхнюю одежду, принимая из рук Руслана любезно предоставленную вешалку, пока хозяин квартиры размеренно шагает по коридору на кухню. — Очередная тиндер-девичка на потрахаться и разбежаться? — Руслан берет в руки уже привычный бокал с вином, прикладываясь к нему для небольшого глотка. — Ах, простите, особа с тонкой душевной организацией, которая ищет крепких отношений в приложении с извращенцами, потому что чрезме-ерно занята работой и самообразованием, чтобы позволить себе знакомиться где-то, помимо интернета. Плавали — знаем, — Белый приподнимает бокал, создавая имитацию, будто выпивает за весь слой таких пиздодельных, по его мнению, девиц. — Во-первых, от Яны, а во-вторых, это я здесь для того, чтобы гундеть, не забирай мой хлеб, — уже подошедший Андрей нагло отнимает из его рук бокал, отпивая здравую половину. — Ты себе не изменяешь, — отмечает он разновидность напитка, смакуя остаточные нотки малоприятного божоле на языке. — А ты не забирай мое вино, потому что твое пойло в холодильнике, — кивает на встроенную в гарнитур технику. — Ну хоть не ром дешманский, и на том спасибо, — Бебуришвили по-хозяйски достает с верхней полки кухонного шкафа бокал, наливая в него виски и забрасывая пару квадратиков льда из формы, которую достал незаметно даже для самого Руслана. Любого другого человека врачебно-снобистская оперативность Андрея могла бы довести до белого каления, но в этой квартире такие отработанные и четкие действия доводят Руслана просто до Белого, потому что ему, глядя на них, становится так по-правильному спокойно, что хочется записать на подкорку, чтобы в случае чего просматривать и понимать, насколько же Андрей свой. — Как Питер? — он разворачивается к Руслану, опираясь бедрами на столешницу, и смотрит с выдержанной будто бы в дубовых бочках заинтересованностью, от которой хочется выпалить все, как на духу. — Стоит. Белый отшучивается, чтобы дать себе хотя бы минуту на перевести дух перед рассказом, потому что заведомо знает, Андрей наверняка уверен, что после не особо веселого открытия он снова поехал к Кузнецовой, где провел всю последующую ночь. Бебуришвили ведь даже вопрос ставит, не упоминая никак мероприятие, потому что и Руслана знает слишком хорошо, и в ситуации осведомлен достаточно, чтобы не размениваться на никому не нужные предыстории. Самое смешное, что он всегда понимал Андрея со всем его негативным настроем, потому что тот прав, и юлить здесь бесполезно. Бебуришвили сначала даже не был против этих кроватных отношений, потому что думал, что Кузнецова это все воспринимает так же, как и сам Руслан, а потом ему довелось увидеть, как обстоят дела на самом деле, и вот тогда уже он высказался, надеясь открыть другу глаза на происходящее. Руслан вспоминает, как после того вечера в честь чьего-то — Белый уже не помнит, чьего — дня рождения, на который Шастун неожиданно пришел с Ирой, Андрей без обсуждений приехал к нему и, лихорадочно запуская пальцы в волосы, буквально чуть не умолял остановиться. — Рус, скажи, что ты прикалываешься, — Андрей сидит в кресле, опираясь локтями в собственные колени, и поднимает взгляд от своих ног на чужие. — Неужели ты, блять, не видишь, что для нее это нихуя не поразвлечься? Она же походу влюблена в тебя, идиота. Удивительно вообще, что Шастун этого не заметил сегодня, потому что она сидела и тряслась, как осиновый лист, едва ты вдыхал громче обычного, а про взгляды ее я вообще молчу — так на людей, с которыми секс ради секса, не смотрят, — он замолкает, потому что всю эту фразу выпалил на одном дыхании, постепенно повышая голос. — Ты хоть понимаешь, во что ввязался? Она ведь, стоит тебе случайно пальцем поманить, к тебе сорвется, лишая себя стабильных отношений, а все ради человека, которому она не нужна ни на толику, — снова агрессивно высокий тон с отчетливым обвинением в голосе. — Все сказал? — вопрос Руслана как щелчок старого магнитофона, после которого открывается кассетная крышка, оповещая, что ленту кассеты карандашом надо отмотать в начало. — А теперь слушай, не влюблена она, по крайней мере, в меня точно, но и от Шастуна не уйдет, пока тот ее не прогонит — держится за него, потому что слишком грезит хорошей жизнью и надеется, что тот своей добротой продвинет ее куда-то. Пока она этого не сделает, будет на своей жопе сидеть ровно, а на хуе Шастуна скакать так, как он захочет, — за свой ровный голос в этот момент Белый хочет пожать себе руку, потому что удалось не выдать то, чего он меньше всего хочет рассказывать другу. — Сделаю вид, что могу с тобой согласиться, хоть это и не так, — Андрей фыркает, закатывая глаза, а после продолжает: — А с тобой у нее этого разве не получится? Или ты заранее обрубил ей все хотелки, сказав, что с тобой такое не прокатит? — Бебуришвили заметно успокаивается — по голосу слышно, что старается адекватно разобраться и понять друга. Руслан хочет согласиться. Просто молча кивнуть, чтобы не освещать другу реальное положение дел, которое Кузнецова ему рассказала, будучи излишне откровенной после двух распитых бутылок вина. Она тогда тоже не хотела выглядеть слишком уж наивной и беззащитной перед ним самим, который хуй на нее, откровенно говоря, клал. Руслан тогда даже зауважал ее на мгновение, пока не осознал окончательно всю суть сказанной фразы: «Он еще молодой, перспективный, у него возможностей куча, его зовут то туда, то сюда, и все это ограничивается не только юмором, где я ну совсем ноль, если уж по-честному». «Он молодой, перспективный» — как удар в солнечное сплетение. «У него возможностей куча» — как ножом по сердцу. «Его зовут то туда, то сюда» — как серпом по яйцам. Потому что от сказанного так и сквозило неозвученным: «Не то что ты», и для Руслана это было самым большим предательством, которое только можно было получить, потому что работа для него — единственное, что доставляет удовольствие и помогает не закапываться в самоедстве — есть еще серф, но это, опять же из-за работы, сезонно. Мозгом он понимал и понимает, что его род деятельности позволит хоть до старости этим заниматься и при том обеспечивать себя за счет уже сколоченного имени и авторитета, но и от этой правды, озвученной Ирой, сбегать было бы глупо и нечестно по отношению к себе в первую очередь. — И это тоже, — Руслан отвечает так, потому что не хочет врать другу, но при том всем своим видом показывает, что разговор продолжать не намерен. Андрей в ответ лишь понимающе кивает, видя нежелание обсуждать это дальше, и спрашивает другой логичный вопрос, от которого Руслану становится легче. — А что у них с Шастуном? Он, действительно, либо слепой, либо тупой, чтобы не замечать всего этого, — Андрей больше не называет, чего конкретно, лишь круговым движением подмахивает рукой, как бы обрисовывая ситуацию. — Не ебу. Напрямую не спрашивал, но из рассказов понимаю, что ему вообще не до этого, типа, ходит убитый, загруженный постоянно, ничего не замечает, а даже если и замечает, то не спрашивает. Хуй разберешь, что у него в голове там творится, — объясняет Руслан, мысленно позволяя себе отвлечься. Андрей молчит. Дышит только тяжело и медленно, будто споря сам с собой, и Руслану кажется, что Бебуришвили и так понял больше, чем было сказано. Он не знает, легче ли ему от этого, но не может не ощущать растекающуюся по телу благодарность к другу за то, что тот так хорошо его знает и потому не спрашивает лишнего. — Рус, заканчивай это все. Как бы то ни было, ну нахуй. За себя не боишься, так хоть девчонку пожалей — она ж не отмоется потом, если все это всплывет, а оно, блять, всплывет рано или поздно, — Андрей прикрывает глаза ладонью, чуть сжимая ее, как бы убирая с них пелену, и произносит это так вымученно и почти жалко, что впору с рукой на сердце пообещать, что больше и пальцем ее не тронет, однако он не позволит себе перекладывать чувство сострадания к Андрею на Иру. Руслан знает, что всплывет, согласен с Бебуришвили на ебучие двести процентов, но жалеть он Иру не намерен. Она сама выбрала такой путь, сама должна осознавать риски и хуй должна класть на то самое четырехкамерное, которому не прикажешь, если дело вообще в нем, потому что если хватает мозгов использовать так своего мужика, то должна понимать, что закон бумеранга никто не отменял, а значит, рано или поздно ебанет её с такой же силой. Поэтому он и не вмешивается, она хочет быть рядом — пусть будет, но и получает пусть только то, что Руслан может ей дать, потому что ничего большего он ей никогда и не обещал. Как бы странно это не звучало, Руслан ценит справедливость, поэтому Кузнецову ему будет ни на грамм не жаль, когда она получит по заслугам. Руслан выплывает из омута собственных воспоминаний и видит, как Андрей увлеченно нарезает дольками яблоки и сыр, не торопя друга с рассказами. Они сегодня никуда не спешат, а значит, можно и приступить наконец к рассказу о прошедших выходных. — На открытии, кстати, был тот актер, ну помнишь, ты мне сериал советовал. Он какой-то близкий друг Матвиенко, оказывается, — Руслан начинает издалека, потому что так картинка будет видна отчетливее — Андрей всегда это говорил. — Арсений, который? Да, видел уже его едва ли не на каждой фотке в ленте, — Бебуришвили наконец ставит на стол тарелки с нарезкой и усаживается на стул. — Ага, прикольный он, странный, но какой-то самобытный, что ли, — пальцы Белого ритмично постукивают по столу, наверняка раздражая Андрея, но «Так похуй сейчас», — отпускает мозг, если уж по-честному. Ему нужно рассказать о том, что Попов видел их с Ирой и, хоть и согласился молчать, все равно заставляет Белого испытывать тревогу, рассчитывая, что причина ее появления кроется в том, что Арсений может их раскрыть, а вовсе не в потенциальном разочаровании Попова в нем самом. — Не знай я тебя, подумал бы, что ты на мужиков засматриваешься, — заискивающая улыбка Бебура как зеленый свет. Это ведь их старая тактика, которой они придерживаются уже много лет. Вздернутая бровь — готов слушать, по-доброму натянутый уголок губ — готов слышать. — В общем, этот Арсений видел нас с Кузнецовой, — Белый поднимает взгляд от своих рук на Андрея и нервно поджимает губы, слыша ответное молчание. — Мы поговорили с ним потом, решили, что ему все равно ни горячо, ни холодно от этой правды, потому что он свалит отсюда скоро. Он пообещал не трепаться, — интонацией хватается за последнюю возможность оптимистичного продолжения разговора, но Андрей по-прежнему молчит. Бебуришвили хлебом не корми, дай только высказать свое мнение, а сейчас как язык проглотил. — С ним девушка была — Аня. Я с ней даже потанцевал, — Руслан посмеивается, опуская голову в покачивающих движениях. Он и сам не знает, зачем об этом говорит, просто надеется расшевелить Бебура этой фразой, потому что от его молчания хоть в петлю лезь, а еще потому, что о новой знакомой ему иррационально хочется говорить, потому что как бы двусмысленно это ни звучало, для него она стала второй из причин, по которой он все-таки не поехал после открытия к Ире — первой по-прежнему остается Арсений. Руслан не отдает себе отчета и в том, почему за те короткие разговоры она что-то в нем расшевелила. Он ведь вторую половину вечера после того, как подошел к Сережиному столу, все чаще задерживал на ней взгляд — смотрел на нее и думал, что она напоминает кого-то отдаленно знакомого из прошлого. Казалось бы, ничего особенного — брюнетка, зеленые глаза, широкая улыбка, высокий рост — все такое обычное, что и взглядом зацепиться не за что, а все равно смотрел и цеплялся за естественно прямые каштановые волосы, разрез глаз, ровный ряд белых зубов, обрамленный натуральными, что редкость в наше-то время, губами, за высоко посаженные клыки, которые та старательно не хотела показывать, за факт того, что она, пусть и на каблуках, но была эстетично ниже него всего-то сантиметров на пять, потому что все это в совокупности напоминало кого-то из тех времен, когда любимые вещи не укладывались в злосчастный 3+1. — А Кузнецова что? — вопрос Андрея обрубает поток приятных мыслей, как грозовая туча, которая перекрывает солнечный луч, потому что он — закономерный ответ на все сказанное выше, и про Арсения, и про Аню. Так и живут, вопрос — это ответ, и скапливающаяся неопределенность повисает гильотиной над горлом, из которого вопросо-ответы сыпаться не перестают ни на минуту. Кузнецова. Белый, наверное, впервые за долгое время морщится от одной только ее фамилии, потому что, кажется, отчетливо понимает, насколько она очерняет как воспоминания о вечере, так и всю сложившуюся между ними связь. Они ведь даже познакомились по-дурацки. Шастун тогда пришел в стор на прогон сырого материала, но по каким-то только ему ведомым причинам ушел с середины вечера, почему-то оставив свою девушку в зале, а она уже после вечера, на улице, как-то нелепо подошла и сказала что-то в духе: «Было здорово, хотела бы услышать это в окончательном варианте», и Руслан ухватился за интерес в ее глазах, потому что по ошибке воспринял его как заинтересованность в своей работе, а не в самом себе. Готовый вариант Ира, кстати, так и не услышала, а вот Белый ее стоны под собой слышал с того раза с завидным постоянством. — Пошла в сраку эта Кузнецова, я даже не виделся с ней ночью после открытия, хотя она и напрашивалась, потому что Шастун вместе со всей компанией свалил отмечать дальше, — он замолкает на мгновение, а потом неожиданно даже для самого себя говорит то, от чего с плеч сваливается весь груз из непонятно откуда и перед кем взявшейся вины и многолетнего вранья: — Я больше ни видеть, ни знать ее не хочу. В ближайшее же время скажу ей все это, чтоб не молча уходить — так, наверное, честнее будет, да? Андрей молчит, но наконец-то смотрит на внезапно разоткровенничавшегося Белого так, что хочется прокашляться от появившегося в горле кома, а потом говорит: — Да, честнее и по отношению к ней, и к Шасту. Я на вас на последних съемках баттла смотрел и думал, вот же ведь ситуация — сидите рядом, а между вами столько говна невысказанного льется, что удивительно, как вас друг от друга не сносит ударной волной, и, знаешь еще, мне кажется, что он все равно догадывается, потому что он на тебя смотрит то ли с ненавистью, то ли с насмешкой, я так и не понял, — Андрей прикладывается к бокалу, осушая его полностью, будто показывая, что сказать ему больше нечего. — Не, вообще не. Он начал так на меня реагировать как раз перед тем, как свалил с того прогона, вполне возможно, что из-за этого как раз и слился, поэтому Кузнецова здесь вообще не причина. Причем знаешь, что странно, что я ведь ему ничего такого и не делал, ну не считая того, что телку его трахал, но опять же — об этом он не в курсе, — Руслан впервые задумывается об этом всерьез, поэтому ждет, что Бебур сейчас как третейский судья по полочкам расставит, кто виноват, в чем и какое понесет наказание. — У тебя хватает наглости еще и возмущаться на него? — усмехается Андрей. — А девушка та что? Ты сказал, что она была с Арсением, это ты типа по проторенным тропам хуяришь или что? — снова серьезнеет, наливая виски. — Да нет же, она — его агент. Потанцевали, обменялись телефонами, я предложил ей встретиться, когда она будет в Москве, — Руслан говорит это так неуверенно, будто ждет от Андрея одобрения. — Сказала, что подумает. Впервые с начала этого разговора Руслан наконец легко и искренне улыбается, потому что теперь уже не только мысленно отпустил Кузнецову, перестав разграблять ее, не отдавая взамен ничего, кроме растущих грозовым облаком последствий, но и прикинул план действий. Андрей в ответ зеркалит его улыбку и смотрит в упор просто для того, чтобы тот, если вдруг за всеми проблемами забыл, то возобновил в памяти, что Бебуришвили для него один из тех людей, которые, как бы это высокопарно не звучало, в любой из войн будет стоять рядом и подавать патроны.***
С момента отъезда Ани проходит около часа, за который Арсений трижды пожалел, что вообще приехал сегодня в Дюжину сразу по нескольким причинам. Первая и не сильно приятная, но все же терпимая, заключается в том, что он вынужден сидеть сейчас в Сережином кабинете и дожидаться, пока тот закончит с работой, чтобы вместе поехать домой, потому что сил на прогулки или прочую развлекательную программу для самого себя у него нет, вторая — Арс попеременно гоняет в голове то вышедшее — боком, блять — общение с Антоном, то последний разговор с Аней, не зная, что из этого злит и смущает его в большей степени. Поведение Грам после ее возвращения в зал Арсений вообще не знает, как трактовать, потому что оно странное и для его подруги нетипичное, а он за пять лет видел в ней многое. Аня будто закрылась, хоть и старалась вести себя, как обычно, но все ее слова и действия явно выдавали, что она что-то скрывает, и самое смущающее во всем этом было то, что он понятия не имел, откуда в ней проснулось такое рвение выйти покурить именно в тот момент, когда уезжал Шастун, и что там произошло за их перекуром, что Аню будто подменили. Картинка из памяти всплывает перед его глазами неосознанно, но так четко, что поганой тряпкой не развеять: — Ну ты как тут? — Грам садится на свое прежнее место и принюхивается к стоящим перед ней блюдам. — М-м, как пахнет! — поднимает приборы и на Арса даже не смотрит, хотя и задала вопрос. — Нормально, — отвечает на автомате Арс, тут же спрашивая то, что интересует его больше всего: — Как покурили? — услышав это, Аня, прежде тянувшаяся к стакану с водой, зависает на короткую миллисекунду, что было бы даже не заметно, если бы Арсений не сканировал ее взглядом с ног до головы. — Нормально, а почему ты спрашиваешь? — она возвращается к своим действиям уже без всякого смятения, будто и не было той заминки, а Арсу ничего не остается, кроме как замолчать, потому что, ну действительно ведь, зачем он спрашивает о таком, казалось бы, рядовом действии, и черт с ним, что Аня обычно курит после еды, а не до. — Просто, — он отворачивается к окну, надеясь закончить этот разговор, чтобы не вызвать у Грам лишних подозрений ни насчёт недоверия к ней самой, ни насчёт собственно интереса к Шастуну. — Какие планы на вечер? — она интересуется вскользь, потому что невооруженным взглядом видно, что просто хочет как можно дальше отстраниться от того разговора, и это тоже Арсения настораживает. — Не знаю пока, хотелось бы с Сережей наконец поговорить без спешки один на один, ну знаешь, типа о прошлом и так далее, — он окидывает взглядом зал, замечая официанта, который наконец несет ему заказанный кофе. — О, похвально, одобряю, — она слегка посмеивается, и Арс догадывается из-за чего — наверняка представила, как он сам попытается уложить происходящее с ним за семь лет в один разговор. — Слушай, я скину тебе вечером несколько предложений по работе — в основном там интервью, и большая часть из них бестолковые, но есть парочка интересных, поставлю на них пометку, чтобы ты пригляделся к ним, — рассуждает она, чуть отодвинувшись от стола, чтобы дать официанту пространство поставить чашку. — Какие, например? — Арсений интересуется не от большого желания, а скорее от необходимости говорить, потому что это отвлекает. — Ты за едой собрался это обсуждать? Дай пообедать спокойно, — пресекает эти попытки Грам, и Арс не находит ничего, что могло бы противостоять ее аргументу, потому что обсуждать работу за едой — моветон. — А у тебя какие планы? — он все же ухватывается за тему, которая не позволит тишине обосноваться между ними. — Ничего особенного, тоже договорилась встретиться со старой знакомой, — отвечает она излишне легко и бесхитростно, по мнению Попова. — Ты в Питере не была дольше меня, а такое впечатление, что пару дней — всё дела какие-то, встречи, — фыркает Арсений не потому, что завидует, а из живого интереса к личности этой «старой знакомой», потому что так или иначе круг общения у них один, был таким, как выяснилось при знакомстве, и прежде. — Это все так, занять место в эфире, а вот у тебя насчёт Сережи цель явно посерьезнее, — лопочет она, не переставая при этом жевать. — Он, кстати, не в обиде за прошлое, или мне кажется? — переводит взгляд на него, и Арсу кажется, что снова что-то не так, но он спешит отогнать эти мысли. — Да, он этой темы почти не касался даже, сказал только, что, мол, было и было, — Арсений наконец отпивает кофе и не знает, что еще сказать, чтобы не молчать, но Аня это будто понимает, а потому заговаривает сама. — Как прошел ваш вчерашний вечер? Не хотела вчера дергать тебя и обсуждать это по переписке. Ее вопрос на мгновение вгоняет в ступор, потому что с момента, как они разъехались, у Арсения началась какая-то череда перепалок с Шастуном, о котором сейчас даже думать не хочется. — Хорошо, даже никакого напряга не было, хотя мы и не знакомы были до открытия, ребята классные, — он бестактно врет насчет первого, но надеется, что вторая часть хотя бы немного прикроет это, потому что она как раз — чистая правда. — Ну, я рада, если это так, — двусмысленно кивает Грам, пряча внутреннего Станиславского, чем снова заставляет смутиться — «Откуда между нами столько недосказанности?». — А что там за история с этим шастуновским шоу? Что за приколы, что ты согласился, но потом передумал? На тебя не похоже, обычно у тебя происходит наоборот, — она усмехается, но на него в этот момент не смотрит, и Арс рад этому, как слон, потому что у него наверняка сейчас на лице написано, что дело вообще не в шоу. — Забей, согласился на пьяную голову, а сегодня мозги на место встали, — он снова врет, потому что больше ничего не остается — обсуждать вчерашние события — это собственноручно вгонять себя в пересказ с Антоном в главной роли, а Арсений пока из мыслей это выпускать не собирается, самому бы хоть там разобраться, не говоря уже о диалоге с подругой, с которой они какого-то ляда затеяли игру в молчанку. — Сделаю вид, что поверила, — Аня откладывает приборы, закончив со своим тартифлетом, и смотрит на Арса так, будто подтверждает прошлую мысль о начатой игре в «полуправду или полудействие». Арсению это все не нравится, но выступать против он не решается, в конце концов, нельзя требовать от человека того, чего не можешь дать сам, вместо этого он решает спросить то, о чем думал весь вчерашний вечер, и даже хорошо, если ответа на свои догадки он сегодня не получит. — Ты вчера прям превзошла саму себя, — начиная издалека, он замолкает на секунду, видя замешательство на ее лице, и продолжает: — Я в последний раз видел, чтоб ты с кем-то танцевала, года два назад, — ведет бровью, потому что говорить о Руслане напрямую считает слишком поспешным, да и правила их игры это, определенно, нарушает. — О, считай, звезды удачно сложились, — посмеивается Аня, неосознанно кидая беглый взгляд на телефон на столе, и Арс вспоминает, что увидел на экране ее мобильного, когда та оставила его, уходя танцевать. — И что там? Дальнейших прогнозов астрономы не давали? — в тон ей смеется Арсений, замечая, как она прикрывает глаза, качая головой. — У них там вообще шарашкина контора какая-то, все узнается по факту, — голос Ани заметно стихает, и правды в этом больше, чем во всем их разговоре. — Я номер ему оставила, Арс. Неготовый к такому откровенному ответу, Арсений думает, что если она хотела улыбнуться, то не вышло — в поднятом взгляде стог сомнений и иголка надежды, которую сам он ожидаемо не находит, но знает, что она там априори есть, потому что иначе не было бы этой неожиданной фразы, которой Грам, выбиваясь из череды недомолвок, решила поделиться. Они оба молчат, и только спустя пару секунд Арс понимает, что значил этот взгляд Ани на телефон: звезды — это совсем не о прошлом. Осознав это, он резко переводит глаза с мобильного на Аню и встречается с ее очередным красноречивым взглядом, в котором Арсений безо всяких сомнений читает: «Мы поговорим обо всем, когда станет невыносимо, а пока давай наошибаемся до рвоты, они оба того стоят». Арсений даже сейчас, спустя уже минимум полтора часа с прощания с Аней, сидя в кабинете Матвиенко и смотря на собственные руки, видит перед собой ее взгляд и думает, что ради него стоило устроить этот парад недосказанностей, потому что он, помимо ее состояния, развеял и его собственные сомнения насчёт того, было ли что-то путевое в том перекуре Грам с Антоном на улице, только проще от этого не становится, зато мысли о странном поведении Шастуна множатся в геометрической прогрессии и, того и гляди, доведут до очередной мигрени. Не желая больше вариться в потоке заподлянок от собственной головы, Арс думает, что стоит позвонить Сереже и забрать у него ключи, если тот не готов поехать домой сейчас, поэтому заходит в журнал звонков и в первое мгновение даже теряется, глядя на шеренгу незаписанных номеров в самом верху, но все же спускается ниже и спешно нажимает на контакт «Сережа». — Арсюх, я вот уже сейчас бегу в кабинет, ты собран? — безо всяких вопросов отвечает Матвиенко после неполных четырех гудков, и у Арсения отлегает от сердца, потому что не приходится объяснять причину звонка. — Да, жду, — только и успевает вставить он, прежде чем вызов обрывается по чужой инициативе. Отстранив от уха телефон, Арсений снова смотрит на список недавних вызовов и решает сохранить номер Ани, висящий теперь уже третьим, а после, стараясь не думать ни о чем, чтобы избежать сомнений, создает еще один контакт, называя его сдержанным «Антон Шастун», и надеется, что он больше никогда не пригодится.***
Аня прикладывается губами к бокалу с вином, сидя в уютной кухне давней подруги, которая парой минут ранее скрылась в глубине квартиры. С момента встречи они уже успели перейти от чая с тортиком к вину с соответствующими разговорами, от которых в груди жжет совсем не из-за алкоголя. Она в очередной раз окидывает взглядом пространство и не может не улавливать на каком-то интуитивном уровне, насколько здесь все другое, для нее самой непривычное и этим очаровательное, потому что чего только стоят яркие рисунки на холодильнике, небольшая детская лесенка у раковины и кружка с мультяшками в ней же, и от этого иррационально веет таким крышесносным теплом, что не задумываться о собственной потенциальной жизни с таким распределением ролей становится сложнее. Об этом вообще невозможно не думать, когда в близком окружении есть люди с детьми, но Аня думает, что до этого ее не то бог миловал, не то просто времени не хватало на подобные разглагольствования. Она вспоминает свои ощущения, которые сопровождали ее в последних недоотношениях, когда у партнера был даже не один ребенок, а полноценная семья, и думает, что после такого еще ближайшие года три, наверное, не рискнет обременять себя даже просто совместным бытом, не говоря уже о создании семьи, однако это вовсе не потому, что разочаровалась или боится наконец попробовать новый статус жены, а не прежний — любовницы. Она даже усмехается, что вот уж когда-когда, но, будучи любовницей разных статусов, наносилась на целую жизнь вперед — для его семьи и подругой была, и коллегой, и барбером из салона, и курьером, и человеком с парковки, и даже той, кто постоянно ошибался номером, а для остальных и женой, и сестрой, и протеже, и черт еще знает кем, потому что всего не упомнишь. Грам пугает другое — сможет ли она сама потянуть что-то серьезнее, чем все перечисленные ярлыки, потому что у любого человека, столкнувшегося с ситуацией, где ты третий, рано или поздно, полноценно или мимолетно, но формируется ощущение, что для другого ты просто не пригоден, ну вот как у посуды, которая может, например, просто не быть рассчитанной для готовки на огне или слишком горячего содержимого. И самое главное, что это ни в коем случае не дефект, просто что-то априори не подходит для тех или иных условий, и Аня периодически задумывается, что она, наверное, так же — просто не рассчитана для создания семьи. На контрасте с собой задумывается о хозяйке и хранительнице этого тихого семейного гнездышка и понимает, что та — полярно противоположный самой Ане пример. Сталкиваться с трудностями всегда сложно, а когда их катализатором является любимый человек — вообще тихий ужас, но тем удивительнее наблюдать, как люди стараются решить сложившиеся проблемы, не потеряв при этом себя, свои истинные цели и предназначение. Ее подруга в этом плане для Ани не иначе, как чудо-женщина, потому что ее поступок Грам считает подвигом, по значимости равным спасению миров — одного маленького мира внутри себя, большого собственного и такого же в любимом человеке. Если рассматривать его объективно и без оглядки на собственное видение, в нем не было второй подставленной щеки после удара по первой, не было той самой человеческой жертвенности, присущей любому подвигу, и Аня за это уважает подругу так, как не уважала никого и никогда, потому что сама так не смогла бы, даже осознавая всю правильность — по ее мнению, приносить в жертву любовь еще преступнее, чем человека. Сколько Аня помнит подругу, та всегда хотела не столько семью, сколько ее производную — ребенка, потому что считала, что он и есть тот показатель правильности чувств и союза, а потому, когда та пришла к ней не за советом даже, а с нерушимым решением, не стала ее переубеждать, просто предложила помощь, в которой та нуждалась тогда, как в воздухе, потому что от любви собственноручно отказалась в пользу собственного счастья и счастья своего партнера. — Слушай, что-то она ни в какую не хочет сидеть одна и просит побыть с ней, давай переместимся в комнату, она все равно пока мультики смотрит в гостиной, — женский голос вырывает Аню из размышлений и заставляет от неожиданности подняться на ноги. — Да. Да, конечно, мне точно лучше остаться? А то время уже, наверное… — тараторит Грам, бегая взглядом в попытках найти на стене часы. — Ой, фигни не неси, восьми еще даже нет, а мы с тобой сто лет не виделись, пойдем, — Аня не берется спорить и молча идет за хозяйкой квартиры, в последний момент подхватывая со стола телефон. Гостиная встречает Аню слегка приглушенным светом и гулом преувеличенно писклявых голосов из телевизора, за происходящим в котором равнодушно наблюдает сидящая на диване девчушка, поджав под себя одну ногу. — Тетя Аня! — вскрикивает она, стоит только Грам сделать пару шагов в ее сторону. — Мам, а тетя Аня останется у нас на ночь? — переводит взгляд на родительницу и чуть двигается в сторону, похлопывая ладонью по месту рядом с собой, приглашая Аню сесть. — Нет, малыш, у тети Ани дела, но она постарается приехать к нам еще. На голос и интонацию, которые присущи всем мамам, девчушка ожидаемо куксится, но не канючит, что добавляет ей как минимум десять очков в копилочку к уже имеющейся там сотне просто за красивые глазки, потому что они у нее папины, а Аня по долгу дружбы привыкла прощать им всё: от гонора до капризов.***
Дорога до дома занимает у Антона чуть больше часа, потому что вечерние пробки никто не отменял, да и ближайший цветочный магазин находится в паре кварталов от дома, добираться до которого пришлось на своих двоих для экономии времени. Выбирая композицию, Шастун трижды отгонял от себя мерзкое ощущение стереотипности и мысли, что вся эта цветочная показуха напрямую связана с причинами задержки в Петербурге, а после, уже с букетом в руках, наведался еще и в «Красное и Белое», где схватил первую попавшуюся бутылку вина из рук консультанта, который однажды неплохо помог ему, продав пиво после закрытия кассы — хороший он мужик, определенно, а значит, и хуйни не всучил бы. Первое, что отмечает Антон, оказываясь на пороге, что в квартире тихо — из кухни-гостиной льется тусклый свет от подсветки гарнитура, и даже Люк встречать не выходит, но это хотя бы ожидаемо — если Ира дома, у кота нет необходимости нестись к двери, потому что своей хозяйкой он считает только ее и никого больше. — Я дома, — громко оповещает Антон и слышит шорохи из спальни, после которых в коридор выходит Ира с питомцем в руках — «Прям кото-человеческая идиллия». — Прости, задержался немного, это тебе, — сняв обувь, он подходит к Кузнецовой и, протягивая букет, целует ее в щеку. — Ой, мокрый весь, не трогай меня, — морщится с едва заметной улыбкой Ира, когда неприкрытое майкой плечо касается его куртки. — Там дождь? — выпускает из рук Люка и идет мыть вазу, которая после восьмого марта так и стоит на полу в ожидании, пока ее снова уберут до лучших времен. — Не поймешь вообще, что там! То ли снег, то ли дождь, то ли брызги с дороги, — он посмеивается, потому что не находит ничего лучше шутливой фразы в ответ на этот неожиданный разговор о погоде. — Я жаркое приготовила, будешь есть? — интересуется она, разобравшись с букетом. — А ты? — отбивает Шаст, потому что в его планы входило немного другое, но в целом и такой расклад его устраивает. — Не хочу что-то, — она извиняюще улыбается и отрицательно качает головой, плечом упираясь в небольшую стойку, разделяющую зоны готовки и гостиной. — Ну хоть посидишь тогда со мной? Я вино купил, — Антон хватается за последний аргумент, потому что понимает, что Ира его романтический настрой явно не разделяет, хоть и настроена вполне дружелюбно. — Да, конечно, — она обходит стойку и принимается разогревать содержимое небольшого сотейника, о существовании которого в квартире Шаст даже не догадывался. — Иди мой руки, а то с вокзала же, — не оборачиваясь, наставляет Ира, и Антону, покидающему кухню, кажется, что все пройдет хорошо. Когда он выходит из ванной уже в домашней одежде, снятой с сушилки, на стойке с его любимой стороны уже стоят тарелка и бокал с вином, а Ира сидит на противоположной части, копаясь в телефоне. — Ну, они же неглаженные, — негромко комментирует она внешний вид Антона, коротко взглянув на него. Сам он в этот момент задумывается, что никогда даже внимания не обращал на то, поглажены ли домашние шмотки, но, если Ира и впрямь следит за тем, чтобы абсолютно каждая вещь после стирки была еще и отглажена — это пиздец. Подумать страшно, сколько на это уходит ее времени, хоть и объясняет, чем она может заниматься в его отсутствие, а еще вселяет какую-то тоскливую нежность лишь от того, что ей правда это важно. — Чем занималась? — усаживаясь за высокий стул, интересуется он, потому что думает, что спросить это сейчас будет правильным, а еще поможет завязать разговор. — Посмотрела пару серий сериала, поболтала с родителями, они, кстати, спрашивали, не поедем ли мы в апреле в Воронеж, у тебя же день рождения, — Ира наконец откладывает телефон и разворачивается к Шасту, чему тот рад до жопы — сдвинулись с мертвой точки. — Не знаю пока, по работе надо смотреть, но думаю, на выходные точно сможем вырваться, ты сама-то хочешь? — замечая отсутствие энтузиазма на собственные слова, спрашивает Антон и пробует наконец приготовленное ей жаркое. — Блин, вкусно. — Да не знаю, вроде виделись на новогодних выходных, а вроде и съездить надо, — она пожимает плечами, а после тянется к бокалу. — Что за вино? — застает Антона врасплох. — Мне Стас его советовал, я по этикетке запомнил, вот и взял, — он даже почти не врет — в конце концов, его ведь и правда посоветовали, да и это всяко лучше настоящей истории этой прекрасной двухминутной покупки. — Понятно, — едва слышно произносит она, поднося бокал к губам, но, слыша нечленораздельное мычание Антона в попытках остановить, так и замирает с напитком у рта, пока Шаст не берет свой бокал в руки. — Давай выпьем за… — начинает он и замечает, как Ира легонько хмурится и старается спрятать улыбку. — За нас, — после паузы заканчивает Антон первым, что приходит в голову. Не знаешь, за что пить, пей «За нас», — золотое правило из разряда: «Не знаешь, что ответить, говори: «Понятно». Они нелепо стукаются бокалами, и закономерный звук в оглушающей тишине квартиры кажется настолько же неуместным, насколько непривычным, потому что они вдвоем никогда с друг другом не чокались, а когда в квартире собиралась компания, не было такой гробовой тишины. Остаток одностороннего ужина они проводят молча, потому что рот Антона логично занят, а Ира снова не говорит ничего первая, хоть и посмеивается иногда, отвлекаясь на телефон. — Давай я сполосну, иди, — поднимается она на ноги, когда боковым зрением замечает, что Шаст уже закончил с едой и собирается положить тарелку в посудомойку, и сам Антон находит это милым. — Может, ну ее вообще? Лучше пойдем ляжем, а то я что-то устал сидеть за сегодня. Включить какой-нибудь фильм? — тепло интересуется Шастун, слегка касаясь ее предплечья. — Засохнет же! Иди включай пока на свое усмотрение, а я приду сейчас, — Ира выворачивается из-под руки, и Антон не решается возразить — она, наверное, лучше знает, да и в целом не отказывается от дальнейшего совместного просмотра чего угодно. Шастун тратит не больше минуты на выбор, потому что включает первую же из подборки комедию, которую не смотрел сам, хоть и не знает, видела ли ее Ира — она же сказала на свое усмотрение, зачем отвлекать ее от той проклятой грязной тарелки. Ирина приходит почти сразу же, как заканчиваются начальные титры, и садится рядом, поджимая под себя ноги, но приобнимать или касаться Шаста не спешит, поэтому он сам укладывает ее на свое плечо, оставляя ладонь в районе ее талии, второй рукой пытаясь достать из-под себя телефон, упирающийся в бедро. Антон выдыхает, закончив наконец с ерзаньем, и думает, что все сделал правильно. Примерно на середине фильма, когда Ира хихикала уже раз десять, а он сам едва ли улыбнулся единожды, он все-таки апдейтит свое мнение — с выбором фильма проеб получился знатный, он такого дерьма давно не видел, и то ли дело в его извращенной ввиду профессии реакции на клишированный юмор, то ли в том, что это реально несмешное дерьмо, выносить которое без дополнительной подпитки в виде мемов в инсте невозможно. Антон на автомате открывает приложение, стараясь не потревожить удовлетворенную выбором фильма Кузнецову, и видит, как первым же постом в ленте красуется фотография Димы в костюме, сделанная, видимо, перед открытием, с подписью: «ИП Позов Д. Т.» и ниже: «Дюжине быть!». Уже собираясь лайкнуть, Шаст опускает глаза и замечает, что фото в посте далеко не одно, и утыкается в просмотр каждого в попытках высмотреть себя. На последней фотографии в карусели Позов стоит вместе с Арсением, и Антон даже рад, что еще не успел поставить лайк — да, детский сад, да, штаны на лямках, но пошел нахуй этот Попов, еще Антон посты с его рожей не лайкал, как же. Вместо этого он нажимает на отметки и видит среди них аккаунт Арсения и пару секунд сомневается, стоит ли на него переходить, а после думает, что если сгорел сарай, то нехай горит и хата, открывая чужой профиль. — Тебе неинтересно? — спустя бог знает сколько времени на уровне собственного плеча слышит Шастун и, спешно опуская телефон экраном в подушку в собственных руках, думает, что нет, ему совсем неинтересно. Настолько неинтересно, что, изучив весь профиль Попова в инстаграме, полез еще и в гугл, оправдывая себя тем, что просто собирает информацию о ближайшем госте «Контактов» — он ведь профессионал своего дела. Услышав отрицательное мычание Шастуна, Ира снова затихает, укладываясь удобнее и располагая ладонь на его колене, а сам Антон ныряет обратно в дебри статей и фотографий одного актера — вечер кинематографа у них обоих проходит успешно.