Все равно

Клаус отчаянно боится одиночества, а поэтому цепляется за Бена из последних сил. Пусть призрачный, читающий нотации и вечно недовольный Клаусом, но он есть. Бен остался единственным призраком, чей голос Клаус никак не пытается заглушить, да и не смог бы, даже если бы выпил практически весь алкоголь этого мира. Это было бы забавное пари с самим собой. Что случится раньше: закончится бухло или он сдохнет? Сдохнет, чтобы присоединиться к Бену уже по-настоящему — разве что-то держит его в этом мире? Что-то, помимо Бена, наркотиков и очень специфической философии жизни. Философии, состоящей из лютого самообмана, сарказма и попыток доказать окружающим, насколько велика степень его пофигизма. Никчемный. Ненужный. Одинокий. Именно таким чувствует себя Клаус в стенах, казалось бы, родного дома. Он чувствует, что здесь ему не так уж и рады, ведь он не оправдал их надежд. Не сумел призвать дух погибшего папаши. А что, если и не хотел? Можно сколько угодно кричать о миссии, как это делал Лютер, твердить, что отец хотел для них только лучшего, но Клаусу хотелось на это только рассмеяться, а потом заявить, что Лютер просто боится жить. Сбежать на луну по указке отца куда проще, чем бороться с собственными демонами, пытаясь заглушить их наркотиками и алкоголем. Сбежать проще, чем жить. — Ты выбрал самый простой путь. — Это Клаус хочет сказать Лютеру, но молчит, потому что часто слышал об этом от Бена. Клаус осознает, что слабак, но снова прикрывается очередной партией шуточек, безразличием и зачем-то тащится помогать Пятому. За двадцатку. Конечно, именно в ней дело. — А если я хочу просто провести время с семьёй? Словам Клауса давно никто не верит, а Пятый лишь усмехается. Ему не нужна помощь наркомана, не способного позаботиться даже о себе. Ему не нужно спонсировать слабости Клауса, чтобы он продолжал гробить себя. Ему это не нужно. Клаусу кажется, что он не нужен. Никому, даже себе. Если бы не Бен, то он точно загнулся бы в ближайшей подворотне. Но раздражающий голос Бена, который так и хочется заткнуть, раз за разом возвращает Клауса в реальность. Бен — его реальность. Или то, что от нее осталось. Клаусу страшно, но еще страшнее отпустить собственные силы на волю. Каждый раз воспоминание о склепе яркой вспышкой пробирается в сознание, заставляя Клауса глотать таблетку за таблеткой. Слишком страшно. Иногда хочется кричать семейке, читающей нотации, где вы были тогда? Где были, когда он заставлял меня трястись от страха среди покойников? Где? Клаус понимает, что не имеет никакого права на эти вопросы. Каждому из них было не легче, хотя хотелось бы верить, что нет. Клаус ненавидит себя, пытается разрушить до основания, но понимает, что другим было не легче. Только другие справились… Справились ли? Тут же мысленно поправляет себя Клаус, а затем думает о каждом из них. Диего мало похож на того, у кого все в порядке. Пятый застрял в теле ребенка. Лютер цепляется непонятно за что… Каждый из них уничтожен. Только у каждого свой способ сбежать от реальности. Клаус по-прежнему выбирает таблетки. Закрывает глаза и вспоминает склеп. Склеп, навсегда разрушивший его жизнь. Он помнит, как это было. Помнит в мельчайших деталях. Как хватался за голову, вцеплялся в волосы и мысленно умолял кого угодно забрать его силу обратно. Он этого не хотел, не просил. Ему это не нужно. Пожалуй, из всех плюсов, подаренных ему этим проклятьем, можно назвать только Бена, но и то — смотреть на него с каждым днем становится все сложнее. Ведь Клаус не позволил Бену уйти, он забрал его билет на тот свет. Он привязал брата к себе. Заставил его смотреть на то, как Клаус гробит собственную жизнь. И как Бену это еще не осточертело? Хотя был ли у того выбор? Бен опять смотрит укоризненно, а еще болтает о том, что Клаус заслуживает лучшего. Заслуживает? Одна эта мысль вызвала бы невеселую усмешку, но Клаус предпочитает скрыть ее за очередным глотком из фляжки и небрежным жестом рукой. Это можно назвать его фишкой. Снова отмахнуться от того, кто хотел как лучше. Снова. Опять. По кругу. Клаус не помнит, когда был трезвым. Дни сливаются в одну бесконечную полосу однообразных действий. Ловли кайфа, как называет он ее про себя. Бегству от самого себя, как сказал бы Бен, да и другие номера его однозначно поддержали бы, если бы им было до Клауса хоть какое-то дело. Хоть маломальское. Нет. Семьей они давно быть перестали, а может, и не были никогда. Все сводилось к попыткам выжить и не сойти с ума раньше времени. У Клауса это получалось дерьмово. У остальных… Клаус не может сказать, что вышло куда лучше. Академия «Амбрелла» сломала каждого из них. Искалечила. Сделала неспособными удержать хоть что-то хорошее, что порой подкидывает жизнь. — Мы все неспособны удержать любовь. Слова слишком горькие, отчаянные. Они разрывают Клауса изнутри, ведь в них заключена долбанная правда этого ублюдского мира. Единственное хорошее, что у него было, Клаус безбожно просрал. И не помогла его хваленая сила. Ничего не помогло. Губа почти не болит после удара. Болит сердце, а ведь Клаус поверил, что этот дурацкий орган отсутствует в его теле в принципе. Клаус осознает, что жизнь разрушена. Даже путешествие в прошлое ничего не смогло исправить, а ведь он надеялся. Верил, что сможет достучаться, исправить, помочь. Бен, как всегда, оказался прав. Клаус ничего не может. Совсем ничего. Беспомощность и отчаяние накатывают с новой силой, но глоток алкоголя, как обычно, умело отправляет эти мысли на задворки сознания. Клаусу все равно. Клаус снова ловит пресловутый кайф. Клаус верит, что в этом и есть смысл его жизни. Клаусу все равно… Все равно, когда он садится к Ване в машину. Клаусу нет дела ни до кого. А еще они давно не семья, а лишь пародия на нее. Может, Клаус и думает так, но все равно садится в машину. Ведь какая разница, как умирать? Главное — за кого.