***
— Здравствуйте, меня зовут Чон Чонгук, мне девятнадцать лет, давайте хорошо поработаем вместе! — Здравствуйте, Чон Чонгук, девятнадцать, давайте хорошо поработаем вместе! — Здравстуйте, я Чон Чонгук. Давайте хорошо поработаем в этом учебном году! — Здравствуйте. Чон Чонгук, давайте хорошо пора... — У тебя комплексы, — фыркает Чимин, развалившись на совсем-не-своей кровати и рискуя помять школьную форму, которую ему погладила перед выходом мама. — Простого «здравствуйте» будет достаточно. — А если новый классный руководитель спросит, как меня зовут, а? — и Чонгук, чертыхнувшись, вздыхает, ероша доселе тщательно уложенные волосы; Чимин, к слову, увидя его вид, сказал, что он похож на того, кого лизнула корова, но до этой минуты он не сомневался в правильности своей укладки, а сейчас рискует везде опоздать, но смыть с волос гель и даже лак-фиксатор, который спёр из ванной родителей для такого особо важного случая. — Что я ему скажу? — Даже не знаю... своё имя? — и Чимин начинает заливисто ржать. — Боже, Чон, будь проще: говорят, наш новый классный совсем молодой, только вот сам выпустился. Поверь мне, он точно не будет причиной невроза или вроде того, потому что сам ещё нас понимает. Стык поколений, сечёшь? Проблем возникнуть не должно, вообще, совсем, никаких, но, надеюсь, он поможет мне определиться с вузом и всякое такое, потому что я всё ещё не до конца уверен, что хочу поступать именно в Корё. Может быть, меня и в СНУ возьмут, а? У меня хорошие баллы. И это правда: Чимин чертовски умён, пусть и полный придурок, который совершенно не знает, как правильно нужно подбадривать тех, кого называешь друзьями. Испытывай он такого рода невроз, Чонгук бы непременно подошёл к вопросу очень деликатно и трепетно, нашёл нужные слова и всякое такое, но Чимин, да, не Чонгук, он, мать его, всё ещё тот самый Пак, что похож на модель и за которым бегают толпы девчонок, готовя обед, который Чимин, к слову, не ест по причине того, что по жизни соблюдает диету. И, да, это тот самый случай, когда Чон всё равно рад, пусть и не популярен — по крайней мере, у тебя всегда есть еда, которую лучший друг принимает с благодарностью и очаровательной улыбкой на лице, чтобы после — «На, я знаю, как ты любишь токпокки», и кто вообще в этом мире не любит токпокки, скажите? Уж точно не Чон Чонгук. Чон Чонгук из тех, кто съест три порции и не моргнёт даже глазом. — Я не знаю, куда подавать документы. — У тебя ещё целых полгода, чтобы определиться, Чонгук-а, не парься. Насколько я знаю, Хосок-хён тоже не знал, кем хочет быть, до последнего, а? И посмотри, где он сейчас? Пауза, а потом синхронное: — Сеульский национальный, факультет международных отношений, — и Чимин, подняв в воздух палец, дополняет: — Он сможет быть, кем угодно: журналистом, переводчиком, может даже попробовать податься в органы или типа того. Это круто. — Мой брат всегда был одарён в языках, а я не уверен, что слово «Корея» напишу без ошибок, — морщится Чонгук было, однако в следующий момент его сносит слишком большим концентратом для восьми утра потока энергии в лице ярко-рыжей макушки и громкого резкого голоса, обладатель которого без стука врывается в его спальню с громким: — Ты не дурак, братец, но станешь таким, если будешь думать о том, что ты чем-то хуже меня, ясно тебе?! И в этом весь Хосок, если быть до дотошного честным: яркий, позитивный и солнечный, ужасно тактильный и на неловкого и местами замкнутого Чонгука совсем не похожий, что внешне, что внутренне ровно настолько, что окружающие зачастую не верят в их кровную связь. Хосок — громкий оптимист, Чонгук — задумчивый... пожалуй, пессимистом его сложно назвать, но меланхолик, наверное, то самое слово, неуверенный в себе и не понимающий, почему ему достались такие друзья, как Чимин или тот, кто вечно опаздывает, даже сейчас. — А где Юнги? — интересуется тем временем хён: ни для кого не секрет, что Хосок общается с ними на равных, заботясь о каждом, словно о родном младшем братишке — вот и сейчас он, удивляясь, окидывает взглядом комнату, находя в ней только Чимина, и издаёт один из своих странных звуков, что комбинирует в себе «о» и «у» сразу. — Он не может опоздать даже в ваш первый день! Последний первый день, если что! — Почему нет? Ах, чёрт, хён, ты душишь меня! — и Чонгук, выпутываясь из кольца худых жилистых рук, снова нервно тиранит свои волосы пальцами. — Он никогда не любил церемонии и всякое такое. Так что опоздать даже на приветственное слово директора — это в его стиле. — Но ведь эта церемония будет особенной! Мама приготовила вам троим сладкий рис и курицу в кисло-сладком соусе с собой и даже упаковала в контейнеры с разделителем, чтобы не испачкать печенья с предсказаниями, которые я для вас сам писал, между прочим! Он буквально не может не взять этот свой обед сам! — Мы передадим ему, Хосок-хён, если он не придёт на открытие нового учебного года, не переживай, — негромко смеётся Чимин. — Это так не работает, знаю я вас: перепутаете контейнеры и каждый получит не своё предсказание! — и, вздохнув, старший хмурится перед тем, как скрестить на груди свои тонкие сильные руки. — Какой толк в предсказаниях, если они перестают быть особенными? — Так подпиши, — мягко улыбаясь, предлагает Чонгук. — У тебя куча клейких стикеров, хён, ты можешь. — А это идея! — и тот исчезает за дверью так же быстро и энергично, как и появился до этого, вызывая у одного из лучших друзей своего младшего брата приступ тихого смеха. — Знаешь, Чонгук, не общайся я с твоим братом со своих тринадцати лет, подумал бы, что он влюблён в нашего мрачного Юнги. Он так опекает его. Больше, чем тебя, между прочим. — Ты же знаешь Хосока, — с мягкой улыбкой поясняет Чонгук, глядя в зеркало и пытаясь улыбнуться самому себе горделиво и с таким видом, будто точно знает, что ему нужно от жизни: картинка выходит до ужаса жалкой, но, в целом, если он не будет пытаться строить из себя уверенного в себе самца перед новым учителем, то будет порядок. — Он всегда был очень заботливым, а Юнги, как бы ни пытался казаться крутым, всегда был самым неуверенным в себе из нас троих. Вот хён и заботится о нём чуточку больше. — Да, верно, — и Чимин снова негромко смеётся. — Ты готов? Пора выходить и... — но его перебивает звук дверного звонка. — И, кажется, Юнги не опоздал, ты представляешь! — Ура-а, — делано воодушевлённо тянет тот Чон, что младший. — Хосок не сойдёт с ума от беспокойства, Юнги получит свой дурацкий контейнер и мир не рухнет! — Ничего не дурацкий, — раздаётся низкое бурчание от самой двери, и, повернув голову, Чонгук видит заспанное опухшее лицо своего второго лучшего друга, чей школьный галстук сильно съехал вбок. Рукава рубашки Юнги закатал почти до самого локтя, позволяя всем окружающим увидеть кучу фенечек на левом широком запястье (одну из них — зелёного цвета — Хосок сплёл ему сам, как и для Чимина — жёлтую, а для Чонгука — яркую красную, потому что всегда любил всякого рода браслеты дружбы и рукоделие), а в руках держит всё тот же несчастный контейнер с липким стикером жёлтого, на котором хён чёрным маркёром написал его имя с кучей сердечек. — Твоя мама вкусно готовит. Вкуснее, чем мой отец, во всяком случае, — и неуверенно ведёт плечом. — Я сказал ей «спасибо», не забудьте тоже, — и робко растягивает тонкие губы в улыбке, резким движением головы откидывая с глаз светлую чёлку. И, в целом, этот день обещает быть хорошим, потому что иначе быть просто не может, ведь на улице солнце, а погода ещё очень тёплая, ровно настолько, что они несут в руках форменные пиджаки, потому что в другом случае будет до безумия жарко. Чонгук много смеётся, предвкушая начало нового учебного года, рядом с ним идут два его лучших друга, а ещё — старший брат, у которого пары начинаются только через пару дней или вроде того, так что он решил побыть гордым родителем и отправить их в последнее плаванье своими руками, а потому тащится по правую руку от своего любимого младшего, болтая весело-весело, и только лишь треплет по головам иногда, беззлобно подтрунивая над тем, что Юнги снова заснул после того, как надел школьную форму и прилёг «на пару минут», а в итоге весь мятый и похож на пельмень переваренный. И это смешно, реально смешно, потому что, кажется, только Хосок может смутить обычно острого и нелюдимого Мин Юнги девятнадцати лет, который тащит за спиной огромный чёрный рюкзак со значками с изображением черепушек на них. — Ты такой мрачный гном! — Это ты нездорово позитивный, ясно? Как ВИЧ, понял, хён? — Это не я нездорово позитивный, это тебе нужно добавить красок в свою серую жизнь! Попроси у Чонгука, у него их целый вагон, и масло, и акварель, я уже шарю! — Это не те краски, ясно? И вообще, что ты имеешь против серого цвета? Я люблю серый цвет! — Я просто пытаюсь быть поэтичным, злобный ты коротышка! — Снимите себе уже номер, — рекомендует Чимин с самодовольной ухмылкой, и на этом дебаты, как обычно, заканчиваются, сменяясь на заливистый смех. Этот день просто не может быть плохим, понимает Чонгук, когда они поворачивают прямо к школе, сгибаясь от смеха, потому что Хосок зацепился нога об ногу и непременно грохнулся бы, не поймай его тот самый мрачный гном, буллинг которого хён, кажется, поставил целью всей своей жизни, и не острое «отработаешь», которое Юнги неожиданно бросил на слова благодарности. Просто не может, понимает Чонгук, когда они начинают видеть знакомые лица и приветственно машут рукой президенту студсовета Ким Намджуну, который как всегда чертовски собран, серьёзен и присоединяется к ним с целью сообщить, что они могут вступить к ним только в первую учебную неделю, поэтому времени думать особо нет, и Чимин почему-то внезапно согласен разгребать дерьмо школы, чем вызывает недоумение на трёх лицах сразу и пожимает плечами с равнодушным: — Крутые парни должны подавать пример своим клубам фанатов, вы просто не понимаете. Если я присоединюсь к студсовету, за мной последуют многие и будут воспитывать в себе моральные ценности, терпимость, толерантность и всякое, ну, такое, вы поняли... — Чувак, а где наш Чимин, который курит за мусоркой? — интересуется Юнги в этот момент, вызывая у Намджуна на лице неистовое удивление. — Да-да, чувак, весь прошлый год, пока ты боролся с курением на территории школы, этот парень был тем, кто создал оппозиционное движение. И теперь он тоже хочет запрещать нам курить за мусоркой? Чёртов предатель! — и даже это смешно, потому что Чимина редко можно застать уязвлённым, но именно сейчас он краснеет, а потом ведёт плечом и обещает так больше не делать, и, вообще, давайте все тоже присоединяйтесь к студсовету и... — Нет. — Нет. — Нет! — Хосок-хён, ты не учишься в школе, — вскинув бровь, фыркает Мин. — Я для уверенности, — ничуть не смущается тот. И, подходя прямо к крыльцу, Чонгук не чувствует былых тревог и волнения — по крайней мере, пока что, потому что Намджун теперь тоже в их классе, и это обещает быть очень крутым (у него можно списать алгебру, чёрт, он действительно плох в ней, надо бы подмазаться и сесть с ним за одну парту, сделав вид, что они с Юнги раньше никогда не встречались). — Сядешь со мной, президент? — и Чимин, да, продолжает их удивлять, типа, Чонгук и Юнги реально переглядываются, а потом синхронно оборачиваются на Хосока, чтобы он прояснил им ситуацию на правах старшего, пока Намджун, удивляясь, говорит своё «да, конечно». — Возможно, его просто подменили пришельцы? — шепчет Юнги, немного пропуская этих двух свежеиспечённых подружек вперёд. — Возможно, он хочет списывать алгебру? — предполагает Чонгук. — Возможно, он просто гей и влюбился? — негромко произносит Хосок. — Гей? Чимин точно не гей, — тянет Мин. — Он бы нам об этом сказал. — Точно не гей, — кивает Чонгук. — За ним столько девчонок бегает, хён, ты бы знал! — А он хоть с одной из них встречался дольше недели? — вскинув брови, интересуется хён, и бросает в возникшую паузу своё: — То-то же. Но подумаем после об этом! — и останавливается возле входной двери, чтобы коротко обнять младшего брата и одного злобного гнома. — Удачи вам, дети! Вы справитесь! Настало время сосредоточиться на учёбе, не халявьте и обращайтесь за помощью в случае чего, я обязательно постараюсь помочь! Теперь вы совсем-совсем взрослые. — И совершеннолетние, — удовлетворённо замечает Юнги. — И всё ещё дети, — фыркает Хосок. — Ты всего на два года нас старше, эй! — И на два года опытнее! — и Хосок позитивно машет рукой на прощание. — Не забудьте про предсказания! Я специально встал утром раньше, чтобы поймать связь со звёздами! Этот день не будет плохим, понимает Чонгук, когда они вчетвером (Намджун и Чимин ждут их возле шкафчиков в окружении стайки девчонок) подходят к своему кабинету. И год будет замечательным, они все совсем скоро поймут, что именно они хотят взять от жизни, классно сдадут экзамены и непременно поступят. — Всё будет круто, — улыбнувшись, шепчет Юнги. — Да, — и, отзеркалив улыбку, Чон толкает дверь кабинета. И понимает, что, нет, не будет. Ни хрена подобного, чёрт побери.one
20 сентября 2020 г. в 13:14
Эта история начинается совершенно не так, как привычно читать в любовных романах или вроде того; здесь нет мгновенной искры (ложь, но это кто-то поймёт чуточку позже), здесь нет ослепительно классного секса, алкоголя, пошлого флирта на грани вульгарщины или чего-то подобного. Трудной жизненной ситуации, в которой находится один из героев, нет тоже, нет трагедии, драмы или чего бы то ни было ещё, к чему богу как читателю судеб нужно быть морально готовым — вообще всё здесь кажется совершенно пресным, без намёка на солёность слёз или грубость насилия, потому что даже этого в начале этой истории тоже нет, так как она является частью абсолютно посредственной жизни такого же пресного Чон Чонгука восемнадцати лет.
Но здесь есть хмурый вечер с заволоченным смогом и тусклыми тучами небом, красный уголёк сигареты, зажатой меж сухих холодных губ, и снежинки. Их не то что бы много, но и не сказать, что и мало, но это совершенно не тот случай, когда воет ветер, заставляя крыши домов жалко стенать, нет, совсем нет: это абсолютно посредственный, как и чонгукова жизнь, вечер одного из обычных февральских четвергов, где-то в начале этого месяца, потому что ещё очень прохладно и влажно, и снежинки просто падают с неба стройным рядком, тихо оседая на близлежащих предметах, чтобы исчезнуть к утру. Немного зябко, да — пальцы рук, сжимающие пакетик из очередной круглосутки, слегка озябли, но не так уж и холодно, на самом-то деле: Чонгуку в простом сером пальто совершенно комфортно, пока он стоит, мажа задумчивым взглядом по близстоящим домам, и ловит за хвост тени и контуры. Подмечать детали — это уже дурная привычка, однако, из тех, от которых не хочешь отказываться; разбивать взглядом предметы на формы, чтобы мысленно перекидывать их на бумагу рассудка, представляя штриховку и то, как можно наложить одну из теней, так, чтобы правильно, чтобы сам себе сказал уверенно: «Верю» (чего почти никогда не бывает, но надеяться на лучшее нельзя запретить даже себе самому).
Чонгук не художник. Возможно, где-то в великих мечтах, самых смелых, он таковым и является, но по факту — нет, совсем, абсолютно, ровно настолько, что, возможно, никто из его знакомых даже не знает, что он занимается чем-то подобным: только мама, брат и отец, причём мама говорит, что он очень талантлив, и рекомендует учиться и дальше, может быть, записаться на курсы или вроде того, а не просто залипать на ролики в интернете и вздыхать на чужие рисунки — в общем, может быть, сделать тайное хобби делом всей своей жизни. Но он не совсем готов к чему-то подобному, даром, что на пятки наступает последний учебный год, а Чонгук ни сном ни духом о том, кем он реально хочет быть в этой жизни, вот и стоит, наверное, около магазинчика с пакетом в руке, и задумчиво курит, разглядывая припорошенную снегом оградку одной из многочисленных клумб, чувствуя себя почему-то немного несчастным, потому что Чимин уже определился, куда будет подавать резюме, а он всё ещё нет — и это будто все вокруг точно знают, что от жизни хотят, но не он, потому что он какой-то совсем не такой и немного бракованный.
И вот здесь начинается эта история. Начинается абсолютно спокойно, без каких-либо примесей драмы, трагедии и прочего-прочего-прочего — тут есть нотка грусти Чонгука о том, что он всё ещё не знает, кем себя видит, а ещё — потому что у всех есть девчонки, а у него всё ещё нет, нос замёрз (противно течёт) и дурацкое пальто почему-то немного стало давить в районе плечей, а так, в целом, порядок. Начинается просто, но самую малость — как снег (ха) на голову, потому что молодой-взрослый парень в чёрном пальто и с высветленными в блонд волосами появляется перед ним совсем неожиданно. Выше на полголовы, реально очень красивый, но лет на пять точно старше, и улыбка у него мягкая, очень приятная, да и весь он приятный, комфортящий, как-то по нему сразу видно — Чонгуку такие люди нравятся очень, и глаза добрые тоже нравятся, а у этого парня они именно такие вот, озёрные, в них миры-вселенные спрятаны самые настоящие. Он не художник, конечно, ни разу, но будь им — смог бы передать на холсте непременно, а так — просто смотрит, потому что парень стоит прямо перед ним и, кажется, что-то сказал, да вот только кто-то из них абсолютно точно залип, прикидывая, как было бы круто нарисовать его даже в психоделичной палитре. Может быть, этим вечером он даже попробует набросать его. А пока...
— А? — звучит тупо. Впрочем, ему не привыкать чувствовать себя полным придурком.
— Зажигалка, — мягко улыбается парень. — Можно у Вас попросить? Моя кончилась.
— Ах, да. Конечно, — моргнув, Чонгук суёт руку в карман и протягивает то, что у него только что попросили. Парень чиркает колесиком, прикуривает, посылает в ответ кивок-благодарность, а потом разворачивается и растворяется в сумраке вечера ярким пятном, хотя пальто чёрное и, вроде бы как, должно долго сливаться с временным промежутком. Но почему-то всё равно не сливается, а Чонгук ловит себя на том, что, возможно, всё-таки нарисует вечером образ гибкой, как ивовый прут, спины, потому что а почему нет? Пусть даже если он не художник.
И рисует, придя домой. Немного и карандашом не самого лучшего качества, потому что у него тупо нет сейчас денег на то, чтобы купить себе принадлежности (брат обещал подарить со стипендии и кто он такой, чтобы отказываться), и рисунок получается так себе, если быть до конца откровенным, поэтому он закрывает скетчбук и отваливается спать не в самом лучшем расположении духа.
И о парне забывает, потому что друг для друга они были очередным безликим прохожим, где один попросил зажигалку — и всё. Нет драмы, трагедии, чего-то ещё.
Просто восемнадцатилетний Чонгук, который не знает, чего хочет от жизни, и двадцатичетырёхлетний Тэхён, который закончил магистратуру педфака по профилю «родная и зарубежная литература», и меньше всего на свете хочет устраиваться учителем в школу.