***
jjkoo: хен (Ｔ▽Ｔ) ktaehyung: ты уже приехал, ку? так быстро? jjkoo: нет, я еще пока в метро ktaehyung: тогда что случилось? задерживаешься? jjkoo: хен (Ｔ▽Ｔ) ktaehyung: ??? jjkoo: а вдруг я все-таки не справлюсь с твоим хуем в своей жопе (Ｔ▽Ｔ) ktaehyung: я перестаю тебе отвечать, чон чонгук jjkoo: о нет (Ｔ▽Ｔ) jjkoo: сейчас игнорирует, а вечером надругается (Ｔ▽Ｔ) jjkoo: все мужики одинаковые (Ｔ▽Ｔ) ktaehyung: чонгук, прекрати спамить этим ужасным смайликом, пожалуйста... jjkoo: он олицетворяет меня и мой страх (Ｔ▽Ｔ) ktaehyung: господи ktaehyung: ку ktaehyung: я обещаю тебе, что даже если ты не справишься с моим хуем в твоей жопе, то я справлюсь со своим хуем в твоей жопе! ktaehyung: ты действительно заставил меня сказать это. легче теперь? jjkoo: немного (Ｔ▽Ｔ) ktaehyung: ...этот ребенок...***
— Я не собираюсь набрасываться на тебя, глупый, — негромко смеётся в макушку Тэхён, и Чонгук, вздохнув, зарывается носом в чужую ключицу, позволяя себя обнимать перед включенным телеком, на экране которого Капитан Америка в очередной раз запрещает кому-то выражаться. Ему, если честно, нравится лежать просто вот так — когда на диване в небольшой уютной гостиной в светлых тонах, сплетясь руками-ногами, и почти целиком — на одном Ким Тэхёне, который негромко посмеивается над его такой очевидной зажатостью, и нежно, не давая, скорее всего, себе в этом даже отчёта, пальцами поясницу оглаживает, изредка цепляя белый подол футболки и проходясь кожей по коже. У Чонгука от такого — россыпь мурашек. У Чонгука от такого — дыхание к чёрту. Ему здесь, прямо сейчас, хочется-колется: и, вроде как, страшно и не хочется нарушить волшебство момента, но и одновременно хочется тоже. Тэхён и правда купил бутылку вина. Хорошего, белого, купил много фруктов и даже заказал им так обожаемую Чонгуком еду из «Панда экспресс», закатывая глаза и сообщая о том, что стоит, всё-таки, питаться нормально. Правда, Чонгук к еде не притронулся — но лишь поначалу, потому что когда Ким, нахмурившись, спросил, что происходит, ответ, не прозвучав вслух, пришёл сам собой, и — Господи! — хён снова начал смеяться и рассказал, что Чон не птичка, у него так быстро всё не переварится. И сказал: «Ешь». Поэтому сытый, довольный жизнью Чонгук, расслабившийся под мягким воздействием вина, сейчас просто лежит на Тэхёне и, кажется, берёт от этой жизни примерное всё. Вернее, лежал: до этой минуты, потому что он снова вспоминает о том, что сегодня его лишат девственности, и становится страшно. Но не так, как днём. Сейчас, когда Ким рядом, он понимает, что о нём позаботятся, однако невроз никуда не девается: волнение затапливает до кончиков пальцев, невзирая на то, что его обнимают, целуя в тёмные волосы. — Я знаю, — бормочет Чонгук. — Тогда чего ты боишься? Разве не ты, пока я болел, хотел по-быстрому со мной переспать? — Я не боюсь. И я всё ещё хочу, если что! — Тогда почему ты так скуксился? — и, подцепив его подбородок, Тэхён с улыбкой разворачивает его лицо к своему, чтобы оставить на губах нежнейший поцелуй, мягкий-мягкий, почти невесомый. — Я же не съем тебя. — А мог бы, — бормочет Чон, краснея лицом, но чувствуя смелость и... уверенность резкую, и поэтому пользуется моментом, чтобы крайне неуклюже пофлиртовать: — Иначе я сам тебя съем, ясно? — и это не он сейчас говорит, а вино, ясно? Чонгук, Чон Чонгук, ни за что бы не сказал чего-то подобного своему учителю литературы, даже если он внезапно теперь — его парень. — Посмотри на себя! — выпутавшись из объятий, подминает под себя хёна, чтобы сесть сверху и, наклонившись, оставить на губах поцелуй, сжав чужую футболку своими неловкими пальцами: — Ты вкусный, — шепчет не без хрипотцы, чтобы, открыв глаза, столкнуться взглядом с другим — чужим, насыщенного карего цвета с золотистыми всполохами. Тэхён за поцелуем невольно подаётся вперёд: Чонгук ему его дарит, чувствуя себя всё увереннее с каждой секундой: это они делали уже десятки раз, это не страшно — позволяя хёну сплести их языки, он чувствует, как всем телом дрожит от подобных касаний. — Безумно, — бормочет, позволяя прикусить себя за губу. — Вкусный, Тэ. — Если ты не хочешь, чтобы сейчас произошло что-то, что будет сложно исправить, лучше прекрати говорить такие вещи, Ку, — несильно сжав зубами его линию челюсти, шепчет Ким в свою очередь, сжимая ткань футболки Чонгука на талии и мелкими укусами опускаясь всё ниже — к ключице. — Какие? — и это приятно. Это пиздец, как приятно, если закрыть глаза и рвано-рвано дышать, ощущая, что теперь поцелуи имеют оттенок совершенно другой, чем были все нежные объятия до. От них вся дрожь идёт прямо к паху, волнение, с кровью смешавшись, в тугой узел сжимается, заставляя распаляться с каждым словом, движением, касанием пальцев: Тэхён нежен и сдержан, но сейчас даёт чётко понять, что контроль утекает с космической скоростью. И это волнует. В том самом смысле, когда хочется, чтобы тебе рот заткнули, но не рукой, а языком: — О том, какой у меня вкусный папочка? Он не знает, откуда столько смелости берётся вдруг разом, но почему-то сейчас, когда они с Тэхёном один на один, всё выглядит совершенно нормальным, естественным. Чонгук действительно чувствует себя абсолютно уверенным в том, что он готов сделать конкретно с одним человеком... или уверенным в том, чего хочет, чтобы этот конкретно один человек сделал с ним — такая формулировка выглядит более точной. Прямо в этот момент, остро ощущая чужие касания, а ещё — замершие пальцы на своей же спине, Чон в своих глазах выглядит абсолютным победителем по завоеванию чужого внимания, честное слово. — Чёрт, — глухо роняет Ким-сонсэнним, утыкаясь лбом ему в плечо. А Чон ощущает, как под ягодицами благодаря его усилиям... растёт напряжение. Такой, как Тэхён, находит его привлекательным. Тэхён хочет его, прямо здесь и сейчас. — Ку, ты не можешь так со мной поступать, это очень грязная игра, знаешь ли... — и Чонгук делает страшное: прижимается задницей плотнее к чужой эрекции и беззастенчиво трётся, провоцируя приток крови в чужих домашних джинсах. — А что не так? — наслаждаясь чужим мгновенно сбитым дыханием, Чон улыбается: — Всё-таки мне придётся, да? Разложить тебя на столе. Ты знаешь, я ведь могу, так? В любую минуту — лишь попроси! — Не сегодня, — смазано отвечают ему перед тем, как смять губы губами, зарыться в отросшие волосы пальцами, а другой рукой прижать плотнее к себе и призывно толкнуться бёдрами вверх. Сильно, достаточно жёстко, но от этих касаний Чонгуку становится тесновато в собственных джинсах, а от такой властной жёсткости откровенно ведёт. Тэхён целует его грубее обычного, миллионы микрочонгуков в этот момент начинают визжать, но не очень синхронно: кто-то требует большего, кто-то молится, чтобы дело всё-таки ограничилось дрочкой, но младший отвечает охотно, обнимая в ответ, прижимаясь, и не забывая подаваться тазом навстречу методичным толчкам. А затем отстраняется на миллиметры, чтобы тихо шепнуть, глядя из-под полусомкнутых длинных ресниц: — Ты будешь нежным со мной? — Клянусь, — отвечает Ким низким рыком. — Я обещал, что ты кончишь в свой первый раз, — и у Чонгука всё внутри замирает в этот момент, а в следующий — обрывается напрочь, потому что Тэхён, толкнувшись вверх особенно сильно, осторожно переворачивается, опрокидывая его прямо на спину, и, нависнув сверху, широко улыбается, наклонившись до ужаса близко: — Ты хочешь здесь или по классике — в спальне? — Как хочешь, — вся смелость, стоит Чонгуку оказаться под ним, сходит на ноль, и он снова шепчет, но только испуганно, быстро: — Как тебе будет удобно, — взгляд вниз кидает, скользнув глазами по своей эрекции, давно и хорошо ощутимой, и упираясь им в весомый бугорок ширинки Тэхёна. — О, господи, блять... — Что? — вскинув брови, интересуется хён. — Там... член, — отзывается Чон хрипло. — И? У тебя тоже он есть, — и в подтверждение своих слов, протянув руку, сжимает сквозь джинсы стояк младшего, заставляя того неожиданно вздрогнуть от такого касания. Это не дрочка, отнюдь: фактор того, что его трогает кто-то ещё, здесь решающий. Это страшно, волнующе, страшно волнующе — Чонгук почти задыхается, но непроизвольно толкается в чужую ладонь для большего трения и чувствует себя покладистым мальчиком, когда слышит довольный выдох Тэхёна. Но это длится недолго: Ким шепчет негромко: «Привстань», и после, ни секунды не мешкая, стягивает с его торса несчастную футболку, чтоб подавшись назад, голодным взглядом окинуть то, что открылось, а после — мягко прижать к себе, довольно мурлыча, словно большой хищный кот. И Чонгук откровенно теряется в тот самый момент, когда ощущает на своей обнажённой спине мягкое касание чужих сильных пальцев: осознание того, что прямо здесь и сейчас между ними двумя происходит то самое, чего он до этого добивался так яростно, бьёт по глупой темноволосой макушке, и он мгновенно тушуется, чувствуя, как начинает жутко краснеть, зажиматься — в общем, делать все эти вещи, которые сопутствуют первому разу типичного девственника. Тэхён же только негромко смеётся перед тем, как, слегка наклонившись, нежно поцеловать своего малыша в кончик носа, а потом говорит: — А где твоя хвалёная храбрость, а, Ку? Разве не ты тут только что мне доказывал, что сможешь разложить меня на столе в любую минуту? — и провокация, как ни странно, срабатывает. Чон подбирается, упрямо глядя в чужие глаза с хитрым прищуром, и, внутренне собравшись, высокомерно подбородок свой вскидывает, чтобы гордо ответить: — Именно я. Но, в качестве исключения, так уж и быть: в наш первый раз это ты можешь меня разложить. — Так было изначально задумано, да? — сдерживая рвущуюся наружу новую порцию смеха, интересуется Ким-сонсэнним. — Да, — откровенно пылая лицом, упрямо произносит Чонгук. — Всё идёт строго по моему плану прямо сейчас. Можете меня трахнуть, учитель, я вам позволяю! — Я даже не знаю, в чём ты хуже: во флирте или во лжи, — качает тот головой. А потом, подавшись осторожно вперёд, снова нежно целует. (Миллионы скромных микрочонгуков, до этого момента надеющихся, что, может быть, всё-таки сегодня их пронесёт, тоненько пискнув, умирают все разом, бросая своего обладателя наедине с перспективой потерять свою девственность. Предатели, чёрт побери, Чонгук так и знал, что им нельзя верить). Однако Чонгук не сдаётся: берёт себя в руки, отвечает охотно, а сам себя упорно настраивает — это Тэхён. Его опытный бойфренд. Всё будет нормально. — Нам нужно в спальню, — шепчет хён, размыкая их губы, стягивая с себя футболку и отправляя её подружиться с чонгуковой. А после — встаёт, игнорируя Капитана Америку, который снова на экране кого-то отчитывает, морщится от рези в паху и подаёт ему руку, приглашая пройти вслед за ним. — Трахаться? — фальцетом уточняет Чонгук. — Заниматься любовью, — поправляют его. И Чонгук идёт. Покорный, как никогда, и ужасно смущённый, когда его опрокидывают спиной на широкую кровать в полумраке (свет включать они не стали, а солнце ещё на другой стороне), целуя-целуя-целуя так сладко и нежно, что он сам не замечает, как расслабляется, полностью отдаёт себя в чужое владение. Тэхён, он повсюду в эту секунду: целует до ужасных мурашек, пробует на вкус ключицы, кожу на шее и — боже — даже соски. Чонгук для него раскрывается внезапно чувствительным: в момент, когда прикосновение языка ощущает к столь нежному месту, в пояснице прогибается сильно, выстонав тихое: «Тэ...». И вот тут у Тэхёна сносит крышу приблизительно напрочь: он становится активным, напористым, и не просто целующим, а трогающим-трогающим-трогающим, до хриплых выкриков стимулирующим и довольно урчащим своё: «Ты умница, Ку», а ещё — «Ты у меня самый сладкий малыш». Чонгук только от такого вот кончить готов: в этих сильных руках он становится таким трепетным, на всё согласным, желающим, чтобы его называли хорошим — и он задыхается, когда Тэхён, вновь мягко целуя, лишает его всех остатков одежды, а собственный член влажно шлёпается о живот. Стыдно. И хочется прикрыться руками, да вот только ему не дают — Ким осторожно пальцы, что тянутся к паху, сжимает, и улыбнувшись, говорит ему: — Нет, не смей. Ты красивый. Самый красивый, Ку, и я очень хочу тебе сделать приятно. И делает. В том смысле, что уже мгновенье спустя Чон задыхается от новых, даруемых ему чужим ртом ощущений, когда Тэхён, съехав вниз по постели, широко и быстро языком по головке мажет, а потом насаживается до половины. В его рту влажно и жарко, его рука, что помогает, двигается быстро, ритмично, и это очень приятно, ровно настолько, что кажется, что всё удовольствие концентрируется в одном только лишь органе, отдаваясь стойкой быстрой пульсацией. Член Чонгука, он чувствует, ощутимо подрагивает, когда его крепко сжимают губами, лаская изнутри языком, и все эти чувства, они настолько ярки и их так, чёрт возьми, много, что в этой своей концентрации они получаются режущим глаза пятном чистого кайфа, который только усиливается с нарастающим напряжением. И добивается, по ощущениям напомнив резко развернувшуюся стальную пружину, когда Тэхён, выпустив его член изо рта, тихо шепчет своё: — Ты же кончишь папочке в рот, верно, Ку? — и Чонгук, всхлипнув от эмоций, только кивает, чувствуя себя на самой острой грани оргазма, на которой он когда-либо находился. Ким, в свою очередь, возвращается к прерванному процессу, умело доводя до разрядки, осторожно заглатывая весь его член целиком, заставляя прочувствовать всю узость гортани, и когда Чон, подходя к ослеплению концентрацией удовольствия, непроизвольно впивается пальцами в его медные волосы, сильно и мелко толкаясь меж чужих губ и наблюдая за тем, как часто и резко скользит его ствол между ними, то понимает: его малыш на подходе. Прямая, где уже видно значок финиша — и Тэхён осторожно перестаёт брать очень глубоко, так, чтобы Чонгук — да — кончил ему на язык. И финал отдаётся яркими пятнами прямо под темнотой век — Чон не помнит, чтобы когда-то кончал настолько, чёрт возьми, сильно, но не это самое важное, что происходит в момент высшей точки экстаза. По крайней мере, не для одного Ким Тэхёна, поскольку, когда его милый Ку ему в рот изливается, он стонет протяжное: — Ким-сонсэнним... — и Чонгук давится выкриком, потому что даже после этих слов хён не останавливается: какое-то время ласкает во рту ещё чувствительный член, посылая разряды удовольствия по всему телу своего нежного мальчика, и только после того, как Чон перестаёт ярко постанывать, наконец, снова оказывается прямо над ним. В губы впиваясь и позволяя себе вольность в том, что касается требовательности, ноги чужие разводит (никто здесь не возражает против такого), пальцем нежно ягодицы оглаживает, чтобы, отстранившись, потянуться к тумбочке возле кровати и достать презервативы и смазку из ящика под чонгуков взгляд. И, бросив всё рядом с обнажённым телом второго, вновь чмокнуть в губы и нежно шепнуть: — Не переживай только, ладно, малыш? Папочка тебя всему научит со временем. Он же не зря пед заканчивал, верно? — и сжавшийся было Чон на это смеётся и отвечает с улыбкой: — А контрольную надо будет писать? — Писать — нет, — и, огладив его скулу большим пальцем, Ким шуршит первым квадратиком, разрывая фольгу и вытаскивая презерватив, чтобы натянуть его пока что только на указательный палец и добавить ещё лубриканта поверх. — Здесь только практика. Не бойся, окей? Я не обижу. — Ты не хочешь себе расстегнуть джинсы? — неожиданно задаёт вопрос этот чудной. — Мне уже тебя жалко, честное слово. — Пока что не нужно, — и, оставив на губах очередное касание, Ким осторожно проталкивается между ещё не растянутых мышц чужого сфинктера, не забывая отвлекать, целовать и шептать всякие глупости. Пока на одну только фалангу — чтоб согреть смазку, заставить привыкнуть. Чонгук, в свою очередь, дышит, как будто пробежал марафон, и, зажмурившись, пытается хоть как-то расслабиться. Выходит, очевидно, успешно, несмотря на то, что он в плечи Тэхёна впивается, как утопающий — за спасательный круг, или это хён правда настолько хорош со своим ласковым шёпотом и умением к себе расположить даже в такой интимный момент, потому что уже спустя какое-то время Чон действительно до конца отдаётся ощущению трёх пальцев сразу, которые изнутри умело массируют тугие стенки, и — да, давят на точку простаты. В том смысле, что пока Ким не сделал этого, Чонгуку было вполне себе даже привычно — но когда удовольствие новой волной прошило всё тело, а с губ сорвался тихий, словно измученный стон, то младший испуганно глаза распахнул, чтобы увидеть чужую улыбку, и, просто: — Я же сказал: я заставлю тебя кончить в свой первый раз. — Но я ведь... уже? — А кто говорил только об одном оргазме? И Тэхён... большой, да. Стянув презерватив с пальцев, он скидывает свои джинсы на пол, чтоб раскатать вторую резинку по возбуждению, а после — вновь целовать. Заставить не думать о том, что случится вот-вот — и когда его изнутри заполняет осторожно и медленно, после долгой растяжки, Чонгук не чувствует боли: только лишь небольшой дискомфорт растяжения и непривычного чувства наполненности, которое уходит на второй план сразу же, когда чужой член снова давит на железу — и от такой близости, что физической, что психологической, становится невероятно комфортно, до острого, до щемящей нежности где-то в груди. Тэхёна, если быть честным, до конца жизни хочется вот так обнимать руками-ногами, пряча нос в основании смуглой шеи, что пахнет тяжеловатым, но таким вкусным парфюмом. Ей-богу, этот шёпот, который «ты мой малыш», «мой умница» и «я же говорил, что всё будет в порядке», когда он, заполнив его до конца, замирает, давая возможность понять весь сумбур чувств, Чон может слушать до бесконечности. И заниматься любовью с его обладателем, кажется, тоже, потому что с хёном он возбуждается быстро — невзирая на коктейль из похоти, нежности, здесь всё ещё есть здравый смысл, и когда Чонгук, распаляясь, тазом подаётся навстречу, пытаясь свой темп навязать, Ким только смеётся и урчит ему в губы: — Мой Ку такой требовательный. Не спеши, а то может быть неприятно. Просто доверься мне, ладно? У нас впереди, солнышко, поверь, ещё будет столько возможностей и экспериментов, что ты ещё успеешь пресытиться сексом. Мой Ку. Этот парень реально решил убить его сегодня, ведь так? Потому что нельзя говорить такие вот важные вещи, когда у вас сплетены пальцы рук, губы терзают друг друга, а он скользит в нём медленно-медленно, заставив уже один раз кончить очень обильно, и никуда не спешит. Чонгук бы поразился такому самоконтролю, но сейчас он возбуждён снова, и от такой медленной стимуляции до предела ему дойти очень сложно, невзирая на то, что его член плотно зажат между их животами, и он настойчиво пачкает тэхёнов пресс предэякулятом. Он чувствует в себе уверенность двигаться дальше — быстрее — и начинает подаваться тазом вперёд активнее, требовательнее, кусаться слегка в поцелуй, всем видом показывать, что он хочет, чтобы его хорошо... Боже. Окей. Он попросит, да. Он знает, как сорвать крышу своему нереальному бойфренду. — Трахни меня, папочка, — открыв глаза и сморгнув слезинки удовольствия, шепчет. — Пожалуйста, трахни меня быстрее. И глубже. Я хочу, чтобы ты кончил, хорошо? Кончи для меня, папочка, я готов к этому, я... Договорить ему не дают: с негромким рычанием Тэхён в его губы вгрызается и темп увеличивает, однако всё ещё сдерживается. Чонгук, который, между прочим, уже, к слову, не девственник, становится требовательнее — беззастенчиво в чужой рот стонет, языком об язык упрямо толкается, и всё пытается бёдрами свой темп навязать, но ему их прижимают плотно к кровати, а чужие глаза смотрят очень внимательно: — Я боюсь, что тебе будет больно. — Не будет, — упрямо отвечает Чон, слегка задыхаясь, потому что чужой член всё ещё задевает простату внутри. — Я чувствую. — Ты не можешь загадывать. — Не проверишь — не узнаешь, — и снова подаётся бёдрами. — Ну же, Тэ. Прекрати сдерживаться. Тэхён взвешивает ситуацию ровно две фрикции. А после — плюёт на всё, и ускоряется резко: ровно настолько, чтобы Чонгук подавился своим же, чёрт, стоном, а затем — его языком, его запахом, ощущением члена внутри. Тот трахает его намного грубее и властнее, чем было до этого. Нет, не так: в принципе грубо и властно, доводя до разрядки быстрой стимуляцией изнутри и снаружи из-за скорости трения — выкрикнув, Чон пачкает их животы непозволительно быстро, и, кажется, отдаёт богу душу, потому что он даже не прикоснулся к себе, а это ещё ослепительнее, чем было до этого. — Блять, Чонгук... — задыхаясь, выстанывает Тэхён хрипло и низко. — Ты и так... тугой... а сейчас ещё сжался... чёрт... — Кончи для меня, — на эмоциях ещё сильнее скрещивает ноги на чужой пояснице и обнимает руками, целуя: — Пожалуйста, папочка, хорошо кончи для своего Ку, ладно? — и для Тэхёна это становится финишем. Возможно, думает Чон, Ким-сонсэнним, рассказывающий им о новом произведении, не так уж красив. Потому что Ким Тэхён, чьи тёмные брови в оргазме изламываются, а губы стонут тихое «Ку, боже» — красивее в тысячу раз. А Тэ, его парень, который после того, как они выравнивают дыхание, вытирает их обоих влажными салфетками из всё той же тумбочки, снимает с себя презерватив, чтобы выбросить в урну на кухне, и возвращается для того, чтобы просто лежать голыми и обниматься до хруста в рёбрах, красивее всех предыдущих в миллионы десятков тысяч раз. Чонгуку есть, с чем сравнить. — Я люблю тебя, — неожиданно для них обоих, он произносит. Тэхён на этом моменте смотрит большими глазами, будто ему рассказали самый страшный секрет, а затем улыбается широко-широко, солнечно, ослепляя своей улыбкой чонгуковы что душу, что сердце, и говорит: — И я люблю тебя, Ку. — Ну, пиздец, — бормочет Чон, чувствуя, как сердце бьётся до ужаса быстро. — Не выражаться! — осекает Стив Роджерс с экрана телевизора где-то в гостиной. И они оба начинают громко смеяться.***
jhope: как у вас дела там с юнги и чимином? jjkoo: ну jjkoo: классно jjkoo: а что? jhope: а, ну, хорошо jhope: рад за вас jhope: жду тогда, когда познакомишь, братишка :) jjkoo: тебе лучше быть таким проницательным в другом направлении! jhope: не понимаю, о чем ты jjkoo: о том, что ты думаешь, что все это время я был слепым дураком и не видел, что ты влюблен в одного из моих лучший друзей, разумеется jjkoo: или о том, что ты думаешь, что это ни хрена не взаимно jjkoo: или о том, что я сложил два и два и понял, что у вас было jjkoo: или о том, что ты боялся начать открыто отношения с ним из-за того нашего разговора, когда пообещал, что у наших родителей будут внуки jjkoo: в любом случае, к черту jjkoo: я просто хочу, чтобы ты был счастлив, хен, ладно? jjkoo: чтобы вы оба jjkoo: и если вам для этого нужно быть друг с другом, то... ладно? jhope: там все... сложнее, чонгук-а jhope: я обосрался jjkoo: я вернусь от тэхена и мы это обсудим, окей? придумаем что-нибудь jhope: о, так его зовут тэхен! jhope: стоп jhope: разве это не имя твоего учителя литературы jhope: ну того, молодого и секси jhope: который твой классный jjkoo: :) jhope: я в ахуе jhope: видимо, нам надо будет много, что обсудить... jjkoo: буду дома завтра вечером :) jjkoo: а теперь, извини, хен, но меня зовут кушать домашние блинчики :) jjkoo: :) jhope: мог бы и меня попросить их испечь... jjkoo: прости, но меня не прельщаешь голый ты во время готовки :) jhope: не хочу знать jhope: о, боже, мой братик вырос...