От и до

А ведь Дин и правда был готов отпустить его. Он до сих пор чувствует вину, что увез Сэма тогда, в октябре. Конечно, у Дина вполне хватало сил и умения охотиться в одиночку. Он просто уже не мог и дальше быть один. Пока папа был рядом, Дин держался, но потом это стало сильнее его. Пустота вокруг, вакуум, наполненный чужаками, это давило и не давало дышать. Дин терпел, сколько мог, а после сдался и поехал к Сэму. Он пошел на поводу собственной слабости, своих эгоистичных интересов… и что из этого вышло? Прямо скажем, невеселые раздумья для умирающего. Хотя, о чем полагается думать на пороге смерти, Дин не знает. И, в принципе, не особенно хочет знать. Вот только порог этот в двух шагах. Или даже в одном. Черт побери, как это все несправедливо! несправедливо умирать в двадцать семь, когда Сэмми снова рядом, когда они едва-едва снова начали сближаться! Дин ведь не подпускал брата к себе, держал на расстоянии. Боялся… Никаких намеков, что когда-то они были больше, чем братьями, никакой близости сейчас — легче будет отпустить потом, меньше боли. Не то, чтобы Сэм как-то пытался сломать этот барьер… И, кстати, это тоже ранило. Дин переключает каналы. Вот улыбчивая бабулька с кудрями, которые явно не могут быть ее собственными, продает кухонные комбайны. На следующем дневное ток-шоу. Домохозяйка обнаружила, что у мужа любовница. Ей советуют купить сексуальное нижнее белье. Господи, неужели делают кружевные трусы таких размеров? Дин щелкает дальше. Реслинг. Взрослые мужики маются херней и выставляют себя идиотами… Детское кино про девочку с ручной мартышкой-воровкой. Дин его помнит, забавное. Еще один канал. Улица Сезам. Дурацкое шоу, но когда был маленьким, Сэмми его любил. Дин снова больше не может. Пусть слабость, пусть эгоизм, но отдать концы здесь, в больнице, в компании телевизора слишком тоскливо. «Прости, Сэмми, подыхающий брат дерьмовенький подарок на день рождения, но что уж поделать, я без тебя жить не могу, и умереть без тебя не могу тоже…» — Какого черта ты здесь делаешь? — взволнованно спрашивает Сэм, открывая дверь, но видно, что на самом деле он рад. — Я выписался, — Дин пытается изобразить непринужденную ухмылку, но почему-то не выходит. В ногах такая слабость, что приходится привалиться к дверному косяку, чтобы не сползти на пол. — Что? Ты спятил? — возмущается Сэм, но Дин его прерывает: — Слушай, я не собираюсь умирать в больнице, даже если там полно хорошеньких сестричек… Сэм, конечно, не удерживается от нотаций, а Дин и не возражает. Такое ток-шоу ему даже нравится. — Я не позволю тебе умереть, — в конце концов, решительно заявляет Сэм. — И точка. «Господи, Сэмми, тогда, может быть, ты позволишь поверить мне в то, что я вижу в твоих глазах?» Дин протягивает руку, это оказывается чертовски тяжело, и касается лица брата. Щеки Сэма тут же вспыхивают румянцем. Рот приоткрывается… Дин боится и хочет услышать, что он сейчас скажет. Но Сэмми ничего не говорит, он просто вдруг оказывается близко-близко, так что его дыхание согревает губы Дина. — Да, — говорит Дин. И тогда Сэм его целует. Нежно, легко, едва касаясь, но и этого слишком для разодранного тысячевольтным разрядом в клочья сердца Дина. В грудь будто воткнули нож, кровь ревет в ушах громче Ниагары, перед глазами сгущается синяя дымка, но будь все проклято, если он прекратит. Не теперь. Смерть подождет.