Выцветшие синяки

      — Не трогай меня! — крикнул, дёрнувшись от прикосновения так, словно огнём обожгло.              Боль в грудине заныла сильнее, чем от всех ударов, что когда-либо доводилось принимать. Сильнее, чем от всех шрамов и царапин, сильнее даже, чем от сломанных костей.              Почему, чёрт возьми, болело так ужасно? Так непривычно?              — Чонгук, — протянул Чимин срывающимся голосом, а в покрасневших глазах застыли слёзы.              — Я сказал, не трогай меня!              — Куки…              — Не зови меня так! — снова крикнул Чонгук, закипая от злости.              — Позволь объяснить… — умолял Чимин, следуя по пятам. Через пару шагов добавил уже чуть тише, — пожалуйста.              Теперь-то понятно было.              Чонгук понял, почему так болело. Очевидно стало, что за боль он испытывал, но, боже, уж лучше тогда оставаться в блаженном неведении до конца жизни.              Разбитое сердце.              Забавно, Чонгук не так давно даже не подозревал, что оно у него вообще было. Однако, всё меняется. Уже поменялось.              Мир с ног на голову перевернулся, когда один розоволосый парень появился в его жизни. Несколько часов назад улыбку с лица насильно стянуть не получилось бы, а теперь… Теперь даже вспомнить не получалось, какие усилия нужно приложить, чтобы улыбнуться.              — Скажи одну вещь, — вдруг произнёс Чонгук, разворачиваясь лицом к идущему за ним парню и стараясь не реагировать никак на текущие по его щекам слёзы.              — Всё, что угодно, — пообещал Чимин, надеясь, что вот он — его шанс объясниться.              — Всё это было ложью? — боль в груди поднималась так высоко, сковав горло, отравив собой голосовые связки, заставляя с губ сыпать надломленные фразы. — Объятия? Поцелуи? Ночи, которые мы вместе провели? Разговоры о нашем будущем? «Я тебя люблю» и обещания, которые друг другу давали… Всё это хоть что-то для тебя значило? Я-я значил?              — Я…              — Знаешь, что, — выплюнул Чонгук, не сдержав горькой усмешки, — не хочу знать. Сейчас ни одному твоему слову поверить не смогу. Тебе поверить не смогу!              — Пожалуйста, прос… — Чимин начал снова просить, уже не сдерживая разрастающейся истерики.              — С нами покончено, — отрезал Чонгук, снова разворачиваясь спиной, не желая видеть, на какие уродливые куски распадается плачущий парень от его слов. — Прощай, Чимин.              На этом Чонгук и сбежал, не оглядываясь, от единственного потрясающего, что было в его жизни.              Чонгук сбежал от того самого Чимина, который показал, что каждое его прикосновение не обязательно превращает вещи вокруг в пепел. Чонгук сбежал от того самого Чимина, который уверял его, что он заслуживает больше счастья, чем существует звёзд во Вселенной. Чонгук сбежал от того Чимина, который стал яркой вспышкой света в холодной темноте мира, что был пристанищем, кажется, всю его сознательную жизнь. Сбежал от того Чимина, который обнимал так бережно и крепко, что при большом желании больше никогда и ни за что не получилось бы рассыпаться на сотни некрасивых частей самого себя. Он сбежал от Чимина — единственного человека, с которым, наконец, мог чувствовать себя целым.              Сбежал от того самого мужчины, в которого так бесповоротно влюбился.              Чонгук давно должен был зазубрить: у его сказки никогда не будет счастливого конца. Он не был создан для счастья в принципе. Не был создан для любви.              Его родная по природе стихия — разрушение.              Нужно было просто игнорировать глупое сердце и тупых бабочек в животе, когда Чимин появлялся где-то рядом.              Всё, на что способен был Чонгук, — причинять боль и разрушать.              Но никак не любить.