их имена

На правой руке размашисто — Ван Цзя Ар, на левой убористо — Пак Джинён. Пятилетний Марк не может прочесть ни то, ни другое, но старшие сестры всегда рады ему помочь. «Одно имя — близкого друга, — объясняют они, — другое — врага заклятого». В тринадцать они с Ван Цзя Аром сталкиваются лбами. Буквально. В итальянском супермаркете шумно, по рядам снует местный народ и толпа громких китайских школьников в одинаковой спортивной форме. У одного из них очень твёрдый лоб, лицо в прыщах и тёплая мозолистая ладонь, которой он помогает Марку подняться у полок с сыром, где они и не смогли разойтись. На протянутой ему руке — чёрные буквы его, Марка, имени. «Джексон, — говорит ему Ван Цзя Ар, широко улыбнувшись, когда Марк спешно задирает рукав красной толстовки, — зови меня Джексон». За три месяца до восемнадцатилетия Марка они сбегают. Джексон — из суетливого Гонконга, Марк — из жаркого Лос-Анджелеса. Пугающий и чужой Сеул встречает их ливнем и пронизывающим ветром, но Марку не страшно, потому что Джексон рядом и держит за руку. У Марка не было дружбы крепче и никогда не будет, подтверждение этому черным клеймом горит на коже. Языковые курсы с утра, уроки танцев вечером, пачка рамена ночью пополам. Одна заветная мечта на двоих. У них последний год вообще всё на двоих: широкие чёрные футболки и цветные кепки, маленькие победы и обидные поражения, друзья, имен которых нет на их коже. Но враг у каждого свой. Марк смотрит с суеверным ужасом, когда Пак Джинён безэмоционально закатывает перед ним рукав. Пауза между ними тянется и тянется, как жвачка, прилипшая к подошве ботинка, на фоне очень драматично барабанит по окну дождь и завывает ветер. Слишком весёлый даже для себя Джексон говорит, что врага надо знать в лицо, и приглашает смущённо прячущего взгляд Джинёна в караоке. У Джинёна лицо оказывается до неприличия красивое, его не портят ни торчащие уши, ни невыносимое занудство. Марк глядит на него украдкой и греет руки в карманах куртки, а Джексон шумит за троих. Джинён пялится на него, как на восьмое чудо света, и смеётся тихонько, прикрыв улыбающийся рот ладонью, над каждой дурацкой шуткой. Вокруг его лисьих глаз появляются морщинки. У Марка внутри щекотно расправляет крылья непонятно откуда там взявшаяся бабочка. Джексон пахнет солнцем. Джинён — морем, у которого вырос. От Марка несёт за версту разве что завистью и ревностью. Джексон с Джинёном бегают по песчаному берегу. Восторженными сорвавшимися с поводков щенками они носятся по пляжу, разбрызгивая во все стороны сентябрьское море и обнимая друг друга. Марк разглядывает свои помеченные судьбой предплечья и всё, чего жаждет в подарок на этот день рождения, чтобы имена на них вдруг исчезли. Бабочки внутри множатся, шевелятся все разом и бьются пульсом в горле каждый раз, стоит Джинёну ему улыбнуться. У Марка никогда не было врага лучше, и никогда не будет. Не будет никого, кто знает его лучше, кто слушает внимательнее с ним тишину, кто понимает его всегда безмолвного. Кто будет ему настолько близким. У Марка с Джексоном всё на двоих: одежда, еда, мечта. Джинён на двоих не делится. Он натыкается на них случайно, просто ошибается дверью. Джексон целует Джинёна у тёмного провала окна пустого танцевального зала, прижимает собой к стене, трогает легко его затылок, стискивает ладонью ладонь. На неприкрытых рукавами предплечьях имя Марка. Бабочки проламывают рёбра изнутри, вырываются наружу злым хрипом, ослепляют мельтешащими пёстрыми крыльями. Марк без слов бьёт Джексона. По груди, по плечам, по лицу. До боли в костяшках, до крови. Бьёт сильно. Так же сильно, как ненавидит. У Марка не было врага хуже и никогда не будет. Подтверждение этому чёрным клеймом горит на коже.