Осенние зарисовки

      Осенние Скалы приносят в Надор дожди и холод. Даже в конце Летних Молний лето кажется съежившимся, маленьким и несчастным. А осенние холода окутывают старый замок туманами. Туман с утра белым полотном стелется по траве, оставляет на булыжниках двора капельки влаги. Слуги, что работают с утра, ежатся от сырости. И Ричард старается подольше не выходить из своей комнаты – знает, что сейчас сложно согреться, особенно на улице. Солнце редко проглядывает в узенькие просветы между плотными серыми тучами. Они плачут об ушедшем лете, моросят мелким дождем. И, когда он стихает ненадолго, порой тонкий лучик несмело проглядывает в прореху.       Последние дни дома. Ричард ничего хорошего не ждет от поездки в столицу. Он, как потерянный, бродит по гулким галереям замка, заглядывает в холодные нетопленые комнаты. Матушка говорит, что топить еще рано, и тепло – лишь в кухне, где всегда топится печь и готовится еда. Спальни, молельни, пустые анфилады залов и коридоров пронизаны ледяной сыростью. Уж лучше посидеть в теплой тесноте, где толкутся слуги, а полноватая повариха Мэгги тайком сунет тану Окделлу кусок вчерашнего пирога и кружку отвара шиповника. Но надо идти – он обязан пройти весь замок, словно попрощаться с ним. А когда он вернется? И что ждет его после учебы в Лаик? Он пока не знает и сам. Мнимые и реальные неудачи юный герцог переживал заранее. И Жеребячий Загон, как называют Лаик, кажется страшнее чумного барака. Только сейчас он осознал, как не хочется покидать замок. И пускай тут сыро и холодно, пускай порой приходится есть лишь овсянку на воде и вареные овощи. И даже отец Маттео не кажется таким занудным. Что же касается старой Нэн, капитана Рута и сестер, расставание с ними мучительно для Дика. Но матушка была непреклонна – герцог Окделл отправится в столицу и будет служить оруженосцем у кого-нибудь из друзей отца. А где эти друзья? Живы ли они? И почему никто из тех, что приезжали в замок, пока был жив Эгмонт, ни разу не навестили вдову с детьми. Дик вспомнил о том, как сложно сейчас Людям Чести и заранее простил тех, кто побоялся ехать к семье мятежника. Он и не заметил за размышлениями то шел по галерее, увешанной портретами предков. Строго и непреклонно смотрели они с холста на юного герцога. И первым в их ряду был святой Алан. Дик видел его на иконе в домовой церкви. Иконописец явно не сверялся с портретом или же сверялся, но рисовал вольно, от себя. На иконе Алан выглядел непохожим. Слишком длинные руки, непропорционально большая голова. А на портрете он был таким, каким Дик знал его по рассказам отца. «Алан» - мысленно обратился к нему Ричард, - дай мне сил выдержать то, что предстоит, дай сил пройти с честью все уготованные Создателем испытания, которые укрепят мой дух и веру в Него». Дик не любил молиться в часовне. Там было всегда полутемно, огоньки свечей не рассеивали мглу внутри неё. А сейчас, стоя у портрета знаменитого Алана, он молился ему – не святому, а некогда живому человеку. И был уверен, что молитва будет услышана.       Где-то надсадно кашляла Эдит. Сестра снова болела – впрочем, сложно быть здоровым в стенах холодного замка, который не прогреть, хоть топи день и ночь. Айрис тоже кашляла часто, но она была старше малышки Эдит и болела не так часто. Дик подумал, что надо будет потом купить теплые шали для девочек. Тогда, может, они будут меньше кашлять. Мирабелла всегда говорила, что болезнь насылает Создатель для того, чтобы люди раскаялись в своих грехах. Но в чем грехи у маленькой Эдит? Она даже не шумит и не смеется слишком громко, как порой шумели они с Айрис. Разве что один раз без спроса взяла немного варенья из лесной земляники. Эдит такая сластена. Но неужели Создатель не может простить ребенку эту несчастную ложку варенья?       Ричард поднялся на смотровую башню. Туман понемногу рассеивался, хотя мелкий дождик висел в воздухе, будто тончайшая водяная пыль. Перед взором юного герцога расстилались пустынные поля, маленькие домишки бедной деревушки, а за ней – дальний лес. Там он побывал на охоте с отцом – в первый и, как выяснилось, в последний раз. После короткого отпуска Эгмонт вновь уехал – чтобы вернуться уже мертвым. Дик поежился – нетто от пронизывающего холода, не то от безрадостных мыслей. «Терпение – кольчуга сильного, - думал он, - а смирение, которому учит Эсператия, помогает мыслить не о телесных нуждах, а о высоком». Но что именно подразумевается под «высоким», он и сам не знал. Заскрипели механизмы подъемного моста. Значит, в замок кто-то прибыл. Дик торопливо спустился по темной винтовой лестнице вниз, чтобы встретить гостя. Это был опекун – дядя Эйвон. Он прошел за Диком в холл, снял промокший плащ и после короткого визита к матушке отогревался у огня на кухне, где было достаточно тепло, по его выражению, «для его старых костей». - Ты готов ехать в столицу, Дикон? – спросил он племянника. - Да, готов. Ричард очень старался, чтобы слова его прозвучали уверенно. Он сумеет выстоять, выжить среди прихвостней Оллара и доказать, что не зря носит девиз «Тверд и незыблем». «Так и будет», - мысленно пообещал себе Дик.