Лапенкодрабблы

Сапогов, конечно, был тем еще мутным типчиком: зашел в уборную, причем с бокальчиком, подпер плечом стеночку и начал глядеть, как Юра руки моет. Смотрел и смотрел, ну чистой воды филин радиоактивный, будто ждал чего-то. Юра, впрочем, чужие ожидания недаром что смело игнорировал, потому как ему и собственных вполне хватало. А Сапогов что, Сапогов тьфу, не знает он ничего, что знать ему не положено. Но это, конечно, только пока не положено: Юра был мужчиной в самом что ни на есть серьезном положении и был по большей части очень готов жениться. В смысле, на Танюшке. Он даже и слова уже почти нашел, и к кольцу мысленно подбирался. Осталось только чтоб Танечка согласилась, а дальше хоть трава не расти. Дальше можно к Сапогову в кабинет с ноги ворваться и все высказать: и про извращения над эфирной сеткой, и про ничтожненькие попытки цензуры, и про то, что его, Сапогова, дама теперь и вовсе не его. Одинокими вечерами, когда Алиса мстительно включала звуки ненавистного леса, Юра представлял себе, как Сапогов от таких разящих прямо внутрь обвинений весь изменится в лице, а он, стремительный, беспощадный и сияющий, как само правосудие, сядет прямо на стол, закинет ногу на ногу и рассмеется ему в лицо. Картина получалась очень красивая и, главное, как в жизни правдивая. — У вас очень старательный подход к мытью рук, — протянул тем временем Сапогов. — И, by the way, я все знаю. Юра осознал, что моет руки уже без малого пару минут, и нервно закрутил кран. Водой он себя при этом хорошенько так облил. — Это что вы там себе знаете? — с вызовом спросил Юра. — Oh well, — Сапогов улыбнулся, показывая свои отвратительно красивые зубы, по которым так и хотелось съездить от души. — Давайте не будем унижать мои нежные деликатные уши этими лживыми восклицаниями. Юра распахнул рот, закрыл рот, снова распахнул и не придумал ничего лучше, как завопить: — Да как это вы смеете меня так инсинуировать! Сапогов под это дело лихо ополовинил свой бокальчик. — Ни в коем случае не испытывайте беспокойств, у меня к вам никаких hard чувств и обид. — Он изящно встряхнул головой, как будто бы намекая, что человеку с такими волосами нехорошо обижаться на кого бы то ни было. — No trouble, ни в коем случае. Татьяночка имеет от меня полную свободу. Юра нахмурился: Сапогов и тут что-то мутил, но что именно, расследовать пока не удалось. — Это же как так-то? — спросил он недоверчиво. — Разве же ж она не ваша дама сердца? — Совершенно точно моя, — Сапогов кивнул. — Но Татьяночка — наивная нежная душа. Такой требуются радости и впечатления. А если я начну ограничивать ее… О да, тут может быть trouble. Много-много неприятных trouble. Я их не хочу совсем. Все это звучало как-то очень гаденько. Некстати Юра вспомнил, как Танечка долго мялась у него перед дверью, не решаясь зайти, — и только после горячего «да заходите же вы внутрь, не стойте же!» переступила через порог. А потом все так завертелось и закружилось, прямо как в калейдоскопе с выпадающими стеклами, и Юра совсем про все забыл, даже про журналистику. — В связи со всем этим я приготовил вам важный бесплатный подарок, — торжественным голосом сообщил Сапогов. Бесплатных подарков от начальства Юра совсем не ждал и втайне побаивался, и оттого на всякий случай попятился. Тем временем, Сапогов поставил бокальчик на край раковины, залез в карман непристойно узких брючек и достал тонкую красную нитку. — Чистая овечья шерсть, — со значением сказал он. — Отпугивает качественно, но ровно настолько, насколько нужно. Давайте же вашу руку, я сделаю вам фешенебельный и полезный браслет. — Не нужен мне никакой браслет! — воскликнул Юра, вжавшись в стену. — Нужен, Юрочка, очень сильно нужен, — вкрадчиво произнес Сапогов и шагнул ближе, прямо вот вплотную почти. — Танюша — дама темпераментная, может увлечься да и скушать вас сильно. Потом плакать начнет, а мне ее утешать, «Волгу» дарить, в Париж возить… Одно беспокойство и troubles. Он неожиданно крепко вцепился в Юрино запястье и ловко обвязал вокруг него красную нить. Разумеется, можно было бы вырваться и через трубы как-то утечь, но все же оно не по-людски показалось, вот так убегать, когда держат крепко. — Даже такой, как вы, не мог не заметить, right? — шепнул Сапогов, полюбовавшись своей работой. — Чего это я не мог не заметить? — дерзко спросил Юра, который вообще не понял, о чем речь, и смотрел на нитку, словно и в самом деле грач какой одичалый. — Того, что Танюша наша не отсюда немного. — Сапогов ухмыльнулся. — Не из человеческих людей. Из других она мест и rules там совсем другие, особенно по части интимных близостей. Она не оставит меня ради вас, однако и вы… Вы можете к нам присоединиться, я вовсе не возражаю. Скажу даже more, слухи о моей к вам ненависти сильно преувеличены вами же. Юра снова вспомнил про дверь и про порог, а еще про глаза… Глаз у Танечки как будто бы много было, но Юра решил, что это вина много было, а не глаз. И звук еще такой время от времени появлялся, щелкающий такой, паучий какой-то. Юра его часто слышал и оттого узнал, Алиса этот звук из вредности вместо колыбельной на ночь включала. Но, как бы то ни было и откуда бы Танечка ни пришла, Юра все еще был серьезнейшим образом намерен предложить ей честный советский брак. А Сапогов… Ну, пусть и он будет, раз нужно так для Танечкиного счастья. — А ваша нитка, позвольте, где? — поинтересовался Юра исключительно из природной любознательности. Сапогов громко рассмеялся. — О, мне нитка не требуется! — воскликнул он, отхохотавшись от души. — Я и так совершенно для Танечки несъедобен. А вот вы… Вы бесподобно съедобный, поэтому я принял some measures. No обидки but Танюша еще себе вкусного найдет, а вы у меня один такой very важный сотрудник. У вас такие репортажи, my dear, что душа встает, а рука так и тянется наполнить бокал. — Да как вы смеете! — немного польщенно заметил Юра. — Что вот вы такое мне говорите, вы, коварный лицедей! — Как что и есть, то и говорю. — Сапогов отступил к бокалу и наконец опустошил его. — Был рад нашей абсолютно случайной встрече. Надеюсь как-нибудь встретить вас прямо у меня дома. Вламывайтесь к нам еще, не стесняйтесь, please. Совершенно возмутительно подмигнув, он наконец развернулся и вышел из уборной. Юра остался один, причем в полном смятении чувств. Пару раз брызнув себе в лицо кипяточком из-под крана, он сформулировал для себя два решительных пункта. Пункт первый: отвратительный Сапогов назвал его Юрочкой и вкусным, и спасибо-пожалуйста, что не в одном предложении. Пункт второй: Сапогов оценил его как коллегу, выдающегося профессионала и телевизионного кудесника. Юра посмотрел на себя в зеркало и понял, что совершенно как дурачок какой улыбается. «Из-за второго пункта, — строго сказал он, погрозив своему отражению пальцем. — Только вот мне подумай, что из-за какого-то из-за другого». Отражение улыбнулось еще глупее, и Юра отвернулся, чтобы совсем не забыть про свою главную в жизни любовь — журналистику.