⎃ ⎃ ⎃
Антон, в который раз чертыхаясь, спотыкается о сумки в коридоре — переезжать уже через три дня, но ему всё ещё непонятно, к чему такая спешка, почему нельзя собраться… потом? Почему нельзя повременить с этим всем. Парень продевает в шлёвки брюк кожаный ремень, но не спешит застёгивать ширинку — не хочет мять так бережно наглаженную девушкой рубашку и потому не заправляет полы в штаны. Он падает на стул в кухне, кидает взгляд куда-то в сторону прихожей, вновь утыкаясь взглядом в горы чемоданов и пакетов, и зависает. Ира битый час подбирает к платью серёжки и какие-то колечки из шкатулки возле зеркала в ванной, а Антону ничего подбирать не надо. Он опускает взгляд на свою драгоценную печатку и тонет в спутанных мыслях, в которых совсем не понимает, что происходит, почему такая сладкая мечта стала вдруг ужасно пресной на вкус. Почему звучащий вновь и вновь голос Арса: «Ну ты же вернёшься ко мне, домой?» — отзывается таким трепетным желанием отмотать время назад и посмотреть, что будет ответь он «да». Или вообще сейчас в догонку признать, что Арсений всегда был для него намного больше этого опостылевшего «брат». К брату не тянется всё естество, к брату не хочется прижиматься голой грудью, губы брата не снятся втайне от всего привычного мира. Антону нужны ответы. Антон не понимает, правильно ли поступает, не будет ли жалеть. Антону всё еще однозначно хочется семью. И так же однозначно Антону нужен Арсений.⎃ ⎃ ⎃
Арсений облёгченно выдыхает и мысленно благодарит всех богов, когда молодожёны решают обойтись без всех уродских конкурсов по выкупу невесты. Они плюют на все эти дешевые традиции и даже не разъезжаются на ночь перед свадьбой. Собираются спокойно в своей же квартире, даже в платье невесту упаковывает сам жених, пока с её волос будущая свекровь стаскивает цветные бигуди. Арсений возникает на пороге точно к назначенному времени, сталкиваясь в дверях с бабушкой Димы, но, кроме сухого приветствия, ничего от неё не получает. Но оно и к лучшему, поскольку ресурс на доброжелательные беседы у Арсения сегодня ограничен. Как и на любые другие беседы в принципе. Мужчина проходит на кухню, тянет со стола красную ленту «свидетель» и хмуро оглядывает вторую такую же. — А кто свидетельница? — Я. Оборачиваться не хочется вообще. Под чёрной рубашкой напрягаются мускулы, и Арсений уверен — ещё одно Ирино слово, и одежда абсолютно точно пойдёт по швам. Он сжимает в кулаке ленту и, развернувшись на пятках, выходит прочь, даже не поднимая взгляда на довольную Иру и её растерянного спутника, который, только открыв было рот для элементарного приветствия, сглатывает горькую слюну. Арсений просачивается мимо, словно рядом не друг, а мешок с дерьмом, и, пойманный окликом Димы: «Арс, позвони Серёге», — уходит в зал, вытаскивая из кармана брюк телефон. — Антош, помоги надеть, — улыбается девушка, протягивая пацану свою ленту, и тот послушно берёт её в руки. Антон вновь падает в свои мысли, хватается за перекрикивающиеся ощущения внутри и понимает — это всё только чувство вины. Его судьба здесь, прямо перед ним, в роскошном облегающем розовом платье, смотрит на него с гордостью. Девушка, которую он добился, приручил. Которая слепила из мальчишки мужчину, и предать которую он не может. Не может оставить ни с чем. Но душа против логики всё ещё просит Арсения. Только потому что расстаться на такой ноте будет бесчестно.⎃ ⎃ ⎃
Поговорить наедине не получается. Любая попытка выйти следом хотя бы покурить заканчивается провалом. Кто-то обязательно увязывается следом, или эти самые минуты перекура совсем друг с другом не совпадают. Они грузятся в разные машины. Арсений как свидетель постоянно возле Димы. В свободные секунды между фотосессиями-сборами-поздравлениями на Антоне виноградной гроздью висит его девушка. Раздражает. Раздражает и мокрый снег, комьями липнущий на туфли, и промозглый ветер, сорвавшийся с крыш, и ЗАГС этот уродливо-жёлтый, и тётка, втирающая битый час про «цветок жизни под названием семья», и марш Мендельсона, и люди, и гам, и вообще этот день. Не раздражает только Арсений. Антон жадно следит за тем, как сдержанно улыбается мужчина, как облегает тонкая ткань рубашки напрягающиеся мускулы при каждом дёрганом движении. И не может остановить себя, когда Арсений, равняясь с молодожёнами, поворачивается к залу спиной, — позволяет взгляду в своей извращённой пляске сползти на аппетитные ягодицы мужчины. Антон рвано выдыхает. Звучат поздравления, и парень не сразу соображает, что нужно хлопать, когда натыкается на насмешливые синие глаза, поймавшие его с поличным. Ледники на миг расходятся, чтобы снова выдохнуть в помутневший рассудок колким бризом — Ира ловит букет невесты. Вся мужская составляющая следом выстраивается в шеренгу. Это единственные секунды, когда тёплое плечо вжимается в дрожащую руку Антона. Невыносимо першит в горле, хочется сказать столько всего, но единственное, что срывается с языка, это: — Я сдал экзамены. — Поздравляю, — в тоскливой искренности шелестит бархатный голос. — Мы уедем через три дня. — Поздравляю, — теперь гораздо грубее. Подвязку с ноги невесты, ко всеобщему удивлению, ловит Матвиенко.⎃ ⎃ ⎃
У Арсения сводит челюсть от желания набухаться до поросячьего визга, когда на всеобщие возгласы в сторону будущих Москвичей «вы следующие» наслаивается поток смс с неизвестного номера. «Меня снова прижали, вали назад в свою пещеру и жди дальнейших указаний» Естественно, бежать Арсений больше не хочет. Может, потом, после свадьбы, и то очень сильно не факт. Он не может променять последние секунды в обществе пацана на собственную свободу. Объективно это того не стоит. Сок в стакане исчезает медленно — это единственное, что Воля разрешает пить под своими пилюлями, и потому праздник совсем не приносит удовольствия. Хоть Паша и не смотрит за ним, своей харизмой увлечённо облизывая какую-то близкую родственницу Кати, Арсений своим не самым проницательным умом догадывается — смешает нейролептический коктейль, и будет пиздец. Когда звучит предложение ведущего потанцевать свидетелю со свидетельницей для упрочнения союза молодых, Попов не ждёт ничего хорошего, но и не спорит. Надо значит надо. Он сцепляет зубы до проступающих желваков, когда острые ноготки впиваются в его спину, и на первых же аккордах мелодии звучит тихий с хитринкой голос: — Наверное, как переедем, тоже с Антоном распишемся. Свадьба это, конечно, здорово, но накладно. Арсений молчит и даже не смотрит на девушку. Он дышит через широко раздутые ноздри и умоляет себя не придушить Кузнецову, потому что за это он бы прям посидел. — А как всё устаканится, забеременею, — девушка продолжает отравлять суровой реальностью и без того растущее с каждой секундой бессилие мужчины. — Думаю, Антон будет не против и сразу после росписи, но всё же правильнее будет обосноваться. Он не спрашивает, зачем она говорит это, потому что сам прекрасно это понимает. Танец свидетелей — танец на костях. — Ты можешь заткнуться и просто, блять, хоть один ебаный день вести себя как человек? — несдержанно рычит Арсений, сжимая женскую ладонь до мерзкого девичьего писка. Хоть на секунду пусть почувствует его боль. Но проблема Иры в том, что она никогда не была способна сопереживать кому-то: — А ты мог бы рожу поприятнее состроить и не портить людям праздник. Не удивительно, что у тебя никого нет. — Удивительно, что тебя, блять, смог полюбить Антон. — Ну не тебя же ему любить, — хлёстким, как пощёчина, ударом прилетает по самолюбию. — Я дала ему цель в жизни, а что сделал ты? Чудо, что он вообще из-за тебя не погиб. — Я бы этого не допустил. — Не обманывай себя, Арсений. В любом случае, можешь быть спокоен — я присмотрю за Антоном и покажу, какой чудесной может быть жизнь там, где нет тебя. Слушать Иру сил больше не остаётся, и потому, кое-как завершив этот танец-топтание на одном месте, Арсений не дожидается никаких новых тостов. Он прикрывает рёбрами нарывающую чёрную дыру и не забирая куртку вылетает на улицу. — Что ты ему опять наговорила? — хмурится пацан, разглядывая победную улыбку своей девушки. — Как обычно, — целует она его в губы, — правду.⎃ ⎃ ⎃
Закат медленно разливается по небу, а вечерний воздух до мурашек охлаждает разгорячённое тело. Арсений вдыхает его полной грудью и смотрит куда-то вдаль, в конец пустующей улицы. За спиной грохочут биты новомодной композиции, сбивающейся о стены ресторана вместе с громким общим пением-криком гостей в один сплошной шум. Арсений тянется к сигаретам и выдёргивает из пачки последнюю, закуривает. Телефон в кармане безостановочно дребезжит, и, нервно выдохнув первый сладкий затяг, мужчина обречённо принимает вызов. — Ты где? Ты хули мне не отвечаешь? — Я на свадьбе у брата. — Какой нахуй свадьбе, я тебе сказал рвать когти! — Макар, — перебивает всё в том же усталом тоне, — я тебя не сдам. — Что? Попов, блять, собери яйца в кулак и уёбывай. Синий и красный наперебой подсвечивают лужи талого снега на сером асфальте практически в такт переливам за спиной. — Было приятно иметь с тобой дело, — Арсений сбрасывает звонок, даже не пытаясь что-то оспорить или доказать. Он усмехается, выключает мобильный и легко подбрасывает в руке телефон. Замахнувшись, одним точным броском отправляет тот далеко в прилегающие кусты. Три белых бобика блокируют единственный подъезд к ресторану, пепел с сигареты распыляется, рассыпается по меньшей мере семью экипированными бойцами СОБР, и аналогичное количество чёрных начищенных стальных стволов автоматов устремляются в единую мишень. И в этой суматохе собственного смирения Попов совсем не слышит открывшейся двери за спиной. Он медленно сходит по ступеням вниз, навстречу приговору и жалеет лишь о том, что так и не попрощался с самым важным человеком в этом зале, в этой грёбаной жизни. — Стоять на месте! — командует один из безликих, приближающихся к Арсению мужчин. — Держи руки, так чтобы я их видел! — Мужики, давайте без лишнего шума, — слышит тот самый человек в дверях, почти не осознавая сказанного. Он парализован, сердце тревожно рвётся из груди и стучит, кажется, во всех уголках тела разом. Руки заламывают за спину и стальные браслеты грубо смыкают запястья. — Арсений Сергеевич Попов, вы арестованы за убийство Сергея Деткова. — Нет! — истошный крик срывается на фальцет. — Это ошибка! Это какая-то ошибка, вы не можете… — Антох, не подходи! Но Шастун не слушает, он в прыжке слетает с крыльца и несётся следом за конвоем, уводящим его, блять, Арсения. — Стойте! Остановитесь! Полицейский УАЗ раскрывает свою пасть, и Арсений понимает — сейчас или никогда. Он оборачивается к собровцу за спиной и просит его: — Начальник, дай два слова брату сказать. Я никуда не денусь. — Сквозь зубы роняет: — Пожалуйста. Вселенная сегодня явно на его стороне. Военные расползаются назад по машинам, и лишь трое останавливаются рядом с заключённым, переглядываются. Вероятно прикинув, что за покорность мужчина заслужил свои два слова, держащий его собровец своим командным голосом оповещает: — У тебя две минуты, но без глупостей. Он удерживает Арсения за предплечья скованных рук и разворачивает того к пацану. У Антона дрожит нижняя губа так, словно ещё секунда и он расплачется, как маленький мальчик, от бессилия, от своей глупости. От всех эмоций, лавиной обрушившихся на его дурную голову. Он силится что-то сказать, но Арсений перебивает, наконец не имея никаких стопоров и сожалений. А потому смотрит пристально, со всей своей грёбаной любовью в испуганные зелёные глаза и выпускает вой столько лет томящегося в своём теле зверя: — Мы вряд ли уже с тобой свидимся, поэтому хочу, чтоб ты знал. Ты — первое, о чём я думаю утром, и последнее, что вижу перед сном. У меня не получилось стать достойным тебя, но я был горд быть твоим братом. Делай всё как знаешь сам. Не бойся ничего, рискуй. Будь, блять, наконец по-настоящему счастлив. Я никогда тебя не забуду. И прежде чем покорно двинуться в бобик, он слышит очередное сдавленное «Арс». Дрожащие пальцы тянут к себе за ворот рубашки, и горькое «я тоже. Всё. Тоже» тонет в последнем сладком поцелуе. — Идём, педик, — насмешливо звучит голос из-за спины, но Арс его почти не слышит. В голове вата, губы горят, а раскрасневшийся пацан вновь и вновь сжимает в кулаках морозный воздух. Трепет, волнение, страсть, облегчение распускаются разом в ядовитом цветке на могиле зверя. Клетка закрывается с хлопком скрипучей двери УАЗа. Арсений смотрит сквозь решётку в маленьком окне на то, как на горизонте тает высокий силуэт пацана и ночь комкает в своих тисках его собственное настоящее счастье. В голове эхом звучит последнее размытое, не имеющее конкретику, но такое долгожданное «тоже». И Арсенийнаконец
улыбается.