The Unholy Trinity: Serpent Spell

Не сражайтесь с чудовищами, чтобы не стать чудовищем, и если вы смотрите в бездну, бездна также смотрит на вас. Фридрих Ницше

      Тьма опустилась несколько часов назад, хотя в эти дни казалось, что мир навсегда окутан покровом теней. Нити тумана прижимались к окнам, и темные фигуры двигались вокруг, их лица были скрыты темными капюшонами, но глаза постоянно искали новую жертву. С приходом Темного Лорда, мира, который когда-то был известен, больше не существовало. Те, кто обладали здравым смыслом, не путешествовали в одиночку. Небольшие группы ведьм и волшебников можно было увидеть снующими вокруг, если они были вынуждены. Их глаза постоянно были полны страха, и все они оглядывались через плечо, куда бы ни пошли. Опасность скрывалась за каждым углом. Большинство магазинов в некогда столь популярном Косом Переулке было заколочено. Те, которые не были заколочены, были разгромлены и сожжены. Брусчатку усеяло битое стекло. Когда наступала ночь, исчезали все семьи. Увидят ли они когда-нибудь еще один восход солнца, никто не знал. Никто не осмеливался задать этот вопрос, не говоря уже о том, чтобы ответить на него.       Гермиона Грейнджер рассеянно смотрела в окно коттеджа. Она никогда не бывала здесь раньше, и хотя последние несколько часов это было ее пристанищем, она не чувствовала себя здесь комфортно. Ее окружали люди, которых она называла друзьями, но их голоса не могли быть еще дальше. Она смотрела через затемненное стекло на быстро меняющийся мир. Магия защищала ее здесь, защищала их всех. Это было единственное, что стояло между ними и неминуемой смертью: магия и умение человека хранить тайну. Гермиона давно поняла, что большинству людей нельзя доверять. Она держала свои секреты при себе. Это было самое безопасное место для них.       Она очнулась от своих мыслей, когда чья-то нежная рука легла ей на плечо, и она подняла голову. Гермиона несколько раз моргнула. В тусклом свете свечи женщина позади напугала ее, и ей потребовалось несколько секунд, чтобы напомнить себе, что перед ней не призрак из ее прошлого. Поразительное сходство со своей невменяемой сестрой было чем-то, к чему Андромеда Тонкс привыкла, и, увидев нерешительность в глазах Гермионы, она улыбнулась. Она привыкла к страху, который появляется на лице человека, когда он впервые видит ее. — Молли было интересно, куда ты пошла, - дружелюбно улыбнулась темноволосая ведьма. Карие глаза изучали лицо Гермионы. Темные круги под глазами шатенки были недвусмысленны. Тяжесть мира давила на плечи, слишком юные, чтобы нести это бремя. Андромеда была умной женщиной. Воспитав Нимфадору, она почти ничего не упускала из виду. Она почувствовала беспокойство Гермионы с того момента, как та прибыла с Молли и Джинни Уизли ранее вечером. — Все в порядке, Гермиона? — Да, я в полном порядке, - ответила Гермиона, когда первоначальный испуг, наполненный адреналином, прошел. Ее глаза метались по маленькой, но уютной гостиной коттеджа Андромеды, как будто она искала выход. Находиться рядом со старшей ведьмой было неудобно, но она не хотела, чтобы Андромеда знала об этом, — у меня болит голова, и я боюсь, что болтовня Молли - не совсем то лекарство, которое мне сейчас нужно, - она виновато посмотрела на Андромеду.       Андромеда улыбнулась, и ее рука соскользнула с плеча Гермионы. Она была не только матерью, но и опытным легилиментом, о чем мало кто знал. Это была черта, которую она унаследовала еще маленькой девочкой, и черта, которую наследовали поколения в ее семье. И то, и другое давало ей возможность почувствовать ложь Гермионы. Понимая, что юная гриффиндорка не хочет говорить о том, что ее беспокоит, она спокойно кивнула. — Ты можешь лечь наверху, если хочешь. У меня есть свободная спальня. А в Нору вернёшься утром. — Спасибо, но я уверена, что переживу последний час, - ответила Гермиона. Ее взгляд упал на большие часы на стене. Было около одиннадцати часов. — Вечеринка должна закончиться в полночь. Андромеда тоже перевела взгляд на окно и, как и Гермиона, уставилась в ночь. — Кажется странным, - задумчиво произнесла она. На секунду Гермионе показалось, что она видит неодобрение в глазах женщины, — вечеринка в эти темные времена.       Гермиона не могла не согласиться. Мало того, что сама мысль о свадьбе казалась совершенно неуместной, но мысль о мальчишнике была, пожалуй, еще хуже. Флер настояла на том, что не хочет устраивать вечеринку, чтобы отпраздновать свою последнюю ночь в качестве одинокой женщины, и вместо этого предпочла провести тихий вечер с родителями и сестрой. Билл же был в Норе со всеми мужчинами, пил огневиски и сливочное пиво. Гермиона не могла представить, чтобы кто-то наслаждался какой-либо вечеринкой, зная, что люди умирают там, в реальном мире каждую ночь. Она слышала, как Молли говорила, что нужно праздновать и улыбаться, напоминая, что в мире есть много хорошего. Гермиона подумала, что это бессмысленно. Все хорошее умерло. — Знаешь, в этом нет ничего постыдного, - неожиданно сказала Андромеда, и ее карие глаза встретились с Гермионой. Она выглядела озадаченной. — В чем? — В том, что всякий раз, когда ты смотришь на меня, ты видишь мою сестру, - мягко сказала Андромеда. Ее голос был странно пустым, но ее взгляд задержался на Гермионе. Как будто в этих словах когда-то был смысл, который они с тех пор потеряли, — Нимфадора рассказала мне, что произошло в Министерстве два года назад. Это был один из редких случаев, когда она говорила со мной о своей работе. Она была расстроена. Она рассказала, как моя сестра убила собственного кузена.       Гермиона открыла рот, чтобы ответить, но не смогла найти нужных слов. Вместо этого ее глаза снова метнулись по комнате и остановились на камине. На каминной полке стояла единственная фотография. Изображение было повернуто к ней, и в тусклом свете свечи Гермиона могла различить три фигуры, сидящие вокруг чего-то, похожего на большое дерево. Она отошла от окна и пересекла комнату, чувствуя взгляд Андромеды на своей спине. Подойдя к камину, она подняла рамку и взяла ее в руки. Нежные пальцы пробежали по желтой фотографии за стеклом.       В камеру посмотрели три почти одинаковые молодые девушки. Все трое аккуратно опустились на колени в траву, их юбки прикрывали лодыжки. Улыбки играли на их губах, но больше всего Гермиону интересовали их глаза. Она уставилась на женщину справа. Ее лицо было таким, которое Гермиона никогда не забудет, а черные кудри резко контрастировали с фарфоровым оттенком кожи. Юная Беллатриса Лестрейндж улыбнулась Гермионе. — Ее глаза здесь не мертвые, - сказала Гермиона и показала Андромеде фотографию, — на всех фотографиях я видела ее глаза мертвыми, но здесь она улыбается. Она живая. — Это было очень давно, - грустно улыбнулась Андромеда и осторожно взяла фотографию из рук Гермионы. Их пальцы соприкоснулись, и Гермиона почувствовала, как по спине пробежала теплая дрожь. Андромеда не стала смотреть на фотографию из своего прошлого и поставила рамку на каминную полку. — Я не могу с ней расстаться. Немногие люди понимают, почему я решила оставить ее, - она посмотрела на Гермиону. — Пойдем. Я приготовлю нам чай. Скоро Молли и Джинни будут нас искать.       Гермиона тихо последовала за Андромедой из гостиной и в последний раз обернулась в дверях. Она посмотрела на изображение Беллатрисы, надежно сохраняя его в памяти. Ей не хотелось забыть эту улыбку. Она хотела забыть только то, что сделала Беллатриса, что она разрушила, но так же ей хотелось вспоминать, кем женщина была когда-то. Девочка подросток, не намного старше, чем сейчас сама Гермиона, стояла на коленях в траве летним днем. Гермиона повернулась спиной к фотографии и последовала за Андромедой на кухню. Темноволосая ведьма кипятила воду в чайнике на темно-синим пламени, которое освещало кончик ее палочки. Джинни и Молли сели за кухонный стол. Перед ними стояли два бокала и пустая бутылка вина. — Гарри только что прислал сообщение, что все разошлись по домам, - сказала Джинни. Гермиона услышала алкогольные нотки в ее голосе. Едва взрослая, чтобы пить, Гермиона задумалась, не позволила ли Молли своей дочери выпить вино с мыслью, что к завтрашнему дню они все могут быть мертвы. Никто больше ни от чего не воздерживался. Время стало слишком драгоценным, и ничего нельзя было принимать как должное. — Мы скоро пойдем. — Хорошо, - тихо сказала Гермиона, опускаясь на один из кухонных стульев и наблюдая за Андромедой краем глаза. — Я готова лечь спать. — Гарри сказал, что Билл и Рон много пили. Очевидно, Люпин сказал им успокоиться, но Рон попытался затеять драку, - сказала Джинни. Она вяло прислонилась к плечу матери. «Молли выглядит уставшей», - подумала Гермиона. Она знала, как напугана пожилая женщина из-за того, что их ждет впереди. И Гермиона разделяла этот страх. — Что еще нового? Рон всегда затевает драки, - Гермиона пожала плечами и с улыбкой взяла у Андромеды дымящуюся кружку чая. Их взгляды на мгновение встретились, и Гермиона впервые поняла, что глаза Андромеды были добрее и намного мягче, чем угольно черные глаза Беллатрисы. Она задержала взгляд еще на секунду, прежде чем отвести его. Она отхлебнула горячего чая и почувствовала, как теплая жидкость растекается по ее телу, немного рассеяв смущение.       Еще полчаса спустя Гермиона, Джинни и Молли стояли у камина Андромеды, готовые к выходу. Гермиона настояла на том, чтобы пойти первой, потому что она была единственной трезвой, поэтому она могла следить за тем, чтобы Джинни и Молли благополучно добрались до дома. После трансгрессии каминная сеть была самым быстрым способом перемещения, но и то, и другое становилось все более сложным, когда ведьма или волшебник находились в состоянии алкогольного опьянения. Она шагнула в зеленое пламя, взяла небольшую горсть пороха и бросила ее в ревущий огонь. Она говорила громко и четко. — Нора!       Через несколько секунд показалась гостиная Уизли, и Гермиона вышла из камина и смахнула тонкий слой пепла и пыли со своей одежды. Первое, что она заметила, было то, как тихо было в доме. Она не слышала ни единого голоса. Даже половицы не скрипели. Интересно, все ли мужчины уже легли спать. Следующее, что она заметила, это ревущее пламя позади нее, и она обернулась как раз вовремя, чтобы увидеть, как Джинни и Молли появляются вместе, держась за руки. Мать и дочь вышли из камина и пожелали друг другу спокойной ночи, прежде чем разойтись в разные стороны. Гермиона решила еще немного побыть внизу. Было мало моментов, когда в Норе действительно было тихо. Она хотела наслаждаться этим, пока была возможность.       Она немного посидела у камина, листая вечерний выпуск "Ежедневного пророка". Еще больше историй об убитых магглах, о миграции семей и случайных нападениях Пожирателей Смерти. Фотографии разыскиваемых Пожирателей были напечатаны на каждой странице, и Гермиона почувствовала, как ее сердце замерло, когда она увидела фотографию Беллатрисы Лестрейндж. Она была напечатана рядом с небольшой статьей, рассказывающей ужасную историю о молодой ведьме, которую пытали проклятием Круциатус, фирменным проклятьем Беллатрисы. Бедняжка лежала в больнице Святого Мунго, но целители не были уверены, что она сможет выжить после нанесенных ран.       Гермиона отложила газету, когда услышала, как открылась и закрылась входная дверь, и, подняв глаза, увидела спотыкающегося в гостиной Рона. Было ясно, что он пьян. Он налетел на стол, споткнулся о шнурок и рухнул на диван рядом с Гермионой. Как будто только тогда он заметил ее и стеклянными глазами посмотрел на девушку. — Миона, - невнятно сказал он, — ты знаешь, какая ты красивая? — Ты пьян, Рональд, - пренебрежительно сказала Гермиона, когда Рон коснулся ее руки, — иди спать. — Но на самом деле... - снова начал Рон. Она чувствовала запах Огневиски из его рта, — так оно и есть... — Рон, прекрати! - сказала Гермиона, когда его пальцы сомкнулись вокруг ее запястья, и он попытался притянуть ее ближе. Она пыталась освободиться от его хватки, но он не отпускал ее. Она с ужасом поняла, что он наклонился к ней с намерением поцеловать, и, положив свободную руку ему на грудь, оттолкнула его. Он отошел назад, а затем посмотрел на нее. Стеклянный взгляд сменился гневным. — Почему ты не хочешь целовать меня? - спросил он. Его пальцы все еще были сомкнуты на ее запястье. Даже когда она пыталась освободиться, он не отпустил ее. — Разве ты не любишь меня, Миона? — Нет, Рон, - сказала она. Боль в запястье усиливалась, и она вздохнула. — Просто отпусти меня! Ты делаешь мне больно. Иди спать. Ты забудешь обо всем этом утром. — Но я люблю тебя, - сказал Рон и без предупреждения двинулся вперед, и его губы грубо коснулись ее. Она почувствовала, как в желудке поднимается желчь, когда ощутила на них алкоголь. От него воняло. Он попытался силой открыть ее рот своим языком, и она изо всех сил пыталась отодвинуться от него. Она потеряла равновесие и упала назад. Его вес сместился, и Рон приземлился на нее сверху. Инстинктивно она попыталась оттолкнуть его, но он был слишком тяжелый. Он больше не был тощим рыжим парнем с первого года обучения в Хогвартсе. Теперь Рон был сильным, мускулистым молодым человеком, и он был сильнее, чем она. — Рон, пожалуйста! - Гермиона умоляла, когда его губы переместились с ее губ на ее щеки. Она почувствовала, как ее тело напряглось, когда рука, которая не держала ее за руку, поднялась по ее животу и натолкнулась на ее грудь. Когда он сжал ее, она вскрикнула, и он отшатнулся. Нависая над ней, как голодный хищник, готовый напасть на свою жертву, она увидела в его глазах нечто такое, чего никогда раньше не видела. Там была тьма, которую она никак не ожидала увидеть. — Да ладно тебе, Миона. Гарри говорил, что я тебе нравлюсь. Как насчет небольшого поцелуя, а? - он усмехнулся. Это была не его обычная улыбка. Это была кривая и злая усмешка. — Нет! Ты делаешь больно... ай! Просто... Слезь с меня! - Гермиона снова попыталась оттолкнуть его, но он не сдвинулся. Вместо этого его пальцы крепче сжали ее запястье, и он попытался приподнять ее, чтобы поцеловать. Она не сдавалась, и вдруг почувствовала, как он перемещает вес своего тела, и слишком поздно поняла, что он протиснулся между ее ног. Она оказалась в ловушке под ним. — Рон, пожалуйста...пожалуйста не делай этого...ты пьян... - он прижался к ней, и она с ужасом поняла, что он возбужден. Она чувствовала, как его член прижимается к ее джинсам. — АЙ! НЕТ!       Ее тело полностью онемело, когда его губы снова нашли ее. Она позволила ему поцеловать себя. Она позволила ему прикоснуться к себе. Она попыталась отодвинуться от него, но не смогла. Идти было некуда. Она попыталась выскользнуть из его хватки, но он не позволил. Она лежала неподвижно, чувствуя, как его руки скользят под ее джемпер и доходят до лифчика. Пощипывание ее сосков было похоже на пытку, и она тихо заплакала, когда почувствовала, как он расстегнул молнию на своих джинсах, прежде чем стянуть джинсы с нее. Исследующие пальцы коснулись ее там, где ему никогда не следовало быть. Она укусила одну из подушек на диване, когда его распухшее мужское достоинство вошло в нее, и она позволила ему подтянуть свои ноги, когда он вошел в нее глубже. Тихий стон заполнил ее уши, когда его блуждающие руки снова и снова касались ее тела. Боль была невыносимой. Слезы хлынули по ее лицу, и она почувствовала, как ее сердце разбилось в груди. Что-то внутри нее умерло.       Она смотрела в стену, и слезы продолжали тихо течь по ее лицу. От запаха алкоголя ее начало тошнить. Она почувствовала во рту привкус рвоты и подавила рвотный позыв, когда его пальцы коснулись ее губ. С каждым толчком он причинял ей все большую боль. Она тихо умоляла, чтобы это закончилось. Ей хотелось умереть. Все, чего она хотела, - это чтобы все закончилось. Чтобы тьма ночи пришла и поглотила ее, унесла в другой мир, полный теней, где ничего этого не существовало. Ей хотелось, чтобы кто-нибудь, кто угодно, вошел и нашел их. Чтобы кто-то оттащил его от нее. Но никто не пришел. Они были одни. И она была потеряна. Сломлена. Навсегда разорвана на части.       Он закончил с тихим стоном, и его губы крепко прижались к ее губам. Она почувствовала, как он опустошил себя внутри нее и некоторое время лежал на ней, тяжело дыша, прежде чем наконец двинуться и застегнуть молнию на джинсах. Он наклонился, чтобы поцеловать ее в лоб, и, казалось, его не тронул тот факт, что на ее щеках были слезы, и он почувствовал вкус соли на губах. — Я люблю тебя, Миона, - сказал он, пропуская сквозь пальцы каштановую прядь. Прикосновение можно было легко принять за нежное или любящее, но это была ласка пьяного, который не знал, что сделал. Который к рассвету не вспомнит причиненного им разрушения. Он поцеловал ее в лоб, — это было удивительно.       Его не смутило, как она, не глядя на него, натянула джинсы и свернулась калачиком, когда он оставил ее на диване. Он споткнулся о кофейный столик, когда, шатаясь, выходил из комнаты, и Гермиона услышала его шаги на лестнице. Вскоре звук затих. Она снова осталась одна. В гостиную вернулась тишина, и все, что она могла слышать, были ее собственные тихие рыдания и мягкий звук пламени, танцующего свой полуночный танец в камине.       Она боялась рассвета. Он бы не вспомнил. Она никогда не сможет забыть.