***
— Дядя Минни, а я не понял… — мальчик, сидящий в огромном кресле за спиной мужчины, начал тереть свои сонные глаза. — Если я найду адские ворота и проплыву под ними, я всё же стану русалом? Звонкий смех залил комнату, пронизывая полумрак ярче, чем экран ноутбука, стоящего на столе. Здесь, в рабочем кабинете, уже начинали доноситься пряные запахи корицы и мёда от сладостей, готовящихся в духовке. — Ужин скоро будет готов! — но никто не отреагировал на голос с первого этажа. — Не дядя Минни, а дядя Чимин, — проведя рукой по светлым волосам, слегка хохотнул мужчина, разворачиваясь на своём стуле лицом к ребёнку. — Ну-ка повтори: дядя Чимин. — Дядя Минни, — детский голосок взвизгнул при виде поднимающегося мужчины, заливаясь тонким-тонким смехом. Этот несносный ребёнок, ещё совсем маленький, ему только шесть лет, а уже такой смышлёный и временами вредный на шалости, весь в своих родителей. И улыбка прям ярче солнца, немного прямоугольной формы, как у папы. И глазки-бусинки, щурятся хитрым лисом, смотря своими чёрными безднами, — в отца. Альфа пока ещё мал, и в силу возраста, пока довольно хрупкий на вид ребёнок, но стойкость характера, его нрав, уже кричат о скрытой силе внутри этого тельца. Правильно Джин говорит, он ещё обгонит отца в плечах. — И где только твоих родителей носит, а, мелкий? — Чимин обхватил парнишку, поднимая его с кресла, давая забраться на спину. А нет, уже не такой худой. Взрослый омега ощущает вес ребёнка на себе, чуть кряхтя, выходя из кабинета. Позади остаётся работа, так неопределённо заканчивающая последнее предложение многоточием… — Вас сколько звать к столу можно? — мужчина в клетчатом розовом фартуке, с поварёшкой в одной руке, стоял посреди кухни, улыбаясь противореча своему грозному голосу. — Дядя Вонхо, а я буду русалом! — и здесь мальчишка стремится быть главным, тотчас перелезая уже в мускулистые руки альфы. — Я найду полуостров, проплыву под адскими воротами и весь морской мир будет моим! — А спорим, я обгоню тебя в плавании? — подкинув мальчика в воздух и ловко ловя, альфа усадил ребёнка за стол, на его любимое место, в центре стола. Да, этот ребёнок точно вырастет до президента компании, если не всего мира, самый старший среди детей друзей родителей, он чётко осознаёт своё главенство даже в этом доме. — Ешь пока горячее, папа звонил, сказал скоро будут, — Вонхо подвинул тарелку ребёнку, а затем и своему мужу, наклоняясь для поцелуя в щёку. Его омега опять почти не спал из-за сроков сдачи своей книги редакторам, и сейчас похож на сонного птенца. Если бы их друзья не привезли ребёнка, то они провели бы этот день валяясь в постели, а может быть даже вышли на пляж под вечер, выпить вина. Однако, Чимин не смотря на усталость, и вправду сияет. Его работа завершена, рядом сидит любимый только что не по крови — племянник. А с другой стороны самый обожаемый им, и любящий его самого — муж. И, пускай они всё ещё не обзавелись детьми, их жизнь сейчас, что море за окном — штиль, шепчущий и зовущий испробовать на себе морские брызги. — Может проедешь завтра со мной по нашим барам? — Вонхо шлёпнул мужа, подмигивая ему, а заодно и даря улыбку маленькому альфе, для которого куда интереснее открывать конфеты, борясь с фантиками. — Давно мы не катались с тобой так. Я могу взять водителя… Игривый огонь в глазах альфы отразился во взгляде напротив. — Кажется я уже даже знаю в каких брюках я поеду, — закусывая нижнюю губу, отразил пламя страсти Чимин, сильнее вильнув бёдрами.***
— Держи, долго же вы сегодня, — передавая из рук в руки ребёнка, Вонхо чуть помотал головой. — Он заснул после обеда, так что весь вечер спал. — Да ничего, его сон будет здоровее нашего уж точно, всю ночь ещё проспит. — Отец… — мальчик, чувствуя родное тепло и запах, приподнял голову с плеча, крепче обхватывая мужчину за шею, тычась носом в щёку. — А где папа? — Я тут малыш, — а вот и бархатный тёплый голос. Этот голос ребёнок начал слышать раньше всех звуков мира и по сей день, он самый успокаивающий для него. — Папа, а у отца и вправду был чёрный рыбий хвост? И у меня такой будет? — вот так, на самом пороге, стоило увидеть родителей, а уже вопросы, заставляющие Чимина встать слегка прячась за спиной мужа, краснея от смущения. — Ты опять ему рассказывал эту легенду? — не было больше высветленной чёлки. Вся длина волос омеги, спускающихся на плечи, родного пшеничного оттенка. А вот улыбка и взгляд янтарно-карих глаз тот же, тёплый, даже если сейчас будет ворчать. — Ты же знаешь, как он любит эту историю, — пожал плечами Чимин, всё же держась за руку с мужем. — Как прошла выставка, Тэ-Тэ? — Возможно полетим в Европу, очень много покупателей набралось, проведём аукцион, — ответил за мужа Чонгук, теребя сына за щёку и целуя его в нос. — Спасибо, что посидели с ним. — Тогда увидимся перед вашим отъездом, — Вонхо пожал свободную руку Чонгука, пока омеги обнимались на недолгое прощание. — Сегодня такое сильное полнолуние, Тэ-Тэ, смотрите не нашалите как шесть лет назад, — прошептал на ухо друга Чимин. — А то я точно откажусь от писательства и открою мини детский сад. Но Тэхён только тихо хихикнул, махая на прощание Вонхо. Садясь в машину, улыбка не исчезала с лица. За окном такой прекрасный штиль, океан разве что тихо перебирает песчинки, закапывая одни ракушки и раскапывая другие своей прибрежной гладью. Чонгук, сидящий за рулём, обратил внимание на задумавшегося мужа, беря его за руку и преподнося костяшки пальцев супруга к своим губам. На левом безымянном пальце аккуратное тонкое кольцо из белого золота, из него же цепочка покоится на смуглой шее, и в одном ухе серьга, болтается от лёгкого движения своим жемчугом. Белым жемчугом. — Надо будет сразу уложить малыша спать, — проговорил альфа, продолжая держать руку любимого, не спеша ведя машину к их дому в дальней части острова. — Намджун писал, Джина тоже пригласили на съёмку в Европу, думаю мы с ними увидимся там, а потом прилетим все вместе, — Тэхён, уставший, расслабился, облокачиваясь на родное плечо. — И как ему только удалось сохранить такую фигуру после двойняшек и третьего ребёнка… — Самая красивая фигура у тебя, любимый, — альфа снова поцеловал руку омеги, посматривая краем глаза в зеркало заднего вида на их общее маленькое чудо. Цвет волос ребёнка пошёл тоже в отца, угольно-чёрные пряди падали на загорелое личико, треплясь от ветра из открытого окна автомобиля. Самые красивые…***
— Я тоже буду русалом… — бормочет мальчишка сквозь сон, пока омега укрывает его лёгкой простынёй. На небе звёзды устроили свой личный фестиваль, срываясь одна за другой, соревнуясь в яркости с полной луной, нависшей над миром, чуть-ли не солнечным светом, настолько она яркая сегодня в этот звездопад. Тэхён отставляет бокал с водой в сторону, проходя через огромную гостиную с панорамными окнами. Его муж уже стоит по колено в воде, ждёт своего любимого, когда он придёт к нему. При таком сильном лунном свете видны тонкие шрамы после операции на обеих ногах, но они никак не отражаются на красоте тела альфы. Муж Тэхёна иногда порывается забить их татуировками, чтобы не уродовали тело, да только омега сказал, что сам нарисует эскиз в таком случае, но, естественно, не торопится с этим уже на протяжении десяти лет. Им всего-то по двадцать шесть, куда спешить… Одно окно отодвигается в сторону, и Тэхён выходит на песок, мягко ступая по ещё помнящему тепло дневного солнца пляжу, медленно развязывая пояс полупрозрачной туники. У него самого есть небольшие шрамы, ставшие совсем-совсем тонкими полосами на запястье, но омега их только украшает тонкими браслетами, лежащими сейчас на туалетном столике в их спальне. Туника сползает по телу на песок, оставляя его совершенно обнажённым, и только кольцо, цепочка на шее и серьга в ухе, остаются дополнять подтянутое тело, украшая своим металлом смуглую кожу в ночи. — Долго же ты, — шум воды от входящего в неё человека и тёплая рука в собственной ладони, заставляют очнуться ото сна. Любимый его пришёл. — Малыш заснул? — Спит крепче младенца, — Тэхён рядом с Чонгуком, под луной, на берегу океана. — О! Фосфорится! Двадцать шесть? Нет, ему словно всё ещё шестнадцать. Тэхён начинает водить рукой по воде, периодически хлопая по ней, переступать с ноги на ногу, вызывая десятки и сотни светящихся пузырей в воде от каждого его движения. Его смех разносится по пустому пляжу, где ночью ни души, а улыбка настолько широкая, что опять превращается в прямоугольник. Чонгук усмехается. У него внутри сейчас не просто огонь страсти к мужу, не разливается розовыми закатами нежность, у него глубоко, глубже самого сердца, там, на дне чёрных глаз, блестит белый жемчуг, переливаясь своим перламутром захлёстывающих эмоций таящихся под толщей ровно такого же штиля, что прямо перед ними. В нём не дом и уют, тут нежность покажется колкой, когда он обхватывает тонкую любимую талию, подхватывая смеющегося Тэхёна на руки, устремляясь вперёд на глубину, любовь, она с чайками в вечер улетела спать, баюкая их сына. Уверенность? Нет. Защита? Опять не то. В Чонгуке скрыты не тайны океана и морей, не бескрайняя Вселенная, в нём чувства человека, крепко прижавшегося к груди, обхватив своими руками за шею. В нём воздух в лёгкие из любимых губ, стоит альфе нырнуть, погрузив их обоих с головой под воду, туда, где невесомость одна на двоих, где ничего не держит и яркий свет луны, падающие звёзды и множество разноцветных, всё равно что мыльных на воздухе, пузырей посреди толщи воды. Даже рыбы позавидовали тому, как цвета радуги внезапно озарили подводный мир, пока губы в своей страсти не могут оторваться друг от друга, с жадностью сплетая языки. Им двоим на суше воздуха не хватает, а здесь, в их личном мире, где один глоток давно разделён пополам, этим воздухом становятся чувства. Тэхён обхватывает ногами талию Чонгука, позволяя альфе всплыть с ним вместе, нарушая водную гладь. Но и здесь, на поверхности, стоит сделать глоток воздуха, как омега снова целует, покусывает нижнюю губу и в ответ получает лёгкие укусы, спустившиеся от губ к шее. Одна рука отпускает крепкие плечи, а сам Тэхён отпускает и ноги, пальцами пробегаясь по прессу альфы, оглаживая ложбинку между кубиками, спускаясь ниже, пока не доходит до члена, обхватывая его ладонью и проведя вверх вниз, улыбаясь в поцелуй от ставшей на его талии более крепкой хватки. Чонгук дёргается, но не отстраняется, сильнее только углубляя поцелуй, позволяя омеге дрочить ему в таком темпе, как нравится Тэхёну. Альфа сам начинает всё больше блуждать руками по телу мужа, пока его терпение не заканчивается, и он вновь возвращает ноги Тэхёна к себе на талию, в два сильных рывка возвращая их на мелководье и садясь на песок коленями, опуская за собой и Кима. — Самый красивый… — шепчет в губы. И так сильно хочется смотреть, но глазами становятся руки, ощущающие под пальцами нежность кожи даже в воде, от талии спускаясь к ягодицам. — Такой нереальный… Тебя само море мне подарило. А Тэхён на каждое слово, на каждое движение отзывается гулким дыханием, гипнотизируя собой весь мир в отражении луны собственных глаз, когда откидывает голову назад, стоит почувствовать как два пальца проскальзывают внутрь него. Но луна на гипноз отвечает, звёзды ярче зажигает, каждое созвездие выделяя особенно ярко при движении гибких пальцев, что с первой же попытки попадают по комку нервов внутри. За десять лет муж его тело выучил наизусть, как и он его, Тэхён своими тонкими пальцами цепляется, сжимает сильнее плечо одной рукой, другой нежно, совсем невесомо касаясь затылка и проводя одними кончиками ноготков вниз, ощущает какие вибрации исходят по всему телу Чонгука от такого лёгкого движения. — Хочешь в спальню? — альфа продолжает растягивать, упиваясь каждым вздохом, каждым подрагиванием ресниц, сам забываясь в какой реальности они вообще находятся. — Просто возьми уже меня, — Тэхён облокачивается на оба плеча Чонгука руками, сам приподнимаясь, а затем садясь уже, медленно опускаясь на стоящий член, подводимый прямо к его растянутой дырочке руками Чона. Вот теперь уже и луна не отвечает, и созвездия пустились в немыслимый пляс, и разноцветные пузырьки в воде от движений двух тел, смазались в размытую палитру художника, что заканчивает свою картину, не оставляя ни единого белого пятнышка на холсте. Низкие, на уровне шёпота, но такие глубокие стоны обволакивают своей страстью, смешиваясь с порыкиванием, утопая в мелодичных всплесках воды. Они вдвоём сейчас, вместе со старшей школы, так долго, а каждый раз их секс как первый до жадности впечатлений и чувств. Губы то и дело находят где поцеловать, руки — где провести и как огладить. Тэхён в руках Чонгука, как и Чонгук в его. Взгляды встречаются, смотря друг другу в глаза, рождая целую Вселенную между ними, но одну на двоих.***
И только лёгкая прибрежная волна ракушкой шепчет от давних легендах, унося свои рассказы от пары на берегу океана, к дальним уголкам земного шара, совсем другого берега, где стоит скала, всё равно что ворота, возвышаясь над морской гладью, пытаясь дотянуться до той, на которой в гордом одиночестве маяк ждёт своего капитана обратно домой. Там, прямо с этого пляжа, отвечает сквозь расстояния новый всплеск, отражаясь эхом о стены грота, больше похоже на чьё-то жилище в скале. Луна всё путешествует сквозь полотно звёздного небосвода, сохраняя в тайне от старого, спьяну спящего, рыбака этот звук брызг, когда на линии горизонта, что утром размывается от лёгкого тумана, исчезают чёрный и тёмно-фиолетовый плавники двух хвостов, сверкая своим перламутром… Это мифы полны выдумок и не имеют за собой реальности. Легенда — вот где история. Легенда рождается из чьей-то жизни, маленького события или истории на десятилетия. Легенды с годами обрастают пылью слухов, они зарываются в туманы пересказов и неясностей. — Но помни, мой маленький Медовый Мишка, — старушка всё продолжала смотреть на жемчуг, отданный в руки внука. — Все легенды рождаются из реальных историй.Конец. С любовью, ваша Любовь