Свежая кровь

Ингрид возвращалась с задания. Решила все же сунуться в убежище, давно там не бывала. Может, уже и наладились дела. В любом случае, до Данстара было ой как далеко, она была еще в полях Вайтрана, как вдруг увидела необычного всадника. На него и стражники обращали внимание, но остановить не пытались — к большой радости человека, который явно торопился. Цицерон оседлал Тенегрива, запряг в него телегу, на которую был погружен кое-как обернутый холстиной груз, судя по очертаниям — саркофаг Матери Ночи. Для ассасинки все это выглядело куда тревожнее, чем для стражников, она развернулась и припустила за Хранителем. Долгое время оба напряженно молчали. Цицерон очень куда-то спешил, и словно не рад был видеть Сестру. Он ее хоть вообще видит? Когда, наконец, они проехали Ривервуд и углубились в фолкритские леса, она заговорила. Тут-то никакой стражник не услышит. — Хранитель! Что случилось? Куда вы? — Ох, Ингрид, Сестра, как я рад! Сплясал бы, но надо торопиться! Надо увезти Мать! Увезти нашу Матушку от этих… от нечестивцев! — От кого? Неужели Пенитус Окулатус и на Данстар напал? На новое убежище?! — Да!! Даааа! Именно так! Клятые Пенатус Оккупатусы! Ублюдки! Но Цицерон спас Матушку, теперь мы едем в Бруму, обоснуемся там, Цицерону не впервой! — Но что с остальными? Слышащий, Бабетта, Гаскар? — Если они выжили, они знают, куда идти. Прибудем на место и будем ждать, Сестра. Цицерон знал окольные пути, даже тот, по которому можно провезти телегу с саркофагом. Дорога предстояла долгая и трудная. Особенно от осознания того, что, возможно, все ее Братья и Сестры мертвы. И неугомонные двойняшки-аргонианки, и прямолинейный Назир, и тихий и немного мрачный Гаскар, и даже Бабетта… неужели у клятых имперцев поднялась рука на маленькую девочку? А Слышащий? Он же казался прямо столпом Братства, казалось, без него все рухнет прямиком в Обливион. Может, хоть он спасся? Ну хоть кто-то? Они остановились на ночлег в лагере. Сколько еще таких стоянок будет, пока они доберутся до Брумы. Каджиты-разведчики уже присылали вести: про убежище забыли вообще все, чего бы и не вернуться. Ингрид еле-еле заснула. Пес знает, сколько времени прошло, но проснулась она от того, что ее трясли за плечи. Шут, наверное. Сейчас скажет, что пора двигаться дальше. — Ингрид? Ингрид, ты в порядке? Надо же, это не Цицерон. Гаскар! Ингрид от радости аж обняла его. Таких вольностей она не позволяла себе даже на их свадьбе, но сейчас — другое дело! Он и сам аж опешил. А она, присев, увидела, что и Слышащий здесь. Склонился над Цицероном. Что-то не так? Хранителя ранили? Убили, пока она спала? Или он просто замерз? Все ж имперцы не так привычны к холоду, как норды. Но Ивон его связывал. — Что? Что происходит? Вы же не… не примкнули к… вы же не предатели? — Предатели? Мы? Ингрид, что он тебе наплел? — опешил Гаскар. — Сказал, что на данстарское убежище напали Пенитус Окулатус, но он выбрался сам и спас саркофаг, и нам нужно бежать в Бруму. — Вот ведь хитрая сволочь. Молодец, хорошо придумал. Но, Ингрид, никто на убежище не нападал. Это Цицерон похитил Мать Ночи вместе с гробом. Ох, правду говорят, бешеной собаке семь верст не крюк. Мы его еле выследили, — отозвался Слышащий. — Да зачем Цицерону делать такое? — Мы немного не сошлись в методах поддержания тела Матери. Короче говоря, мы считаем, что он его уничтожает, хоть и неосознанно. Цицерон не согласился, ну и вот до чего дошло, — пояснил Гаскар. — Так в Бруму мы не едем? — Ингрид могла бы и не спрашивать. Конечно, супруг лишь довольно кивнул, а она, снова представив вонь от гроба и ссоры, подумала, что готова забуриться в любое другое убежище. Интересно, можно ли попросить о переводе? Когда-то именно дух Лашанса подсказал Ивону, что Отец Ужаса не хочет смерти Хранителя. У него и самого рука не поднималась, но был приказ, да и шут все больше нарывался. Вот и сейчас ситуация была непростая, почему бы не спросить совета у предков. — В Третью Эру мы без сомнений убивали любого, кто угрожал нашей Матери Ночи, — только и смог сказать Уведомитель. — Знаешь, когда-то я тоже не представлял, что можно убивать своих Братьев и Сестер. Но потом месье Лашанс сказал, что иногда можно. А Матье Беламон показал, что и нужно, и Братство от этого только выиграет. Я отправил в Пустоту семерых из своего убежища, всех Душителей, Слышащего и трех Уведомителей. Пока был почти вдвое моложе тебя, — покойный Слышащий чуть ли не хвастался. Впрочем, в кои-то веки призраки сошлись во мнениях: Цицерона пора предать земле. Ивону этот расклад не очень-то нравился, но выбора могло не остаться. Хранителю снова запретили пользоваться едкими растворами чаще, чем раз в месяц. Разумеется, он ослушался, и скоро запах, разнесшийся по убежищу, выдал его прямо на месте преступления. Собрались все, кому не повезло быть внутри. — Цицерон, прекрати! Я же говорил тебе, говорил перестать! От нее уже куски отваливаются! — возмущался Слышащий. — Отойди! Все отойдите! Бедная моя Мать, не бойся, я тебя защищу! Проклятый предатель оплел всех своей ложью, уверил, что Цицерон вредит Матушке! Глупости! — Эй, шут, у нас вообще-то носы есть. Мы и сами прекрасно чувствуем запашок! — поспорил Назир. — Вот потому и надо мыть-промывать! Постоянно! Каждый день! А они слушают Беламона и говорят, что раз в месяц! Это они хотят твоего конца, Матушка! — Так, все, хватит. Цицерон, как глава Братства, я отстраняю тебя от обязанностей Хранителя. Ты переводишься в ряды ассасинов. Снова сможешь убивать, поздравляю. Поддерживать тело отныне будет Гаскар. — Цицерон… снова может убивать? — Именно. — Тогда Цицерон убьет Беламона! Слова с делом у шута не разминулись: он выхватил два кинжала. Ивон видел Цицерона в деле и знал, что тот завертится, как смерч, человека без доспехов убьет за секунды. Слышащий снова остановил его заклинанием: шут застыл как статуя, и Ивон одну руку положил на запястье бывшего Хранителя, а в другую взял меч. Пока магия действовала, никак ранить замершего он не мог, но маг знал, как долго держится эта хватка. Только она начала ослабевать, он отрубил шуту одну руку. Цицерон дернулся от боли, а Слышащий не растерялся и, схватив другую руку, проткнул ее насквозь мечом. Вытаскивать клинок не стал, но снял с пояса кинжал и вогнал его шуту под ключицу, а потом развернул истекающего кровью имперца спиной к себе, обхватил его голову обеими руками и выверенным движением свернул ему шею. Тело шута повалилось на пол перед гробом. Братья и Сестры в страхе расступились. — Ну, вот и все, — констатировал Слышащий.